Егерь. Системный зверолов

Глава 5

Едва мы со Стёпкой выскочили из лавки алхимика, толпа зевак шарахнулась от меня в сторону.

Но я не обращаю внимания — ноги сами несут меня вперёд. Сердце колотится, будто молот по наковальне, а в груди горит азарт — Барут на грани, и от нас с этим проклятым огнежаром зависит, выживет он или нет.

Деревня жила своей размеренной жизнью, но люди, которые попадались нам навстречу, шарахались в стороны, будто я был зачумлённый.

Женщина с корзиной картошки прижалась к забору, её глаза расширились, а губы шептали что-то, похожее на молитву. Мужик в кожаном фартуке, тащивший вязанку дров, сплюнул под ноги и пробормотал: «Чумной». Я стиснул зубы, чувствуя, как в груди разгорается протест.

Что за бред? Почему они боятся? Память Макса удручала — в деревне никогда не было таких случаев. Но не время думать об этом. Огнежар — вот что важно.

Мы ныряли в узкие проулки, где тени от низких крыш ложились на землю, как чёрные полосы. Стёпа бежал рядом, но молчал — видать, тоже понимал, что время не ждёт.

Едва мы добежали до избы Ирмы, я невольно замедлил шаг, оглядывая её дом и пытаясь отдышаться. Похоже завтра даже с кровати не встану, вот это физкультура.

Дом бабки находился на одной из улиц неподалёку, окружённый низким забором из жердей. Брёвна были гладкими и потемневшими. Крыша, крытая соломой, золотилась на солнце, а окна с резными ставнями блестели чистотой, отражая небо. Вокруг дома вились заросли шиповника, усыпанные красными ягодами, и какие-то жёлтые цветы, названия которых я не знал. Всё хозяйство выглядело небольшим, но ухоженным.

На крыльце стояла кадка с водой, где плавали лепестки ромашки, а рядом — метла, аккуратно прислонённая к стене. У крыльца рос куст лаванды, и его запах смешивался с сыростью земли, создавая странное, но приятное ощущение. А Ирма-то была не просто травницей — настоящая хозяйка. Я невольно уважительно хмыкнул. Старуха знает, как жить, но когда находит на это время? Может ей кто-то помогает?

— Жди здесь! — бросил я, направляясь к избе.

— Эй, почему? — удивился Стёпа.

— Потому что секретами бабки я делиться не буду. Подожди, — мой голос прозвучал резче, чем хотелось.

Влетел в избу, и сразу почувствовал, как нос защекотало от запаха трав. Внутри было чисто, но тесно, как в норе, набитой сокровищами. Пол выскоблен до блеска, стены увешаны пучками сушёных растений — полынь, мята, ромашка, какие-то колючие ветки с мелкими синими ягодами и другие неизвестные мне травы.

На столе громоздились ступки, склянки и мотки верёвок. Полки вдоль стен ломились от банок с мутными жидкостями. В одной из склянок плавало что-то, похожее на глаз, окружённый зелёной мутью, и я невольно поёжился.

Это было как какое-то логово. Организованный хаос травницы.

— Так, спальня там, — по привычке шепнул себе под нос.

Ирма сказала, что огнежар в тайнике именно тут. Я влетел в комнату и замер, оглядываясь. Она была маленькой, с низким потолком. Кровать застелена грубым, но чистым одеялом, сшитым из лоскутов.

У стены стоял сундук, обитый железными полосами, а над ним висела полка с глиняными горшками, в которых лежали сушёные ягоды и пучки трав. В углу — старое зеркало с трещиной в углу, будто кто-то ударил по нему кулаком.

Я подбежал к сундуку — замка не было, но крышка оказалась тяжёлой. Рванул её вверх, и она скрипнула, открывая ворох старых тряпок, несколько пучков трав и маленькую шкатулку, покрытую резьбой в виде листьев. Резьба была тонкой, почти ювелирной — листья переплетались, образуя узор, похожий на венок. Я взял шкатулку и открыл — внутри лежал свёрток из ткани, пахнущий пылью и чем-то горьким. Развернул его, но там оказалась только щепотка сухой травы, рассыпающаяся под пальцами. Обманка что ли? Я усмехнулся. Молодец, Ирма, так кто-нибудь залезет, схватит шкатулку и дёру.

Быстро оглядел комнату, прищурившись. Ну не стала бы она мне врать, так ведь? А значит…

Провёл пальцами по внутренней стороне сундука, нащупывая неровности. Дерево было гладким, но в углу, под слоем ткани, мои пальцы наткнулись на едва заметный выступ. Я нажал — и дно сундука щёлкнуло, открывая узкий отсек, не шире ладони. Там, завёрнутые в кусок грубой кожи, лежало два огнежара. А неплохо, похоже делала заказ у какого-нибудь плотника?

