Продавщица 3: Галя, у нас семидесятые!

Глава 11

Обрадованная тем, что не надо больше тащить транспаранты, шагая в шумной толпе, и орать лозунги в честь организации, которая в моем мире уже давно канула в лету, я быстро зашагала к ближайшей станции метро и менее, чем через час уже была возле хорошо знакомого мне дома на Шереметьевской улице. Одиннадцать лет назад тут произошло страшное преступление — маньяк, вошедший в историю под прозвищем «Мосгаз», порешил топором тетю Машу — соседку моей подружки Лиды. На допросах Владимир Ионесян — так звали преступника — сознался, что ввел доверчивую женщину в заблуждение и проник в квартиру, представившись сотрудником газовой службы. За это, собственно, он и получил свою кличку. Люди тогда были гораздо более доверчивыми, чем теперь, и часто открывали дверь кому придется. А уж не открыть дверь вежливому представителю службы коммунального хозяйства — и вовсе нонсенс. Некоторые даже ключи от дверей хранили под ковриками.

Поздоровавшись, высокий молодой человек в пальто и шапке с ушами, завязанными назад, не раздеваясь, только скинул ботинки и проследовал на кухню. Там он, не снимая перчаток, покрутил конфорки на плите и вежливо спросил у женщины:

— Может, у Вас какие претензии есть к коммунальной службе? Мы очень внимательно относимся к жалобам населения и реагируем всегда очень оперативно. Если что-то есть сказать, не стесняйтесь, напишите заявление. Быстро передам, куда следует.

Тете Маше было что сказать: дома, прозванные в народе «хрущевками», строили наспех — нужно было успеть согласно плану. Поэтому поначалу так радовавшиеся переезду жильцы, всю жизнь прожившие в коммунальных квартирах, начали обнаруживать то там, то сям разные недоделки. Ждать, пока придут и исправят, можно было долго: домов много, много и заявок.

Кое-что можно было устранить самостоятельно — например, некачественную побелку потолка. Для этих целей брали специальную насадку и превращали обычный домашний пылесос в пульверизатор. А известь для побелки брали на соседней стройки — трешка за кулек. Дешево и сердито. Это изобретение — насадка на пылесос — получило широчайшее распространение, и о нем даже в журнале написали. А что? Русские умельцы даже блоху когда-то подковали, а пульверизатор самодельный — вообще для них ерунда.

А вот с газом — не все так просто. В газовое оборудование плохо обученному человеку лучше не лезть — мало ли что. Поэтому тетя Маша быстренько сбегала в квартиру, вырвала листок из тетради, схватила ручку и вернулась на кухню. Деликатный сотрудник коммунальной службы отодвинул ей стул. Севшая за стол женщина едва успела написать одно лишь слово — «Заявление», как на ее голову обрушился топор…

Известие об убийстве, уже не первом за последний месяц, быстро распространилось и потрясло весь город. Многие матери стали больше приглядывать за детьми и настрого запретили им открывать дверь незнакомцам. А Лида, моя подружка, жившая с тетей Машей по соседству, даже отругала меня, когда я по советской привычке заявилась к ней в гости без предварительного звонка и раза три переспросила: «Кто там?», прежде чем открыть дверь…

Но все это было очень давно… Если считать с сегодняшнего дня, то одиннадцать лет назад, а если по-настоящему — то и того раньше. Я поднялась по лестнице уже не нового, а давно обжитого дома и позвонила в дверной звонок.

Дверь мне открыл Андрей, муж Лиды. Последний раз мы с ним общались, когда он, очумев от радости, позвонил мне домой в коммуналку и сообщил о рождении дочери. Но он-то, конечно, не знает о таком большом перерыве. Как и супруга, Андрей не сильно изменился с того дня, когда я его видела последний раз — был таким же коренастым и плотным. Это еще не степенный пожилой мужчина, который в честь юбилея свадьбы целовал смущенную Лидию Павловну в губы на кассе магазина, а обычный советский молодой мужчина лет тридцати семи, с аккуратно зачесанными волосами, которые еще не тронула седина, в рубашке в мелкую клетку, трениках и резиновых тапках.

— Даша? — растерянно переспросил он. — А ты чего? Сказали уже? Я же просил не болтать…

— Что? — не поняла я.

