Фермер 1: перерождение

Глава 4 Первые дни в поле

Понедельник встретил меня ранним рассветом и пением птиц.

Я нажал кнопку самодельного выключателя, и лампа под потолком мягко осветила комнату. В доме было тепло благодаря электрическим обогревателям, работающим от аккумуляторов, заряженных ветрогенератором за ночь.

Маховик нужно было подкрутить. Накинув халат, я спустился в подпол и потратил пятнадцать минут на интенсивное вращение педалей. Массивный чугунный диск, разогнанный до высоких оборотов, загудел как турбина самолета.

Теперь энергии хватит на весь день. Заодно небольшая зарядка, чтобы взбодриться.

Позавтракал я на электроплите, яичницей с кусочками говяжьей тушенки. После принял горячий душ, непозволительная роскошь для советской деревни, но для меня необходимый элемент подготовки к рабочему дню.

В колхозную контору я решил отправиться пешком. От дома до центра села около двух километров. Я шел по просыхающей после ночной росы дороге, вдыхая свежий воздух и наблюдая, как просыпается совхоз «Заря».

Доярки с бидонами спешили на ферму, тракторист прогревал двигатель дизельного ДТ-75, рыча и выпуская клубы черного дыма. У магазина уже собралась небольшая очередь, завезли свежий хлеб.

Контора совхоза представляла собой одноэтажное кирпичное здание с облупившейся голубой краской и выцветшим красным флагом над входом. Внутри пахло папиросным дымом, чернилами и старой бумагой.

Секретарша, полная женщина с крашенными хной волосами, уже разливала чай в стаканы с подстаканниками.

— А, новый агроном! — улыбнулась она, увидев меня. — Михал Михалыч вас уже ждет. Проходите, вон его кабинет.

Громов сидел за массивным письменным столом, заваленным бумагами, и разговаривал с двумя мужчинами. Один высокий, худощавый, с обветренным лицом и натруженными руками. Второй приземистый, с густыми бровями и настороженным взглядом.

— А вот и наш молодой специалист! — Громов поднялся мне навстречу. — Знакомьтесь, Виктор Алексеевич Корнилов, агроном с московским образованием. А это Петрович, — он указал на высокого, — бригадир полеводческой бригады, и Семен Кузьмич, главный зоотехник.

Мы обменялись рукопожатиями. Рука Петровича была жесткой, как наждачная бумага.

— Присаживайся, Виктор Алексеевич, — Громов указал на стул. — Как раз обсуждаем фронт работ на ближайшее время. Самое время тебе подключиться.

На столе лежала карта земель совхоза, выцветшая, с карандашными пометками. Громов ткнул в нее мозолистым пальцем:

— Вот здесь у нас яровые засеяны, тут озимые, а эти участки, — он обвел красным карандашом обширную территорию, — под парами стоят. Третий год уже никак не освоим. Почва тяжелая, каменистая, техники не хватает.

— И урожайность никакая, — буркнул Петрович. — Сколько удобрений ни вноси, а больше двенадцати центнеров с гектара не выходит.

— С кормами тоже беда, — добавил Семен Кузьмич, поглаживая свои густые брови. — Луга истощились, клевер не родит как раньше. А без кормов какие надои?

Я внимательно изучал карту, отмечая особенности рельефа, расположение водоемов, лесных массивов. Картина постепенно складывалась.

— Расскажите подробнее о севообороте, — попросил я. — Какие культуры высеваете и в какой последовательности?

Следующий час мы проговорили о деталях агротехники в совхозе. Постепенно стало ясно, что система совершенно не учитывает особенности местных почв. Совхоз слепо следовал общим рекомендациям, спущенным сверху, без адаптации к конкретным условиям.

— А почвенный анализ когда последний раз проводили? — поинтересовался я.

Все трое переглянулись.

— Лет пять назад приезжали специалисты из района, — неуверенно ответил Громов. — Что-то там мерили, пробы брали… Потом бумагу прислали, что почвы у нас «среднеподзолистые с тенденцией к закислению». Только что толку от этой науки?

— Позвольте мне провести собственное исследование, — предложил я. — Дайте время на анализ почв по всем участкам и составление новой схемы севооборота.

