Фермер 1: перерождение

Глава 13 Новые горизонты

Утром Витька Петров прибежал с сообщением, что меня срочно вызывают к телефонному аппарату в контору совхоза.

Я быстро умылся холодной водой из рукомойника, натянул чистую белую рубашку и темные брюки, если звонят из области, значит, разговор будет серьезный. За окном моросил мелкий летний дождь, превращающий грунтовую дорогу в месиво из грязи и опавших листьев.

В конторе совхоза пахло махоркой и свежезаваренным чаем. Громов сидел за своим массивным письменным столом, заваленным папками и отчетами, и нервно барабанил пальцами по столешнице. Рядом лежала черная телефонная трубка.

— Виктор Алексеевич, вас из областного управления сельского хозяйства, — сказал он, протягивая мне трубку. — Павел Николаевич Самойлов лично.

Я взял трубку:

— Корнилов слушает.

— Виктор Алексеевич! — в трубке раздался знакомый голос областного агронома. — Как дела, как урожай?

— Хорошо, Павел Николаевич. Урожай собрали, планы выполнили с превышением.

— Отлично! Слушайте, у нас тут интересное предложение появилось. Министерство сельского хозяйства РСФСР объявило всесоюзную программу освоения неудобных земель. Нужны хозяйства-экспериментаторы, которые покажут, как можно вводить в оборот заброшенные участки.

Я переглянулся с Громовым, который уже все знал и не скрывал любопытства.

— И что конкретно предлагается?

— Ваш совхоз рассматривается как базовое хозяйство для отработки новых технологий. Дополнительное финансирование, современная техника, научное сопровождение из Новосибирского сельхозинститута. А что важнее всего, полная свобода в выборе методов работы.

Сердце забилось быстрее. Такая возможность выпадала раз в жизни.

— А каковы масштабы программы?

— Для начала триста-пятьсот гектаров неудобных земель нужно ввести в севооборот за два года. Если получится, программу расширят на весь район. Представляете, какие перспективы?

Я действительно представлял. В памяти всплывали технологии мелиорации и рекультивации земель, которые в будущем времени стали обычным делом, а здесь, в 1972 году, казались фантастикой.

— Павел Николаевич, а какие именно земли имеются в виду?

— Разные. Каменистые склоны, заболоченные низины, солончаки, участки, загрязненные промышленными стоками. В общем, все то, что сейчас числится как неудобья и не приносит никакого дохода.

— Понятно. А сроки на размышление?

— Неделя. Нужно решение совхоза и ваше личное согласие. Учтите, Виктор Алексеевич, если программа пойдет успешно, это откроет вам дорогу в большую науку. Диссертация, кандидатская степень, возможно, даже докторская.

После разговора я положил трубку и задумчиво посмотрел на Громова.

— Ну что, Михаил Михайлович, готовы к новым экспериментам?

Директор встал, подошел к окну, за которым виднелись мокрые поля и серое небо.

— Виктор Алексеевич, честно скажу, что побаиваюсь. С одной стороны, возможности огромные. С другой, если не получится, вся область будет смотреть, как мы провалились.

— А что у нас есть из неудобных земель?

Громов открыл сейф, достал большую топографическую карту в масштабе 1:10000, развернул ее на столе. Карта была старая, края пожелтели, но все обозначения четко читались.

— Вот смотри, — он указал толстым пальцем на участки, заштрихованные красным карандашом. — Это все наши неудобья. Каменистые склоны за Березовым оврагом, там сто двадцать гектаров. Заболоченная низина у старой мельницы, еще восемьдесят гектаров. А вот здесь, — он показал на участок, обведенный синим, — солончаки возле озера Горького, семьдесят гектаров.

— А это что за участок? — я указал на большую область, помеченную черными крестиками.

— А, это наша главная головная боль, — Громов мрачно покачал головой. — Земли вокруг старого кожзавода. Его закрыли в шестьдесят втором году, а вот стоки в землю просочились. Говорят, там ничего не растет уже десять лет. Двести тридцать гектаров отравленной земли.

Я внимательно изучил карту, прикидывая возможности. Всего получалось около пятисот гектаров, именно столько, сколько требовала областная программа.

— Михаил Михайлович, а документы на эти земли в порядке?