А потом зарезала исполнителя, хех? Вполне в её духе.

Я улыбнулся своим мыслям. Но нет времени изучать двойное дно.

Взял лишь один цветок, и у меня перехватило дыхание. Это была сама магия, воплощённая в лепестках, как будто природа решила показать, на что способна.

Огнежар выглядел как маленький костёр, замерший в воздухе: лепестки алые, с золотыми прожилками, которые пульсировали, будто в них текла раскалённая лава. Сердцевина была тёмно-фиолетовой, с крошечными искрами, мерцающими, как звёзды в ночном небе. Тонкий и гибкий стебель покрыт мелкими шипами, которые слегка кололи пальцы, но не ранили, а будто будили кожу, заставляя её гореть.

От цветка шёл жар — не обжигающий, а тёплый, как от углей в очаге. И запах, резкий, как перец.

Я смотрел на него, и в груди разгорался восторг. Почему-то ощущал это как вызов — словно природа бросила мне перчатку. В тайге часто развлекал себя поиском редких грибов — найти «Синюшник», который рос на опушках или в молодых березняках считалось невероятной удачей.

Вот и здесь, судя по одному только виду, держал в руках крайне редкое растение.

Огнежар. Возраст — 28 лет. Уровень развития — F .

Информация заблокирована. Активируйте «Звериный кодекс».

Я моргнул и мотнул головой, но надпись не исчезала. Так… Если эта система выдаёт мне информацию о данном растении, значит оно напрямую связано с питомцами, иначе и быть не может. Я ведь не травник! Но почему не видел названий трав до этого? Может они были неважны для моего ремесла? Или только сейчас получил возможность?

В любом случае, на то, чтобы достать огнежар и рвануть к выходу — у меня ушла пара секунд.

Бежал и чувствовал, как тепло цветка проникает в кожу. В голове роились мысли. Если этот огнежар может вытянуть Барута с того света, то это магия — настоящая и живая.

Если он нейтрализует яд, который не берут другие снадобья, то, может, работает не просто как трава? Может, вытягивает заразу, потому что сам несёт в себе частицу Раскола? Что делать с этим цветком, чтобы раскрыть его свойства? Я не знал, но хотел узнать. Хотел выучиться всему — травам, зельям, всем возможностям!

Это как охота, только добыча на этот раз — знания о необходимых в будущем ресурсах. Здесь, со всеми своими знаниями, точно мог стать чем-то большим, чем просто егерь. Тем, кто сможет понять всю природу этого мира.

Когда выскочил наружу, Стёпа махнул рукой и крикнул:

— Побежали, Макс, время не ждёт. Ирма нас живьём съест, если опоздаем!

Я аккуратно завернул огнежар обратно в кожу, сунул свёрток за пазуху и почувствовал, как его тепло греет грудь.

Мы рванули из избы, снова несясь через деревню. Ноги гудели, но усталости не чувствовалось — адреналин гнал вперёд, как ветер в спину. Проулки мелькали, как в калейдоскопе: дома, заборы, куры, разбегающиеся с кудахтаньем, старуха, которая шарахнулась от меня, чуть не уронив корзину с яйцами. Я игнорировал взгляды — пусть боятся, мне плевать.

Пока бежали, не удержался и заговорил:

— Стёп, а что с этой кошкой, а? Как такое вообще возможно, чтобы питомец на хозяина кинулся? Это же не дикий зверь, его приручают, он должен слушаться. Есть мысли?

Стёпа, пыхтя, бросил на меня взгляд, полный какого-то мрачного понимания. Он перепрыгнул через лужу, чуть не поскользнувшись, и заговорил, торопливо, будто боялся не успеть:

— Да легко, Макс. Питомцы же не собаки, у них своя воля, свой разум, свой характер. Они растут, эволюционируют, становятся сильнее. Если Мастер слабый или не знает, как держать зверя в узде, — всё, жди беды.

— Хочешь сказать, Барут из таких?

— Да не знаю! Он, видать, что-то не то сказал своей кошке, не тот приказ? Питомцы — они ж разумные, понимаешь? К каждому нужен подход. Одни верные, как псы, другие — как эта кошка, только и ждут, чтобы показать зубы. Барут хвастался, что это редкий экземпляр! А такие кошки просто так не даются. Может, её ему выдал какой Зверолов из города за бешеное количество золотых, а толку? Если Мастер не подходит! Семья-то богатая.

— Или скомандовал что-то, что её взбесило, так? — уточнил я.

