Продавщица 3: Галя, у нас семидесятые!

Глава 17

Я обернулась.

— Ба-а, какие люди! — протянул Макс, оглядывая подошедшую. — Ну вот, Дашута, кажись, о ней мы и говорили недавно. Та самая герла.

Женщина, подошедшая к нам, была одета точь-в-точь как девушки, с компанией которых я недавно встретила Клауса в излюбленном месте сбора хиппи: яркая, не по погоде легкая одежда, разноцветные ленты в шикарных черных волосах… Правда, я с огорчением заметила, что в волосах этих появилась довольно заметная седина. И была она совсем не такой, как те задорно хохочущие и беззаботные девицы. Взгляд ее будто остекленел.

— Десять копеек не найдется? На молочко, — будничным и совершенно безразличным тоном повторила подошедшая.

Это была она — моя давнишняя подруга Лида. Та, которая, бодро вышагивая по широкому проспекту в Москве пятидесятых, делилась со мной и Верой своими матримониальными планами и рассказывала о местах, где в столице можно встретить потенциальных хороших женихов. Та, которая вместе со мной лихо отплясывала в «Шестиграннике» в парке Горького и «на хате» у ее тогдашнего ухажера — Лео. Та, которая могла ударно отработать смену на заводе, а потом, прихорошившись, гулять до ночи с очередным ухажером и ничуть не устать. Та, вместе с которой мы встречали новый 1957 год в компании нашей подруги Веры, моего парня Вани и звездных футболистов — Игоря Нетто и Эдуарда Стрельцова…

Лида была все такой же красивой, правда, от прежней ухоженности не осталось и следа. Волосы были грязными, а под ногтями, украшающими длинные, тонкие, красивые пальцы, красовалась черная кайма. Обеими руками она прижимала к груди какой-то сверток из тряпья, откуда выглядывала маленькая головка. Неужто она снова родила и теперь таскает ребенка по морозу?

Я вглядывалась в абсолютно пустые и безжизненные глаза подруги, пытаясь понять, что, в конце концов, происходит. Ну не могла Лида за такое короткое время выносить и родить ребенка. Со времени ее пропажи прошло не больше пары месяцев. Замерзнет же дитя на морозе! Вон у меня уже пальцы на ногах сковывает, а одета я довольно таки тепло.

Однако, приглядевшись повнимательнее, я поняла, что в свертке, который баюкала моя подруга, нет никакого ребенка. Лида прижимала к груди обычную советскую куклу. Такие куклы (обязательно бесполые, чтобы не развращать детей) продавались в «Детском мире». Был и у меня такой пластмассовый младенец. Но я, если честно, к куклам была всегда равнодушна. Ну не понимала я никогда, как можно было наряжать бездушное нечто и играть с ним в дочки-матери. Гораздо больше мне нравились машинки и конструкторы, однако родители почему-то решили, что я — какой-то неправильный ребенок, а настоящие девочки — на то и девочки, что носят бантики и играют с куколками.

Макс, все это время наблюдавший за нами, вмешался в разговор.

— Подруга твоя? — спросил он у меня, потушив сигарету носком ботинка. На лице его не было ни насмешки, ни удивления. Кажется, он все понял.

Я кивнула и вдруг разрыдалась, уткнувшись лицом в его поношенное пальто. Да что же это такое? Почему на мою веселую и никогда не унывающую подругу свалилась такая череда несчастий? Что ее теперь ждет? Постановка на учет в психоневрологический диспансер? Жизнь в унылом заведении с окнами на решетках и злыми санитарами? А что будет с Артемом и Тимошей? Каково с этим справиться будет ее мужу Андрею?

Макс обнял меня и крепко прижал к себе.

— Успокойся, все будет хорошо. Слышишь? Хорошо будет.

Лида, как ни странно, на мой плач совершенно внимания не обратила. Она, кажется, меня даже не узнала. Подруга продолжала все так же безучастно смотреть на нас в ожидании мелочи.