— Это же надолго! — удивился Петрович. — Да там работы на месяц минимум!

— Управлюсь, — уверенно кивнул я. — У меня свои методики.

Громов задумчиво потер подбородок, посмотрел на зоотехника, потом снова на меня:

— Хорошо, Виктор Алексеевич. Даю тебе это время. Петрович, выдели нашему агроному помощника из молодежи и повозку с лошадью для объезда полей.

— И план совхоза с обозначением всех сельхозугодий, — добавил я.

— Это у нас есть, — кивнул председатель и достал из сейфа свернутую в трубку схему. — Держи. И еще… — он помедлил, — если твои методы сработают, я тебе отдам те заброшенные каменистые участки для твоих экспериментов. Делай с ними что хочешь, хоть картошку в космос запускай, если хоть какой-то урожай получится.

Моим помощником оказался долговязый веснушчатый парень Костя, недавний выпускник сельхозтехникума.

— Значит, в Москве учились? — с почтением спрашивал он, пока мы ехали на дребезжащей телеге по проселочной дороге. Вороной мерин Орлик лениво переставлял ноги, пофыркивая на ухабах.

— В Тимирязевке, — кивнул я, разглядывая проплывающие мимо поля.

— И как вам наш совхоз после столицы? — в голосе Кости звучала искренняя заинтересованность.

— Потенциал хороший, — ответил я. — Но методы работы устарели.

Первым делом я решил осмотреть те самые каменистые участки, которые совхоз не мог освоить. Выглядели они действительно неприветливо, валуны размером с футбольный мяч торчали из земли, делая невозможной работу обычных плугов.

Я спрыгнул с телеги, присел на корточки, взял горсть земли, растер между пальцами, даже попробовал на язык.

— Что вы делаете? — удивился Костя.

— Определяю состав почвы, — объяснил я. — Высокое содержание кальция, есть микроэлементы, но структура нарушена из-за эрозии. И сильно закислена.

Мысленно я уже прикидывал, что можно сделать с этими участками. Аграрные технологии из будущего, некоторые из которых уже доступны в СССР 1970-х, позволяли справиться с такими землями.

— Костя, ты когда-нибудь слышал о контурно-мелиоративном земледелии? — спросил я.

— Н-нет, — растерянно ответил парень. — Нас такому не учили.

— А о безотвальной вспашке по методу Мальцева?

— Это когда пласт земли не переворачивают? Слышал, но считается, что это не для наших почв.

— Ошибочное мнение, — улыбнулся я. — Именно для таких земель и разрабатывались эти методы.

В течение дня мы объехали все поля совхоза. Я отбирал пробы почвы, делал замеры, отмечал на карте особенности рельефа и существующие дренажные системы. Костя старательно записывал мои наблюдения в толстую тетрадь.

К вечеру у меня сложилась полная картина. Основная проблема заключалась в нерациональном использовании земель. Совхоз пытался выращивать культуры, требовательные к почве, на истощенных участках, при этом игнорируя естественные особенности рельефа.

Следующие три часа я провел, разрабатывая новую схему севооборота и готовя почвенные пробы к анализу. Импровизированную лабораторию оборудовал прямо в своем доме. Простые химические реактивы раздобыл в сельской школе, договорившись с учительницей химии.

— Что это за странные круги вы нарисовали на карте? — спрашивал озадаченный Костя, глядя на мои пометки.

— Это не круги, а контуры, — пояснил я. — Мы будем обрабатывать землю не по прямоугольным участкам, а следуя естественным линиям рельефа. Так мы предотвратим эрозию почвы и сохраним влагу.

— А это что за схема с цифрами?

— График внесения удобрений. Мы будем использовать не только минеральные, но и органические удобрения, причем дозировать их точно в соответствии с потребностями каждого участка.

К ночи я был готов представить свои выводы и предложения. Громов собрал совещание, на котором присутствовали все бригадиры и специалисты совхоза. Я разложил на столе свою карту с новой схемой севооборота и таблицы расчетов.

— Товарищи, — начал я, — после тщательного анализа я пришел к выводу, что основная проблема наших земель — это нарушенная структура почвы и неправильное распределение культур. Предлагаю комплексный подход, состоящий из нескольких этапов.

