Гений МАЗа

Глава 17

Рекламный постер

На рекламную фотосессию, дело общественно-важное, председатель парткома, крайне гордый поручением, отказался приглашать длинноногих из Дома мод, а устроил кастинг для передовиков (точнее — передовиц) производства. Фотограф, манерный дядька, заподозренный мной в голубизне, отобрал четверых: из бухгалтерии, из профкома, из медпункта и юротдела, к неудовольствию партийца ни одна из них не принадлежала к рабочему классу. Его успокаивали: зато к трудовому коллективу, причём Марина — с натяжкой, работавшая по договору с юрконсультацией.

Узнав о результатах конкурса мисс-МАЗ, я внутренне возгордился, из 4 финалисток одна — моя жена, вторая делала однозначные авансы. Две оставшихся попроще внешностью.

Съёмки заняли два дня. Модели (женщин, а не автомобилей) получили разные роли. Марина, к своему безмерному удовлетворению, изображала утончённую водительницу, сидела за рулём или вылезала из него, выставив одну ногу в туфельке на длинной шпильке и картинно опустив её на асфальт. Бухгалтерша в сопровождении супруга отыграла роль семейной дамы, восхищённой обновкой, профкомовская грузила баулы с вещами в багажник, демонстрируя вместимость.

Валю стоило пожалеть, ей, одетой в комбинезон, досталось обыграть лёгкость обслуживания — открыв капот, та доливала омывашку в бачок стеклоочистителя, масло в двигатель и антифриз в радиатор, фотограф пока не решил, какой сюжет оставит на финал. Разглядывая все фото, я, пошлый сластолюбец, подумал, что ни разу не видел валюхины коленки, та всегда в комбезе, джинсах или брюках, даже под докторский халат. Ничего, мне на обозримое будущее хватит коленок законной супруги.

Почувствовав себя кем-то вроде советской Синди Кроуфорд, дражайшая вызвалась и в Москву. На подиумную модель не тянула, те, как правило, выше ростом, а вот характерный образ удавался неплохо. Вторая фотосессия прошла в павильоне Белорусской ССР на ВДНХ, куда главную героиню представления, машину, а не мою жену, доставил трейлер. Я запустил двигатель и перегнал «березину» на стенд, особо рассекать на ней не решался, она ещё в меньшей степени доведена до ума, чем в базовой комплектации.

Обе, эта малиновая и фиолетовая 21067, выглядели игрушками на фоне грузовых МАЗов, не говоря о припаркованных снаружи БелАЗах. Я заметил, что посетители фотографируются под БелАЗом, прикалываясь, насколько человек мал по сравнению с карьерным самосвалом, а внутри белорусского павильона липли исключительно к «березине».

Меня засыпали вопросами, главный был: когда это чудо советской техники получат советские люди, сколько за ней стоять в очереди, будет ли льготная очередь…

Когда? Никогда. Буржуи и евродемократы смогут на ней ездить, из советских — разве что особо блатные из верхней номенклатуры. Иначе кому нужна «волга»?

Быть может, выкатят экземпляры в «Берёзку», установив цену тысяч в 14 инвалютных рублей. То есть 14 тысяч чеков, не менее 21 тысячи обычных рублей. Хотя… Говорят, что жители южных и восточных республик, торгующие на московских рынках, готовы платить больше двадцатки за «бели-бели нови волга», они, наверно, позволят себе. Я лично — за, независимо от отношения к советским неокапиталистам. Желаю прецедента: пусть дорого, но «березину» способен купить любой обеспеченный желающий.

Периодически простым смертным доступ к машине перекрывался, что означало: сейчас подкатит делегация строгих мужчин в костюмах и плащах болонья, с фетровыми шляпами на головах, униформа советского чиновника от райкома КПСС до кремлёвских звёзд. В отличие от плебеев, алчущих знаний, патриции окидывали «березину» всезнающим взглядом, вопросы цедили лениво. Небожителям на вопрос о поступлении машины на внутренний рынок я радостно сообщал: обломитесь, она только для экспорта и валютных доходов, перебивайтесь «волгами» до посинения. Не так грубо, естественно, но смысл ясен.

