Эпикриз с переводом

Глава 30

Хиран внимательно следил за гостем, за каждым его движением, жестом. Когда черныш дошел до меня и остановился, шер нахмурился, спросил:

— Да? И что же есть у меня, что принадлежит вам?

— Алла, — даже не назвал, а позвал меня Кишан. Я вдруг, как от приказа под гипнозом, резко встала с места. Сама от себя не ожидала, ведь в гипноз я никогда не верила, но точно понимала — сейчас вскочила с места я не по своей воле. Ракшас! Да ещё сам факт того, как и что черныш только что сказал: я принадлежу ему… Как вещь? От осознания этого я напряглась так, что все мышцы свело. До боли.

Хиран смотрел на нас с явным непониманием. А Кишан обнял меня за плечи — и сперва от его прикосновений кожа покрылась капризными мурашками, но затем я расслабилась и даже немного обмякла. Мне хотелось развернуться и повиснуть на шее черныша. Целовать, на глазах у всех, обнимать, чувствовать себя с ним единым целом и, каюсь, отдаться тоже прямо сейчас, также на глазах у пантов — вот такие пошлые фантазии и желания появились в этот момент.

Да, ракшас побери, хрен с тобой, принадлежу! Уж коли его касания вызывают такие ощущения, такие эмоции.

— Она моя самка, — произнес мой Кишан. Да так четко, уверенно.

Хиран уставился на меня, а я ответила немым кивком.

— Вы… вы… ну, Аллаита, — высокопоставленный пант скрестил руки на груди и ехидно спросил: — Но не жена же?

— Не жена, — кивнул Кишан. — Не успели.

— Значит, скрепить союз с ману ты не посчитал нужным, — зло усмехнулся шер, резко переходя на "ты". — Она моя дааса и останется при мне… А ты, тендуа Кишан… Я бы мог бросить тебя в темницу, но… — Хиран глубоко вздохнул, побеспокоил свои усы и тихо сказал: — Повинуясь кодексу чести, я отпущу тебя, ведь в твоих жилах течет кровь суреша. Манахай, и нарушать его я не смею. Так что иди с миром. И больше здесь не появляйся.

Я дернулась, но тут же сильные руки опять обняли меня за плечи.

— Видимо, ты не понял, — Кишан тоже решил не "выкать". — Эта ману — моя прия.

— Это невозможно! — стараясь прикрыться усмешкой, возмутился суреш.

— Возможно, — ответил Кишан и сделал нечто странное — задрал нижнюю часть моей капады, оголяя ногу до самого бедра. На котором красовалась нитья. Глаза местного суреша округлились. Сначала от услышанного, потом от увиденного. Он долго водил взглядом по моему бедру, а потом налился краской. Мне даже показалось, что и кончики его усов покраснели. Зубы заскрипели от сжатия. Свою тарелку шер даже не отодвинул, а отшвырнул от себя. Медленно оглядел стол и сидящих за ним, а затем резко посмотрел нам за спины. Я обернулась. У дверей залы стоял Экс с виновато опущенным лицом. Видимо, о моей метке он промолчал, и теперь ему точно попадет от своего суреша. — Так что я, в свою очередь, также повинуясь кодексу чести, — продолжил черныш, сделал паузу и добавил: — Вызываю тебя на ледае. А ты, продолжая повиноваться тому же кодексу, не имеешь права отказаться.

Хиран зло смотрел на Кишана. Постучал пальцами по столу, вновь посмотрел в сторону Эксанкара. А я невольно бросила взгляд на Джиту, та в этот момент тоже перевела свой взгляд на меня. И посмотрела с такой озлобленностью, что мне стало не по себе.

— Что ж, ледае так ледае… — согласился вдруг Хиран. — Просто так ее я не отпущу.

— Но… — подала голос шера, однако супруг ее перебил:

— Молчи. Это мое решение.

— Тогда не будем откладывать? — спросил Кишан. — Предлагаю здесь и сейчас.

— Согласен, — кивнул суреш.

— Нужно три свидетеля, — напомнил ему черныш, — слышал и верю, что ты порядочный суреш, выбери среди своих.

Хиран кивнул Эксу и рявкнул:

— Всех самок и детей вывести за дверь!

