Продавщица 3: Галя, у нас семидесятые!

Глава 14

— Ты? — не веря своим глазам, спросила я и уставилась на подошедшего. — А… это… как?

— А вот так, — довольно улыбнулся Клаус, он же — мой давний знакомый музыкант Николай — широкой знакомой улыбкой. Неужели это он? Вот в жизни бы не подумала… Не найдя в себе сил вымолвить ни слова, я рассматривала старого приятеля, с которым мы ходили в позже ставшее культовым кафе «Мороженое», Третьяковскую галерею, Большой театр, катались на катке и танцевали под музыку приемника «Спидола» в съемной комнате коммунальной квартиры… Тогда я еще не подозревала, что вскоре окажусь в самой гуще страшных и невероятных событий и даже приму участие в поимке страшного преступника.

Эту комнатку с плакатами на стене, в которой сохранились массивная дореволюционная мебель и старое пианино, снимал его приятель Владимир Ионесян, который позже войдет в историю под кличкой «Мосгаз»… В ту зиму несколько раз мне снился один и тот же страшный сон: я иду по какой-то тропинке, по обе стороны которой сквозь тяжелый густой туман не видно абсолютно ничего, а впереди меня идет высокий мужчина с чемоданом в руке, пальто и шапке, уши которой были завязаны на затылке. Когда мужчина поворачивался ко мне лицом, я вспоминала, кто он, и почему-то от этого меня сковывал ужас… И по сей день меня передергивало от этих воспоминаний.

Сказать, что Николай изменился — не сказать ничего. От аккуратного идеологически выдержанного «полубокса» и следа не осталось — теперь мой старый знакомый носил длинные волосы, ленточку вокруг головы, а на обеих руках его были разноцветные браслеты. Этот вальяжный беззаботный хиппи-пацифист ничуть не походил на вечно смущающегося парня из интеллигентной семьи с нотной папочкой в руках, которого я когда-то вежливо продинамила и оставила во френдзоне, обжегшись на первой истории с Ваней и твердо решив больше никогда не влюбляться, если ненароком снова попаду в СССР.

Еще у моего знакомого музыканта отросла просто роскошная борода, которой позавидовал бы любой лесоруб или даже современный хипстер — покороче, чем волосы, почти доходящие до пояса, но тоже довольно длинная. Ее он заботливо перевязал разноцветной резиночкой — наверное, чтобы не мешала есть и не путалась. Интересно, как он не боится в таком виде рассекать по городу? Вдруг засмеет кто? Или бороду случайно зажмет дверьми в вагоне метро?

— Что, так сильно изменился? — весело спросил Николай, изо всех сил стараясь казаться беззаботным, однако лоб его чуть нахмурился. Наверное, я все-таки ему еще нравилась, и он явно был расстроен, что не произвел должного впечатления. — Дарьюшка, ну это же я. Просто костюм другой. Тогда был один, а сейчас другой. Иль постарел так сильно?

— Да нет, — выдохнула я, расслабившись. — Не то чтобы постарел. Просто изменился, конечно.

Несмотря на разительные перемены во внешности и кардинальную смену имиджа, а также уже залегшие кое-где морщинки, было в моем давнишнем приятеле кое-что очень знакомое: широкая, белозубая, открытая и очень располагающая улыбка.

— Может, обнимемся? — осторожно поинтересовался Николай, не решаясь тронуть меня без спроса. Он был все таким же стеснительным и воспитанным.

— И то правда! — отойдя от изумления, согласилась я, и мы по-приятельски крепко обнялись. Давний друг поднял меня на руки и, набравшись смелости, даже покружил, как когда-то давно, когда мы весело кружились под музыку на катке, пытаясь хотя бы ненадолго забыть о страшных событиях, о которых судачила вся Москва…

— Сто лет тебя не видел! — сказал Николай (теперь — Клаус), ставя меня на место и аккуратно поправляя сбившуюся шапку на голове. — А ты… как вообще? Как живешь? Так рад тебя видеть! Уж и не надеялся… Звонил тебе пару раз на домашний номер, даже разок набрался наглости и на порог наведался. А никто не подошел — ни к телефону, ни к двери. Письмо в почтовом ящике оставил, но ответа так и не дождался. Я уж было подумал, что ты замуж вышла, и перестал звонить.