— Ха, верно! — рассмеялся Стёпка. — Бывает, что думают, будто зверь у них под контролем, а всё на самом деле наоборот.

Я нахмурился, переваривая его слова. Раньше для меня всё было просто — зверь либо подчиняется своим инстинктам, которые ты обыгрываешь и делает так как тебе надо, либо ты его стреляешь.

А тут… тут дикие звери живут рядом с людьми, да ещё и сами как люди — с характером.

Для меня это меняло всё.

Похоже неуважение или слабость могут стоить жизни даже Мастеру! Но мысль о том, что зверь может противиться приказу на фоне собственных убеждений — удручала. Получится ли грамотно приручить и договориться с такой агрессивной тварью? Обуздаю ли я какого-то своенравного питомца, приносящего пользу?

Если Барут выживет, я вытрясу из него всё, что он знает.

— И что теперь с ней будет? — спросил я. — С кошкой этой?

Стёпа пожал плечами, его лицо стало жёстким.

— Убьют, скорее всего, — сказал он. — Раз взбесилась, доверия ей нет. Никто не станет держать зверя, который на Мастера кинулся. Барут, если выживет, вряд ли захочет её назад. Питомец хоть и редкий, но жизнь одна. Да и в деревне таких не любят. Староста говорит, если зверь раз предаёт, он уже не твой. А некоторые… ну, знаешь, они к питомцам относятся, как к инструментам. Бьют, заставляют, не думают, что у него свой нрав. Вот и получают.

— Но такое ведь редко⁈ — удивился я. — А ты говоришь так, будто каждый день это видишь.

— Бунтуют звери редко, это правда. Но то, что Мастера часто ведут себя с ними жёстко — не новость, Макс. Да и зверь же редкий, только сказал! Ты чего?

Я кивнул, но не ответил — внутри всё сжалось. Убить за что конкретно? Что же приказал Барут той кошке? В тайге я убивал зверей только если не было другого выхода. Здесь, похоже, всё проще — и от этого хуже. Питомцы были не просто зверями, они как напарники, и мысль о том, что их можно просто прикончить…

Что ж, похоже здесь настолько жестокий мир. В голове были обрывки воспоминаний, что твари и вправду очень агрессивные, особенно дикие. Обузданные Звероловами — всё же прирученные, оттого спокойные.

Если хочу выжить в этом мире, мне нужно разбираться в питомцах не хуже, чем в следах на снегу.

Едва показалась лавка алхимика, я понял, что сдох. Казалось, ещё пара метров и просто упаду, но добежал до крыльца. Это как с подтягиваниями — сделал норму, и всё равно нужно выжать ещё парочку, стиснув зубы.

Мы влетели внутрь, и я сразу сунул свёрток Ирме. Она схватила его, развернула, и её маленькие, хитрые глаза загорелись, как у кошки, увидевшей добычу. Она посмотрела на огнежар с такой жадностью, будто это был не цветок, а слиток золота. Её узловатые, как корни старого дерева, пальцы дрожали, когда она держала цветок.

— Молодец, Макс, — буркнула бабка, не глядя на меня.

Ирма передала свёрток Ганусу, который уже стоял у стола, где лежал хрипящий Барут с посиневшими губами. Его грудь всё ещё была в крови, зеленоватый налёт вокруг ран пузырился, как будто яд жил своей жизнью. Алхимик взял огнежар, его длинные пальцы двигались быстро, но аккуратно.

Он бросил на нас взгляд, полный раздражения, и рявкнул:

— Все вон отсюда! Секреты свои я вам раскрывать не собираюсь. Ждите снаружи!

Я пожал плечами и вышел вместе со Стёпкой и Ирмой. Толпы у лавки уже не наблюдалось, как и Виолы.

Устало сел на крыльцо хватая ртом прохладный воздух, всё-таки спринт для тела Макса вышел неслабый.

Раскол в небе висел, как тёмная рана, и я невольно взглянул на него.

— Подождём, — кивнула бабка и присела рядом.

Стёпка стоял перед нами, переминаясь с ноги на ногу, и собирался что-то сказать, но резко замер, когда из-за угла показался староста. Высокий, широкоплечий, с бородой, в которой мелькала седина, он шёл прямо к нам. Его приторные, но цепкие глаза впились в меня, и я почувствовал, как спина напряглась.

Ефим шел к нам от колодца. Шёл твёрдо, как человек, который знает, что сила за ним.

— Разве я не говорил, что тебе нельзя появляться в деревне, Максим? — его голос не предвещал ничего хорошего.

— Ну приплыли, — обречённо вздохнула Ирма.