— В порядке. Все числится в балансе совхоза как неудобные угодья. Земельный налог не платим, но и дохода никакого.

— Значит, хуже не будет?

— Хуже точно не будет, — согласился директор. — А вот лучше… Тут уж как получится.

Я еще раз взглянул на карту. В голове уже складывался план действий: начать с менее проблемных участков, отработать технологии, а потом переходить к самым сложным.

— Михаил Михайлович, я согласен попробовать. Но с условием, никто не будет мешать работать по моим методам.

— Не буду, — твердо ответил Громов. — Только результат покажи к концу следующего года. Областные курирующие органы требовать будут.

— Покажу, — уверенно кивнул я, хотя в глубине души понимал всю сложность предстоящей задачи. — А теперь поехали. Осматривать эти места.

Мы договорились выехать завтра с утра.

Выходя из конторы, я почувствовал, как усиливается дождь. Капли стучали по жестяной крыше котельной, а в воздухе пахло мокрой землей. Впереди меня ждали месяцы тяжелой работы, но впервые за долгое время я ощущал настоящий азарт. Заброшенные земли, которые все считали безнадежными, станут моим полигоном для применения знаний из будущего.

На следующий день Громов приехал ко мне, чтобы объехать все проблемные участки, на совхозном УАЗ-469. Машина была новенькая, темно-зеленого цвета, пахла свежей краской и резиной. На приборной панели красовалась табличка «Инвентарный номер 47», а на боковых дверях белыми буквами было написано «Совхоз Заря».

— Поедем по порядку, — сказал Громов, заводя двигатель. — Сначала на каменистые склоны, потом к болоту, а под конец к старому кожзаводу. Увидишь своими глазами, с чем придется работать.

Мы выехали из центральной усадьбы по накатанной грунтовой дороге. Слева тянулись поля, справа — полоса березовой рощи.

Через десять минут дорога пошла в гору, и Громов переключился на пониженную передачу. УАЗ натужно заревел, преодолевая подъем.

— Вот они, наши каменистые склоны, — директор остановил машину на гребне холма и указал рукой вниз.

Передо мной открылся унылый пейзаж. Покатые склоны, усеянные валунами размером от футбольного мяча до стола, кое-где торчали одинокие березки и заросли шиповника. Между камнями виднелись клочки пожухлой травы и обнаженная серая земля.

— Почва есть? — спросил я, слезая с машины.

— Есть, но тонким слоем. Сантиметров двадцать-тридцать, не больше. А под ней глина с камнями.

Я присел на корточки, взял горсть земли, растер между пальцами. Почва тяжелая, глинистая, с большим содержанием мелких камешков. Но не безнадежная, при правильной обработке из нее можно сделать неплохие угодья.

— Откуда столько камней? — поинтересовался я.

— Ледник, говорят, — Громов закурил папиросу «Север». — Тысячи лет назад здесь ледник был, вот и натащил всего этого добра. А потом растаял, а камни остались.

Мы прошлись по склону. Камни действительно мешали бы любой технике: плуг сломается, культиватор заденет. Но в моей голове уже созревала идея использовать сами камни как строительный материал для террас.

— Площадь участка? — уточнил я.

— Сто двадцать гектаров. Весь склон и вершина холма.

— А вода поблизости есть?

— Есть. Вон там, в низинке, родник бьет. Хороший, полноводный. Местные его Студеным зовут.

Следующим пунктом была заболоченная низина у старой мельницы. Ехали мы туда по объездной дороге, поскольку прямой путь весной размыло талыми водами.

Старая мельница представляла собой полуразрушенное бревенчатое строение с провалившейся крышей и покосившимися стенами. Рядом чернело заросшее камышом болотце площадью с футбольное поле.

— Мельница работала до войны, — рассказывал Громов, паркуя машину на сухом пригорке. — Потом дамбу прорвало, вода разлилась, и образовалось болото. Пытались осушать, но денег не хватило.

Я надел резиновые сапоги, которые предусмотрительно взял из дома, и зашел в болото. Вода была по щиколотку, дно мягкое, торфянистое. Камыш рос густой стеной, местами выше человеческого роста.

— Какой глубины торф? — крикнул я Громову.

— Метра два-три. А под торфом глина.

— А рыба есть?