Однажды… Не скажу, что вздрогнул, но нечто шевельнулось внутри, когда пришли из Минторга СССР, и в группе мужчин я увидел женскую фигурку на втором плане. Что интересно, её папик не удостоил презентацию личным присутствием, остался ли он на прежней должности или вырос в пределах министерства — мне не интересно. Скажу справедливости ради, мужики оказались на редкость вменяемыми, реально обрадовались, что поставки внутри Союза не планируются даже организациям, что отличало их от всех посетителей павильона.

Пока они щупали натуральную кожу сидений и даже подняли крышку капота, Оксана приблизилась, поздоровалась кивком. Глаза опустились к моей руке с обручалкой. На её пальцах среди колец в количестве большем, чем на решётке радиатора «ауди», обручального не было.

— Ты не позвонила.

— Ты — тоже. Наверно — зря. Прощай.

Я смотрел её вслед, а мысли крутились совершенно неожиданные. Полтора года после краткой встречи в Минторге оставили на красотке заметный след, обильно закрашенный косметикой. Со спины — идеал, а лицо приобрело первые, пока едва заметные признаки увядания. Но думал я не об Оксане. Марина на несколько лет старше, выглядит свежее… Хочу, чтоб она смотрелась отлично всегда!

Сзади донеслось:

— Кто это?

Легка на помине. В голосе напряжение.

— Та самая. Мисс Тольятти. Некоторое время миссис. Сейчас её начальство уйдёт, пообедаем.

— Не переводи разговор на другую тему, Брунов. А вообще-то… Ты — дурак. Такую бабенцию упустил!

Марина в своё время жаловалась на избыток ревности первого мужа. А сама?

— К твоему счастью. Или мне догнать её?

— Я тебе догоню! Я вас обоих догоню!

Чем собралась казнить сразу двоих, не уточнила. Уверен, сама не знала. И ещё, каждая командировка в Москву теперь обернётся для меня мучением. Например, требованием звонить домой каждый час, что без мобилки в кармане затруднительно. А расстраивать беременную — не моя фишка.

— Если ты обратила внимание, обедать я пригласил тебя, а не её. Или всё равно? Короче, пошли, Отелла-рассвирепелла. Если убьёшь меня в порыве ревности, предпочитаю умереть сытым.

К облегчению благоверной, на завтра мы упаковали пожитки, выписались из гостиницы «Космос» и вечером уже сидели в вагоне фирменного поезда. По дороге Марине стало плохо — тошнило, спасибо, что не до рвоты, укачивало. Ехала бледная, с закушенной губой, почти не спала, только дома, едва добравшись до постели после душа, отключилась.

А ведь только месяц срока! Но уже мелкая пигментация на теле, приступы стервозности, теперь и жалобы на отвратительное самочувствие с головокружениями… Так ещё восемь месяцев? С ума сойду. Потом прибавятся хлопоты с ребёнком.

Всё это уже проходил, но настолько давно, что эмоции забылись. А на что я рассчитывал? Сознательно — ни на что конкретно. Но ждать ребёнка от любимой женщины — нормально и естественно, противиться этому в духе чайлдс фри, мол, не будем отягощать себе жизнь, не про мужика 1950 года рождения и достаточно традиционного. Наконец, у меня остались, пусть в другом измерении и в других странах, вполне живые, здоровенькие, устроенные, перспективные потомки. А у Марины — нет, лишить её этого, отсрочив до бесконечности, подло с моей стороны. Потому и не возражал удалению её противозачаточного, не предохранялся сам от приятной неожиданности… Весьма неприятной, на самом деле, во время токсикоза.

