Продавщица 3: Галя, у нас семидесятые!

Глава 15

Я лежала в уютной кроватке и досматривала просто замечательный сон. В этом сне я каталась на катке вместе со своей подругой Лидой. Она, высокая, стройная, с густыми черными волосами до пояса (годы будто не имели власти над ее статью и шевелюрой) лихо выписывала пируэты на своих «Норвегах», они же — «Гаги». Такие коньки и сейчас можно при желании найти на развалах возле метро «Удельная» и на сайте «Авито» у любителей старины: крепкие, массивные, с крепкой подошвой, на которой были указаны год, ГОСТ, по которому их делали, силуэт конькобежца и надпись: «Завод коньков». Играла чудесная музыка: «Догони, догони!»… Лида задорно смеялась, откинув голову и обнажив в улыбке идеально ровные белые зубы. Она была совсем такой, как во времена юности: такой же веселой, неунывающей и беззаботной.

Чуть поодаль катался мужчина, в расплывчатом силуэте которого (это же был сон) я признала Лидиного мужа Андрея. Он осторожно придерживал за ручки крохотную девчушку в красном пальтишке на совсем маленьких, детских коньках, которая, видимо, только недавно научилась стоять на льду. Девчушка задорно смеялась.

Мимо нас лихо пронеслись два парня, один — совсем взрослый, по виду — ровесник Егора, другой — помладше. Они, по всей видимости, пробовали в деле новые коньки.

— Парни! Парни! — деланно строго прикрикнул Андрей. — Нас с Тасей-то не сбейте!

— Не волнуйся, па! — беззаботно ответил один из парней, тот, который помладше — Тимошка и лихо крутанулся на месте. — Мы малую не обидим! — и он, подъехав к младшей сестренке, нежно обнял ее. Та с удовольствием протянула к нему ручки. — Па, а мы на хоккей-то в субботу сходим?

— Даша, Даша!

Я нехотя разлепила сонные глаза и потерла их рукой. Какой чудесный сон перебили!… Просыпаться совсем не хотелось… В воздухе изумительно пахло чем-то вкусным: то ли яишенку с колбасой с утра сообразили, то ли еще что… Стоп, а что это? Мне вроде бы завтра в постель не полагается — я ж одна живу. Неужто сухонькая и старенькая Дарья Никитична, вечно причитающая, как я исхудала «в своей школе, одна кожа да кости остались», решила заявиться ко мне с завтраком с утра пораньше? Да нет, вроде на нее не похоже. Она, конечно, женщина с норовом, но в чужую комнату без стука врываться не станет. Да и голос вроде бы не ее совсем, гораздо ниже…

— Даша, ну проснись же! Стынет все! — кто-то аккуратно и осторожно, но вместе с тем настойчиво тряс меня за плечо.

Усилием воли я прогнала остатки сна, скинула плед, которым меня кто-то укрыл, села на кровати, потрясла головой и мутными глазами уставилась на Клауса, который присел на корточках возле моей кровати.

Все правильно. Вчера мы с моим давним приятелем, встретив Новый Год, обсуждали планы по спасению моей подруги, а потом я, прочитав еще пару десятков страниц любимой книги «Два капитана», отрубилась на диване. Клаус, как заботливый хозяин, деликатно меня прикрыл пледом и пошел спать на кухню. А сейчас, если мои ноздри меня не обманывают, уже ждет меня на кухне с завтраком. Вот ведь душа-человек!

Взяв сумочку, я наскоро привела себя в порядок в крошечной ванной комнате, помогла хозяину дома разложить яичницу по тарелкам и заварить и чай и уселась рядом с ним завтракать. Скорее, обедать — настенные часы показывали уже двенадцать часов дня. Вот это я продрыхла!

— Я еще раз обзвонил своих, — сказал Клаус, откидывая назад длиннющие волосы. Я отчаянно позавидовала их густоте и ухоженности. Везет же некоторым парням: от рождения имеют классные волосы, о которых многие девчонки могут просто мечтать. — Тех обзвонил, которые уже проспались, конечно, и в состоянии подойти к телефону. Короче, возле «Пушки» подругу твою никто не видел. Во Фрунзенском тоже. На Гоголе ее вроде бы тоже никто не встречал. И у «Маяка» не видели.

