Гать

Глава IV 1. Землемерка

Я узелок потуже затяну

Ты ничего не разберёшь спросонок

Прощай, мой друг молочный поросенок!

Отныне нам не хрюкать на Луну

Зимовье зверей

К ее собственному удивлению, предстоящий разговор со кастеляном мало беспокоил Виславу. Она объясняла это себе тем, что до сих пор деловые отношения с замковой администрасией складывались для нее удивительно просто. Казалось, в отношении нее была издана какая-то выгодная инструкция, охранная директива, а все инстансии были связаны в одно целое, особенно там, где на первый взгляд такой связи не было. Размышляя об этом, Вислава готова была считать свое положение удовлетворительным, хотя при таких вспышках благодушия спешила себе сказать, что в этом-то и таится главная опасность.

Прямой контакт с властями не был столь затруднителен, ибо эти власти, при всей их превосходной организации, защищали от имени далеких и невидимых господ далекие и невидимые дела, тогда как сама Вислава боролась за нечто живое — за самое себя, пусть и только в первое время боролась по своей воле, сама шла на приступ. За нее боролись и другие силы — она их не знала, но по мероприятиям властей могла предположить, что они существуют. Власти охотно шли ей навстречу, хотя в мелочах, о крупных вещах до сих пор речи не было, — но они отнимали у нее возможность легких побед и законное удовлетворение этими победами, необходимое для дальнейших, более серьезных боев. Вместо этого власти пропускали Виславу всюду, куда она хотела — правда, только в пределах замка, — и этим размагничивали и ослабляли ее: уклоняясь от борьбы, они включали ее во внеслужебную, совершенно непонятную, унылую и чуждую ей жизнь, с которой, впрочем, она уже совершенно свыклась и принимала за нечто обыкновенное.

Однако если Вислава не будет все время начеку, может случиться, что в один прекрасный день, несмотря на предупредительность тайных друзей, несмотря на добросовестное выполнение всех своих до смешного легких служебных обязанностей, обманутая внешней благосклонностью, Вислава станет вести себя столь неосторожно, что непременно споткнется, и тогда власти, любезно и мягко, будто не по своей воле, а во имя какого-то незнакомого ей закона, вмешаются и тотчас уберут ее с дороги.

А в чем, собственно, состояла ее «остальная» жизнь здесь? Нигде еще Вислава не видела такого переплетения служебной и личной жизни, как тут — они переплетались до того, что иногда могло показаться, будто служба и личная жизнь поменялись местами. Что значила, например, формальная власть, которую проявлял Сало в отношении служебных дел Виславы, по сравнению с той реальной властью, какой Сало обладал у нее в спальне? Выходило так, что легкомысленное поведение, большая непринужденность были уместны только при непосредственном соприкосновении с властями, а в остальном нужно было постоянно проявлять крайнюю осторожность, с оглядкой во все стороны, на каждом шагу.

А еще Вислава при каждой встрече с кастеляном все сильнее скучала по Волчеку, которого тот слишком напоминал внешне, чтобы можно было эту похожесть хладнокровно игнорировать. Та же крадущаяся повадка бывалого охотника, та же грубость широких мужских ладоней, та же дурацкая шерсть в ушах. Право, будь на то ее воля, Вислава запретила бы себе совсем пересекаться с кастеляном, лишь бы не будить в себе эти тоскливые чувства. Никто из местных не мог заставить Виславу забыть далекий образ хвостатого перевертыша, оставшегося где-то там, в гнилых лесах у ленточки. Впрочем, довольно, только расплакаться теперь не доставало.

Передвигаясь по замку скорее короткими осторожными перебежками, нежели расхаживая здесь свободно, Вислава успевала в пути механически запоминать столь нужные ей детали: как много сегодня расставлено стражи у лампад, сколь певчих на хорах поют псалмы иззастенным прихожанам, велика ли очередь на поклон к честной усыпальнице прадедушки государя-амператора, и в целом, какова нынче атмосфера в замке. Пахнет ли крамолой или как прежде крепка государственная машина, ладно смазываемая каждодневными трудами верховного камлателя Сало? И по всему выходило, что стражи довольно, певчие откормлены и многочисленны, очередь велика, аж за угол стены загибается, а машина ладна и смирна. Прошли уж те года, когда Вислава по этому поводу особо беспокоилась. Сколько ни читать стишки рифмоплетов-мечтателей, сколько ни пиши достославные послания в болотную сторону, расписывая каждодневно ближащийся закат узурпаторской власти, а против правды ничего не попишешь, администрасия знала свое дело, и замок продолжал жить своеобычной, сто лет как устоявшейся жизнью.