— Карась водится. Мелкий, правда, но есть.

Это хорошо. Наличие рыбы означало, что вода не отравлена и болото можно использовать в хозяйственных целях.

Последним и самым проблематичным был участок у старого кожевенного завода. Ехали мы к нему через поселок, мимо деревянных домов с резными наличниками и огородами, где еще доцветали поздние астры и георгины.

Завод располагался на окраине, в полукилометре от жилых домов. Это было внушительное кирпичное здание с высокой трубой и множеством пристроек. Окна были забиты досками, а над главным входом висела ржавая табличка «Алтайский кожевенный завод им. Куйбышева».

— Закрыли в шестьдесят втором, — пояснил Громов. — Оборудование вывезли, здания пустуют. А вот земля вокруг…

Мы обошли территорию завода. Картина была удручающая. На площади в несколько гектаров не росло практически ничего, только кое-где торчали чахлые сорняки с желтыми, больными листьями. Земля имела серовато-бурый оттенок и неприятно пахла химикатами.

— Стоки куда сбрасывали? — спросил я.

— Вон туда, в овраг, — Громов указал на неглубокую ложбину, тянущуюся от заводской территории к полям. — А оттуда все в речку уходило.

Я спустился в овраг. Здесь картина была еще хуже. Почва покрыта серой коркой, местами растрескавшейся и обнажавшей нижние слои странного рыжеватого цвета.

— Что именно производили? — уточнил я, возвращаясь к машине.

— Кожи выделывали. Хром использовали, кислоты всякие. Говорят, очень вредные стоки были.

В голове быстро прокручивались возможные решения. Хром и другие тяжелые металлы — серьезная проблема, но не безнадежная. Существовали растения-аккумуляторы, способные извлекать токсины из почвы. Правда, технология фиторемедиации в 1972 году еще не была широко известна, но принципы оставались теми же.

— Анализы почвы делали? — спросил я.

— Делали, когда завод закрывали. Но документы где-то в районе лежат. Помню только, что превышение по хрому в несколько раз.

Мы вернулись к машине. Громов достал из бардачка термос с чаем и алюминиевые кружки.

— Ну что, Виктор Алексеевич, видел проблемы. Какие будут предложения?

Я отхлебнул горячего чая с характерным привкусом заварки и сахара-рафинада.

— Михаил Михайлович, задача сложная, но решаемая. Начнем с каменистых склонов, там проще всего. Сделаем террасы, используя сами камни как строительный материал. Болото частично осушим, частично превратим в рыбоводческие пруды. А вот с заводской землей придется повозиться, нужно сначала очистить от токсинов.

— И сколько времени потребуется?

— На весь комплекс работ минимум год. Но первые результаты будете видеть уже следующей весной.

Громов задумчиво покачал головой:

— Знаешь, Виктор, если получится хотя бы половина из задуманного, мы станем самым богатым хозяйством в районе. Эти пятьсот гектаров могут дать дополнительно тысяч пятьсот рублей чистого дохода в год.

— Не пятьсот, а больше, — поправил я. — При правильном использовании эти земли могут стать самыми продуктивными в совхозе.

На обратном пути мы заехали в контору, где Громов показал мне папку с документами по неудобным землям. Планы участков, акты обследования, справки о составе почв, все было оформлено по советским стандартам, аккуратно подшито и заверено печатями.

— Официально все эти участки числятся как неудобные угодья категории «прочие земли», — объяснял директор, перелистывая бумаги. — Земельного налога не платим, но и в план производства они не входят.

— А если мы их освоим?

— Переведем в категорию пашни или сенокосов. Тогда и налог будем платить, и план увеличится. Но зато появится реальный доход.

Вечером, сидя дома за самодельным письменным столом, я составлял предварительный план работ. Нужно все тщательно продумать: последовательность операций, потребность в технике и материалах, сроки выполнения каждого этапа.

В окно стучал дождь, а в печи потрескивали березовые поленья. Керосиновая лампа давала теплый желтый свет, под которым я чертил схемы будущих террас и записывал расчеты объемов земляных работ.

Утром я решил еще раз самостоятельно объехать все проблемные участки на мотоцикле «Иж-Планета», который мне одолжил Семеныч. Летнее солнце уже поднялось высоко, обещая жаркий день, а воздух был напоен ароматом цветущих лугов и свежескошенной травы.