Я уже немного разбиралась в сленге хиппи: все-таки мы вчера полночи с давним приятелем проболтали. Клаус имел в виду столичные места, где обычно собирались представители этой субкультуры: «Пушка» — это площадь Пушкина, «Фрунзенский садик» — Знаменка, под «Гоголем» подразумевался Гоголевский бульвар, а «Маяком» называли памятник Владимиру Маяковскому. Увы, поиски подруги в Москве никаких результатов не дали. Эффектная герла будто сквозь землю провалилась. Ни на одном «сейшене» в столице ее не видели, не вписывалась она и на «флэт» к московским хиппи.

— Значит, глухо? — уныло сказала я, расстроенная отсутствием хороших новостей. Даже есть как-то расхотелось.

— Да подожди. Сержу тоже дозвонился в квартиру к его пассии, — продолжал Клаус, разливая чай по чашкам и пододвигая ко мне тарелку с пряниками. — Она из Ленинграда, в Москве институт заканчивает, живет у родственников.

— И что? — вяло поинтересовалась я. Жизнь Сережки мне, конечно, была небезразлична, но сейчас мне совершенно не хотелось выслушивать подробности личной жизни бывшего ученика. Нужно было разыскать подругу.

— И то, — спокойно продолжал Клаус, деликатно не заметив моего недовольства. — Ты слушай, не перебивай. Подруга его, Лена, тоже из наших. Она своим позвонила, те тоже поспрашивали. Пока ты спала, тут вся тусовка наша на ушах стояла.

— Да что ты! — я перестала жевать пряник и уставилась на Клауса. Вот и не верь теперь в теорию шести рукопожатий! — И?

— Так вот! В Ленинграде наши собираются или на «Казани» — площади у Казанского собора, или в «Сайгоне». Знаешь?

— На Невском где-то? — припомнила я. В Кафе «Сайгон» я никогда не была, но слышала, что в семидесятых оно было культовым. Его посещали многие люди, ставшие впоследствие звездами.

— Ага, — довольно кивнул Клаус. — А говоришь, не знаешь ничего о хиппи. Так точно — кафе на Невском. Говорят, аскала она где-то неподалеку, Ленина подружка видела. В отделение загремела, еле выцарапали ее оттуда. Так что прав был Леонид, твой старый приятель — под «странными друзьями» Лидин муж имел в виду именно нас.

— Что делала? — изумилась я.

— Аскала, ну попрошайничала, проще говоря, — пояснил Николай. — «Зингер» ее отмазал.

— Кто? — опять переспросила я, уже вообще перестав соображать что-либо. Может, старый товарищ меня просто разыгрывает? Образцово-показательная советская гражданка, мастер на заводе, чей портрет висит на доске почета, жена и мать двоих детей школьного возраста «аскает», то есть попрошайничает на улицах Ленинграда, подводя себя под уголовную статью? Как она вообще там очутилась? И причем тут корпорация, выпускающая швейные машины?

— «Зингер» — это Макс, который на Желябова живет, — пояснил Клаус. — Я тебе вчера про него рассказывал. А «Зингер» — это кличка у него такая дворовая с детства, потому что раньше напротив «Казани» жил, в доме Зингера.

После плотного завтрака и двух чашек горячего чая я окончательно проснулась и даже повеселела. Ну значит, не зря Клаус с раннего утра обзванивал похмельных приятелей: что-то удалось выяснить. Остается лишь надеяться, что «герла», которую Сережина девушка видела в «Сайгоне» — это и есть Лида. А чтобы это проверить, надо…

— Коля! — попросила я… — А что, если?

Поняв меня с полуслова, давний приятель улыбнулся.

— Ехать собралась?

— Да надо бы, наверное… И каникулы сейчас… — я размышляла, пытаясь собраться с мыслями.

— А что тут думать? Как говорят в Одессе: «Ехать надо!». А кто еще сможет подруге помочь? Дарьюшка, ты извини меня, пожалуйста, но компанию я тебе составить не могу. У меня до конца января все вечера расписаны — в ресторанах играю. За квартиру-то съемную надо платить. Эх, и Сережка сейчас занят — в театре каждый день представления, декорации готовить надо. Но если надумаешь ехать, готов проводить. Насчет трат на гостиницу ты даже не думай! Это — вопрос вполне решаемый. И платить ничего не надо. Впишешься к Максу на Желябова, там уже половина наших перебывала. Безопасность гарантирую, но вот насчет стерильной чистоты — не обещаю. Поэтому постельное белье лучше возьми с собой.

