Фея-Крёстная желает замуж

Глава 25, в которой я выдвинула…

Когда мы оказываемся в доме Анатоля, меня охватывает лёгкая ностальгия. Ведь этот парень едва не стал моим мужем!

За тот месяц, что мы не виделись, бедняга сдал. Осунулся, побледнел, зарос, волосы всклоченные, глаза горят. Сидит за столом весь в клубах табачного дыма и что-то черкает на листе. Вокруг уже целые сугробы смятых, истерзанных страниц. На мебели — пыль и свечные огарки. Под столом — целая армия бутылок.

Хорошо, что Мелоди не снимает невидимость, можно вволю полюбоваться страданиями творческой натуры.

Анатоль как раз комкает очередной черновик и в сердцах швыряет в невинный книжный шкаф.

— Ах, эти поэты такие милые! — сюсюкает Мелоди, сводя брови домиком и складывая ладони. — Особенно, когда претерпевают муки творчества.

И тут, словно гончая, почуявшая запах добычи, поворачивается ко мне и подозрительно сощуривается.

— А ведь это ты разбила ему сердце?.. Коварная!

Пожимаю плечами и примирительно поднимаю руки:

— Поверь, я не хотела. Если бы меня срочно не отозвали в Комитет, я бы, возможно, уже была его женой…

— Ну ладно-ладно, — великодушно прощает меня Мелоди, — поэтам идёт разбитое сердце. Тогда они начинают писать красивые стихи…

— … или не писать никаких, — указываю на Анатоля, который с рычанием замалёвывает каракули на очередной странице.

— Это поправимо, нужно лишь немного подбодрить.

Она, незримая, присаживается на край стола, легко трогает поэта за плечо, от чего тот вздрагивает и начинает оглядываться. Затем откидывается на стуле, покусывая перо. Его взгляд заволакивает тучами вдохновения…

А Мелоди тем временем касается чутких струн лиры, и дивная мелодия, искрясь, завиваясь, окутывает поэта. Он делает глубокий вдох и, склоняясь над страницей, начинает писать…

Строки так и текут, образы выходят зримыми и выпуклыми. Я вижу их: вот рыжеволосая девушка засыпает в замке, оплетённом тёрном, а вот уже — её сердце обвито колючим кустарником. Вот тьма наползет на мир, и он пугается и теряет краски.

Чуткое сердце поэта ловит чарующие звуки лиры и облекает их в слова.

И это воистину волшебное зрелище.

Но… пыли здесь, должно быть, слишком много. А у меня — аллергия на пыль…

Апхи!

Анатоль вскакивает, хватает тяжёлый подсвечник и, размахивая им, кричит:

— Кто здесь?

Мы с Мелоди переглядываемся и тихо хихикаем.

— Выходите! — не унимается наш творец. — Выходите, трусы. Сразитесь со мной честно.

— Ишь ты каков! Вызов бросает! — возмущённо шепчет Мелоди, и мы материализуемся. Но… кажется… мы не те, кого желал увидеть Анатоль. Поэтому теперь он лишь трёт глаза и выдаёт непонимающе:

— Леди! О, прекрасные леди, вы явились на зов моего больного сердца!

— Примерно так, — заявляет Мелоди. — Ну а ещё тут кое-кто хотел повидаться с тобой, о, стихотворец.

Она указывает на меня, и на лице Анатоля проступают узнавание и злость…

— Зачем ты явилась, изменница? — говорит он, гордо вскидывая голову. — Я только научился жить без тебя, не думать о тебе, а ты решила вновь разбередить мою и так израненную душу?

Уж что-что, а толкать высокопарные речи он умеет, в этом я ещё в тот раз убедилась.

— Я не изменяла тебе, — говорю, а сама чувствую, как краснею. Ведь целовалась же с кудесником, значит, лгу, — ну… разве что… самую малость… Но и твоё сердце больше уже не принадлежит мне, так же?

Анатоль опускает голову, ставит подсвечник на камин, засовывает руки в карманы и закусывает губу. Весь — трагедия и излом. Прикрывает глаза и, упираясь затылком в стену, начинает вещать:

— Она явилась мне внезапно и умоляла о помощи… Тонкая, нежная… Рыжеволосая. А потом она заснула. Это, конечно, глупо прозвучит, — он горько усмехается, — но я видел её спящей во снах… Подумать только, мне снится девушка, а я даже не знаю, как её зовут.

— Я знаю, — говорю, и Анатоль открывает глаза.

Теперь его прямо-таки распирает от любопытства.

— Скажешь мне, о, прекрасная фея? — с придыханием произносит он.

Мотаю головой:

— Ни за что. Ты невежлив и негостеприимен. Даже не предложил девушкам сесть. Ты не достоин её.