Первым делом поехал к каменистым склонам. «Иж» легко взбирался по проселочной дороге, обдувая лицо теплым ветром. Кузнечики стрекотали в придорожной траве, где еще доцветали ромашки и васильки.

На склонах картина была та же, россыпи валунов среди редкой растительности. Но летним ясным днем все выглядело не так уныло, как вчера после дождя показывал Громов. Кое-где между камнями зеленела трава, а на южных склонах даже цвели дикие маки.

Я слез с мотоцикла, достал из рюкзака складную саперную лопатку и небольшой геологический молоток. Нужно понять структуру почвы и характер каменных отложений.

Копнув в нескольких местах, обнаружил интересную закономерность. Камни лежали не хаотично, а словно волнами, участки с крупными валунами чередовались с полосами мелкой щебенки. Это значительно упрощало задачу террасирования.

В памяти всплыли технологии горного земледелия из будущего. Если использовать крупные камни для подпорных стенок, а мелкие для дренажа, можно создать устойчивые террасы за один сезон.

Но главное открытие ждало меня у родника Студеный. Источник оказался действительно мощным. Чистая холодная вода била из-под большого валуна с силой, достаточной для работы небольшой мельницы. Дебит был не меньше десяти литров в секунду.

— Отличный напор, — пробормотал я, подставляя ладонь под струю. — Здесь можно поставить гидротаран.

Гидротаран, устройство, которое использует энергию падающей воды для подъема части ее на большую высоту. Принцип был известен еще в XIX веке, но в 1972 году о нем мало кто помнил. А между тем, такая установка могла обеспечить полив террас без электричества и топлива.

Следующей остановкой стало болото у старой мельницы. Под жарким солнцем оно тоже выглядела совсем по-другому. Заросли камыша шумели на ветру, где-то квакали лягушки, а над водой кружили стрекозы.

Я снял сапоги, закатал брюки и зашел в воду. Температура была приятной, почти как в ванне. Дно оказалось неравномерным, местами торф глубокий и мягкий, а местами под ногами чувствовалась твердая глина.

Вытащив из рюкзака самодельный бур, заостренную стальную трубку с поперечной ручкой, я сделал несколько пробных скважин. Торфяной слой действительно толщиной два-три метра, но под ним везде лежала водонепроницаемая глина.

Это натолкнуло на интересную мысль. Что если не осушать болото полностью, а создать систему регулируемых прудов? Торф отличное органическое удобрение, а рыба в прудах может стать дополнительным источником дохода.

К полудню я добрался до самого проблематичного участка, земель вокруг кожевенного завода. Под палящим солнцем химический запах был еще сильнее, а серая корка на почве местами потрескалась, обнажив рыжеватые нижние слои.

Однако даже здесь я нашел обнадеживающие признаки. В трещинах кое-где пробивались ростки сорняков: полыни, лебеды, подорожника. Это означало, что почва не мертва окончательно, просто нужно помочь ей восстановиться.

Я взял несколько проб почвы в стеклянные баночки, тщательно подписав каждую. Для точного анализа придется ехать в районную лабораторию, но уже сейчас можно предположить характер загрязнения.

Самым неожиданным открытием стал старый отстойник на территории завода, большой бетонный резервуар, где когда-то очищали промышленные стоки. Он наполовину засыпан строительным мусором, но стенки сохранились.

— Готовая емкость для биореактора, — пробормотал я, заглядывая внутрь.

В голове быстро сложилась схема очистки. Если засадить загрязненные участки растениями-аккумуляторами, а затем собранную биомассу перерабатывать в восстановленном отстойнике, можно за один сезон значительно снизить концентрацию токсинов.

Но для этого нужны правильные растения. В 1972 году о фиторемедиации знали мало, но некоторые виды использовались в народной медицине именно за способность «вытягивать яды». Например, индийская горчица активно поглощает тяжелые металлы. Надо поговорить с бабой Маней.

Обратный путь занял больше времени, я останавливался, чтобы осмотреть овраги и балки, прикидывая возможности использования естественного рельефа для дренажных систем.

В одном из оврагов неожиданно наткнулся на заброшенную глиняную каменоломню. Лет десять назад здесь добывали глину для нужд совхоза, а теперь остались только выработки, заполненные дождевой водой.

