Продавщица 3: Галя, у нас семидесятые!

Глава 10

Спустя несколько дней жизнь в школе потекла своим чередом. Скоропостижную кончину министра культуры Екатерины Фурцевой все еще обсуждали в учительской, но уже менее активно. У учителей было полно своих забот и хлопот — как в школе, так и дома. Климент Кузьмич с Катериной Михайловной окончательно помирились, приходили на работу только вместе и уходили тоже вместе, под ручку. А однажды вечером я даже застала их мило целующимися в учительской. После возвращения с дачи несколько дней трудовик вынужден был провести на больничном — старая травма спины давала о себе знать, и заботливая жена собственноручно каждый вечер натирала ему спину барсучьим жиром.

Видимо, Климент Кузьмич и впрямь искренне любил супругу и переживал за сохранение семьи. Кидать взгляды на прелести молодых хорошеньких преподавательниц он прекратил, переключив все внимание на законную жену, и сурово хмурился, когда кто-либо из учителей мужского пола начинал с ней любезничать. Видно, в памяти его еще свежа была недавняя встреча с дамским угодником Орестом Дмитриевичем.

Охочий до женской ласки престарелый сосед теперь до смерти боялся Климента Кузьмича и при виде того на лестничной клетке стремглав уносился к себе в квартиру, только успев пискнуть: «Доброго денечка!». А еще на его двери появился второй замок, крепкий и добротный. Видимо, старый профессор всерьез опасался, что оскорбленный муж заявится к нему на порог с разборками.

А еще наученная опытом жена сообразила, что вряд ли стоит постоянно оставлять супружника одного на выходные. Хорошо, конечно, выспаться вволю, поваляться в кровати в тишине и гордом одиночестве, но во второй раз увидеть медсестру Ирочку, восседающую на спине мужа, она не хотела, а посему не отходила от него ни на шаг. Меняющиеся погодные условия послужили на пользу молодой семье: наступили холода, по утрам начались заморозки. А посему Климент Кузьмич, поправив больную спину, на пару с супругой в темпе вальса закончил все дачные дела и все выходные проводил в кругу семьи. Он даже решился, по его собственному выражению, «окультуриться», и посетил вместе с женой театр на Таганке, открывшийся десять лет назад. Я, признаться, его открытие не застала, так как попала обратно в 2024 год почти сразу после того, как преступник по кличке «Мосгаз» получил по заслугам.

Совместный поход в театр еще более укрепил брачный союз наших преподавателей. Правда, почти все представление Климент Кузьмич проспал, и Катерине Михайловне даже пришлось пару раз довольно ощутимо пихнуть его локтем в бок, потому что могучий храп, доносящийся с балкона, кажется, даже в партере был слышен.

— Мужа, Дарья Ивановна, одного отпускать можно только на войну, — нарезая пирог, рассудительно вещала подруга, когда я по обыкновению заглянула к ней в гости. Климент Кузьмич мирно сидел в комнате, смотря телевизор, а мы с ней тем временем хлопотали на кухне. — Это мне еще мама моя говорила. Мало ли кто может ввести во грех. Он у нее и с немцами в четырнадцатом году повоевал, и в гражданскую войну… И без единого ранения вернулся. Везде и всюду потом они вместе ездили — и в отпуск, и на дачу, и в кино ходили, и на лыжах каталиись…

Честно говоря, я не совсем была согласна с подругой. Хорошо, конечно, много времени проводить вместе, но не круглые же сутки подряд. Во всем нужна золотая середина. Мне кажется, если постоянно находиться вместе, не ровен час, можно и надоесть друг другу. Теорию «двух половинок», которые якобы составляют единое целое, я никогда не понимала, и приторные парочки, заявляющие, что им никого, кроме друг друга, не надо, у меня никогда не вызывали симпатию. Ну не ясно мне, как можно замыкать всю жизнь на одном человеке. По мне, так здоровые отношения вполне можно построить, оставаясь самодостаточным человеком, и имея свои интересы, отличающиеся от мужниных. Какой смысл держать супруга на коротком поводке? Если захочет изменить — изменит, пока мусор выносит. Мудреное ли дело — по дороге к соседке забежать…

Мы вот с Георгием, как стали вместе жить, сразу договорились, что фундамент нашей семьи станет строиться всего на трех кирпичиках: понимание, уважение и доверие. И каждый из нас имеет право на личное пространство, свои хобби и увлечения. Мы не лазим в телефоны друг друга, не проверяем почту, не допытываемся, кто, когда и кому звонил, не следим друг за другом никогда.

Отдыхаем мы нередко тоже по отдельности. Так, прошлой весной Гоша целую неделю барагозил на фестивале бардовской песни где-то в Подмосковье. А я тем временем умотала в санаторий в Псковскую область на пару с бывшей коллегой Клавдией Ильиничной. Вернулся жених довольным, охрипшим, загорелым, грязным и заросшим бородой по самые уши. Правда, он тут же побрился, но делать этого не стоило — нижняя половина лица стала просто белой.