— Да что хорошо-то? — размазывая слезы по лицу варежкой, продолжала рыдать я. — Ты же видишь, она умом двинулась.

— Нет нерешаемых проблем, — вдруг очень серьезно сказал обычно развязный и беспечный Зингер. — Слышишь? Чем смогу, помогу. Есть идея. Эй, Лида! — вдруг обратился он к подруге. — С нами пойдем.

— Десять копеек надо, — как робот, повторила Лида. — Молочка дочке купить. Хорошенькая дочка у нас получилась…

— Надо уводить ее, — обратился ко мне Макс. — Замерзнет, еще воспаление легких подхватит. Дубак на улице. Эй, подружка! Идем, говорю. Дома у меня кошелек, дам тебе на молоко. Это Даша, она с нами пойдет. Да не бойся, не обидим.

Лида, по-прежнему ничего не соображая, поплелась за нами. Тяжело вздохнув, Макс стянул с себя большой шарф и обмотал им шею и плечи моей подружки. Она никак не отреагировала: не поблагодарила, но и не попыталась возражать, только покрепче прижала к своей груди сверток с куклой.

— Идем быстрее! — скомандовал Макс. — Точно заболеет, если так и будет тут шляться одна. Или, чего хуже, заберут в Скворцова-Степанова?

— Это на Уделке? — спросила я.

— Ну да! — удивленно ответил Макс. — А ты что, бывала раньше в Ленинграде?

— Не, просто слышала, — выкрутилась я, дав себе зарок в беседе с новым приятелем больше никогда не упоминать никакие питерские места. Еще, чего доброго, выяснит, что я — местная и спросит, почему не остановилась у родственников, а стесняю его своим присутствием. Хотя нет, вряд ли. Эти ребята — веселые, беззаботные, на шею себе, конечно, садиться не позволят, но и в душу не полезут. Надо — значит надо.

Лида, укутанная в шарф Макса, послушно шагала за нами. Видимо, ей было совершенно безразлично, куда ее ведут. Макс, краем глаза приглядывавший, чтобы она никуда не убежала, расспросил меня в подробностях о подружке и горестно вздохнул.

— Да уж, ситуация… Но не все так плохо. У Бобы вот хуже.

— А кто такой Боба? — полюбопытствовала я. Как все таки здорово, что я решила уйти пораньше! А то еще разминулись бы с Лидой, и ищи ее по всему Ленинграду! Если бы она каждый вечер «аскала» у Сайгона, было бы проще, а так Макс сказал, что видел ее только единожды.

— Да кореш мой, — беззаботно сказал Макс сквозь зубы — он закуривал новую сигарету. — Откосить от армии решил. Мы же против насилия, и военной службы — в том числе. Ему три года на подлодке светили. Прикинулся дурачком, на медкомиссии на серьезных щах про какие-то вселенные рассказывал, которые он спасать собирается. В общем, все по схеме. У нас даже методичка есть, где подробно говорится, какие легенды надо придумывать. А врач идейным оказался, пошел на принцип и определил парня в дурку. Так мы его с лета и не видели. Даже передачи не принимают: мы уже пробовали носить. Развернули нас с порога, даже за деньги не взяли. Вот так вот, Даша. В психушку только попасть на раз-два можно, а выйти — ой как сложно!

За разговором я и не заметила, как мы добрались до квартиры. Там было уже не так тихо, как с утра: на кухне кто-то гремел посудой, по коридору туда-сюда ходили жильцы.

— Драсти, Маргарита Петровна! — поприветствовал Макс сухонькую сгорбленную старушку, которая возвращалась с кухни в свою комнату со сковородкой шкворчащих котлет.

— Здравствуй, Максимушка! — охотно ответила бабушка. — Я тебе там на тарелку три котлетки положила. Сам покушай и девочек угости. А то одними бутербродами питаетесь.

— Премного благодарен! — весело ответил Макс и шутливо поцеловал Маргарите Петровне ручку. — Спасительница Вы наша! Очень кстати!

