Фея-Крёстная желает замуж

Глава 2, в которой я получила…

По пути залетаю к Анатолю. Хоть издали полюбоваться, хоть одним глазком.

О, блаженный поэт! Кружит фантом, не замечает подделки. Но времени в обрез, и в тот момент, когда они решат перейти на сладенькое, хотелось бы быть уже в теле.

Вздыхаю и лечу дальше. Лучше так, а то если начну думать об этом, рискую запороть задание. Но мысленный посыл всё-таки отправляю: «Ты дождись меня, Анатоль, дождись! И будет тебе женой фея-крёстная. А не дождёшься — поймешь, почему в народном фольклоре, именуемом мемами (не путать с мимими!) нас рисуют с топорами».

Эх, жестокая становлюсь и социофобию приобретаю. Но оно немудрено при моём-то роде деятельности.

Что всегда девицам надо? Правильно: принцев подавай. А где их наберёшься на всех? Сейчас весь прогрессивно мыслящийся волшебный народ в нашей Сказочной стране на слэш переходит: в какую сказку не залети — то принц томно смотрит на пажа, то принцесса влюблена в пастушку.

Тьфу ты, гадость какая!

Нетолерантная я, ага. Старею, наверное. Ещё сто лет одиночества, и всё — никакому Маркесу не нужна буду, не то, что Анатолю.

В общем, за такими вот размышлениями и долетаю до Злобнолеса. Ну а где ж ещё Академии Тёмного Колдовства быть? Только за Злобнолесом, чтобы балбесы да оболтусы, которые пошли учиться на магов, не разбежались далеко.

Бью крыльями по воздуху, гляжу с тоской на кривые стволы, когтистые ветки и вздыхаю. Злобнолес — во все стороны. Не облететь. Хотя, может, и есть какие-то облётные пути, вот только я их не знаю.

То ли дело у русских штуковины всякие, сама на одной магоконференции видела. Наливное яблочко с серебряным блюдечком и клубок-моток. Последний, если на землю бросить, катится и указывает дорогу. Вот это я понимаю изобретения! А что у нас, в продвинутой Волшебной Магвропе? Палочки волшебные одни…

Эх!

Уж не знаю, куда бы меня унёс мой поток сознания, но тут прямо над ухом раздаётся:

— Мур вам, мявдам!

Это мурлыкающий голосок сытого котяры может принадлежать лишь одному существу на свете. Тому, кто способен шептать на ухо фее, зависшей на расстоянии пяти метров над землёй.

Мяв-куну.

Кувыркается в воздухе, и вот он уже напротив глаз. Морда предовольная.

Мяв-куны — особенные создания. В Незапамятные времена, когда сказки столько складывались, в одной из лабораторий экспериментальной маггенной инженерии вздумали скрестить Чешира с… Да с кем угодно ещё! У мяв-кунов кошачьи морда и туловище, но на лбу топорщатся смешные рожки. Есть крылья, как у летучей мыши, хотя им, потомкам Чеширов, крылья вроде бы не нужны, но маггенетики решили одарить. На всякий случай. А вместо хвоста — змея. Шипит, скалится. Поэтому если уж мяв-кун начинает за хвостом бегать, значит тот конкретно нарвался и достал. Размножались мяв-куны копированием. Особь начинает сильно трясти, и вот она уже мельтешит с такой скоростью, что и не поймёшь — один зверь перед тобой или несколько. А потом — раз! — затих, смотришь, и впрямь несколько. Копий обычно получалось нечётное число: 3, 5, а то и 17! Вернее, копирование было изначально. Потому что когда маггенетики это увидели: поняли — ещё немного, и мяв-куны захватят планету. Ну и вернули им обычное размножение: мяв-кун+мявкунша=мяв-кунята. Заодно начали бедных котиков истреблять. Но вот только тех ни яды, ни зелья, ни заклинания не брали — сами же таких, неубиваемых, создали.

Мяв-куны сбежали из лабораторий, ушли за Кудыкины горы, образовали там колонию. Со временем у них даже свои науки и искусства появились. Альтернативные, ага. Но большинство мяв-кунов предпочитает бродяжничать и искать приключения для своего змеехвоста и пушистого предхвостья.

Мой старый знакомец, который, кстати, и рассказал мне всю эту галиматью про появление мяв-кунов, как раз таки так относится к категории беспечных странников.

Сейчас он вертикально висит передо мной, сложив передние лапы на груди, и улыбается. Это у них тоже маггенетическое, от Чеширов.

— Что занесло в наши края, мяв?

— Нелёгкая, — честно признаюсь я и хмуро оглядываю бескрайний Злобнолес. Тот щерится, тянет корявые ветки, шумит и явно недоволен тем, что не иду.

А вот уж дудки!

— Мне в Академию Тёмного колдовства надо, — сознаюсь печально.

Мяв-кун издаёт резкий звук, будто ему прижали его змеехвост.

— Я-то думал, вы, после случившегося, туда ни кончиком крылышка, мяв.

Вспомнив, о чём он говорит, невольно ёжусь.