Звал Гоша и меня с собой поначалу, но я, представив, что мне придется находиться в обществе бородатых людей в растянутых свитерах и с песенниками, спать в палатке, ходить в туалет под елку и мыться из походного душа, отказалась. Конечно, здорово попеть у костра: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», но не на протяжении семи дней подряд. Стучать зубами от холода в палатке, обнимая нежно изгиб гитары желтой, мне совершенно не хотелось. Поэтому мы разумно решили, что каждый будет делать то, что ему больше нравится. А я с удовольствием просматривала видеокружки, которые Гоша слал мне в «Телеге», и подпевала бардам, сидя дома на теплом уютном диванчике.

— Представляешь, — взахлеб рассказывал жених, вернувшись и стягивая замызганный свитер прямо в прихожей, — ты как будто в СССР попадаешь, прямо в ту эпоху… Это невероятно! Словами не передать! Нет, ты даже представить себе не можешь…

«Как раз-таки могу, милый, — подумала я, выгружая насквозь пропахшие костром вещи будущего мужа из рюкзака. — Еще как представляю. Ты даже не в курсе, что я в прошлом году каталась на катке в Москве шестидесятых под песню: „Догони, догони!“ И песни под гитару я тоже пела в СССР. Правда, когда мы с ребятами из моего класса пошли в 1963 году в однодневный поход, бессмертная песня про изгиб гитары, ставшая обязательным атрибутом всех походов, еще не вышла. Молодой бард Олег Митяев исполнил ее впервые только в 1978 году на Ильменском фестивале». Рассказать ему о своем путешествии в СССР я так пока и не решилась.

Ну что ж, может быть, Катерине Михайловне, простой советской женщине, удобнее и проще жить по-другому. Она чувствует себя счастливой, находясь с мужем любую свободную минуту. Каждому, как говорится, свое. Не мое дело учить ее семейной жизни, тем более что своих дел навалом.

В школе мне было чем заняться: уроки, классное руководство, заполнение учебных планов, проверка домашних заданий… А еще завтра на демонстрацию надо идти всем преподавательским составом: праздник в честь революции — 7 ноября. Надо же, а я и совсем забыла о нем. А он, между прочим, праздновался аж до 1995 года. Забыв о том, где я нахожусь, я даже пару раз спросила коллег, отдыхаем ли мы 4 ноября. Химичка и преподаватель черчения недоуменно переглянулись между собой, но ничего не сказали. А я, прикусив язык, пошла освежать в памяти значимые даты советского календаря.

День 7 ноября — красный день календаря — в СССР отмечался с размахом. Парады, демонстрации, пламенные речи руководителей партийной верхушки… Даже выходной давали. Только, как говаривала моя бабушка по секрету, для советского народа этот день был чем-то вроде «недопраздника». То есть невнятный такой праздник, непонятный и неопределенный.

— У нас, Галя, всегда вопрос возникал, — говорила она, — за что пьем-то? Не за Октябрьскую же революцию…

— А что, не было таких фанатиков? — удивлялась я.

— Нет, — качала головой бабушка. — Я, по меньшей мере, не встречала. Там, где я работала, относились к этому дню так: спасибо партии за то, что сегодня не нужно идти на работу, а можно собраться по-семейному за праздничным столом, выпить и закусить. Просто как дополнительный выходной. Единственный минус — на демонстрацию надо было идти. Так что не такой уж это и выходной… А про первое мая даже поговорка была: «Первое мая — курица кривая, а петух косой, подавился колбасой».

При упоминании о демонстрации я улыбнулась, вспомнив эпизод из детства. Было мне тогда лет пять, не больше. На демонстрацию мы пошли вместе с бабушкой и дедом. Дед, который был ростом почти с Петра I — метр девяносто девять — взял меня на плечи, и я с удовольствием ехала, держась за его голову и рассматривая толпы народа, движущиеся по Невскому проспекту к Дворцовой площади.

— Да здравствует наша великая Родина — Союз Советских Социалистических Республик! — раздался возглас.

— Ура, ура, ура! — подхватили шествующие.

— Да здравствует Ленинская Коммунистическая Партия Советского Союза!

— Ура!

— Слава великому советскому народу — строителю коммунизма!

— Ура!

— Да здравствует…

— Ура!

То, о чем говорили люди вокруг, и чему радовались, было мне совершенно непонятно. Что это все, которое должно было здравствовать, я не могла сообразить. А посему к происходящему я относилась, наверное, как к цирковому представлению. Люди, крики, знамена… И тут внезапно мне на ум пришло кое-что гениальное, и я, еще не забывшая, как дедушка накануне вечером читал мне «Мойдодыра», звонким детским голоском выкрикнула:

— Да здравствуют мыло душистое и полотенце пушистое!

В ответ раздался громкий хохот. Люди вокруг улыбались, смеялись, фотографировали меня, одобрительно хлопали по спине дедушку, который уже сам едва сдерживался, чтобы не согнуться пополам от хохота. Бабушка, в отличие от деда, ничего смешного в происходящем не увидела, только покраснела не хуже вареного рака и опасливо озиралась вокруг. Наверное, как и моя подружка Лида, она опасалась товарищей из «конторы» в неприметных серых костюмах, до блеска начищенных ботинках и с цепким, хищным взглядом. К счастью, никому за эту мою выходку ничего не было. Да и вряд ли что-то серьезное грозило бы за шутку ребенка. А дома родителям мы попросту рассказывать об этом не стали.