Андрей вышел на лестничную клетку, оглянулся, убедился, что нет никого из соседей, и жестом, не выражая ни радости, и досады, пригласил меня в квартиру.

— Ладно, скрывать больше не имеет смысла. Надо поговорить, — сказал он. — Я не хотел ничего рассказывать, не звонил тебе… Но теперь понимаю, что зря. Вы же подруги. А роднее тебя у нее никого нет.

Ничего не соображая, но предчувствуя что-то нехорошее, я вошла в квартиру. Там все было, как и в прошлый раз, когда я, все так же незваной гостьей, заявилась к подруге: чеканка с парусом на стене в прихожей, вдоль стены в коридоре — полки с вещами, наверху — антресоли, банка с чайным грибом на столе… Дверь в комнату была открыта, можно было разглядеть румынскую стенку, черно-белый телевизор — в общем, обычную обстановку середины семидесятых годов. Рядом с тумбочкой в прихожей, на которой стоял зеленый проводной дисковый телефон, висела фотография, на которой было запечатлено все семейство на катке в ГУМе: счастливый Лидин муж огромными ручищами обнимает любимую жену и двоих детей.

Андрей явно мялся, не зная, как начать разговор, но, видимо, вспомнив об обязанностях хозяина, сказал:

— Может, чаю? Грузинский есть. Извини, не знал, что ты придешь. Могу бутерброды сделать.

— Давай, — охотно согласилась я, обрадовавшись, что лед наконец-то «тронулся». Глядишь, за чайком супруг и поведает мне, что случилось. — А я помогу!

— Ты когда Лиду последний раз видела? — спросил неожиданно Андрюха, подтягивая треники и насыпая в заварочный чайник чай из черно-красной жестяной коробочки.

— Не знаю, — растерянно ответила я, нарезая сыр и кладя его сверхун на кусочки хлеба. Я начала что-то подозревать. Неужели все-таки развелись? Когда я навещала подругу, у меня было четкое ощущение, что все к тому идет. Держали пару вместе, по словам Лиды, только общие дети и отсутствие возможности разъехаться. Ради этого они и продолжали терпеть друг друга. Но долго ли можно вынести такую обстановку? Видимо, ради психического здоровья детей супруги все-таки решили разъехаться. Андрей, наверное, всеми правдами и неправдами снова выхлопотал у коменданта общежития разрешение на проживание и вернулся к холостяцкой жизни, с которой он когда-то счастливо распрощался много лет назад.

От нечего делать я уставилась на жестянку, из которой Лидин муж насыпал чай в заварочный чайник. Точно такая же была у меня дома — сохранилась с давних пор. Кажется, она всегда была. По меньшей мере, сколько я себя помню, она всегда стояла у нас дома. Ее и пару советских подстаканников я забрала с собой, когда переехала жить к Георгию. Любитель советской эпохи и бардовских песен был просто в восторге и даже загорелся идеей обустроить жилище в стиле семидесятых. Препятствовать этому я не стала, однако сразу же предупредила:

— Никаких ковров! Дышать пылью не собираюсь!

— Хорошо, хорошо! — кивнул обрадованный жених и, нацепив куртейку, прыгнул в машину и покатил на «Уделку» — блошиный рынок возле метро «Удельная». Именно там зачастую ищут разное барахло любители старины. А за старой электроникой всегда можно скататься на «Юнону» в Автово. С «Уделки» он в тот раз притащил несколько пластинок, ручную кофемолку, пару чеканок на стену и зачем-то два кипятильника. А на «Юноне» ему удалось выловить громоздкую и, на мой взгляд, совершенно непривлекательную радиолу «Люкс-2», выпущенную рижским заводом «ВЭФ», с двумя белыми круглыми ручками и несоразмерзно большими таким же белыми кнопками. Эта бандура, к сожалению, работала, а посему Гоша напрочь отказался возвращать ее обратно. Так она и по сей день стоит у нас дома.

Быстро нарезав несколько бутербродов с сыром и разлив чай по чашкам, мы уселись за стол.

— Сахар, — пододвинул ко мне сахарницу Андрюша. Он явно мялся, не зная, как начать разговор.

— Спасибо, — глупо ответила я, тоже не зная, как его поддержать.