— Отличное место для рыбных прудов, — отметил я про себя.

Каменоломня располагалась как раз между болотом и участками будущих террас. Можно создать единую систему водооборота: вода из родника поступает на террасы, оттуда в пруды, а из прудов на орошение других участков.

Размышления прервал звонкий женский смех. Я обернулся и увидел девушку, которая гнала небольшое стадо коров по тропинке вдоль оврага. Она что-то напевала себе под нос, помахивая длинным хворостяным прутом.

— Эй! — крикнула она, заметив меня. — А ты кто такой? Первый раз вижу здесь.

Я завел мотоцикл и подъехал ближе. Девушка оказалась лет двадцати двух, с пышными русыми косами, заплетенными в две толстые косы и уложенными вокруг головы.

Лицо круглое, румяное от солнца, с веснушками на носу. Большие карие глаза смотрели прямо и бесстрашно. Фигура под ситцевым сарафаном в красный горошек была явно соблазнительной — широкие бедра, тонкая талия, высокая грудь. Босые ноги загорели до шоколадного цвета.

— Виктор я, агроном местный, — представился я, глуша мотор. — А вы кто будете?

— Катька Морозова! — засмеялась она, откинув голову назад. — Дочка дяди Васи-механизатора. А коровок пасу пока, пока до дояния время не подошло.

Смех у нее был заразительный, искренний. Девушка явно не стеснялась своей красоты и умела ею пользоваться.

— А что это ты тут по оврагам ездишь? — спросила Катька, подойдя ближе и оперевшись рукой о седло мотоцикла. — Клады ищешь?

От нее пахло свежим сеном, молоком и еще чем-то теплым, женским. Когда она наклонилась, вырез сарафана открыл соблазнительный вид на загорелую ложбинку между грудей.

— Землю изучаю, — ответил я, стараясь не смотреть туда, куда не следовало. — Хочу эти заброшенные места в порядок привести.

— Ой, да брось ты! — махнула рукой Катька. — Тут же одни камни да болота. Лучше бы коровушек завел, молочка вкусного, сметанки…

Она говорила это, игриво подмигивая и покачивая бедрами. Явно кокетничала и получала от этого удовольствие.

— А ты часто тут пасешь? — поинтересовался я.

— Каждый день! — Катька засмеялась. — А что, будешь приезжать, помогать? Я не против!

Прямота ее слов и взгляда была обезоруживающей. Такую девушку в городе днем с огнем не сыщешь, без комплексов, без кокетливых уверток, сразу говорящую то, что думает.

— А где ты живешь? — спросил я, заводя мотоцикл.

— В поселке, третий дом от магазина! — крикнула Катька, отходя к коровам. — Заходи вечерком, чайку попьем! Может, в клуб сходим, на танцы!

Она помахала рукой и пошла за стадом, соблазнительно покачивая бедрами. Я проводил ее взглядом, любуясь точеной фигуркой и летящей походкой. Такая девушка могла скрасить однообразие сельских будней.

К вечеру я вернулся домой с ясным планом действий. В отличие от утренних сомнений, теперь я был уверен, задачу можно решить не за два года, а за один сезон, если правильно организовать работу.

Надо начать с самого простого и постепенно переходить к сложному. Сначала террасы на каменистых склонах, здесь результат будет виден быстро. Потом система прудов в болоте и каменоломне. И только в конце очистка земель от промышленного загрязнения.

Сидя за столом при свете керосиновой лампы, я составил подробный график работ.

Июль — подготовительные работы и закупка материалов. Август — террасирование склонов. Сентябрь — обустройство прудов и начало очистки загрязненных земель. Октябрь -завершение всех работ и подготовка к зиме.

Амбициозный план, но выполнимый. Особенно если привлечь к работе не только совхозную технику, но и энтузиазм местных жителей.

А еще, если найти способ сочетать работу с удовольствием. Катькины карие глаза и смех так и стояли перед глазами.

За окном кричали ночные птицы, а в траве стрекотали сверчки. Лето в самом разгаре, впереди оставалось еще пару месяцев теплой погоды, вполне достаточно для того, чтобы превратить мертвые земли в цветущие угодья. И для других приятных открытий тоже.