Эпикриз с переводом

Глава 35. "Один день…"

"…Завтра кто-то утром в постели

Поймёт, что болен неизлечимо,

Кто-то, выйдя из дома, попадёт под машину.

Завтра где-то в одной из больниц

Дрогнет рука молодого хирурга,

Кто-то в лесу нарвется на мину.

Следи за собой, будь осторожен!

Следи за собой…"

(Кино "Следи за собой")

Три года назад…

… Я сбегаю по ступенькам подъезда. Хороший день. Солнечный. Свежевыпавший снег блестит, ослепляет. Но я улыбаюсь. Ведь ещё вчера лил дождь — противный, колючий. Совсем не зимняя погода.

Ступаю на асфальт и сворачиваю направо. Ещё раз улыбаюсь и вприпрыжку бегу к остановке. Чуть не поскальзываюсь. Но на ногах удержалась… Фух! С досадой качаю головой, сетуя на ленивых дворников. Под слоем нечищеного снега корки льда не видно.

Мне везёт. Нужный автобус замаячил на перекрестке, едва я пристроилась под козырьком. Автобус замирает на светофоре.

Красный…

Красный и жёлтый…

Зелёный!

Плавно поворачивает. Люди на остановке сбиваются в кучу. Автобус подъезжает, и все, его ожидавшие, заходят через переднюю дверь. Но сидячих мест хватает не всем. В том числе и мне. Но я не расстраиваюсь — мне ехать недалеко и недолго. И я замираю напротив дверей в середине автобуса, уставившись в окно.

Как красиво. Снег, снег, снег, лёгкий морозец! Зима пришла, наконец-то. Поздняя, в середине декабря. Ну и что? Главное, что пришла. А то надоела эта унылая серость…

Остановка. Промзона. Один человек выходит, никто не заходит. Автобус закрывает двери и катит дальше.

Стою, думаю. Пора бы уже купить новогодние подарки: маме, брату, его жене, племяннице и коллегам. Особенно девчонкам в диспетчерской. Конфеты куплю всем точно. Сама люблю, когда дарят сладкое, лучше его, чем очередной банный набор из геля и шампуня.

Маме телефон куплю. Уже присмотрела, деньги отложила. А то ходит с древней "раскладушкой". Что подарить брату — пока не знаю. Надо будет аккуратно спросить у Дины, его жены… О, а ей что? Косметику? Точно. Мы одной и той же фирмой пользуемся, и ей понравился оттенок новой помады. Племяшке Машке куклу подарю, барби-русалку. Она мне сама по секрету шепнула… И все — больше некому дарить. С молодым человеком рассталась месяц назад, а на нового совершенно нет времени…

Автобус опять останавливается. Открывает двери, запуская в тёплый салон холодный воздух. Смотрю. Ага, следующая остановка моя. Двери закрываются, и я становлюсь возле них, чтобы выйти первой. Едем дальше, покачиваясь на нескольких подряд лежачих полицейских. Поворачиваем, и вот она — родная остановка.

Выхожу. Оглядываюсь. Вижу машину "скорой", выезжающую с соседней улицы. Она сворачивает на дорогу, едет навстречу. Водитель мигает мне фарами. Узнал. Машу рукой. Иду к той улице, откуда выехала "скорая".

Сворачиваю на пустынную улицу со знаком "тупик". Слева заброшенная железная дорога за забором-рабицей, справа — жилые пятиэтажные дома. Иду, разглядываю окна по привычке. О, знакомые цветы. У хозяйки они цветут чуть ли не круглогодично. Красивые, все оттенки розового. Я даже как-то подумала, что они просто искусственные…

Дохожу до ворот. Подхожу к калитке и, кивнув охранникам, прохожу через ржавый каркас. Поднимаюсь на бордюр, одновременно доставая телефон из сумки. Смотрю на время — нормально, не опаздываю. Поднимаю голову и вижу, как из здания подстанции выбегает Мила.

— Привет, — радостно говорит она и чмокает меня в щеку. Киваю. Я с утра обычно не разговорчива. Поэтому и сейчас стремлюсь пройти мимо. Но не тут-то было.

— Ты в праздники как работаешь? — спрашивает она.

— Тридцать первого день поставили. Часов не хватает, — отвечаю.

— Везёт. А я тридцать первого сутки, — жалуется она.

— А я просила только не в новогоднюю ночь, но Сима специально меня так поставила. Недолюбливает она меня.