— Лида пропала, — вдруг сказал Андрей потухшим безжизненным голосом и, уронив голову на руки, затрясся в рыданиях. Таким я его никогда не видела. Андрюшка, заводской весельчак, балагур, мастерски играющий в хоккей, просто заходился от плача.

Не желая смущать мужчину, я пробормотала, что мне нужно попудрить нос, вышла в коридор и прошлась по знакомой квартире. Выглядела она так, будто в ней давно уже живет отец-одиночка. Нет, захламленным жилище не выглядело: мальчишек, Артема и Тимоху, родители с детства приучали к порядку. Да и сам Андрей отнюдь не был безруким. Как-то раз, когда я заходила к ним в гости еще во время своего второго путешествия в СССР, он угостил меня собственноручно сделанным замечательный тортом, на приготовление которого потратил несколько часов. Однако, как женщина, я тут же определила — тут живет холостяк. В квартире было прибрано и чисто, но не было той неуловимой нотки тепла, которую может создать только хозяйка-жена.

Вернувшись через пять минут, я увидела, что Андрей уже потихоньку пришел в себя.

— Давно? — без обиняков спросила я, решив, что хватит тянуть резину.

— Дня четыре как, — ответил Андрей, дрожащими руками наливая себе вторую кружку. Руки у него тряслись, как у алкоголика с похмелья.

— А пацаны где? — спросила я.

— Старший с экскурсией на два дня уехал. Сегодня вечером вернуться должен. Младший в гости к соседке пошел, к ней внуки приехали в гости, Тимохины ровесники. На улицу, наверное, пошли. Пока еще не совсем холодно, в футбол гоняют. У нас во дворе поле есть, там ребятня рубится: летом в футбол, зимой в хоккей. И Тимоха с Артемом с ними.

— В милицию заявлял? — деловито спросила я.

— Да, — кивнул Андрей. Вид у него был, как у провинившегося школьника.

— Заявление приняли?

— Да, — опять, как китайский болванчик, кивнул Лидин супруг.

— Да-да, нет-нет, — рассердилась я, отбросив сантименты. Мне его было, конечно, безумно жаль, но может, хоть так получится его растормошить. — Рассказывай давай. Чем смогу, помогу.

Запинаясь и временами замолкая, наверное, чтобы сглотнуть подступающий к горлу ком, Андрей рассказал мне, что произошло. Несколько дней назад, кажется, как раз в тот день, когда мне снился кошмар про подругу, он вернулся с рыбалки. С Лидой они уже несколько лет практически жили как соседи. Нет, они ругались редко, в основном общались спокойно и вежливо, но поселилась в их доме какая-то тоска — ровно с того дня, как Лида вернулась из роддома, а Андрей отключил на несколько дней телефон и дверной звонок, чтобы соседки и родственники не звонили и не заявлялись на порог с ненужными поздравлениями. От вещей для новорожденной он тогда тоже по-быстрому избавился, чтобы не мучить и без того убитую горем жену.

Фактически их отношения были даже холоднее тех, которые я поддерживала с соседями по коммуналке. У нас-то дома было повеселее. Нет, все, что должен делать отец, Андрей делал: с детьми гулял, зарплату жене отдавал, дневники сыновей проверял, не кричал, помогал советом, когда было нужно. Однако муж и жена уже давно никуда не выбирались вместе и никаких разговоров по душам не вели.

Фотография на катке была сделана незадолго до того, как Лида забеременела третьим ребенком. До этого момента у них было еще несколько попыток стать многодетной семьей, правда, неудачных — что-то у жены было со здоровьем. Поэтому этого ребенка супруги ждали очень сильно. Андрей оберегал жену от любого сквозняка, простуды, не разрешал поднимать ничего тяжелее килограмма и на заводе (они по-прежнему работали вместе) следил, чтобы Лиду не нагружали работой сверх меры и не мучали расспросами: «Ну а когда же уже срок-то?».

— Когда рак на горе свистнет! — рявкал он и уводил супругу за руку.

Когда Лида пропала, Андрей, как любящий отец, пытался уберечь детскую психику. Артему, правда, пришлось выложить все, как есть: он уже был примерно ровесником моего соседа Егора и не верил в сказки. Он активно помогал с поисками: показывал на улице прохожим фотографии матери. А Тимохе отец и старший брат сказали, что мама уехала к тете Вере в Горький погостить.

