Гений МАЗа

Глава 19

Гонка на невыживание

Впервые главным ощущением от ралли стало единственное: скорее бы всё закончилось. Уже не грело понимание, что так или иначе пытке придёт конец, участники будут вспоминать с гордостью — мы не сдались, не пали духом, вынесли испытания до самого финиша. Уверен, из 98 экипажей, а именно столько из числа покинувших Париж вылетело с соревнований, кто-то — вперёд ногами, основная часть сломалась психологически и только поэтому бросила борьбу.

Нам, советским, пришлось легче и тяжелее одновременно. Легче, потому что за Париж-Дакар взялся лично Гагарин, сложивший полномочия Генерального секретаря ЦК КПСС, но по-прежнему самый авторитетный человек в Союзе. Он организовал экспедицию с воистину военным размахом. На сопровождение от Алжира до Сенегала был выделен вертолёт ВВС Ми-2. Каждый грузовик, гоночный или группы поддержки, тащил на себе радиостанцию, экипажи могли общаться между собой на расстоянии нескольких километров, если ничто не мешало, с вертолётом и того дальше. Снабженцы и технари высадились в Алжире накануне Нового года, машины с припасами, дизтопливом, авиационным керосином, запчастями и тоже мощными радиостанциями двинули вперёд, обеспечивая нас куда лучше, чем любого другого, дерзнувшего ехать.

И это же осложняло задачу. Товарищ гонщик, партия и правительство вбухали в тебя прорву народных средств, создали условия для успеха, как ты можешь спасовать, не привезти победу⁈

Ответственность давила, как балкон второго этажа на каменных атлантов.

Поскольку кампания приобрела не республиканский, а всесоюзный характер, во Францию ломанула толпа чиновников, самые высокие по должности — с супругами, некоторые с секретаршами вместо супруг, каждый счёл своим долгом приказать экипажам собраться ради выслушивания его спича об исторической важности свершаемого. Ей богу, когда под колёсами МАЗа понеслась пустыня, поначалу даже легче стало, стряхнули с себя ораву прилипал.

Радость была недолгой. Мы шли без GPS, разработка системы глобального позиционирования лишь началась и в СССР, и в США, до спутниковой группировки и распространения мобильного оборудования на земле ещё надо ждать более десятилетия. Ориентирование стало главной проблемой гонки.

Карты… Да, карты были. Подробные, крупномасштабные. Обновлённые последний раз, когда англичане гоняли по Северной Африке танкистов Роммеля, разделивших компанию с «грозными римскими воинами великого дуче».

Дороги, или то, что считалось дорогами, закончились в Алжире, там же случилась первая безвозвратная потеря, мотоциклист Жан-Ноэль Пинель разбился насмерть.

Мы неслись без точного маршрута, обязанные проходить лишь через немногочисленные КП. Поскольку мотоциклисты и джипы от самого побережья бросились на юг как ужаленные в зад, конкуренция с ними за абсолютное первое место утратила всякий смысл. Даже если основная масса побьётся и поломается по пути, что неизбежно, всё равно чисто по теории вероятности кто-то из этих безумцев дотянет до Дакара, опередив тяжёлые траки. В последующие годы организаторы дотумкают до очевидного решения — делить участников на категории, но об этом в советской команде знал я один.

Когда последний из байков скрылся за горизонтом, Лукьянов бросил в микрофон:

— Знаете, как дальнобои из «Совтрансавто» называют мотоциклистов? Хрустики! Такой звук издают, когда попадают под МАЗ.

— Отставить разговоры не по делу! Нечего позорить страну!

Оказывается, Яша забыл отключить передатчик. Биг босс, услышавший его с борта вертолёта, счёл своим долгом напомнить, кто в доме хозяин.

В результате массы возникших ведомственных и межведомственных разногласий советская экспедиция получила все прелести двоевластия. Константин Эдуардович Богушевский из Госкомспорта, обосновавшийся на борту Ми-2, считается руководителем делегации, абсолютных полномочий не имеет, часть предоставлена мне, его антагонисту и капитану команды.

Мы не грызёмся, но трения проскальзывают в мелочах. Например, в демонстративном одёргивании Лукьянова с толстым намёком: что же ты, Сергей Борисыч, сидя с ним в одной кабине, не следишь за чистотой эфира? Вдруг враг подслушивает.

И, кстати, прав. Какая-нибудь «Монд» или «Фигаро» выйдет с аршинным заголовком: «Русские обсуждают, как давить французских мотоциклистов грузовиками». Хрен отмажешься.