Да уж, полезла в пекло, как бы живой остаться.

А случилось вот что.

Почти девяносто лет назад, когда я только начинала карьеру феи-крёстной, бытовала легенда, что пыльца фей — что-то вроде философского камня для зельеваров. И стали эти мрачные типчики, которые проводят лучшие свои годы у дымных котлов, ловить нас и пыльцу с крыльев стряхивать. А без пыльцы фея, известное дело, погибает.

То были тёмные и страшные времена. Вот и Чариус Хмурус, тогда ещё зелёный аспирант кафедры Пакостного зельеварения, решил себе заполучить столь редкий ингредиент. Отловил Золушку (а их в наших краях полно, больше, наверное, только Красных Шапочек) и шантажом заставил бедную девушку призвать свою фею-крёстную, которой по несчастью оказалась я.

Там-то он меня сцапал, в свою тёмною берлогу уволок и посадил в клетку. И сейчас бы моя душа отплясывала на лунных дорожках, вместе с душами увядших нимфей, если бы не мяв-кун.

Какие дела у них там были с Хмурусом — мне неведомо. Но насолил ему зелёный зельевар, видимо, капитально, поэтому мяв-кун вздумал поквитаться: взял, улучшил момент и отпустил меня. Второй раз чёрному колдуну меня уже было не поймать. Все его заклинания ломала, как хворост об колено. Что может обычный колдун против настоящей феи? Пфф!

Да и в первый раз он меня поймал лишь потому, что я от разговора с крестницей разомлела.

Одним словом, показала я этому подвальному заморышу нос (хотя его-то носяре мог и сам Карлик-Нос позавидовать) да была такова.

Брр! То ещё воспоминание!

— Вот, господин мяв-кун, такая жизнь у феи-крёстной, — говорю я. — Раньше с глупыми девчонками возилась, у которых вся фантазия сводилась к голубому платью и хрустальным туфелькам. А теперь мне настоящий квест подсунули — женить Чариуса Хмуруса, ректора Академии Тёмного колдовства.

Мяв-кун сгибается пополам и неприлично ржёт, молотя лапой воздух и помурлыкивая.

— Ох и повеселили вы меня, мявдам! Прямо умурчаться можно!

— Да. Только, увы, я совсем не шучу, господин мяв-кун.

Он вытаращивает круглые радужные с вертикальными зрачками глаза.

— И кому же в голову такая, мяврацкая идея взбрела, мяв?

— Кому же ещё! — восклицаю злобно и упираю руки в бока. — Конечно же, умникам из Отдела по контролю за магическим балансом, чтоб их единорог забодал! Мол, ректор магоакадемии непременно должен быть женат, а то непорядок.

— Ууу! — протягивает мяв-кун, скорее на собачий, чем на кошачий манер. — И что же делать будете, мяв?

— Как что? — вздыхаю, — Женить!

Внезапно мяв-кун расплывается в довольной улыбке, демонстрируя весьма-таки острые и опасные зубки, и говорит:

— А возьмите мявня, мяв, с собой? Я никак не могу пропустить подобное зрелище!

— Я только рада спутнику, господин мяв-кун, а особенно такому галантному и пушистому кавалеру, как вы.

Мяв-кун опускает глазки, скребёт задней лапкой воздух — стесняется.

— Только вот как нам через Злобнолес пролететь? — озвучиваю главную проблему, и по хитрой малиново-полосатой физиономии мяв-куна понимаю: знает.

Свой окрас мяв-куны могут менять по желанию. Хоть фиолетовыми быть. Поэтому в некоторых классификациях их называют «радужные». Сами мяв-куны на такую характеристику обижаются. И чаще предпочитают вырвиглазно-малиновую с фиолетовыми полосами шерсть.

— Это не проблема, — машет мяв-кун лапой, подтверждая мою догадку, — проведу. Уж я-то все облётные пути давно разнюхал, мяв.

Змей на хвосте шипит — соглашается, видимо.

— Ведите тогда.

— Хмаврашо, — мурлычет он. — Но, ради вашей красоты, давайте перейдём на «ты», — и, не дождавшись моего согласия, переходит сам: — И ты перестаешь называть меня «господин мяв-кун». Я ещё не совсем старый для такого официоза, мяв.

— Уговорил, — тереблю его за ухом, он блаженно зажмуривается и начинает громко урчать. — Как же мне тебя называть?

Он вновь раскланивается, прямо как заправский Кот-В-Сапогах, и произносит важно:

— Мурчелло Мявкало Тринадцатый.

— Мурчелло, значит, — повторяю я, пробуя на вкус мурчащее имя. В жизни не слышала ничего столь нелепого и — одновременно — невероятно милого.

— А какое имя носит прекрасная дамява?

Ух ты, озадачил!

Сто пятьдесят лет живу, а никто ни разу по имени-то и не назвал. Всё фея-крёстная да фея-крёстная. Мысленно кривлюсь, вспоминая своих многочисленных крестниц с их балами. Чтоб им в тыквах всю жизнь ездить! Эгоистки гадские, даже имени мне не дали!