Как жила и Вислава, строго следуя собственному распорядку дня, который если и нарушая, то исключительно с некоей важной для себя целью. Вот и сейчас, визит к кастеляну представлялся ей досадной рутиной, но рутиной того сорта, которую следовало блюсти. Не явись она вовремя, среди помощников помощников младших помощников многочисленной не в меру болтливой администрасии замка тотчас пойдут расползаться слухи, которые будут неконтролируемо переверстывать и без того неверный баланс привластных сил, а на выходе станется лишь одно — Виславе придется разбираться с очередными немыслимыми к себе вопросами и требованиями.

Вопросы эти не всегда бывали к ее итоговому неудовольствию, однако это как лишний раз заставлять себя кидать кости, просто так, для интересу, ради голого азарта, зная при этом в точности, что бросок этот с некоторой вероятностью может оказаться ее последним. Вислава за долгие годы жизни здесь если что и уяснила для себя, так это то, что играть с собственной судьбой она не любит вовсе. И без того Виславу преследовала полная неопределенность бюрократических правил властей, так будем же сознательны хотя бы в собственных решениях.

Сказано — положено явиться сегодня к кастеляну, пусть тот сто раз напоминает Волчека, а значит она сделает и явится. От греха подальше.

В приемной обыкновенно стояла та особая манера тишины, которую в народе называют гробовой, но сейчас дело обстояло иначе. Сегодня тут читали. Все трое главных помощников кастеляна, церберов на страже недоступности господина по отношению к не назначенным визитерам, одним движением подняли головы от пюпитров, но даже и на толику не сбились с речитатива. Читали они, по заведенному порядку, псалмы, вот только отрывок Виславе совершенно не понравился:

Яко блудница припадаю Ти, да прииму оставление, и вместо мира слезы от сердца приношу Ти, Христе Боже: да яко оную ущедриши мя, Спасе, и подаси очищение грехов. Яко оная бо зову Ти: избави мя от тимения дел моих.

И снова так со значением на нее покосились.

Вислава нахмурилась. Это в каком таком смысле «тимения дел моих», то есть по-простому болота дел моих? Ладно, блудницей ее только ленивый не обзывал, но так нахально намекать на происхождение Виславы — это уже ни в какие ворота. Если в замке и были какие-то действительно строго соблюдаемые правила, то одно из них точно состояло в том, чтобы не поминать прошлого, иначе вся здешняя жизнь разом встанет, скелетов в шкафу тут у каждого было столько, что целый полк раненых можно будет до полного комплекта протезировать. Тут же нормальных нет, все с каким-либо изъяном, с каждым разбираться — всякая работа встанет.

Однако, если поступило в отношении ее особое распоряжение… Вислава решительно обернулась, высматривая в боковых галереях охранку, однако ни расшитых песьим волосом шапок, ни картинно-кумачевых, пошитых из прошлогодних стягов галифе было не видать. Стало быть, охранная директива покуда продолжала в отношении нее магическим образом действовать. Впрочем, вопрос тут же разъяснился сам собой, когда первый из помощников, остановив монотонное чтение, подбежал, украдкой глядя на висящие в красном углу часы с кукушкой, к Виславе вплотную и принялся ей на ухо шептать, захлебываясь слюной и обдавая ее волнами смрадного чесночного перегара, что, мол, владетель просят прощения за заминку, третий час идет селекторное совещание с Самим, так что просят не беспокоиться и обождать.

Стараясь дышать через рот, Вислава покорно выслушала дозволенные речи, и лишь потом проследовала на гостевой табурет. Чеснок стал моден в замке, когда развелось поверие, что он-де противен волкулакам, верфольфам и прочим оборотням. Вот уж бы Волчек посмеялся, он обожал на завтрак подрумяненный ржаной багет обмазать тертым чесноком с оливковым маслом, видимо, заранее предвкушая реакцию светского общества на заметное амбре. Тут бы его легкий и такой мужской аромат никто бы нынче даже не приметил.