Как только он это сказал, нене схватила Левана и Лакхана за руки и потащила к двери. Дочери суреша тоже поднялись и поспешили за братьями. Экс распахнул перед ними дверь гостиной, и, когда те вышли, в зал вошли двое ранбиров.

— А вы что стоите? — рявкнул на нас с Джитой Хиран. Я, хоть и нехотя, шагнула от Кишана, спросив у него одними губами: ты уверен? Черныш кивнул, взял меня за ладонь и поцеловал, долго лаская нежной кожей губ мое запястье.

— Люблю тебя, — сказала я вслух.

— Я тебя сильней, — ответил Кишан с улыбкой. И я направилась к двери, пропустила вперёд Джиту и вышла вслед за ней, не оглядываясь. В зале, вместе с Хираном и Кишаном, остался только Эксанкар и двое ранбиров, которые замерли у слегка приоткрытой двери. От которой я не стала далеко отходить, все равно было тревожно, и, в отличие от Кишана, я не слышала и не верила в порядочность местного суреша, но… Если у них есть кодекс чести, полагаю, нарушать его никто не посмеет. Чувство долга у пантов очень сильное.

— Ты же говорила, что среди местных нет у тебя возлюбленного, — прорычала мне в ухо Джита.

— Так вы же слышали — Кишан из Вамасбати. Я вам не соврала. Он не местный.

— А нитья? — слегка повысила голос Джита. — Это… Это… Манахай! И невозможно.

— Я тоже так думаю… Думала…

Суренша тяжело вздохнула и спросила:

— Ты понимаешь, что сейчас может случиться?

— Вы о чем?

— О ледае.

— Я даже не знаю, что это такое.

— Драка на кулаках. Либо до первой крови, либо… До смерти одного из них, — шера кивнула в сторону двери. — Смотря, как и на что они договорятся. Не думаю, что Хиран так легко отступит, ведь цена, как я поняла, твоя свобода.

Ракшас! Ладно до крови, но до смерти? На кулаках? Кишан сильный противник. Во стольких боях уже поучаствовал, но в теле панта. А сейчас все так же льет дождь. Ракшасный массун!

Драка началась. Мы слышали глухие звуки ударов, хлопки, звон посуды, но ни одного звука из уст самцов. Ракшас! Мне хотелось не просто слушать, но и видеть, чтобы понимать — насколько сильны удары противников. И кто побеждает в этой ледае…

Я посмотрела на Джиту. Она нервничала, сильно. Переживала за своего шера. И неважно почему. И неважно, что он не ее прия. В моём мире такого вообще нет. Но встречается же настоящая и долгая любовь! Необязательно основанная на чувствах. Страсть, доверие, привычка, дети, будущее… Я даже в любовь по расчету всегда верила больше.

До черного кошака. Он многое изменил. Мои чувства и эмоции. Меня, в целом. И он назвал меня своей прией! Парой, судьбой… Возможно ли это? Или Кишан сказал это специально, соврал…

А может ли то, что между нами уже есть, изменить и его? Сделать другим. Жестоким, опасным? Даже в человеческом облике?

Капля пота сползла по виску. Я нервничала не меньше Джиты… Страшное слово крутилось в голове: смерть… Убийство.

Нет! Мой Кишан не способен на убийство! Я верю — если что, он пощадит Хирана. Но…

Пощадит ли шер черныша?

— Нет! — услышали мы голос, непонятно кому принадлежавший. И сразу после выкрика — тягучий лязг металла. Не может быть! Драка же на кулаках! Джита испуганно уставилась на меня, в уголках ее глаз заблестели жемчужины слез, а мои ладони резко похолодели…

Ещё лязг. И стон. Мы с суреншой, не сговариваясь, бросились в гостиную. И, на удивление, нам никто не помешал. Ранбиры даже расступились, пропуская нас в зал.

В центре зала стоял Кишан, прижимая к своей груди спину суреша, обхватив одной рукой его шею. В другой руке был изогнутый меч, испачканный чем-то красным… В крови. Оба самца живые, на их одеждах ни капли крови, лишь лица в ссадинах и лоснятся от пота. Мой черныш ехидно улыбался, а вот лицо Хирана выражало боль и досаду.

Джита шагнула к ним, но, увидев, что суреш невредим, застыла на месте. Я тоже пока не стала подходить ближе.

— Что произошло? — спросила суренша. — Почему в ваших руках меч?