Пожимаю плечами и констатирую грустно:

— Прости, Мурчелло, но у меня нет имени.

— Как мявк! — возмущается он. — Такой красавице, как ты, обязательно нужно мур-имя!

— Что же будем делать? — развожу я руками. С тоской смотрю, как луна скрывается за вуалью туч, и Злобнолес от этого начинает выглядеть ещё более пугающе. Кажется, там что-то воет и сверкает глазами!

Ну и местечко! Пробирает до самых крылышек!

— Никуда не полетим, пока не дадим тебя имя, мяв.

Упрямый мне спутник попался.

— Хорошо, — соглашаюсь, — только давай спустимся, а то крылья устали.

Мы приземляемся на полянке, где жмётся к Злобнолесу пряничный домик. Нет, туда мы не пойдём. Его хозяйку я пока не готова видеть. Но тут, у пруда, совсем неплохая скамеечка. Опускаюсь на неё, прикрываю глаза, расслабляю крылышки, вытягиваю ноги.

В пруду — нимфеи. От них веет домом. Водные красавицы, как всегда, холодны и поют свои баллады Луне. Вряд ли они меня заметят, но всё равно машу им рукой. Голоса лилий журчливы и серебристы.

— Предлагай варианты имён, — говорю мяв-куну.

Но Мурчелло мотает головой:

— Так не пойдёт, мяв.

— Почему? — приоткрываю глаз и смотрю на него. Сейчас он ехиден и пепельно-голубой.

— Потому что сначала ты должна выбрать букву, мяв. Как же мы найдём тебе имяууу без буквы.

— Эх, — отзываюсь я, открываю глаза совсем и принимаю менее расслабленную позу, — ну задачки у тебя, Мурчелло. Букву, значит?

— Да-с, мяв. Литеру.

— Так, что там у нас. На «м» Моргана, Маб и даже Мерлин! Ну надо же, я только сейчас поняла, что у них там МММ! — хохочу, похлопывая мяв-куна по спине, за что он начинает на меня шипеть змеехвостом. — Значит, «м» занята. Так на «н» — Нимвей, на «к» — крёстная, на «ф» — фея, на «з» — Золушка, на «п» — Прекрасный Принц… Слушай, Мурчелло, тут и букв-то свободных не осталось!

— Попробуй, мур-гласные. Допустим, «а».

— О!

— Ты хочешь имя на «о»?

— Нет, о — «а»!

— Многозначительно, мяв.

— А то!

— Может, лучше Ата? Вроде женственнее?

— Да нет, «а то» — это не имя, это возглас такой!

— Ты меня совсемяв запутала!

— Извини, Мурчелло, это всё женская логика, — и хлопаю ресницами. Как мои крестницы. У них всегда очаровательно выходит. Милее — только глаза грустного котика.

— Так мы ищем имя на «а»? — снисходит он.

— Ага.

— Тебе совсем не идёт это имя.

— Ну и слава волшебным силам!

— Женщина! — восклицает мяв-кун, и змеехвост его встаёт в боевую позицию. — Ты будишь мою звериную сущность!

— Ничего, я ловко превращаю крыс в кучеров.

— Рррр! — злится Мурчелло, но поскольку в глубине души добряк, быстро оттаивает, выхватывает прямо из воздуха толстенную книгу с названием «Что в имени тебе моём?», натягивает на нос пенсне и с длинным:

— Мявк, — начинает что-то искать.

— Скажи мне, друг Мурчелло, откуда у тебя такая зацикленность на именах? Я вот сто пятьдесят лет без имени прожила и ничего.

— Понимаешь, — он закладывает лапу на нужной странице и смотрит на меня поверх немного печально, — когда мы ещё были в лабораториях, нас всех звали одинаково — «Базилио». Только номявра добавляли в конце. А когда мы вырвались на свободу, захотелось индивидуальности и разнообразия. Но всё равно, увы, повторяемся, ибо, как говорил мудрец: «Всё придумано до нас», мяв. — И снова возвращается к книге: — Так, что у нас тут на «а»? Августа, Аурелия, Аврора, Алевтина…

— Пока всё не то…

— Анна, Агнесса, Архелия, Астра…

— Всё не то, мне нужно имя нежное, но при этом звучное, красивое, но яркое.

— Мур-мяв, задача!

— А то!

— Ата?..

— Дальше…

— Анастасия, Амина, Алико…

— Нет-нет! Не то, не то и не то.

— Айсель…

— Стоп! Айсель, — пробую имя на вкус, ощущаю на языке. Оно искрится, журчит. — А ты знаешь, мне нравится. Есть в нём что-то такое — от фэйри.

— Мявк-мявк, посмотрим, что оно означает? О, «ай» — луна, «сель» — поток.

— То, что нужно! — радостно вскакиваю я и кричу в ночь: — Айсель, Айсель, Айсель…

И ночь светлеет.

— А теперь полетели, что ли?! — довольно ухмыляется Мурчелло.

— Полетели! — восклицаю я и ныряю за ним в серебристое зеркало портала.

Айсель!

Подумать только, сегодня я получила имя!