— А чем тебе так не нравились демонстрации, ба? — полюбопытствовала я. — Прикольно же!

— Чего прикольного-то? — изумилась бабушка. — Обязаловка. Первого мая хотя бы более-менее тепло было, а в ноябре — вообще колотун. И это тебе не просто прошелся в толпе по улице, покричал лозунги про партию, Ленина, октябрь и домой. Нет, это ты всегда два часа стоишь в толпе, прыгаешь от холода, чтобы согреться, и ждешь, пока действие начнется, и только потом идешь.

— А я слышала, что многие договаривались с друзьями-товарищами, которые жили неподалеку от маршрута колонны, и заворачивали к ним. Ну а там уже стол накрывали…

— Ага, было такое, — не стала отпираться бабуля. Хороший, как у вас сейчас говорят, «лайфхак». Так, кажется? Только из этой колонны ты еще не сразу выйдешь. И справа, и слева впритык автобусы и грузовики стояли. Если повезет — свернешь. А если нет — назад пойдешь по параллельной улице, потому что центр перекрыт и общественный транспорт не ходит. У нас на работе один парнишка был — он из республики Саха. Чернявенький такой, с раскосыми глазами — настоящий якут. Так он рассказывал, что там в Якутске в ноябре уже минус сорок запросто может быть. По молодости, конечно, все это по-другому воспринималось, а теперь вспоминаю и думаю: какой же гадостью все это было!

— А не пойти можно было? — поинтересовалась я.

— Можно, наверное, — пожала плечами бабушка. — В тюрьму бы точно не отправили. Но если студент, то легко могли стипендии лишить. А вот если работяга — сложнее. Так запросто зарплаты не лишишь.

— А как тогда?

— А запросто. Заманивали «плюшками». К месту сбора грузовиками водку завозили и бесплатно наливали демонстрантам. Якобы для согрева. Ну а водка что? Не работает она. На двадцать минут согреешься, а потом снова холодно. Ну а когда антиалкогольная кампания начались, уже и водки не давали.

Я улыбнулась. Надо же, кого-то на демонстрации приходилось заманивать. А я-то, плохо знакомая с жизнью СССР, наивно полагала, что преданный политике партии народ валом на них валил… Где-то я слышала, что этим праздником были связаны даже кое-какие забавные казусы. Так, например, в пятидесятых годах газета «Известия» рассказывала о жительнице Москвы, которая послушно отправилась на ноябрьскую демонстрацию и по дороге случайно забрела в промтоварный магазин, вовсе не рассчитывая увидеть там что-то стоящее. Но тут — о чудо! — на прилавке она заметила несколько роскошных дубленок по невероятно доступной цене. Говорили, что дубленки попали в продажу именно благодаря празднику, но подробности того, как «вдруг» на прилавке появилась такая дефицитная вещь, за которой обычно приходилось охотиться, остались загадкой.

А в одном из старых номеров «Ленинградской правды», который я случайно нарыла у бабушки, разбирая хлам на антресолях, был описан случай, как один из работников промзоны, получив плакаты для предприятия, обнаружил, что на всех десяти лозунгах оставлено место для запятой, но никто так и не написал, что именно туда ставить. В результате шествующие, сами того не замечая, держали транспаранты с надписями вроде: «Слава, социализму!». Советские газеты часто включали такие забавные моменты. Наверное, это делалось для того, чтобы сделать праздник ближе народу и дать повод для улыбки строителям коммунизма.

Утром 7 ноября весь преподавательский состав собрался в школе, и мне воочию довелось увидеть доказательство того, что бабушка была права. Перспектива провести ближайшие несколько часов на холоде и переть знамена по Москве совершенно никому не доставляло радости. Мужская часть коллектива собралась в стороне и что-то тихо обсуждала. Под курткой почти у каждого что-то было. Я сообразила, что мужики, скорее всего, выясняют, кто из педсостава живет ближе всего к маршруту следования колонны, чтобы можно было как бы невзначай «завернуть». Вместе мы доехали до центра Москвы и нашли табличку на палке с надписью: «Школа №…». Там нас уже ожидала Катерина Михайловна, которая, как завуч, взяла на себя роль организатора, раздала нам транспаранты со знакомыми надписями, прославляющими действующий строй и самого Ильича, и мы двинулись в путь.

Как я и предполагала, спустя часа два ряды колонны стали потихоньку редеть. То один, то другой участник потихоньку заворачивал куда-то за угол и уже не возвращался. А что, если? Есть у меня еще одно не сделанное дело. Пожалуй, оно стоит того, чтобы потратить на него вторую половину законного выходного. Однако сбегать, как хулиган с уроков, я не хотела.

— Катерина Михайловна, — тронула я за плечо подругу. — Вы уж будьте любезны, отпустите меня, а? Дело есть, очень важное.

Завуч, уже охрипшая от бесконечных скандирований лозунгов, просто кивнула, и я направилась по знакомому адресу.