Пару раз Андрей заходил в отделение, чтобы спросить, как продвигаются поиски, однако безрезультатно. В первый раз ему сказали, что прошло еще мало времени, во второй просто не стали слушать, сославшись на занятость, а в третий — усталый толстый потный милиционер, перед которым на столе лежал газетный гулек с пирожками, ответил, лениво жуя:

— Ищем, товарищ, ищем! Делаем все возможное! Занимайтесь детьми, работой… Хватит уже сюда ходить.

— Так узнали что-нибудь? — не выдержал убитый горем супруг. — Сколько времени уже ищете!

— В руках себя держи! — толстяк налился кровью, перешел на «ты» и стукнул ладонью по столу. — Вернется твоя благоверная, никуда не денется. Вон она какая эффектная у тебя краля, высокая, стройная, ножки — загляденье… Хахаля небось себе нового нашла, вот и деру дала от тебя да детишек. Сам же говорил — отношения у вас в последние годы были так себе. И показания твои имеются… Вот и надоела ей бытовуха… Она же вон какая, сладкая да гладкая… — и милиционер дернул подбородком, указывая взглядом на доску, где висели фотографии людей, находящихся в розыске. Там было фото Лиды, сделанное на отдыхе. Красивая молодая женщина в коротеньком сарафане задорно смеялась, обнажив в улыбке идеально ровные зубы.

«Дать бы этому хлыщу милицейскому в морду! Слюни распустил!», — подумал Андрюшка, и кулаки его инстинктивно сжались. — «Всем отделением, наверное, жену мою разглядывают!». Однако он вовремя одумался. Не в его интересах устраивать драку в отделении милиции, тем более — нападать на сотрудника при исполнении обязанностей.

Старший сын — Артем — обегал весь район, показывая каждому прохожему фотографию матери, и спрашивал:

— Вы не видели случайно эту женщину? Не видели? Посмотрите, пожалуйста, может, вспомните?

Но никто не видел. Первая красавица завода как в воду канула.

— А что она делала в последнее время? Как вела себя? Что говорила? Может, помнишь что? — уцепилась я за последнюю соломинку, когда Андрей закончил свой печальный рассказ. Я отчаянно надеялась, что мой сон про Лиду не окажется вещим.

— Да ничего особенного, — пожал плечами Андрей. — Мы и не общались почти. Так, «доброе утро — спокойной ночи — есть будешь? — посуду помой». И все. Я же говорю: жили, как соседи.

Я поджала губы, молча переваривая услышанное. Так, к сожалению, жили многие советские люди. Поэтому я всегда скептически воспринимала утверждения в стиле: «А вот в СССР семьи были крепкие! Не разводились!». Не разводились часто не из желания сохранить семью, а по той же причине, по которой до сих пор живут вместе Лида с Андреем — просто некуда было идти. Люди и так радовались, что наконец-то выбрались из своих коммуналок. Не хватало снова туда возвращаться!

Кстати, не такой уж «семейной» изначально была политика государства. Напротив, горячо любимый многими Владимир Ильич и вовсе не признавал брак как институт, а посему политика молодого советского государства в отношении семьи была очень даже либеральной. Первый советский семейный кодекс, вступивший в действие в 1918 году, даже по меркам Запада считался чересчур демократичным.

Во-первых, новое законодательство предоставляло мужчинам и женщинам равные права. Вступая в брак, женщина могла оставить свою фамилию, жить отдельно от мужа, распоряжаться личными доходами, а в случае развода — в равной степени претендовать на совместно нажитое имущество. Во-вторых, процедура как заключения брака, так и его расторжения была значительно упрощена.

А вот в тридцатые годы двадцатого века ситуация кардинально изменилась, и был взят курс на семейные скрепы. Партийное руководство стало активно принимать меры, способствующие укреплению института советской семьи. Теперь, чтобы расторгнуть брак, разводящиеся должны были пройти через огонь, воду и медные трубы, начиная от допроса в прокуратуре и заканчивая объявлением в местной газете о своем намерении разрушить семью. Такое ущемление прав несчастных, которые были вынуждены мучаться в браке, длилось вплоть до середины шестидесятых. Потом стало попроще. В 1975 году Лиде с Андреем уже не пришлось бы «идти на ковер», но в любом случае развод — малоприятная процедура.