Я указал на карту:

— Первое. Меняем схему севооборота. Вместо четырехпольного вводим семипольный с учетом особенностей каждого участка. На истощенных землях высаживаем сидераты — горчицу, люпин, вику, которые обогатят почву азотом.

— Но это же снизит валовый сбор зерновых в ближайший год, — возразил Петрович. — А план?

— Зато повысит урожайность в следующие годы на тридцать-сорок процентов, — парировал я. — И позволит освоить те заброшенные участки.

— Каким образом? — недоверчиво спросил Громов.

— Контурно-мелиоративная система, — я показал свои чертежи. — Вместо того чтобы пытаться убрать камни, мы используем их для создания противоэрозионных валов по горизонталям. Между ними высаживаем зерновые и кормовые культуры полосами. Это предотвратит смыв плодородного слоя и сохранит влагу.

— А техника как там работать будет? — поинтересовался механизатор с седыми висками и въевшимся в кожу рук машинным маслом.

— Полосы рассчитаны под ширину захвата наших тракторов. А на особо сложных участках можно использовать малогабаритную технику или ручной труд. Организуем соревнование между бригадами.

Я заметил, как оживились присутствующие. Идея соперничества затронула что-то в советском менталитете.

— Второе. Внедряем безотвальную вспашку по Мальцеву на участках с нарушенным плодородным слоем. Это позволит сохранить структуру почвы и сэкономить горючее.

— По Мальцеву? — переспросил пожилой механизатор. — Я читал про это в «Сельской жизни». Говорят, в Зауралье хорошие результаты.

— Именно, — кивнул я. — А наши почвы очень похожи на зауральские. Теперь третье. Система удобрений. Вместо равномерного внесения по всем полям, мы будем дифференцировать дозы в зависимости от состава почвы каждого участка.

Я продемонстрировал составленную мной карту кислотности почв:

— Видите, у нас есть участки с pH от 4,5 до 6,8. На кислых почвах необходимо известкование, на нейтральных — упор на фосфорные и калийные удобрения. Я разработал точные дозировки для каждого поля.

— А откуда мы известь возьмем в таких количествах? — спросил Громов. — Это же тонны!

— У нас в овраге за лесополосой целые пласты известняка, — ответил я. — Можно организовать добычу и измельчение силами совхоза. Я разработал простую дробилку, которую можно собрать из списанных деталей комбайнов.

Громов переглянулся с бригадирами. Видно было, что мои предложения их заинтересовали, но вызывали и некоторые опасения.

— Четвертое. Кормовая база, — продолжил я. — Предлагаю часть полей засеять смесью многолетних трав по системе Вильямса. Это клевер, тимофеевка, люцерна. Они не только дадут высококачественный корм для животных, но и восстановят структуру почвы.

Семен Кузьмич, зоотехник, который до этого хмурился, внезапно оживился:

— А это дельная мысль! У нас с белковыми кормами всегда проблема.

— И последнее, — я достал еще один чертеж. — Для заброшенных каменистых участков предлагаю систему террасирования. Мы формируем горизонтальные площадки, укрепленные камнями. На них можно выращивать корнеплоды, бобовые, даже овощи.

В комнате возникла оживленная дискуссия. Некоторые специалисты высказывали сомнения, другие поддерживали мои идеи. Громов внимательно слушал, не вмешиваясь.

— А какие культуры вы предлагаете высевать на освоенных каменистых участках? — наконец спросил он.

— Для начала сидераты, чтобы обогатить почву, — ответил я. — Затем ячмень и овес, они менее требовательны. А на террасах можно попробовать картофель сортов «Лорх» и «Невский», они хорошо адаптируются к сложным условиям.

— И какой урожай ты гарантируешь? — Громов смотрел прямо мне в глаза.

— На первый год — двенадцать-пятнадцать центнеров зерновых с гектара на основных полях и восемь-десять на освоенных каменистых. На второй год — восемнадцать-двадцать и двенадцать-пятнадцать соответственно. К третьему году выйдем на двадцать пять центнеров на всех участках.

В комнате повисла тишина. Такие урожаи для здешних мест казались фантастикой.

— Это все научные выкладки или есть практический опыт? — спросил Петрович, недоверчиво глядя на меня.