Хочу поспорить, но молчу. Сима, она же Симонова Анна Леонардовна, наш старший фельдшер, может, и недолюбливает Милу, но графики составляет непредвзято. Просто Милкина очередь пришла работать в новый год.

Но я молчу. Не желая пререкаться.

— Мы стол решили накрыть, чтоб тоже по-человечески проводить старый и встретить новый год, — сообщает Мила. — Так что с тебя твой фирменный салат.

Согласно киваю.

— Ладно, побежала. А то ночка сегодня была… — говорит, недоговаривая, Мила, но я ее понимаю. Потому что знаю, как и что бывает на нашей работе. Милка опять чмокает меня в щеку и идёт в сторону ворот.

А я вздыхаю. Мне вот нравится работать в новый год и встречать праздник с коллегами. Весело. Непредсказуемо. Хуже работать первого числа, больше вызовов, особенно под вечер.

Подхожу к крыльцу подстанции. Поднимаюсь по ступенькам, придерживаясь за перила. Скользко. Открываю дверь и захожу в рабочие стены.

Иду к нашей комнате. Закрываюсь, переодеваюсь в форму. Складываю в шкафчик свои вещи, сумку и закрываю его на ключ. Покидаю комнатушку и быстро двигаюсь по первому этажу, в сторону диспетчерской, чтобы принять смену.

Смену сдает Вадик. Уставший такой. Эх, жаль, что после нового года он от нас уходит. После долгих дум решил работать в частной клинике.

Вадик с улыбкой передаёт мне пополненный медицинский ящик и смартфон. Гаджет беру, убираю в нагрудный карман.

Диспетчер Леночка выдаёт мне пересчитанные и проверенные наркотики, и я расписываюсь в журнале. Вадик демонстративно и звучно целует меня в уголок губ и с чувством исполненного долга удаляется восвояси… Провожаю его взглядом. Н-да, романа полноценного у нас не получилось. Зато мы смогли остаться друзьями. Единственный, пожалуй, такой случай в моей жизни.

— Где и с кем я сегодня? — привычно спрашиваю, возвращая Лене ручку.

— Тринадцатая бригада, — отвечает Лена, косясь на список на столе. Думаю — вот так число. Надеюсь, для меня не чертово. Да и не особо верю я во всю эту чушь… — Фельдшер Иванцов, водитель — Гриня.

Слыша фамилию фельдшера, хмурюсь. Но, услышав имя Грини, улыбаюсь:

— Гриня — это хорошо. Скучно не будет.

Девочки в диспетчерской согласно кивают. Да, Гриня у нас такой — весёлый, с ним не соскучишься. Столько анекдотов знает.

— Все мои пришли? — интересуюсь, смотря на часы.

— Иванцов опаздывает. Звонил, сказал, что в пробке.

Я киваю. Так и думала. Он всегда опаздывает. И вообще — не люблю работать с этим мажором. Столько пафоса, а знаний — ноль. Подозреваю, что диплом он попросту купил.

Что ж, подождем. Выхожу из диспетчерской. Сворачиваю налево. Прохожу мимо окна, из которого диспетчеры нам выдают выездные листы и поворачиваю к кофеаппарату. Покупаю чёрный кофе. Сажусь в кресло и, помешивая ложечкой сахар, кошусь на окно диспетчерской. Пью. Слышу, как диспетчер объявляет номер бригады по селектору:

— Двенадцать. Один-два.

Думаю почему-то, что этот вызов мог быть уже нашим.

К окошку подходят коллеги. Здороваются со мной кивком, берут выездной лист и удаляются.

А я сижу. Жду этого Иванцова.

Кофе допит. Выбрасываю стаканчик в ведро и подхожу к окошку. Хочу уточнить, когда прибудет его светлость — мой фельдшер. Тут у диспетчеров высвечивается на мониторе очередной вызов. Леночка смотрит на экран, переводит взгляд на меня и спрашивает:

— Алка, нашей бабульке опять плохо. Может съездишь… одна? Не меняя состава бригады… Там, небось, как всегда, ничего особенного… — Лена отводит взгляд, а я усмехаюсь. Иванцова прикрыть хочет. Влюблена в него наша Леночка, по уши. Причём безответно. Ведь такие, как Лена, не во вкусе Иванцова. Она милая рыженькая коротышка с очаровательными веснушками. А ему белокурых фотомоделей подавай. Может, поэтому он сегодня и опаздывает в очередной раз — возвращается хрен знает откуда от очередной блондинки.