Скоро мы избавились и от присутствия Богушевского, не только мотоциклистов. С дорогами кончился и сокращённый зимний день, без перехода опустилась тропическая ночь, огни вертолёта, истратившего топливо, исчезли среди первых звёзд.

— Я первый додумался задать вопрос или все тоже так думают? Вертолёт нас вёл к КП или пилот тупо висел над МАЗами, поверив в наши штурманские таланты?

Ваня Мельников отпустил тангенту передатчика, в шлеме зазвучали голоса других участников гонки.

— На нас не надейтесь. Женский топографический кретинизм заразен!

Валентина прибеднялась. В СССР Таня ни разу на неё не жаловалась по работе на спецучастках и на обычных перегонах, и им не приходилось плутать из-за штурманской ошибки. У меня — бывало.

— Сергей Борисович! — это штурман экипажа Русских вмешался. — Дороги кончились, остались направления. Выстроимся в цепь?

Если бы шли километров 500 или чуть больше — стоило бы. Чтоб каждый штурман видел перспективу. Я запретил, этап до Таманрассета больше двух тысяч! Рациональнее меняться и вести по очереди, чтоб меньше уставать.

Это такой городок на юге Алжира, наша ближайшая цель. И ближайшая точка пополнения припасов. Топливо везём с собой +50% объёма к расчётному на участок, по 6 запасных колёс с импортной широкой внедорожной резиной, у неё развитые грунтозацепы для движения по песку. Каждый из четырёх грузовиков оснащён крановой стрелой, установленной позади кабины и способной быстро подать запаску вместо любого спустившего или разбитого колеса. Я горло сорвал, убеждая в необходимости этой примочки. Не мог же сказать: такая имеется на спортивных КамАЗах, безусловных фаворитах пустынных гонок начала XXI века.

От базового МАЗ-5335 наши четыре машины, заявленные под этой маркой, отличаются… всем. Рама взята только за основу, усилена и переварена. Кабина заимствована от седельного тягача, вместо среднего пассажирского сиденья в салон выдаётся кожух двигателя, гораздо более крупного, чем родной V6. Ярославская «восьмёрка» с усиленным наддувом и удвоенным охлаждением выдаёт до 400 л. с. Коробка передач 8-ступенчатая и столь же неудобная как у классического «лобастика» — с длинной и отчаянно прыгающей кочергой справа от правой ноги водителя, попасть на ухабах в нужную с первого тыка — то ещё искусство.

Третий член экипажа, штурман, отправлен на чердак. Его кресло находится на уровне спальника, то есть выше пилотских и смещено назад. Чтобы Иван или его сотоварищи в других машинах не отбивали шлемом чечётку о потолок, он приподнят. Внутрянка, особенно места, располагающие к удару головой, покрыта мягкими матами и дерматином. Переворачивайся на здоровье! Естественно, над кабиной чернеет дуга каркаса безопасности, она же — кронштейн для батареи ночных прожекторов и длинной радиоантенны. Там же торчат воздухозаборник мотора с правой стороны и труба выхлопа с левой.

Над головой каждого из троицы висят мягкие патрубки, машина оснащена шикарным импортным кондиционером, реклама которого соперничает на бортах с «Бош», «Пирелли» и «Шелл». Мы едем в прохладе с поднятыми стёклами и смотрим свысока на пыльные «джипы» да «ленд-роверы», они по сравнению с нашими кораблями пустыни — всего лишь жалкие багги.

Но наклейки иностранных фирмачей бледнеют по сравнению с главным украшением морды грузовика — большим улыбающимся олимпийским мишкой от бампера до лобового стекла с надписью через пузо: Moscow-1980. Ради него, коричневого, кабины для контраста имеют светлый цвет — белый, кремовый, светло-серый или жёлтый, правда, он мало где виден из-за обилия наклеек.

Чем дальше наша четвёрка уходила на юг, тем тяжелее становилась дорога. Нигер, Мали, Мавритания, Сенегал, кто-нибудь слышал об их хайвеях и многоуровневых развязках? Пусть не зимой на 1979 год, а в XXI-веке? Я — точно нет. В чём организаторы оказались на высоте, так в максимальном усложнении маршрута.

Пустыня, твёрдая как плато и гладкая, чем-то похожа на солончаки, приглашает разогнаться до 160-ти. И вдруг неожиданно появляется каменная россыпь, булыжники с кулак, с футбольный мяч, с кабанчика размером, лежат где-то плотно, где-то с проплешинами. Хорошо ударишь по крупному — как минимум замена колеса. Про замену ступицы и полуоси и думать не хочется, это задержка на десятки минут.