Анатоль спохватывается: усаживает нас на диван, ставит на низенький столик вазу с фруктами и разливает в хрустальные бокалы вино.

— Так лучше? — смотрит с надеждой, как бездомный щенок на покормившего его.

— Намного, — улыбаюсь я.

— Великолепно! — восклицает Мелоди. — Это пиршество достойно быть воспетым в самых красочных виршах.

Противиться фее стихов поэт не может. Поэтому тут же, бросая на ходу:

— Сейчас-сейчас, — кидается к столу за пером и бумагой.

Я цыкаю на Мелоди:

— Ты всё портишь. Какое пиршество? Мы должны поговорить о рыжеволосой девушке…

— Ой, прости, сестра, — говорит она, спохватываясь, и тут же переключается на Анатоля: — О, да, сия трапеза — хороша, но разве не важнее утолить потребности сердца?

Анатоль замирает с листком и пером в руках.

Мелоди же оборачивается ко мне и патетично восклицает:

— Имя! Имя, сестра!

Анатоль тоже смотрит с надеждой.

Вроде бы драматическую паузу выдержала с лихвой, поэтому говорю:

— Лидия, дочь последнего сказочника.

И Мелоди прыскает со смеху:

— Да ей же триста лет!

Пожимаю плечами:

— Ну, и нам с тобой не двадцать. А она тоже — волшебное создание. Поэтому до сих пор юна и хороша.

Анатоль подбегает и садится рядом:

— О, добрая фея, поведай мне, где я смогу найти повелительницу моего сердца?

— В Академии Тёмного колдовства, — я пространно повожу рукой, — как раз за Злобнолесом.

Анатоль сникает, но всё-таки решается уточнить:

— А что она делает в Академии? Учится?

— Нет, спит.

— С кем? — поперхнувшись, уточняет он.

— Сама, вечным сном, под заклятием Чёрной Злобы.

Тут глаза Анатоля загораются героическим огнём, он сжимает кулаки и всем своим видом показывает, что готов к спасению красавицы.

— Тогда я должен немедленно отправиться в эту Академию, разбудить Лидию и сказать ей о своих чувствах.

Мелоди заходится в аплодисментах:

— Браво! Великолепно! Это так возвышенно! Так романтично!

Но я спускаю их с небес на землю:

— Не так быстро. Чёрная Злоба в академии. Она спряталась в кудесника. И, наверное, сейчас уже подчинила себе всех, кто там есть. А ещё там крысоры, и вещники…

— Ох, — Анатоль падает в кресло и хватается за голову, — невесёлую перспективу вы рисуете.

— Ещё какую невесёлую, если учесть, что Сказочная страна гибнет.

— Что-то совсем плохо, — вздыхает поэт.

— Хуже некуда! — заключает Мелоди и поворачивается ко мне: — Так что же нам делать, сестра?

— Сделаем следующее, — начинаю я и чувствую, как лихорадит, ибо пришла та самая дельная мысль и страшно её упустить, — тебе, Анатоль, нужно написать оду или поэму — на первый случай сойдёт — о том, что сказки умирают, а вместе с ними исчезают целые королевства Сказочной страны. Мелоди доставит этот текст в Комитет по балансу — пусть, наконец, делом займутся, а личной жизнью ректоров — успеют. Особенно, если учесть, что скоро у нас всех этой самой жизни не будет…

Конечно, нагнетаю и драматизирую, говорю со слезой в голосе, но ведь правду же, а поэт и Фея Стихов должны проникнуться и как можно быстрее. И они проникаются.

Анатоль хватает лист, макает перо в чернила и восклицает:

— Играй же, муза моя. Я сотворю песнь, подобной которой не ведал никто. Девы станут рыдать, читая её. Юноши захотят сражаться и совершать подвиги.

Я, правда, ждала несколько иного, но и это сойдёт.

Одним словом, пока работа у наших творческих натур кипит, я выхожу на балкон, тот самый, с которого Анатоль когда-то вызвал к музе. Лишь месяц прошёл, а столько всего уже случилось. Это вызывает горестную усмешку.

Вечереет.

Сверчки соревнуются в игре на скрипке, светлячки перемигиваются сигнальными огоньками между ветвей деревьев, цветы, закрывая на ночь венчики, тихонько напевают сами себе колыбельные.

Прикрываю глаза. Позволяю ветру ласкать моё, запрокинутое вверх лицо, путаться в волосах.

Немного зябко и хочется, чтобы кто-то сзади укрыл и спрятал в объятиях.

Кудесник…

А я ведь даже не знаю его имени.

Кто он? Откуда?

Мой таинственный возлюбленный, едва не погубивший меня.

Голос слышу не сразу. Поначалу он кажется просто шёпотом ветра, и, лишь вслушиваясь, различаю слова.