Интересно, как бы он отреагировал на «блудницу». Тоже бы, наверное, рассмеялся, сверкая клыками. А потом втихаря бы перегрыз ее обидчику глотку. Вислава вздохнула. А вот ей тут было не до мелких обид.

Кукушка в часах смиренно вылезла из-за дверки, коротко глухо кукукнула и тут же убралась, будто испугавшись голоса из-за толстой дубовой.

— Вислава-а!..

Псалмы тут же прервались, сменившись той самой, положенной месту гробовой тишиной.

— Ваш выход, госпожа, — поклонился первый помощник, делая в ее сторону скособоченный реверанс.

Вислава, поджав губы, не ответила, но молча поднялась и проследовала из приемной в кабинет. Дверь затворилась за ней с таким гулким звуком, с которым, должно быть, на тебя опускается крышка домовины, разом оканчивая тем самым все твои мирские страхи и тревоги.

— Как изволит поживать верховный камлатель Сало? — кастелян этой своей манерой заискивающе улыбаться разом делался ничуть на Волчека не похож, и так ей было куда легче с ним разговаривать, иногда Вислава даже начинала испытывать за это к кастеляну добрую толику благодарности. Двуличность, холодом тянувшая от этой улыбки, ясно давала понять, с кем она имеет дело, а для замковой бюрократии подобная саморазоблачительная прямота могла, пожалуй, сойти за настоящую искренность.

— Так он же с вами на спутнике сейчас заседал, у него бы и поинтересовались, — фыркнула Вислава, даже не пытаясь сделать вид, будто поверила в версию с селекторным совещанием. Наверняка стоял всю дорогу на цыпочках вот тут же, за дверью, и прислушивался, стерпит Вислава оскорбление или прямо в приемном скандал устроит.

— Как можно, милочка, на собраниях с Самим должно брать слово только тем, на кого падет высочайший указующий перст, даже руки свои всякий приближенный должен держать на виду на столе, чтобы Его верховенство государь-амператор не подумали, что кто-то в его присутствии по спутнику крамольные мысли исподтишка распространяет.

Вислава тут же живо представила себе власти замка в виде школяров, сидящих за партами по стойке смирно и чуть не рассмеялась.

— И тем не менее. Не сторож я верховному камлателю. Да и не ваше то дело, господин кастелян, как он поживает.

Кастелян лишь согласно кивнул. Небось самому-то было бы неприятно, если бы Вислава стала обсуждать с кем-либо его собственную пипирку. Было бы, как говорится, что обсуждать. В этом смысле кастелян Волчеку тоже проигрывал всухую, паскуда. Впрочем, она сегодня явилась в присутствие не на подобные похабные анатомические темы размышлять, пора было брать быка за рога.

— Что же касается основного вопроса нашей встречи, я бы изначально хотела убедиться, что нас сейчас не подслушивают.

С этими ее словами за дубовой дверью тут же раздался дробный топот сандалий, это трое помощников дружно ринулись к своим посадочным местам за пюпитрами. Знатно она их. Впрочем, были бы опытнее в делах государственных, понимали бы, что в замке по секрету так и так никто никогда не разговаривает, тут не то что у стен, у мраморных полов были уши.

— Ни в коем случае, милочка, веди дозволенные речи смело! — не переставал ухмыляться кастелян.

— Мне докладывают, что черную жижу, отправляемую на болотную сторону по жеде, на сегодня задержали у ленточки и копят там в преизрядных количествах, как сие следует понимать?

— Что ж, — притворно завздыхал кастелян, — времена нынче тревожные, поломки на жеде участились, в приграничных лесах у ленточки творится невесть что, демоны в паровых сердцах машин панцерцугов будто взбеленились, не желают везти жижу, однако «истинно говорю вам, поводов для беспочвенных опасений нет», так Сам на совещании сказал. Чушь, мол, и компот. Можете цитировать.

А сам глазенками так луп-луп, тварь такая.

— Мне так Преждевременному правительству Его Высочества и передать?

— Вы же знаете, милочка, что государь-амператор не приемлют власти названного вами лица, почитая его за нелегитимного узурпатора и надувателя. Но неофициально скажу вам так — покуда все не уляжется не ходите никуда с этим вопросом, но ловите сигналы, и все срастется в лучшем виде. Мы же с вами взрослые люди, и все всё понимают, не так ли?

И при этом совершенно похабным образом подмигнул.