Вечером я с дорожной сумкой в руках, в которой надежно были упакованы постельное бельишко, мыльно-рыльные принадлежности и книжка (чтобы не скучать в дороге) стояла на Ленинградском вокзале. В кармане у меня была бумажка, на которой мой давнишний приятель Клаус каллиграфическим почерком написал адрес и телефон милосердного самаритянина — пока не известного мне Макса, обитающего на улице Желябова и привечающего странников-хиппи.

Желающих скататься в Ленинград на праздники было много, поэтому нам с Николаем пришлось отстоять два с половиной часа, прежде чем до нас дошла очередь. И это, по его словам, еще было везением.

— Только боковая верхняя полка возле туалета, — безразлично сказала женщина-кассир. — Отправление через сорок минут. — Брать будете?

Я обреченно кивнула. А что делать?

— Отлично! — бодро сказал Клаус. — Еще успеем по паре пирожков съесть. Я тут место одно хорошее знаю. Пойдем!

Взяв оформленный билет и сдачу, я вместе с Клаусом направилась в пирожковую на вокзале. Давний товарищ не обманул: пирожки с ливером и впрямь были изумительные. Они напомнили мне те, которые я когда-то в шестидесятых, будучи восемнадцатилетней штамповщицей Дашей, покупала холодной зимой у метро. Вкуснющие пирожки прямо таяли во рту. Их вкус я вспоминала, уже вернувшись домой, и даже наведалась в современные пирожковые, где кофе готовили в автомате, а расплачиваться можно было картой. Но, конечно, это были уже совсем не те пирожки…

А может быть, все дело просто в том, что я была весела, юна и беззаботна? Может быть, теперешние пожилые люди, с такой ностальгией вспоминающие «вкусный советский пломбир», на самом деле просто вспоминают свою молодость? Кажется, что тогда и арбузы были слаще, и вода вкуснее…

За приятными воспоминаниями и разговорами я и не заметила, как подошло время отправления поезда. Суровая проводница, топающая сапогами по снегу возле вагона, чтобы согреться, проверила мой билет и напомнила Николаю, держащему мою сумку:

— Гражданин, у Вас всего пара минут! Вот-вот отправляемся!

— Удачи! — обнял меня Николай, отдал вещи и, подав руку, помог зайти в вагон. — Как доедешь, обязательно позвони!

В восьмом вагоне плацкарта, куда мне удалось достать билет, все было точь-в-точь как во времена моего детства. Впрочем, эти вагоны и сейчас вряд ли сильно изменились. Место на верхней полке меня совсем не смущало: я радовалась, что вообще удалось достать билет. И залезть туда мне никакого труда не составит: это же не Галя с ее объемными телесами. Хотя, признаться, в реальной жизни я уже довольно сильно похудела: полноценный сон, отдых и посещение тренажерного зала с бассейном дали свои плоды. А сейчас, в теле своего двойника, я и вовсе вряд ли вешу больше пятидесяти килограммов, поэтому с легкостью залезу.

С соседями мне повезло: на двух нижних полках расположилась пожилая пара. Старичок, расстелив белье, тут же лег и, надев очки, уткнулся в газету. Его спутница увлеклась вязанием. А на верхних полках разместились две девчушки, по виду — студентки. Весело о чем-то пощебетав несколько минут после отправления поезда, они дружно уснули. Не заметила и я, как отправилась в объятия Морфея.

— Товарищи! Подъезжаем к станции Любань! Сдаем белье! Сдаем белье! — раздался зычный окрик проводницы.

Пассажиры сонно потягивались, спускались со своих полок, сворачивали белье и занимали очередь в туалет и за кипятком. Пока она дошла до меня, мы уже были где-то на Сортировочной, то есть совсем близко к Пите… ой, к Ленинграду.

Приведя себя в порядок, я прильнула к окну в тамбуре и стала смотреть на пейзажи, проносящиеся за окном. Эта поездка очень волновала меня не только потому, что мне предстояло всерьез заняться поисками пропавшей подруги. Мне же выпала потрясающая возможность — увидеть Ленинград таким, каким он был в то время, когда я только-только родилась!