Ответить поспешил один из ранбиров:

— Бой был честным. Вмешался эксанкар…

Мы тут же огляделись. Экс лежал на полу, возле стола, скрючившись и не шевелясь. А под его животом алела лужа крови.

— Мертв? — спросила Джита. Ей никто вслух не ответил, и я хотела было подойти, послушать пульс, да и помочь ему, в конце концов… Но тут увидела глаза эксанкара. Открытые и неживые. Действительно — мертв. Не бывает такого взгляда у живого.

Мое сердце сжалось, мне стало больно. Я не понимала, что произошло, почему эксанкар вмешался, может, не сдержался, хотел защитить своего суреша… но смерти он точно не заслуживал. Никто не заслуживает.

— И ты знаешь, что это значит, — сказал громко черныш сурешу. И тот хрипло произнес:

— Знаю.

— Скажи!

— Дааса… Аллаита, ты свободна… — с явным нежеланием произнес Хиран.

— И? — Кишан сильно надавил на его шею, и шер сипло добавил:

— И я не смею сделать что-то без твоего согласия. Пожизненный манахай.

После этих слов Кишан отбросил меч и отпустил Хирана. Суреш рухнул на пол, схватился за шею и откашлялся. Я тут же припустилась с места и через секунду оказалась в горячих объятиях черныша. Целовала его соленое лицо, радуясь, что он жив, но так до конца и не веря, что все, я свободна! И шанкар за это следует сказать моему черному кошаку.

Джита тоже поспешила к своему супругу, помогла встать. А он, вместо того чтобы обнять так переживающую за него самку, вдруг бросился к Эксу. Сел перед ним на колени, опустив голову.

— Что же ты наделала! — простонал Хиран и погладил мертвое тело: по лицу, плечу, по ладони, в которой эксанкар сжимал ещё один меч. Он… Он переживал за него. За нее. Ведь обратился Хиран к Эксу, как к самке. Я всё-таки не ошиблась, и этих двоих связывало гораздо большее, чем детская дружба. — Уходите, — повелел тихо суреш, повернувшись к нам вполоборота. — Все вон!

Дважды повторять сурешу не пришлось. Я, Кишан и Джита покинули гостиную залу.

Уже за дверью суренша, с положенной ей высокомерной статью, произнесла:

— Шанкар вам, тендуа Кишан. Можете попросить у меня что-то в знак благодарности, — мы не поверили своим ушам, переглянулись. — Вы не только оставили моего супруга в живых, но и наконец-то избавили нас от гандакунского отродья. Мир его духу…

Ненависть, зародившаяся на ревности? Или почему Джите был так ненавистен Экс? Это я уже никогда не узнаю. Да и не хочу.

— Что ж, шанкар, шера, — качнул головой черныш. — Нам нужен кучер, который отвезёт нас до ведьминого дома на моей карете. Я чувствую себя неважно, но покинуть ваш гостеприимный дворец хочется немедля.

— Понимаю, — фыркнула суренша. Взмахнула рукой, подзывая кого-то. Один из ранбиров подошёл, поклонился. — Отвезешь тендуа и его спутницу к ведьминому дому.

Ранбир покорно кивнул и предложил нам жестом проследовать за ним.

— Яш, шера Джита, — обернувшись, попрощалась я. — Передайте Лакхану, что я с удовольствием останусь его другом. И он может в любой момент приехать ко мне, угоститься малиной.

Суренша лишь улыбнулась в ответ…

Карета стояла у ворот, на придворцовой территории. Большая, красивая, крыша украшена ленточками с леопардовым принтом. На одной стороне — изображение большой кошачьей морды, застывшей в грозном рыке, на другой — дверца и два маленьких окошка, зашторенных изнутри золотистой тканью. Сзади кареты лежали друг на друге два чемодана, перетянутых и закреплённых ремнями. Запряжена карета двойкой ездовых животных, чьи названия я так ни разу и не слышала.

Когда выделенный нам ранбир занял место кучера, Кишан распахнул дверцу кареты и помог мне залезть. После залез сам, устраиваясь рядом, и карета плавно тронулась. А выехав с дворцовой территории, наше средство передвижения заметно ускорило ход.

— Шанкар, Кишан, — произнесла я, положив голову ему на плечо. — Шанкар за все.