Вислава аж поперхнулась от подобной наглости. Каков, а? Да как он смеет!

И главное так тонко ходить по грани — оскорбить да не обидеть — это же надо особый талант иметь. Здесь, в замке, неспособные просочиться между струйками и читать между строк долго не живут. А Вислава провела здесь столько лет, что все и не упомнишь числом. Ладно, допустим, вдох-выдох, ну вот плюнет она однажды проклятому кастеляну в рожу, и что, кому-то от этого станет лучше? Ладно если просто вышлют, а могут и прикопать втихаря. У скотины на это всяко довольно власти, никакой Сало не спасет, не заступится. Да и не станет, пожалуй, здесь каждый сам за себя при случае любого шухера.

Впрочем, а чего это она разошлась. Дело Виславы здесь — толмача изображать, передавать записочки, таинственно шептаться по углам, подавать тайные знаки, и вообще торговать влиянием. Даже Его Высочеству она только и нужна была, что в меру своих способностей, кажущихся или действительных — не столь важно, оказывать нечувствительное воздействие на администрасию замка. Эх, Волчек, ты тоже наверняка был не так уж искренен в недолгие моменты близости. Все в этом мире чего-то хотят от других, разве что некоторые проявляют это желание чуть более настойчиво, чем стоило бы. Как кастелян. Как тот же Сало.

Ладно, проехали, успокоились. Не хотела она сегодня ходить с козырей, показалось ей, что вопрос рядовой, не станет кастелян кочевряжиться по такой малости. Но раз так, выходит, нащупала она на этот раз поистине ключевой вопрос замковой власти, что-то такое, что заставило кастеляна так уж открыто ей хамить. Он знал, что Вислава такое не прощает и не забывает. Но не смолчал, не сдержался. Значит, пора.

— Что ж, я подожду, вопрос не срочный, — и направилась обыкновенно твердой своей походкой к выходу, буквально затылком чувствуя, как растет позади нее беспокойство. Не ожидал, животное, что она вот так спустит ему оскорбление? Помощников своих корми собственной лоховской пропагандой!

— И кстати, — уже напоказ, стоя в распахнутых дверях в приемную, обернулась на кастеляна Вислава, — раз уж вы помянули узурпаторов. Волчек вам привет передает. Будете на болотах, обязательно к нему заходите. Он вам всегда рад, так и сказал.

Нужно было видеть при этом лицо мерзавца. Покрывшаяся разом мелкими бисеринками пота, багровеющая на глазах харя.

— Даже не понимаю, о чем вы, сударыня, ошиблись адресом, — предательски дрожащим голоском залебезил кастелян. — Нас там не ждут-с, да и нам те поездки для какой надобности, нам бы тут, в замке, все дела порешать. Жижа вот эта, и вообще забот полон рот.

Насчет рта Вислава ничуть не сомневалась.

Но она на его браваду ничуть не клюнула, поскольку даже отсюда, с двадцати шагов до его безразмерного стола, отчетливо различала теперь, что смотрит он отнюдь не на нее. Кастелян сверлил глазами своих замерших во фрунт помощников.

И думал сейчас не о том, сдадут или не сдадут, тут уж какие могут быть сомнения, размышления его в тот момент были лишь о том, кто из троих первым и с какой быстротой побежит докладывать охранке. Впрочем, охранка-то и сама всё уже поди прознала. На то везде специальные коробочки рассованы, даже и в том самом столе наверняка их две. Вислава вспомнила отчего-то, как ей на именины как-то подарили записи ее частных разговоров с Сало. Дело на пленке происходило в его собственной опочивальне. Обычное дело.

— Полагаете, я вас с кем-то спутала? Впрочем, возможно, я и ошиблась, память моя уже не та стала, никакой веры ей нет. Надо будет мне свериться с записями, разъяснить неловкость момента. Ну, бывайте.

Это так, на добивку. Последний мазок старого мастера, завершающий классический шедевр. Впечатывая кованые каблуки в мраморные плиты пола, Вислава двинулась прочь, мстительно представляя, с какой тщательностью кастелян лично, не доверяя никому из своих присных, будет в поту и паутине на обвислых ушах копаться тайком в ее будуаре в поисках компромата. Только сама Вислава знала, что ни единого слова никогда не доверит бумаге. Но остальные пусть верят в то, что ее страховка где-то лежит схороненная. Пусть верят и пускай боятся.