— Метод контурного земледелия успешно применяется в Молдавии и на юге Украины, — ответил я. — Безотвальная вспашка дает отличные результаты в Курганской области. А террасирование — древнейший способ, которым пользовались еще в Древнем Перу. Я просто объединил эти проверенные подходы в единую систему.

Громов постучал карандашом по столу, обдумывая услышанное. Затем решительно поднялся:

— Ладно, Виктор Алексеевич. Рискнем. Выделяю тебе бригаду из пяти человек и тот заброшенный участок в пятьдесят гектаров для эксперимента. Если через месяц увижу результаты, то расширим применение твоей системы на весь совхоз.

— Спасибо, Михаил Михайлович, — кивнул я. — Не пожалеете. И еще одна просьба. Мне нужны сварочный аппарат и доступ к списанной технике для моих изобретений.

— Вечно ты со своими изобретениями, — усмехнулся председатель. — Ладно, получишь. Только смотри, чтобы к уборочной твои эксперименты дали результат.

— Вечно ты со своими изобретениями, — усмехнулся председатель. — Ладно, получишь. Только смотри, чтобы к уборочной твои эксперименты дали результат.

Я аккуратно собирал чертежи, но чувствовал, что разговор не закончен. Громов барабанил пальцами по столу, явно обдумывая что-то еще. Наконец он прочистил горло:

— Слушай, Виктор Алексеевич, а как насчет основных полей? Эксперимент экспериментом, но у нас четыре тысячи гектаров требуют внимания. Особенно северный участок, там овес еле всходит третий год.

Я развернул карту снова и указал на проблемный участок:

— Михаил Михайлович, если позволите, я уже подготовил план для всех основных полей. Для северного участка предлагаю провести известкование почвы, она закислена. Можно использовать местный известняк, только измельчить потребуется.

— У нас на это ни людей, ни техники нет, — нахмурился председатель.

— Есть идея, — я начертил на обороте листа простую схему. — Комсомольцы могут помочь с заготовкой известняка, организуем субботник с соревнованием между бригадами. А для измельчения я сконструирую дробилку из списанных деталей комбайна. Производительность небольшая, но нам хватит.

Громов смотрел недоверчиво, но с интересом:

— А график внесения? Когда успеем-то?

— Работу начнем уже сейчас. Пока не закончился весенний сев, успеем подготовить хотя бы часть извести. Внесем под боронование на наиболее кислых участках. Остальное под зябь осенью.

Председатель задумчиво потер подбородок:

— А с яровыми что делать? Сроки поджимают.

— Здесь, — я указал на центральные поля, — внедряем безотвальную обработку по Мальцеву, это сэкономит горючее и сохранит влагу в почве. Здесь, — палец переместился на западный участок, — сеем смесь ячменя с викой, это обогатит почву азотом и даст питательный корм для животноводства.

Лицо Громова постепенно светлело. Он явно оценивал перспективы предложенного плана.

— Ты все продумал, агроном. Откуда у тебя столько смелых идей?

— В библиотеке Тимирязевки хранится много интересных разработок, которые редко внедряются, — ответил я. — Плюс моя система записей, все конспектирую и систематизирую.

— Хорошо, — решительно кивнул председатель. — План для основных полей утверждаю. Петрович, — обратился он к бригадиру, — выделите Виктору Алексеевичу нескольких толковых механизаторов, пусть начинают внедрять эти методы. И чтобы доклад каждую пятницу о результатах!

— Есть, Михал Михалыч, — по-военному четко ответил Петрович, но смотрел он теперь на меня уже иначе, с уважением и долей любопытства.

Когда совещание закончилось, председатель указал в меня пальцем:

— И еще, Корнилов. Через месяц в район на совещание поедешь. Расскажешь о твоем севообороте и этих… террасах. Пусть послушают, чему в Москве сейчас учат. Может, и другие хозяйства что-то полезное возьмут.

Я кивнул, чувствуя, как сжимается пружина моего плана. От экспериментального участка к основным полям совхоза, от совхоза к району, именно так я и представлял себе начало пути.

Впрочем, совещание еще не закончилось. Оказывается, у нас есть еще одна проблема, в которую я мог немедленно вмешаться.