Все ясно. Когда неуловимый «Мосгаз», строящий свое счастье на гибели невинных людей, был арестован на перроне вокзала в Казани, а я выступила в роли живца, на которого его ловили, я снова очутилась дома и зажила новой, вполне благополучной жизнью. А на мое место должна была вернуться настоящая Даша, которая, конечно же, и знать ничего не знала о «Мосгазе», о несчастной Алечке, которой Ионесян навешал лапшу на уши, и о том, что ее замещала ее названия сестра-близняшка… Коля, наверное, Даше не понравился, поэтому она сделала вид, что никакого письма не получала. Деликатный ненавязчивый парень, видимо, разумно решил, что не стоит стучаться в запертые двери и идти туда, где тебя не ждут, и зажил своей жизнью, перестав поджидать неприступную девушку на пороге школы. В конце концов, мужчин в Москве уже тогда было гораздо меньше, чем женщин, и интеллигентный образованный парень точно не остался бы один.

— Работаю по-прежнему в школе… А ты?

— Да вот, в кабаках играю, из театра ушел. Платят больше, и весь день свободен, — пояснил Николай и задал вопрос, который, по всей видимости, давно его интересовал: — Точнее, официально я там оформлен, чтобы тунеядство не пришили. Но это так, чистая формальность. А ты как? Замуж не вышла?

— Не сложилось, — коротко ответила я, давая понять, что не намерена дальше развивать эту тему и не хочу подавать ложных надежд. — Коля, мне нужна твоя помощь. Надеюсь, не откажешь?

— Весь внимание! — вытянулся в струнку давний приятель. — Я вот тоже не женат… Разведен, точнее. Тоже не сложилось. Ну да какие наши годы! А знаешь что? Хватит тебе тут мерзнуть. Это наши ребята привычные, а тебе беречь себя надо. Пойдем, пойдем… Чуваки, — крикнул он, обращаясь к ребятам, напевающим какую-то знакомую песню на английском языке, — знакомую встретил. Сегодня без меня.

— Окей, покедова, Клаус! — нестройно ответила компания и снова вернулась к песням под гитару. Николай, как когда-то раньше, галантно предложил мне взять его под руку, и мы двинулись к метро. О том, что сейчас происходит дома, в двадцать первом веке, я старалась не думать.

— Так значит, Сережка нашелся, — довольно протянула я, грея озябшие руки о чашку горячего чая. С души будто камень упал.

— Нашелся, нашелся, — добродушно кивнул Клаус. — У меня живет. Вечером поздно как-то завалился с одним паспортом. Ничего мне, говорит, не надо от них больше, все сам заработаю. Ну я и пустил.

Значит, юный художник жив-здоров, и о нем можно не беспокоиться. Ну хоть одна из проблем, навалившихся на меня в последнее время, решена. А то я себе места не нахожу. То шестидесятилетних влюбленных надо мирить, то беспокоиться, чтобы ревнивый Климент Кузьмич не отправил в реанимацию похотливого старого профессора, то подругу искать, то теперь вот бывший ученик бесследно испарился.

Мы с Клаусом (мне все еще непривычно было так называть давнего знакомого) сидели на кухне съемной крошечной «хрущобы» — абсолютно такой же, которую когда-то получила моя коллега Катерина Михайловна. Только обстановка была намного скромнее и не такая уютная. Было заметно, что тут живет не радушная домохозяйка, а одинокий мужчина. — Ларчик-то просто открывался! А я, голова садовая, и не додумалась тебе позвонить. Он же вскользь обмолвился, что с тобой общается.