Иди ко мне.

Обволакивающе, тепло, лишая воли.

Иди ко мне.

С тоской, нежно, зовуще.

Иди ко мне.

Не могу сопротивляться.

Вспрыгиваю на парапет балкона и шагаю вперёд…

Сзади меня хватают поперёк талии и тащат вглубь комнаты. Отбиваюсь, кричу:

— Пусти, идиот. Меня звали!

Но Анатоль проявляет недюжинную силу и упрямство. Усаживает меня на диван, стискивает мои руки, чтобы я не брыкалась. Подбегает Мелоди, кидает в меня горсть пыльцы. И наваждение отпускает. Мотаю головой, будто хочу таким образом вытрясти остатки липкого шёпота, который всё ещё звучит и манит.

— Зов? — не спрашивает, а скорее констатирует Мелоди, с тревогой глядя на меня.

— Да, — киваю. Во рту пересохло так, что кажется, слова обдерут нёбо.

Понятливый Анатоль наливает воды и протягивает мне стакан. Пью жадно, а Мелоди, между тем, вещает:

— Это очень плохо, если ты слышала Зов. Стало быть, дни твои сочтены. И скоро ты, став золотистой пылью, присоединишься к сонму умерших сестёр.

От таких перспектив делается тоскливо. Но тосковать и умирать мне, как бы, ещё рановато: кто будет вытаскивать Сказочную страну из той ямы, куда она катится?

И тогда я рискую поспорить с предначертанным:

— А что если это лишь отголоски воздействия магии Чёрной Злобы? Ну… она воздействовала на кудесника… он — на меня… — кручу руками, показывая всю запутанность проблемы.

Мелоди грустнеет, дует губки и супит бровки. Расстроена — такой план не сработал. А ведь она, наверное, уже продумывала, какой музыкой проводит меня в Сияющее странствие.

Ну, извини, сестрёнка.

— Или так, — грустно говорит она.

— Но это же хорошо! — вставляет Анатоль. — Ведь весь план разработала она… Кстати, мы ведь незнакомы, я до сих пор не знаю вашего имени, прекрасная леди…

Он кланяется, метя воображаемой шляпой с перьями пол.

Я улыбаюсь и протягиваю руку:

— Айсель.

— Айсель? Какое удивительное имя. Кажется, от него исходит свечение. — Анатоль склоняется к моей руке и едва ощутимо целует. — Как и от вас самой…

Наверное, краснею, потому что чувствую, как загораются щёки.

— Мне дал это имя кот.

— У вашего кота хороший вкус.

— Ещё бы, ведь он — мяв-кун, искусственно выведенная раса котов-умников.

— Удивительно… — глаза Анатоля блестят по-мальчишески. — Познакомите нас?

— Всенепременно, вот только до академии доберёмся.

— Да, академия! — восклицает он и кидается к столу, где лежат густо исписанные листы. — Вот, ода готова. Нам пора в путь, к моей возлюбленной.

— Нет-нет, — вмешивается Мелоди, которая грустила и дулась во время нашего разговора с Анатолем. — Произведение сначала нужно прочесть вслух. Необходимо проверить, достаточно ли высок слог, хороши ли метафоры, изящны ли тропы…

— Тропы чистить будем потом, — чуть морщась, прерываю я. — Сейчас, во-первых, нет времени. Во-вторых, я полностью доверяю таланту Анатоля. Поэтому прошу, сестра, как можно скорее доставь этот опус в комитет. А мы…

— … отправимся в академию!

— Увы, нет. Сначала нам нужно навестить мою крестницу.

— Верно, — соглашается Мелоди, — это дельное предложное.

— Где же дельное? — возмущается Анатоль. — Мы же должны выручать Лидию…

— Лидию выручить успеем, а в доме моей крестнице я храню запасную волшебную палочку. А с палочкой будет сподручнее проблемы решать.

— Я же говорила: дельное! — Мелоди расцеловывает меня в обе щеки, сгребает письмена Анатоля и улетает прочь. И вслед за ней, шаля и резвясь, срываются лунные зайчики.

А нам с поэтом остаются земные заботы: придумать способ, как побыстрее добраться до владений моей крестницы.

У Анаталя ни транспорта, ни вариантов нет.

А меня осеняет, и я выдвигаю идею:

— Скоро стемнеет. Дождёмся мою мать, Королеву Маб, и позаимствуем у неё колесницу, запряжённую комарами.

Анатоль закашивается, потом робко выдаёт:

— Я несколько большеват для такой колесницы.

— Не страшно, — заявляю я, чуть приобнимая немного испуганного поэта, — мы тебя немного уменьшим. Маб это запросто провернёт.

Но Анатоль почему-то ойкает и оседает на пол.