Тихомирова-Мордюкова, уставшая от насмешек «не мешает ли маникюр работе с грузовиком», летом пригласила в команду Люду Воробьёву, формально как второго пилота, а по факту как Шварценеггера покет-сайз. Люда — мастер спорта СССР по метанию молота, разговоры про «слабый пол» стихли как по волшебству. Но как пилот — так себе, чаще Валентина подменяла Таню за рулём.

В целом, девочки хорошо подготовились. Старая шутка про их сравнение с медведем-водителем, уместная под Астраханью, больше не катила.

Я запретил себе вспоминать во время гонки про автора этой шутки. По крайней мере, не часто вспоминать. Не всегда удавалось. Обычно помогала дорога, требовавшая внимания без остатка. Лучше всего самому за рулём, хоть у Яши класс выше.

Один раз переход от каменистого участка к пескам был столь неожиданный, что даже вздрогнул, когда машина зарылась передними в песок, срочно требуя перехода на пониженную. Переключение психики на другой режим вождения — буквально секундное, убедился, что паства от пастора не отбилась, погнал… и едва не кувыркнулся с обрыва. Вроде сравнительно ровный песок, а справа от направления движения вдруг обозначилась здоровенная промоина, метров 100 в ширину и несколько метров в глубину. Вода или ветер её образовали, разбираться некогда, руль влево… И почувствовал, как песок осыпается под массой машины, нас неумолимо тянет вниз вправо и жопой вперёд. Свалиться туда не трагично, потому что не высоко. Но — потеря времени.

В такие мгновения хочется вдавить газ в пол, педаль у МАЗа не на подвесном штыре как у легковушек, она снизу торчит, что есть мочи газануть и выкарабкаться из ловушки. А нельзя. Машина начнёт буксовать ещё сильнее и, неуправляемая, съедет в яму. Закусив губу, заставляю себя экономить обороты, морда задирается, в лобовом виднеется только пронзительно синее тропическое небо… И вдруг «лобастик» нащупывает некую опору. Толчка достаточно, чтоб он пополз вверх, на ровное.

— Спасибо, что никто ничего не брякнул под руку, пацаны.

— Спасибо, что не погнал нас из кондиционированной кабины наружу МАЗ толкать, — ухмыльнулся Мельников, Лукьянов только кивнул и улыбнулся.

Потом пошли горы, ближе к границе с Нигером. Ориентироваться стало не в пример легче. Поскольку время зимнее, по местным меркам холодное, «всего лишь» +50 днём и почти до нуля ночью, появились реки. Мостов, переправ или просто мелководных мест, как бы пригодных для езды, на картах мало, мы поневоле сблизились с другими участниками ралли, также принявшими к этим точкам, чтоб преодолеть преграду. Или застрять в ней.

На третьи сутки по Африке выскочили к речке с незапоминающимся местным названием чуть южнее рекомендуемой зоны перехода, Яша повернул вправо в поисках брода. Смотрим, один лихач на внедорожнике вздумал перебраться раньше. Лежит, голуба, на боку. Голландец, ни разу не летучий.

Поскольку не спецэтап, я дёрнул Ивана:

— Сколько запас времени?

— Минут 12, босс. 5–7 сумеем ещё отыграть, если не…

— Не теряем ни секунды.

Европеоиды аж варежки от удивления разинули, когда два МАЗа сцепились цугом для лучшей тяги, а к ним потянулся буксировочный трос. По принципу «инициатива наказуема», раз сам предложил, то давай работай, я потащил трос в воду. Солнце печёт, на берегу были как на сковородке, водичка прохладная, песочек под босыми ногами приятный… пока на острый камушек не наступил.

Пилоты кричали «сэнкс!», потом один объяснил, что уже две раллийных машины проехали, никто даже жалом не повёл в их сторону.

Вечером на бивуаке под тентом Валя усадила меня на складной стул и осмотрела ступню.

— Часов десять, говоришь, прошло? Считай — повезло. Если бы подцепил инфекцию, уже началось бы воспаление. В этих условиях всё быстро. Зачем босиком полез?

— Вспомнил фильм с Луи де Фюнесом. «Маленький купальщик».

— Ты — большой! — она наставительно ткнула пальчиком мне в лоб. — Что я Мариночке объясню? Что твой папка потерял стопу, купаясь на границе Алжира и Нигера? Она и слов-то таких не знает.

— Ва-ля! Ей только в мае год исполнится! Какие слова?

— Всё равно, — упрямо надула губки доктор-штурман. Или штурмано-доктор. Помазала зелёнкой, налепила пластырь, проследила, чтоб надел носок и обулся. — Она умненькая растёт. По глазам вижу. Серёж! Ничего, что я к вам часто забегаю? С Машкой сдружилась… Они обе у тебя классные.