— Ну, все хорошо, что хорошо заканчивается, — бодро согласился давний знакомый, пододвигая ко мне тарелку с бутербродами. — Да ты ешь, ешь, Дарьюшка, не стесняйся. Вижу же, что голодная! Не скажу, что мы с Сержем близкие друзья, но у нас принято помогать друг другу. Вот на работу в театр его пристроил художником-оформителем. Сейчас ко мне вписался. Я бы его и так пустил, но он сказал: «Платить будем пополам. Не хочу нахлебником быть». Молодец парень. Ты его, кстати, сегодня не жди, он к зазнобе своей умотал.

— Значит, принято помогать друг другу? — ухватилась я за последнюю зацепку. Да, Сережка нашелся, и у него, оказывается, даже на личном фронте все наладилось, что не могло не радовать, но был еще один близкий мне человек, о котором я очень беспокоилась.

— Ну да, — пожал плечами Клаус, наливая себе и мне еще горячего чаю. — А что? Ко мне частенько вписываются. Кто проездом, кто Москву на выходные приедет посмотреть. Из Ленинграда частенько приезжают. Я, когда езжу куда-нибудь, тоже у своих останавливаюсь. Очень удобно. В ноябре в Ленинград ездил, у Макса на улице Желябова останавливался. А на Комсомола рядом с «Финбаном» Димон живет. Так у нас там перевалочная станция: все, кто с этого вокзала куда-то отправляется, останавливаются у него. А что? Тоже вписаться хочешь? Адресок могу подсказать. Не бойся, никто не тронет, у этих ребят свой кодекс чести имеется. Или ты опять, мисс Марпл, кого-то ищешь? Кто-то еще из учеников пропал?

Я улыбнулась про себя, представляя выражение лиц интеллигентных родителей Николая, узнавших, что их послушный и всегда такой почтительный сын примкнул к уже набиравшей популярность субкультуре хиппи. Значит, «вписка»… Сейчас, кстати, тоже есть что-то подобное, только называется «каучсерфинг» — от английского «couch» — «кушетка» и «surfing» — «брожение». По сути это — то же самое. Заходишь на сайт, ищешь нужный город, район — и смотришь, какой сердобольный готов приютить бедного путешественника. Кто-то пускает на ночь, кто-то и на пару дней готов приютить. Основное правило каучсерфинга — не брать денег с постояльцев. Но можно попросить их выполнить какую-нибудь несложную работу: например, помочь по хозяйству, прибраться во дворе и прочее. Мой Гоша рассказывал, что как-то, воспользовавшись таким способом, он бесплатно аж неделю жил на дорогом горнолыжном курорте в Альпах: днем катался, а ночевал в сельском домике у местной жительницы неподалеку. Есть у него приятели, которые, пользуясь каучсерфингом, уже объездили полмира, не потратив на жилье ни рубля.

А вот моей коллеге Аллочке, которая решила сэкономить на оплате жилья в путешествии, повезло значительно меньше: новый знакомый, любезно предоставивший ей кушетку в крохотной комнатке, внезапно возжелал познакомиться поближе. Бедная Аллочка была вынуждена посреди ночи, сославшись на необходимость поездки в госпиталь, схватить паспорт, кошелек, телефон с зарядкой и, наплевав на барахлишко и чемодан, метнуться на вокзал и первым же поездом уехать домой.

Миролюбивые и вальяжные хиппи, конечно, вряд ли стали бы заниматься такими непотребствами. Но своя сеть «полезных» знакомств у них, конечно же была. Может быть, она-то мне и поможет? Не зря же верят в теорию шести рукопожатий. Говорят, она очень даже работает.

— Вот я растяпа! — хлопнул себя по лбу Николай. — Я же оливье приготовил! Новый Год, как никак. И бутылочка шампанского есть. Хочешь, открою? Новый Год все-таки.

И то правда! За разговорами и беспокойством я совсем и забыла, что на часах уже начало двенадцатого.