Я покосилась на своё отражение в стекле окошка диспетчерской. Поправила светлый локон над ухом, вырвавшийся из тугой косы. Да, я тоже блондинка. И тоже высокая. Может поэтому Иванцов и пытался за мной приударить. Но был быстро раскушен и, мягко говоря, далеко послан.

Но я киваю. Соглашаюсь прикрыть коллегу. Заодно понимаю, о какой именно бабульке идёт речь. Сую выданную бумажку в карман, возвращаюсь к креслу. Надеваю рабочую куртку, хватаю свой ящик и выхожу на улицу.

Тут же вижу Гриню. Направляюсь к нему. Он улыбается, забавно делает поклон:

— Добрый день, о наипрекраснейшая.

Улыбаюсь, отвечаю:

— Привет-привет.

— А чего одна?

— Иванцов, — пожимаю я плечами. Гриня понимающе кивает. Берет одной рукой у меня из рук ящик, другой рукой хватает под локоть, и по-джентельменски провожает до машины. Садимся. Гриня заводит машину, и мы плавно выезжаем с территории подстанции.

Доезжаем быстро. Вызвавшая скорую бабушка живёт недалеко, на соседней улице. Я, прихватив чемодан, выхожу из машины. Иду к подъезду. Набираю уже выученный наизусть код и захожу в подъезд. Исписанный граффити лифт поднимает меня на четвёртый этаж.

Дверь открывает бабушка. На лице улыбка, которую женщина тщетно пытается скрыть. Здороваюсь, захожу. Вытираю ноги о коврик и прохожу вслед за бабулькой. Оглядываюсь. Милая, знакомая комната, сегодня с бирюзовыми шторами на окнах. Бабуля садится на заправленную мохнатым пледом постель. Присаживаюсь рядом и спрашиваю:

— Что беспокоит?

— Давление, будь оно не ладным.

Конечно! Что же ещё? Наши к ней почти каждый день ездят, и каждый раз одна и та же причина. Давление.

Не раз предлагали бабушке лечь в стационар, даже доставить с комфортом, но она отказывается. Просто бабуле скучно. Живёт одна. Вот и названивает в "ноль-три", рассчитывая хоть с кем-то скрасить своё одиночество… А мне ее жалко. Да и другим тоже. Вот поэтому покорно и ездим, совершая один и тот же ритуал.

Меряю ей давление. Чуть повышено. Но в ее возрасте это допустимо. А бабуля, слыша цифры систолы и диастолы, хватается рукой за сердце и причитает:

— Ох ты, Господи… Что-то мне так плохенько…

Открываю ящик, достаю капотен и выделяю бабуле таблетку. Она сразу проглатывает белую таблеточку, запивая водой из небольшой бутылочки, всегда стоящей на ее тумбочке.

Благодарит. И тут же пытается меня разговорить. Начала с погоды. Сказала, как рада снегу. Перешла к политике. Сказала, как не рада. Я слушаю. Киваю. Иногда односложно отвечаю. Кошусь на смартфон в руке, наблюдая за циферблатом…. Все. Десять минут прошло. Поднимаюсь, говорю, что мне пора. Бабушка жалобно на меня смотрит. Очень жалобно. Пытаюсь убить в себе чувство жалости и иду к входной двери. У порога прощаюсь. Ухожу.

Спускаясь на лифте, отзваниваюсь на подстанцию по смартфону:

— Один-три свободна.

В ответ слышу Леночкин голос:

— Молодцы, домой.

Ага, значит, Иванцов уже прибыл. Наконец-то.

Выхожу из подъезда. Подхожу к машине, толчком открываю боковую дверь. Ставлю на пол ящик. Аккуратно хлопаю казенной дверцей, открываю переднюю. Сажусь в салон и говорю Грине:

— На подстанцию.

Едем. Отворачиваюсь к окну. Прислоняюсь лбом к холодному стеклу. Оно потеет от моего горячего выдоха. Опять думаю о предстоящих новогодних праздниках: шампанское, оливье, мандарины, ёлка… Ёлка! Надо будет ёлку купить. Живую. Скоро базары откроют. Раскошелюсь в этом году. Давно в доме не пахло живой елкой… Надо ещё бумагу упаковочную купить, бенгальские огни, гирлянду новую… Да, вот завтра вернусь со смены, а послезавтра устрою предновогодний шоппинг.

Гриня, видя моё упадническое настроение, рассказывает анекдот. На праздничную тематику. Внимательно слушаю. Смеюсь в конце. Искренне.