С Машкой — не надо особого таланта, сеструха ко всем расположена, кто к ней хорошо. А у Маринки никто разрешения не спрашивает.

Хотя… У бабушки-тёщи на руках капризничает, мою маму-бабушку принимает охотнее. У Вали на руках засыпает. Узнаёт и признаёт.

А я предпочитаю гулять с малышкой в коляске. Сейчас, правда, не очень погуляешь, в Минске холодно. Только замотав в одеяльце по самые глаза.

Заметив мое настроение, спросила:

— Скучаешь по дочке?

— Само собой. Ни разу так долго не уезжал с тех пор как… Как Мариночка родилась.

Как Марина умерла. Я не сказал вслух, но и так ясно.

— Ничего. Скоро. Маша и твоя мама справятся.

— Анна Викентьевна, если что. И заводской профком. Года нет, а уже дочь полка.

— Анна Викентьевна, кстати… Меня она, похоже, ненавидит.

Вот новость! В тысячах километрах от дома узнаёшь интересные подробности.

Валентина не спешила откровенничать. Сидела на таком же стуле с брезентовой сидухой, задумчиво поправляла волосы. К слову, не срезала их спереди, как я просил «по технике безопасности», наоборот — отрастила длиннее и уложила в причудливое плотное сооружение в виде косы, начинающейся где-то у темени, сзади собранной. Не такое как у Юлии Тимошенко в виде корзинки для грибов без ручки, а причудливое и достаточно женственное.

— За что — ненавидит?

— Застала однажды, как я Марину пеленала, набросилась: совести нет, ещё год не прошёл, а уже к мужику липнешь. Своего ребёнка заводи и играйся.

— Ты обиделась и ушла?

— Да. Потом у Машки спрашивала — не собирается ли вторая бабушка к вам, чтоб случайно не встретиться, если приду.

— Странно ты липнешь, в моё отсутствие. Ну, тёще, наверно, виднее. Если тебя успокоит, ко мне тоже не благоволила, — я рассказал, как отрихтовал ОБХССника. — Прикинь, по её мнению гадкий Сергей хорошего Николая обидел. А потом сделал Марине беременность, от которой та умерла. Если для тебя имеет значение мнение Анны Викентьевны, я разрушил жизнь её дочери и, наконец, убил её. Как земля меня носит? Так что претензии к тебе — сущая ерунда рядом с моими грехами. И послать подальше мегеру не хочу, она мама Марины и бабушка Мариночки. Валь!

— Что?

— Мне надоело в себе колупаться. Плакаться в жилетку не люблю. Расскажи о себе. Если к нам захаживаешь, времени много. Живёшь одна? Или кто-то есть?

— Живу с подружкой. Проживаю, а не сожительствую, чтоб не было двусмысленности. Второй человек в доме лучше, чем кошка. Тася из клинической больницы, откуда я перешла на МАЗ.

— То есть — парня нет.

— Парня нет. Перед нами в клинике как-то выступала Наталья Волчок из минздрава республики, Тася спрашивает: удастся ли семейную жизнь устроить при такой-то нагрузке на работе? Та усмехнулась и говорит, что один её коллега предложил очень простой рецепт: наша девушка-врач должна быть как вся советская медицина — доступная и бесплатная.

— И вы — такие?

— Что бесплатные — в самую точку. Не умеем мужиков раскручивать на подарки и деньги. А Марина тебя ко мне ревновала.

Неожиданный переход.

— Разочарую. Как мишень для ревности ты далека от первой строчки. В Москве на ВДНХ ко мне подошла бывшая из Тольятти. Красивая как модель или кинозвезда. Одетая-накрашенная супер. Специально, наверно, готовилась, чтоб показаться во всём блеске, прочитав о нашем шоу с «березиной» и моём участии. А Марина увидела её подкат и сутки не могла успокоиться.

Бли-ин… Первый раз задумался, а ведь именно после мимолётной, всего минутной моей встречи с Оксаной самочувствие жены начало ухудшаться! На нервной почве? Абсурд. Это как если бы я её ревновал к Николаю. Но женская логика — это нечто неуловимое для объективного наблюдения и часто заставляющее сомневаться в самом факте её существования. В делах юридических Марина соображала как компьютер, если бывают компьютеры, наделённые цинизмом и сарказмом одновременно. Но как только доходило до ревности, центральный процессор сбоил. Правды не узнаю. Тем не менее, Оксану больше никогда и нигде не хочу видеть. Даже мельком.