Появилась я на свет в роддоме на улице Канонерской, в самый канун 1975 года. В то время мама с папой, бабушкой и дедом занимали две больших комнаты в огромной коммунальной квартире на 13-й Красноармейской улице, рядом с метро «Технологический институт». В «хрущобу» мама с папой и со мной переехали позже, в восьмидесятых, когда каким-то чудом удалось добиться расселения. До восьми лет мы жили в одной квартире с бабушкой и дедом, и, надо сказать, об этом соседстве у меня остались самые приятные воспоминания. Бабушка, в отличие от мамы, меня любила, холила и лелеяла: именно с ней я впервые посетила знаменитую пышечную на улице Желябова, 25. Сейчас этой улице вернули прежнее наименование — «Большая Конюшенная». А еще с бабулей мы ходили в кинотеатр «Родина», посетили знаменитый крейсер «Аврора», съездили в Петергоф. Я, маленькая, скинув туфли, задорно скакала по камешкам у шуточного фонтана, а дедушка-смотритель обливал водой меня и других зазевавшихся посетителей.

Тем временем поезд прибыл на Московский вокзал. Сдав белье и взяв сумку, я попрощалась с соседями и вышла на перрон. Это была уже моя вторая поездка на поезде в СССР — во время моего прошлого путешествия я отправилась по заданию МУРа в Казань, чтобы лично поучаствовать в поимке страшного преступника по имени «Мосгаз». Правда, погулять по Казани шестидесятых годов мне так и не удалось, хотя и очень хотелось. Сразу после того, как Ионесян меня узнал, МУРовцу в штатском, стоящему неподалеку от меня, подали условный сигнал, и он, оттолкнув меня в сторону, ловко защелкнул на запястьях оторопевшего преступника наручники. Я, облегченно выдохнув и смыв грим в туалете на вокзале (в том, чтобы походить на сообщницу «Мосгаза» Алевтину, уже не было необходимости), ближайшим поездом отправилась в Москву. А обновленный казанский Кремль я увидела гораздо позже — когда мы с Георгием полетели в Казань погулять на выходные.

Поначалу я хотела было купить пятикопеечный билет на метро на станции «Площадь Восстания», перейти на «Маяковскую» и проехать одну остановку до «Гостинки», но потом решила прогуляться пешком от вокзала прямо до улицы Желябова. Стояло солнечное морозное утро, было не очень холодно, под ногами похрустывал снежок… Погода была просто чудесная! Я с удовольствием рассматривала такие родные, хорошо знакомые, но вместе с тем — совершенно другие улицы. Как будто ожили старые советские открытки! Вот и Невский проспект, вот кони Клодта на Аничковом мосту, вот дворец, куда я когда-то ходила заниматься в кружки… А вот и садик у памятника императрице Екатерине! Именно тут, присев на лавочку с кофе и пирожным в руках, купленными у станции метро «Адмиралтейская», я вдруг снова встретила загадочного старичка Андрея Петровича и отправилась в свое второе путешествие в СССР.

Забрела я и в знаменитую пышечную на Желябова. А что? Все равно тут неподалеку придется остановиться, так почему бы заодно не устроить себе экскурсию по местам былой славы?

Три пышки с сахарной пудрой и стакан обжигающего черного чая с сахаром обошлись мне в сорок копеек. Дешево и сердито! И народу почти нет — время-то раннее. Согревшись в теплой пышечной, заморив червячка и вытерев губы, я отправилась по адресу, который заботливо оставил мне Гоша. Макс, славящийся гостеприимством, жил на четвертом этаже.

Поначалу на звонок мне никто не ответил. Нажав на кнопку три или четыре раза, я уж было предположила, что хозяина и вовсе нет дома и пригорюнилась, как вдруг раздалось недовольное шарканье, ворчание, а потом залязгал замок открывающейся двери, из-за которой высунулась лохматая всклокоченная голова.

— Здорово! — сказала голова, обдав меня запахом перегара. — Заваливай. Ты от Клауса? — и голова смачно рыгнула. — Ты извини, спал я. Вчера хорошо погуляли.

Поморщившись, но ничем не выдав своего недовольства, я поздоровалась и вошла в прихожую, которую освещала тусклая лампочка Ильича, висевшая на проводе.