Приезжаем. Гриня останавливается напротив входа. Высаживает меня и едет дальше, чтобы развернуться. Иду к зданию подстанции. Захожу. Направляюсь к диспетчерской. Вожу взглядом по помещению от окошка до аппарата кофе. Вот он. Иванцов. Сидит в кресле, сложа ногу на ногу, и пьёт кофе.

— Ну привет, — громко говорю я, уперев руку в бок.

— Привет, — улыбается мне Иванцов. — Ты сейчас так похожа на чайник! На злой кипящий чайник.

Молчу. Убираю руку. Упражняться с ним в остроумии нет желания.

— Аллусик, — называет он меня со своей самой омерзительной интонацией. — Ну не злись. И спасибо, что согласилась прикрыть… Башка так трещит, думал не доеду… Хочешь, в знак благодарности, в ресторан тебя свожу? — подмигивает.

— Обойдусь, — отвечаю зло. Иванцов хмыкает, делает глоток из стаканчика и, причмокнув, спрашивает:

— Может, хотя бы кофе?

Качаю головой.

— Ты что такая вредная? — с поддельным удивлением спрашивает он. Усмехаюсь, отвечаю:

— Я полезная.

В колонках селектора раздается Леночкин голос:

— Тринадцать. Один-три.

Делаю два шага к окошку.

— Что там? — спрашиваю.

— Алка! Твоя тема, — говорит мне Лена, протягивая бумажку. — Преждевременные роды, вторая беременность.

— А бригада "акушерка"? — заискивающе спрашиваю я.

— Так они на выезде. Причём на втором подряд, без возвращения на подстанцию, — отвечает Лена и, хихикнув, добавляет. — Вот как выпавший снег на всех беременных действует.

Хмурюсь в ответ и обреченно забираю выездной лист. Поворачиваюсь. Молча киваю смотрящему на меня Иванцову на дверь. Он нехотя встаёт с кресла и идёт за мной.

Наша машина стоит заведенная у входа. Залезаю в салон первой. Иванцов садится рядом, громко хлопая дверью. Гриня демонстративно фыркает — не любит, когда так делают.

Трогаемся. Выезжаем из ворот. По прилегающей улице едем медленно — впереди сонный собачник выгуливает питомца.

— Да бибикни ты ему, — не выдерживая, обращается Иванцов к Грине. Гриня бибикает. Собачник неторопливо оборачивается, отходит в сторону, пропуская нас.

Сворачивая, выезжаем на смежную улицу. Пересекаем пустой перекресток. Опять сворачиваем и… Встаем в пробку.

— Чёрт! — ругается Гриня. Мысленно с ним соглашаюсь.

Стоим долго, без движения.

Иванцов нервно отбивает пальцами дробь по панели, а в моем кармане противно пищит смартфон.

— Что у нас там, роды? — уточняет у меня Иванцов. Киваю. — Чую, не дождется. Родит без нас, — косится на Гриню и предлагает: — Включай мигалку.

Гриня послушно включает. Загорается мигающий свет и включается сирена. Но, в отличие от собачника, дорогу нам никто уступать не собирается.

Иванцов приглядывается к дороге и опять выдаёт предложение:

— Давай на встречку.

Гриня вопросительно смотрит на меня.

— Роды, — пожимаю я плечами. Гриня тоже внимательно смотрит на дорогу: вперёд и назад. Плавно перестраивается, нарушая правило двух сплошных. Едем по встречке.

— Да что ты плетешься? Дорога в ту сторону пустая, — возмущенно говорит Иванцов. Гриня прибавляет газу. Сильно. Я вжимаюсь в сиденье. Почему-то паникую. Хочу сказать, чтобы медленнее. Не успеваю…

Откуда не возьмись впереди возникает машина. "Газель". Гриня резко выворачивает руль. А я вдруг думаю: дорога скользкая… А вон ещё одна "Газель", откуда только взялись?

Нас заносит, лихо закручивает. Гриня пытается справиться с машиной, но… В нас что-то врезается, машину отбрасывает и переворачивает на бок, на сторону водителя… Иванцов матерится мне в ухо, пихается. А я от страха замираю и закрываю глаза.

Не могу пошевелиться.

Больно.

Страшно.

Гриня тоже не шевелится, не чувствую. Зато и слышу, и чувствую Иванцова.

Вдруг ещё один удар… И долгое ощущение падения… В мрак, в неизвестность…

Неожиданно, откуда-то издалека, сквозь рассеянное сознание, боль и резкий жар приходит мысль: ребенок родится уже без нас… Без нас…