В Минске она оставила практику в юрконсультации и перезаключила договор с МАЗом на себя с условием свободного графика, потому что не могла гарантировать остальным клиентам себя бодрую на момент защиты их интересов в суде. В тяжбах с уволенными с завода и в хозяйственных разборках как-то справлялась и даже неплохо, у нас и речи не шло об её отстранении от работы. Принесла домой коробку с ассигнациями и просила спрятать. Это были неистраченные деньги от «чаевых», положить на счёт в сберкассе Марина сочла неблагоразумным. И на книжке у неё образовался запас, позволяющий прожить пару лет без доходов, ни в чём не нуждаясь, даже если муж, скотина эдакая, вздумал бы раствориться в неизвестном направлении.

Порой её отпускало. Так как животик пока не наметился, а пигментацию супруга навострилась маскировать кремом и прочими хитростями, передо мной была она прежняя, весёлая, колючая и одновременно нежная, миллион раз извинявшаяся за приступы стервозности, когда накатывает. За один вечер в домашнем моральном уюте я был готов простить ей всё! А если бы не случались такие отдушины, то за будущего ребёнка.

Большую комнату украсил постер с «березиной», из которой Марина выходит с важностью британской королевы, покидающей карету. Нога, развратно обнажённая до середины бедра благодаря короткой юбке (реклама предназначена для аморального загнивающего Запада — им в тему), попирает асфальт каблуком столь уверенно, что сам асфальт должен быть благодарен за оказанную ему честь. Мне кажется, что самодеятельная фотомодель переиграла, но ей, фотографу и отделу сбыта понравилось, пусть.

Кстати, та рекламная шумиха, услышанная всеми, кто в теме, спровоцировала звонок Брундзы.

— Серёжа! Не откажешь в про-осьбе? Продай нам четыре штучки с мотором в шесть цилиндров! Коробка механическая.

Набрал он мне домой, я был вынужден отвечать нарочито громко, чтоб благоверная слышала: разговариваю не с женщиной пониженной социальной ответственности. Как будто с рабочего не мог договориться с девицами на букву Б! Очень надо…

— Стасис, при всём желании — пока нет. Она существует в единственном экземпляре, предназначенном для Женевского автосалона, а сейчас он примёрз к белорусскому павильону.

— Про ВДНХ зна-аю. Но если вы сделали одну, на хороших условиях сможете ещё четыре.

С одной стороны, это нарушение категорического условия Минавтопрома и Минторга СССР не давать машинам 3101 расползаться внутри Союза. С другой — экстремальные испытания и самый грамотный в стране технический анализ. Ушлые и методичные прибалты способны заметить упущенное и нашими, и японцами. Уж точно лучше японцев понимают местные условия.

— Дай мне дня три. Постараюсь. Только в самой базовой комплектации — без гидроусилителя, кондиционера…

— Ты шутишь, Сергей? Мы бы сами выкинули лишнее барахло. Не ставь обивку салона и сиденья. Гидроусилитель снижает информативность руля!

Пустая как барабан… Сделаем! Лишь бы моторный дал искомые V6. А с 24 клапанами и повышенной компрессией под 95-й бензин — вообще что-то запредельное для советской промышленности 1977 года. Но надо пытаться.

— Попробую. Не обещаю заранее. Постараюсь не обидеть по деньгам, оформим как на передачу для испытаний. Отчёт сдашь по каждому повороту ключа при затяжке болтов, ты же помнишь.

— Помню. Спасибо, Серёжа.

А уж какая будет реклама, если Брундза уделает немцев! На худой конец — демократов в классе, рассчитанном на «волги». Объём как раз подходящий.

Про условия, что на ралли допускаются только серийные автомобили, стандартные или специально подготовленные, не думалось. До скрежета зубовного хотелось самому вывести «березину» V6 на европейские дороги и разогнать движок до 8 тысяч на пятой… Но никак невозможно оставить Марину, пока она в трудном положении.