— Тебе шанкар. За то, что есть, за то, что дождалась. И за то, что призналась в нужный момент. Эти слова звенели у меня в голове, настраивали на победу.

Он погладил меня по щеке, улыбнулся. И было в этой улыбке столько нежности, счастья и страсти… Вот последнее неожиданно захлестнуло меня с головой, дыхание участилось, а близость такого сексуального, иномирного мужского тела провоцировало. И не только на мысли, но и на действия.

И я не удержалась, провела ладонью по груди Кишана, расстегивая умелыми пальчиками не сопротивляющиеся пуговицы рубашки. После чего ладонь скользнула под одежду, погладила пылающую кожу, особенно пылала она в районе сердца.

— Скажи, а ты сказал Хирану правду? Про то, что я твоя прия? — тихо спросила я, вскользь касаясь губами уха черныша.

— Я сказал то, что чувствую. Во что поверил, в чем убедился.

— Но…

— Никаких «но», Алла, — перебил он меня, крепко обнимая. — Мне без тебя плохо, с тобой хорошо, даже просто молчать. Меня к тебе тянет, я принадлежу тебе. Ты мне. А когда мы занимаемся любовью, это такие эмоции, ощущения, во стократ сильнее, во стократ ярче… Мне порой трудно сдерживать в себе тендуа, он тоже рвется овладеть тобой… Это именно то, что панты ощущают к приям. Это судьба.

— Судьба? — переспросила я слегка испуганно. "Гормоны это", — отозвался медик из глубокого подсознания.

Ракшас! Он всегда вмешивается, когда его не просят!

— Прия и есть судьба, — прошептал Кишан мне прямо в губы и тут же впился требовательным поцелуем. На который я ответила, вновь ощущая, как накатывает волна страсти, желания.

Кишан понял это, уловил и принялся меня раздевать. И начал он с груди, нервно разматывая плотно облегающую ткань. Спрятанный медальон выпал, скатился по коленям и приземлился на пол кареты. Кишан спустился вниз, чтобы поднять его. Но, подняв, присаживаться обратно не спешил. Игриво улыбнулся, посмотрев на меня снизу вверх. И вдруг резко задрал подол капады, а затем ловко стянул по ногам трусики и раздвинул мои колени в стороны. Расстегнул свои брюки, припуская их до середины бедра. То, что меня хотят и уже готовы обладать, я заметила сразу. Усмехнулась, обняла ногами черныша, притягивая его тело к своему. Руки черныша опять потянулись к груди, размотали, наконец, ткань и сильно сжали выступающие точки. Они напряглись, распространяя напряжение по всему телу. Превращая меня в один сплошной оголенный нерв, который ныл, но сладко. Хотел, готовился к наслаждению, предвкушал удовольствие…

И оно не заставило себя ждать. Первый маленький импульс пробежался под кожей, когда горячая мужская плоть скользнула по моему бедру. Второй импульс, чуть сильнее, пробежался, когда эта самая плоть слегка коснулась моей. Третий, уже более тягучий, проник в меня вместе с Кишаном… Я бесстыдно ахнула, запрокидывая голову на спинку сидушки. Закрыла глаза, растворяясь лишь в ощущениях. И они с каждым проникновением, иногда глубоким, иногда не очень, но жутко дразнящим, уносили меня в особенный мир. В другой. Не в мой и не в Кишана. А в наш, общий.

Каришма! И в этом мире я согласна жить вечно. Ежесекундно, в блаженстве, с эйфорией мышц, ликованием эмоций… С восторгом от происходящего. Пусть все так, каждый раз…

Глаза я все-таки открыла, уставилась на Кишана. На его лице читались подобные моим эмоции. Только вот глаза у черныша становились кошачьими и дикими, выражающими не только страсть, но и опасность. Он посмотрел на меня, я видела, что он едва сдерживается — тендуа просится наружу, и, возможно, на моей ноге может появиться ещё одна отметина… Ракшас! И сейчас осознание этого добавляло особой остроты. Крепкие руки держали меня за талию, притягивая к себе с такой силой… Я улыбнулась, интенсивно и резко задвигалась в такт с телом Кишана.

И в самый сладостный момент, когда импульс уже не бегал, а содрогаясь, застыл в одном конкретном месте, я вдруг поняла — а ведь с Кишаном все мои ощущения тоже во стократ ярче и сильней.