— Куда мне до суперзвезды. Помню, вылезла из МАЗа после Астрахани по макушку в грязи, твоя смотрит… Не хочу обидеть… Сочувственно, что ли, посмотрела. Куда тебе с грязным рылом мужикам глазки строить? Серёжа! Ты ей не признался, что я под Ленинградом предлагала вместе поужинать? Чего смеёшься?

— Читал какую-то статью, там статистически доказывается, что предложение вместе поужинать заканчивается сексом втрое чаще, чем прямое предложение секса. Кстати, знакомство с Мариной началось с её инициативы — а своди-ка меня в ресторан. Не говорил ей про Ленинград. Зачем было провоцировать, чтоб подослала к тебе наёмного убийцу?

Сообразив, что сказала не то, Валя не остановилась, а двинула дальше.

— Серёжа! Раньше если хоть что-то касалось её, у тебя на лице мелькало выражение, будто получил в ладонь раскалённый гвоздь. Сейчас сам рассказываешь. Вроде как с иронией.

— Формулирую за тебя твой бестактный вопрос. Сумел ли я забыть или хотя бы смириться? Не забыл, не смирился. Всего лишь научился терпеть и не пожирать себя поедом каждую минуту.

— Ты такой влюбчивый! Не мог забыть старую подружку из Тольятти. Так прикипел к Марине, что, потеряв, места себе не находишь. Как же я пропустила тот зазор между прошлым и будущим?

Вроде и добра ко мне, а царапает.

— Теперь я неинтересен. Да и кому нужен мужчина с ребёнком?

— Ты — дурак⁈ Прости, не хотела. Неужели не знаешь, что по мужикам с ребенком бабы просто тащатся? Каждая девушка боится, что парень её обрюхатит и бросит, не захочет возиться с дитём. А ты — проверенный. Свою дочку любишь и второго ребёнка обязательно будешь любить. Эх, знаток женских сердец… Пошли ужинать, и это не приглашение к сексу.

Я тогда последний раз за много дней видел её чистенькой. Прошёл ливень, которого здесь не знали десятки лет, словно всё это время природа копила воду специально для нас, Нигер подарил гонщикам заболоченные участки на месте пересохших рек с вязким песком, где МАЗы буксовали всеми четырьмя, каждому приходилось прыгать из кабины, зарываясь едва не по пояс в неаппетитную жижу. Возможно, кишащую не вполне полезной для европейцев фауной. Тянули тросы, толкали машины… Меня раз едва не убило лопнувшим тросом, а он рассчитан на десятки тонн усилия.

Мы уже не ехали, а продирались вперёд.

Вертолёт видели крайне редко. Организаторы ралли наняли целую эскадрилью своих вертолётов — для контроля гонки, обслуживания прессы и спасения экипажей поломавшихся или отставших машин. Эскадрилью… из одного вертолёта! Всё равно, что ничего, потому что сломался. Наш Ми-2, чей пилот не имел ни морального, ни юридического права бросить людей без помощи, откликался на вызовы, искал потеряшек, отвозил травмированных.

Успевал не всегда. В Алжире посреди пустыни обнаружился сломанный и брошенный «пежо» французской прессы. Люди из него, отчаявшись получить помощь от организаторов, решились на пеший марш. Их, в конце концов, нашёл и отвёз к цивилизации советский вертолёт, но журналист Патрис Доден не выжил, умер от обезвоживания.

При столь отвратительной организации гонок и неоднократных смертях правильнее было бы их прекратить или хотя бы спрямить маршрут, повернув нас из Нигера напрямую на Мали-Сенегал. Я заранее знал — ничего подобного не будет. Мы продолжали петлять по Африке, по бывшим французским колониям, получая известия о массовом сходе с трассы участников, с трепетом смотрели на невзыскательные внешне наши грузовики, яркие только благодаря наклейкам и прожекторам, сколько они ещё выдержат? На каждой остановке что-то меняли в подвеске и ходовой, воздушные фильтры — постоянно. В целом же четыре спорткара сохраняли возможность продолжить путь, как и машины техподдержки.

Я представлял, как надутая личность при хорошем костюме, белой рубашке и галстуке будет вещать в микрофон под прицелом телекамеры: «советское — значит, лучшее», сам палец о палец не ударил, чтоб так было на самом деле.

Этим занимались мы — компания мужиков и три молодых женщины, зная заранее, как быстро страна забудет результат нашего подвижничества.

Сами — не забудем! И ралли, и самую экзотическую в биографии каждого встречу Нового года, 1979-го — под холодным тропическим небом Африки.