Как для гонщика осень и зима с 1977 на 1978 год у меня пропали. Конечно, нарушил обещание и не свозил благоверную ни на европейский тур до Софии, ни на Копенгаген-Мадрид. Про Париж-Сидней вообще молчу. Только помогал организовывать команды, готовить машины. Провожал и встречал. Поздравлял или утешал. Лукьянов и Русских притащили несколько кубков, Тихомирова со Степашиной произвели очередной фурор на ралли грузовых машин — участием, а не победой.

А у меня были свои гонки на выживание, о командировках даже речи не шло. Я возвращался с тренировок по мордобою и доставал вонючую потную спортивку, чтоб сунуть в стиральную машину, сам благовонял козлом, на руках ссадины, моя же звонила тренеру или другим знакомым отца с проверкой, правда ли её муж стучал по груше да по головам сотоварищей, или…

Не исключаю, что именно на нервной почве Марина загремела в клинику на сохранение. Забрал её перед самым 8 марта, лицо осунулось, кожа натянулась на скулах, глаза страдальческие!

Самым осторожным образом усадил её в «штурманское» кресло в «березине», она немного шире и существенно мягче «копейки». Поверх пальто накинул ещё и плед. Помогала её сестра, вместе поехали к нам домой. Осторожно поднялись в квартиру.

Устроившись в кресле, Марина сказала:

— Знаешь? Я уже так привыкла здесь за год с небольшим! Съезжать будет немного жаль. Ордер получил?

Свояченица насупилась. Они с мужем до сих пор жили с его матерью, отдельную не выхлопотали и не купили. Не всюду так хорошо, как в автопроме.

— Получил. 50% стоимости оплатил. Мог всё, но ты же сама говорила…

— Что не нужно разбрасываться деньгами и всем показывать их количество. Молодец…

От прошлой язвительности, на пике токсикоза доводившей меня до белого каления, у Марины не осталось и крошки. Она слишком намучилась. Не отпустила ни единого ехидного замечания, сколько баб сюда привёл в её отсутствие. Опустился перед женой, сидящей в кресле, на корточки. Взял её за руки.

— У меня три месяца, чтоб привести в порядок. Но уложусь быстрее, чтоб вас по выписке из роддома поселить уже в новую. Пусть не вся мебель…

— Знаю. Отвези меня завтра туда, вместе составим план. Выберем цвета. Мебель… Отчасти эту, остальную докупим. Главное — детская. Кроватка, пеленальный столик.

— Ты сможешь?

— Я крепче, чем кажусь.

Когда сестра ушла, и наступил вечер, вдруг спросила:

— А если всё плохо, и врач спросит, сохранить жизнь жене или дочке, ты кого выберешь?

Я в этот момент мыл посуду. Мы сидели на кухне после ужина. Точнее — ужинать пришлось соло, Марина только глотнула чаю.

Звякнуло блюдце. Не разбилось, но показало мне, как дрожат руки, способные удержать руль ЗИЛа или МАЗа на кочках.

— Давай не будем о глупостях. Ты переживёшь меня. Дочка, будем реалистами, нас обоих.

— Не хочешь — не отвечай. Что на работе?

— Всё отлично. «Березина», на которой ты позировала ножкой наружу, погнала в Швейцарию. Правда, после полировки кузова и чистки салона. Посетители ВДНХ — не самые сдержанные личности.

— Охотно верю.

— Я не поехал в Швейцарию, хоть паспорт был готов, с визой, ждал твоей выписки. В этом году «березина» пойдёт в коммерческую серию, начнём думать над вариантом в кузове универсал. А 21067 начала отгружаться в Европу под торговой маркой «Рогнеда». Была в Полоцке такая историческая личность.

— Ты меня просвещаешь в истории Беларуси⁈ Ну да, читавший, как его… Гарри Поттера.

— Он скорее про британскую историю, — ответил я смущённо, одновременно радуясь, что вернулся сарказм. Значит, и нормальное самочувствие не за горами.