Однако я слышала, что у некоторых особо ушлых граждан получалось даже из такого травмирующего и крайне неприятного события, как бракоразводный процесс, получить какую-то выгоду. Вроде бы как-то можно было даже улучшить жилищные условия, если убедить власть в этой необходимости. Но для этого нужно было обладать хорошим знанием законов. Разводились фиктивно, включив актерский талант: в суде пылко говорили про несовместимость характеров, отсутствие любви, приводили прочие убедительные факты того, что дальнейшее совместное существование невозможно, а потом, выйдя на улицу, просто шли вместе домой. А потом, решив жилищный вопрос, бывшие супруги снова воссоединялись. Но это, конечно, не история Лиды с Андреем — они простые честные люди и не будут проворачивать такие аферы.

Мне очень не хотелось расстраивать Андрея, однако некая сермяжная правда в словах толстяка в погонах все же могла быть. Может, и впрямь Лида поняла, что зря в свое время послушала меня и связала свою жизнь с простым работягой, а теперь, будучи уже семейной женщиной, решилась осуществить давно задуманное — окрутить богатого москвича? Мечтала-то она изначально именно об этом. Я же помню, как горели у нее глаза, когда она в гостях у своего тогдашнего ухажера Лео листала заграничные журналы и лихо отплясывала под зарубежную музыку…

Кто его знает, может, мечта о роскошной жизни и заграничных поездках все это время сидела в ней и боялась вырваться наружу? Может быть, каждый раз, вставая спозаранку на работу к станку, Лида думала: «И зачем я с Андрюхой в тот вечер пошла на свидание? Теперь всю жизнь, долгие десятилетия, мне придется делать одно и то же. Одно и то же… Каждый день! А что изменится? Ну подкопим и холодильник поновее купим. Дверь дерматином обобьем. Артему на джинсы деньги дадим. Магнитофон ему на окончание школы купим… А что дальше? Так всю жизнь и стоять в очередях? Шесть соток под картошку, на которых мы с мужем стоим все лето кверху пятой точкой — это жизнь?».

Я по себе хорошо знала, как важно не отказываться от своих мечтаний. Не надо примерять на себя личину другого человека. Не нужно пытаться казаться тем, кем не являешься. Поэтому я всегда бурно отстаивала перед остальными учителями право ребят из своего класса на самовыражение. Сколько копий было поломано, когда я пыталась доказать упёртым мамам, что их дитя на самом деле любит, к примеру, шить, а не играть на фортепиано, и не надо заставлять его с утра до ночи разучивать ненавистные гаммы!

За окном уже стемнело. Зажглись редкие звезды на небе. Внезапно в коридоре послышались какие-то звуки — кажется, в дверной скважине зашевелился ключ.

— Пацаны пришли! — оживился Андрей. На миг на его лице показалось даже какое-то подобие улыбки. Видимо, только дети его еще и держали в этом мире, и ради них он держался. Мне в очередной раз стало жаль этого простого, бесхитростного заводского мужика, который когда-то думал, что создал крепкую семью. Не хватало еще, чтобы мне приснился новый сон — как к железнодорожным путям по платформе шагает Лидин муж с сумасшедшими глазами.

— Ладно, я пойду. Спасибо за чай, Андрюша, — сказала я, вставая. Говорить о Лиде при мальчишках мне не хотелось — им и так приходилось не сладко.

Выйдя в прихожую, я поздоровалась с Артемом и Тимохой, про себя удивившись тому, как они выросли. Десятиклассник Артем был точной копией Лиды: высоченный, со жгучими черными глазами и ресницами, длине которых позавидовала бы любая девочка. Смахивал он чем-то на молодого Муслима Магомаева — этакий будущий любимец женщин. А Тимоша пошел в Андрея — широколицый, курносый, крепко сбитый мальчишка с соломенного цвета волосами…

Перекинувшись со мной парой фраз о том о сем, парни удалились к себе в комнату. А я принялась одеваться.

— Друзья у Лиды какие-то странные появились, — сказал вдруг Андрей, помогая мне надеть плащ. — Очень странные. И говорят будто не по-нашему.