— А знаешь что? — предложил Николай. — Оставайся у меня.

Я с сомнением поглядела на него.

— Ну а что? — воспользовавшись моей нерешительностью, начал меня уговаривать бывший ухажер. — Пока я тебя до квартиры провожать буду, уже куранты бить начнут. Оставайся, Дарьюшка, а?

Отбросив сомнения, я кивнула. В конце концов, почему бы и нет? Клаус — мужчина воспитанный, пошлых намеков делать не будет. Наши отношения прочно держались на уровне дружеских. Предупредив по телефону старенькую Дарью Никитичну, чтобы меня на празднование не ждали, и передав всем обитателям моей любимой коммунальной квартиры поздравления с Новым Годом, я вернулась в комнату. Хозяин квартиры тем временем уже разложил салат по тарелкам, ловко открыл шампанское и разлил по бокалам. А после Клаус продолжил свой рассказ о жизни хиппи в «системе». Я уплетала салат и одновременно слушала, пытаясь не упустить ничего, что могло оказаться важным. Узнать мне удалось следующее.

Опытным «системщикам» вписка, как правило, требовалась в чужом городе. Как и любому бюджетному путешественнику, хиппи нужно было немного — элементарно поесть, помыться и переночевать в человеческих условиях. Путешествовать по стране хиппи любили: ездили зачастую либо автостопом, либо «на собаках», то есть на электричках, разумеется, бесплатно. Все это входило в образ жизни хиппи, хоть и не являлось его обязательным условием.

Вписки, в которых участвовали хиппи, конечно отличались от мажорных тусовок в квартирах богатых деятелей культуры или партийных боссов, на которых мне когда-то довелось побывать. Вряд ли там наливали дорогие коктейли и подавали деликатесы. А в качестве спального места туристу вполне могли предложить матрас не первой свежести и застиранное сероватое постельное белье. Зато — бесплатно. А дареному коню, как известно, в зубы не смотрят.

Немного помучавшись сомнениями, я в итоге рассказала Николаю все, что знала о пропаже подруги, включая упоминание о «странных друзьях», которое вскользь обронил Андрей, когда вышел провожать меня в прихожую.

— Странные друзья, говоришь? — задумчиво протянул давний приятель, отодвигая пустую тарелку из-под салата… — В милицию сообщали?

— Сообщали, — кивнула я.

— И что говорят?

— Ищут, говорят, — мрачно сказала я. Судя по рассказам Андрея, хамоватый сотрудник милиции, смачно облизывающийся на смазливую фотографию пропавшей Лидочки, в подметки не годился мудрейшей и добрейшей Софье Исааковне. Судя по тому, как нелестно он высказался об Андрюшиной супруге, вряд ли они вообще ее ищут. Скорее всего, уверены, что и впрямь нашла себе нового возлюбленного.

— Ладно, — Николай поднялся и взял с полки пухлый блокнот. — Как, говоришь, ее полностью зовут?

Я продиктовала ему все данные.

— Посиди пока тут, — мягко сказал Клаус. — Книжку почитай, если хочешь, или могу телевизор включить. А я пойду пообзваниваю приятелей. Может, кто что видел, кто что слышал.

Мой знакомый удалился в прихожую, а я, пытаясь отвлечься от грустных мыслей, взяла с полки первую попавшуюся книгу и открыла ее. Это было хорошо знакомое и очень любимое мною произведение — «Два капитана» Каверина. Забыв обо всем, я погрузилась в чтение.

Клаус вернулся в комнату почти перед самым боем курантов.

— Пока ничего, — развел он руками. — Многих просто дома нет. Скорее всего, уехали гулять в центр. А те, кого застал, ничего не слышали и не знают.

— Что же нам делать? — расстроенно спросила я.

— То же, что и делаем сейчас, — пожал плечами Николай, снова наполняя бокалы. — Как там в книжке твоей говорится? «Бороться и искать, найти и не сдаваться»? Вот и будем искать. С Новым Годом!