Не прямо завтра, но вскоре мы действительно посетили новый дом, он чуть дальше МАЗа и Заводской консультации, но сам район приятнее — около проспекта Рокоссовского, упирающегося в большую зелёную зону и водохранилище. Портил вид обширный и обшарпанный частный сектор, но обещали, что он скоро пойдёт под снос, и на этом месте появился парк. С ребёнком гулять — то, что доктор прописал.

Рабочие уже приступили к ремонту, денег я не жалел, упирая и на скорость, и на качество. На бетонной стене, пока лишённой краски или обоев (пока не решили что именно), висел экземпляр того самого рекламного постера — с машиной и ногой.

— Милый, но зачем⁈

— Чтоб ты уже присутствовала здесь.

Ну да, накануне специально мотнулся и приклеил к стене — под смешки укладчиков паркета.

На 8 Марта несколько опасался, что изобилие гостей утомит супругу. С утра навестили её мама с сестрой. Мамадорогая, пожалуй, чуть снизила негатив ко мне с отметки «расстрелять» до «пусть поживёт, но недолго», обрадованная, что родится ребёнок. С Николаем не дождалась за столько лет. Днём — адвокатессы и монументальная Алла, теперь заседавшая в коллегии по уголовным делам Мингорсуда. Вечером пришли заводчане, в том числе, вот чего не ожидал, и Валентина.

Мы с мужиками разложили стол-книгу. Дамы из юротдела принялись расставлять принесённую закусь, наивно полагая, что при беременной жене и непутёвом муже голодают оба. А Валя увела Марину в спальню и закрыла дверь. Вышла с печатью озабоченности, но ничего не сказала.

С ней удалось потолковать по душам спустя пару дней.

— Я позвонила в патологию беременности на Либкнехта, — без предисловий начала гонщица-врач, зайдя ко мне в кабинет без приглашения и затворив дверь. — Там моя сокурсница. Знаешь про осложнения?

— Большей частью — да. Но без врачебного комментария. Марина мало что говорит. Её лечащая ещё менее многословна. Шокируй!

— Шокировать нечем, — Валя присела на стул, сложив руки на коленях.

Каштановая чёлка выбилась из-под шапочки. Белый халат сидел на ней плотно. Приступив к раллийным тренировкам, она здорово подкачала мышцы. Через некоторое время скажу ей «хватит, не уродуйся»… Если её внешность хоть что-то будет для меня значить.

— И всё же?

— Постараюсь объяснить с минимумом терминологии. Называется это гестоз. То есть осложнения нормально протекающей беременности.

— Нормально — хорошо. Осложнения — не очень. Что ты имеешь в виду?

— Преэклампсию и протеинурию. Если без деталей, у неё плохо работают почки, оттого наблюдается белок в моче. Повышено артериальное давление. Само по себе ничего страшного, не буду пугать зря. Но существует опасность тяжёлых родов и патологий послеродового периода. К тому же ей показано кесарево сечение. Оно снижает вероятность родовой травмы малыша, зато для матери повышает риски втрое.

Я начал выходить из себя.

— Валентина! Не тяни кота за хвост! Всегда была прямолинейна и не задумывалась, какое впечатление производишь.

— Сравнил гаечный ключ с пальцем. Мы с тобой в основном на бытовые и автомобильные темы беседовали, чего там миндальничать. Медицина — дело тонкое. Ты Марину любишь, я знаю. Поэтому говорю аккуратно: случай сложный. Рекомендую не ограничиваться участковым врачом. Сама ничем не помогу, не тот профиль. Надо привлечь кого-то с кафедры акушерства и гинекологии мединститута. Там профессора с мировым именем.

— Поможешь к кому-то из них пробиться?