Старушка, смущенно улыбаясь, засеменила к себе в комнату. На смену ей в прихожую с сумками вышли двое бородатых заспанных парней с сумками.

— Все, чао! Мы на вокзал! Спасибо, дружище! — попрощались они с Максом и, кивнув нам с Лидой, удалились вниз по лестнице.

— Так, отлично! — обрадовался хозяин. — Денчик к себе во Владик слинял, Тоха — в Тверь, значит, комната свободна. Вам обеим тогда там и постелю, чтобы не смущать. Забыл тебе сказать, что я храплю очень… — и он обратился к Лиде. — Эй, подруга, чего стоишь, как не родная? Раздевайся.

Лида послушно сняла пальто, сапоги, протянула Максу его шарф и, надев предложенные тапки, поплелась за мной на кухню. Хозяин тем временем отлучился в ванную и, вернувшись, бодро сказал:

— Отлично! Горячую воду дали! А то у них там перед Новым Годом авария какая-то была…

Мы наскоро перекусили, и я проводила подружку в ванную и дала пару чистых полотенец — ей явно нужно было привести себя в порядок. Пока ее не было, мы с Максом продолжили беседовать на кухне.

— Застывшая она какая-то, замороженная, будто инеем припорошенная, — с озабоченным видом констатировал Макс. — Будто не живет.

— Так и есть, — печально согласилась я, вспомнив Лидины слова: «Работаю, детей ращу, а все как-то не то с той зимы несчастной».

— И давно это у нее? — допытывался хозяин дома.

— Ну, если по правде, то там все давно уже не очень хорошо, — ответила я и вкратце, не вдаваясь в подробности, обрисовала ситуацию. — Ребенка она потеряла, давно уже, с тех пор и плохо ей, а теперь, видимо, совсем плохо… Ой, а что же я сижу? Мне же позвонить надо! Прямо сейчас!

— Кому? — нахмурился Макс.

— Так мужу ее, Андрею! Ее же милиция разыскивает! И он себе места не находит! Пацаны, наверное, уже с ума посходили от тоски по матери. Я сейчас, — и отставив чашку, я рванула в прихожую, где на тумбочке стоял обычный дисковый телефон, точь-в-точь такой, как в моей московской коммунальной квартире.

Однако Макс в два прыжка настиг меня в прихожей и буквально силой вырвал у меня из рук трубку.

— Сдурела? — рявкнул он.

— Ты чего? — оторопела я, уставившись на него.

— Совсем, что ли? — уже более спокойно повторил Макс. — Ну и что ты скажешь?

— Ну… что нашлась, — растерянно повторила я.

— И что? Ты не видишь, в каком она состоянии?

— Муж заберет…

— Заберет и что? Соседи мигом прознают, что и как, и поедет твоя подруженция в «Кащенко». Или ты хочешь, чтобы она в таком виде на работу ходила и детей растила?

— А делать-то что? — все так же растерянно повторила я. — Ты говорил, у тебя идея какая-то есть…

— На кухню пойдем, давай еще по чайку хряпнем и покумекаем.

Заварив чай, Макс задумчиво сказал:

— Не идея, скорее, просто задумка. Не факт, что сработает, но проверить можно. Знаешь, у меня кореш есть, он в медицинском институте учился, на кафедре психиатрии. Так вот, он говорил, что иногда люди, пережившие огромный стресс, будто застревают в прошлых событиях и не могут двигаться дальше. Они постоянно прокручивают в голове, думают, почему это случилось с ними, почему они так поступили, что можно было бы изменить, что было бы если бы, и доводят себя до ручки… Понимаешь? Говорит, когда у него в институте практика была в дурке, довелось поработать с одним мужиком, тому уже хорошо за сорок было. Так вот, у этого мужика перед самым дембелем в армии несчастный случай произошел: пошел он в увольнение, встретил старых друзей по школе, напился, уснул по пьяни, замерз, и ногу пришлось ампутировать. А те сволочи, его даже до дома не дотащили, подумали: «Проспится, встанет, сам пойдет». Друзья называются. Так он потом жить нормально не смог. Все думал: «А что, если бы меня в этот день в "увал» не поставили? А что, если бы я в институт поступил, в армию не пошел, и тогда ничего бы не случилось?«… И так по кругу бесконечно. Сначала вроде все нормально было, даже жену нашел, ребенка родили. А потом все чаще и чаще стал думать о том случае. И так свихнулся, короче. У него потом все, что случилось после того происшествия, вообще из памяти исчезло — жизнь окончилась в день, когда в увольнение пошел. Ни жену, ни ребенка не узнавал. Та, естественно, не выдержала такого и на развод подала. Товарищ говорил, что этот мужик уже седым наполовину был, а все в своей дембельской форме ходил и говорил: "Надо увольнительную не потерять, а то достанется мне от взводного на орехи». Вот и с Лидой твоей похожая ситуация. Она в том времени осталась, когда у нее дочка умерла. Паршивое это дело…

Я кивнула, вспомнив почему-то эпизод из книги «Гарри Поттер и философский камень». Там маленький Гарри, нашедший зеркало «Еиналеж», каждый вечер ходил к нему и смотрел на лица своих умерших родителей, пока мудрый профессор Дамблдор не распорядился унести это злосчастное зеркало. Вернуть умерших уже нельзя, так какой смысл думать о прошедшем? И тогда старый волшебник сказал очень мудрую вещь: «Многие смотрели в это зеркало и сходили с ума. Человеку, Гарри, нельзя жить в своих фантазиях». Я, признаться, до сих пор пользуюсь этим замечательным советом, когда очень хочется «переписать» свое прошлое: просто стараюсь изменить то, что можно изменить, и принять то, что изменить уже нельзя.

Мне вдруг пришла в голову одна мысль.

— А если… а если попробовать вернуть Лиду в то время, когда все у нее было хорошо?

— Вот! — Макс хлопнул рукой по столу. — И я об этом подумал. Но тут мне без тебя не справиться. Я же ее совсем не знаю. Помнишь какое-нибудь яркое событие? Ну что у вас там было?

Я нахмурила лоб, погрузившись в воспоминания. Что же такого очень приятного случалось у меня и Лиды? Совместные походы в кино на фильмы с молодым Николаем Рыбниковым? Катание на каруселях? Посиделки в комнате? Постоянные подшучивания друг на дружкой во время работы на заводе? Нет, все не то. Это было, конечно, очень приятно и весело, но это не из ряда вон выходящие события, а просто приятные мелочи жизни.

А что, если попробовать повторить кое-что из пятидесятых?

— Знаешь, — медленно сказала я. — есть у меня одна идея. А как насчет «сейшена»? Только у тебя в квартире? В «Сайгоне» так не получится. Только очень надо будет кое-что достать.

Макс с интересом взглянул на меня.

— Ой как глазки заблестели-то! И впрямь что-то интересное придумала. Ну давай, вываливай!

И я, волнуясь, и запинаясь, изложила Максу свои соображения.

Остаток дня прошел в суетливых приготовлениях к предстоящему празднику. Макс, сделав несколько звонков, вернулся на кухню очень довольным

— Порядок! — довольно сказал он. — Почти все согласны. Леха, Иришка, Оля, Влад точно будут. Ну и еще человека два — под вопросом. Больше уж не получится, извини.

— Пустяки, — махнула я рукой. — Здорово будут, если и эти придут! Квартира-то не резиновая! А что насчет прикида? Где теперь все это достать? В музее разве…

— Ой, насчет этого можешь не переживать! — в свою очередь, тоже махнул рукой повеселевший хозяин хаты. — Айда ко мне в комнату, покажу кое-что.

Я проследовала за Максом в большую комнату с двумя высокими окнами, выходящими на улицу Желябова. Подведя меня к огромному платяному шкафу, сделанному, вероятно, еще до революции, он распахнул створки.

— Смотри!