— Даже не знаю… Обычная выпускница, причём из Вильнюса, у каждого светила таких тысячи. Да ещё не гинеколог. Серёжа, ты быстрее найдёшь на них выход через адвокатов Марины. Размахивай как флагом Победы над Рейхстагом: я — лауреат Государственной премии! Кстати… Ты к лечкомиссии прикрепился?

Почесал репу.

— Что за комиссия?

— Темнота! Больница около здания ЦК КПБ, 4-е Главное управление Минздрава. Для привилегированных. Через них точно найдётся выход на профессуру. Дуй прямо сейчас!

А что, мысль… Ради Марины, если надо, дойду до Машерова. Знал, что беременность проблемная, но меня заверяли — всё решается на местечковом уровне, не трагично. Не решил, благодарить Валю или ненавидеть, коль внушила мне страх.

Она почувствовала перемену.

— Серёжа! Не хочу, чтоб ты злился на меня как принёсшую дурную весть. И очень прошу, не говори Марине, что я подняла волну. Она тебя очень любит, ревнует и ко мне, и к любой женщине в радиусе километра. Прояви деликатность.

Я уже поднялся, сложил бумаги в папку.

— Почему ты заботишься?

Валентина даже в лице изменилась.

— Ты даёшь! Я же — врач, а не только бабища с домкратом наперевес. Вдобавок, считаю себя обязанной. Помнишь, как мы ехали из Берлина? Я не замкнутая… Но не каждому доверишься, а в тот раз впервые за много месяцев смогла выговориться, душу раскрыть. Ты внимательно слушал, не перебивал. У меня на сердце полегчало!

Пришлось сделать вид, что папку необходимо сунуть в сейф, для этого отвернуться. По Польше я проваливался в дрёму, едва удерживаясь, чтоб не уснуть вообще, Валя щебетала, её голос доносился издалека, 90% текста прошло мимо моего сознания, что-то отвечал. Заботило лишь одно: разговаривает — значит, не спит за рулём, и ладно. Марину точно бы не провёл, Валя, простая душа, повелась на обман.

Нашёл выписку из постановления о награждении госпремией.

— Раз так… Можешь со мной? Объяснишь в регистратуре, что конкретно стряслось.

— Да запросто! Только халат скину.

Вечером врач из лечкомиссии навестила нас дома и моментально выписала направление на госпитализацию. У меня камень с души скатился, на эту душу уложенный Валентиной. Конечно, на неё не сердился, вовремя забила тревогу и подсказала путь решения проблемы. Когда всё закончится хорошо, отблагодарю!

Председатель парткома уж не знаю к кому бегал по старым партизанским связям, в итоге организовал палату для особо избранных с персональным сестринским постом, телевизор, телефон, холодильник, лечащий или дежурный врач прибегает так часто, что надоел, жена секретаря ЦК КПБ не рожала бы в Минске в лучших условиях. С гарантией, что с мамой и ребёнком всё будет отлично.

В мае после праздников Марина произвела свет здоровенькую дочку весом 2.85, мне сказали, что кесарево прошло успешно.

Позвонила вечером, ей переставили телефон на тумбочку, это же особый сервис. Заверила, что всё хорошо. Самое страшное позади, впереди — счастливые хлопоты. Пригласила прийти под окна палаты назавтра к полудню на свидание, нянечка поможет поднести девочку к окну, самой после операции запрещено поднимать ребёнка на руки. Говорила, что любит, что я — самый лучший муж на свете…

Ночью умерла.

Эклампсия, судороги, кровоизлияние в мозг… Когда мне позвонили на утро из клиники и сказали страшные слова, не стал выяснять подробности. Только стоял и смотрел на тот проклятый постер с «березиной», где Марина выходит из неё такая живая… Такая красивая! Разорвал постер в клочки.

Самому жить не хотелось. Проще прервать неудавшийся дубль-2, не дожидаясь 75-летней старости. Этот мир отверг меня как инородное тело!

Но у нас — дочь. Марина не поняла бы, если брошу дочку и дезертирую в ничто.