Егерь. Системный зверолов

Глава 12

Нет!

Нельзя, чтобы она увидела кошку Барута. Если та выскочит, можно ожидать самого худшего!

— СТОЙ! — крикнул я, среагировав мгновенно, будто молния ударила. Холодный и шершавый серп в руке впился в ладонь.

Сразу рванул к мастерской. Ноги топтали траву, сердце колотилось, как молот по доске, а серп в руке качался.

Мысли неслись: что делать если она не послушает и потянет за засов? Что предпримет кошка Барута? Если выскочит, начнётся хаос, шипение, а то и хуже. Как угомонить её? Или, чёрт возьми, если она кинется на мать, придётся бить серпом по лапам. Главное — держать её подальше от Ольги, любой ценой.

И не остановилась несмотря на мой оклик! Прошла всего секунда, но засов уже скрипнул, когда я добежал до мастерской.

Дверь начала отворяться с протяжным стоном, как старый сундук.

Ольга обернулась на мой крик, её лицо исказилось удивлением. Брови взлетели, глаза расширились, а рука застыла на засове, будто время замедлилось.

Мои шаги гулко отдавались в ушах, трава пружинила под ногами, а рубаха задралась, цепляясь за ремень. Я вытянул руку с серпом, готовый перехватить Ольгу, если кошка рванёт наружу.

Но… ничего не произошло.

Дверь распахнулась, я молча отодвинул женщину в сторону и замер в ожидании, но внутри было пусто.

Ни шипения, ни когтей, ни горящих глаз.

Только пыльный воздух, пахнущий ржавым металлом и старым деревом, ударил в нос. Половицы скрипнули под ногами, когда я шагнул внутрь. Я замер, переводя дыхание — пульс всё ещё стучал в висках.

Кошки не было. Ни следа, ни звука.

Я моргнул, оглядывая мастерскую: верстак с разбросанными гвоздями, моток верёвки в углу, тёмное пятно на полу от старого масла — всё как и было. Но где, чёрт возьми, кошка Барута? Может, выскользнула, пока я был в лесу? А как? Засов был на месте, я же проверял!

Ольга положила руку мне на плечо, я повернулся. Её лицо чуть смягчилось, но в глазах плескалось недоумение. Она поправила выбившуюся прядь волос.

— Ты чего, дурной, что ли? — сказала она, её голос был усталым, но с лёгкой насмешкой, как будто женщина пыталась скрыть тревогу. — Кричишь, будто крыша загорелась.

Я стоял, не находя слов.

Горло пересохло, будто пылью забило. Как кошка исчезла? Куда? Чёрт, так хотел её приручить!

Мои пальцы сжали серп сильнее, плечи напряглись, как канаты, натянутые на кол. Но может оно и к лучшему, чёрт знает, что бы случилось, будь она сейчас внутри.

Я осмотрел каждый угол. Полки с инструментами, куча тряпок, ржавый молоток без ручки — ничего.

— А что ты тут хотела? — спросил, стараясь держать голос ровным, хотя мысли путались. Я повернулся к женщине.

— Да ерунда, — ответила она, пожав плечами. Её взгляд скользнул по верстаку, потом на дверь. — Не поняла, почему мастерская на засов закрыта. Непривычно как-то. Ты что ли начал что-то делать?

Я выдохнул, стараясь не выдать облегчения. Пульс замедлился, но в груди всё ещё ворочалось напряжение.

Надо было объяснить, не вызывая подозрений. Я повернул серп в руке, его лезвие тускло блеснуло, и шагнул к верстаку, будто невзначай.

— Закрыл, потому что нас год назад обокрали, помнишь? — сказал, проводя пальцем по лезвию, ощущая его неровности. — Оставим открытым — всё растащат. А я тут иногда работаю, вот, серп точил, обещал же, что потихоньку начну работать.

Я показал ей инструмент, поворачивая его так, чтобы свет отразился на металле. Ольга смотрела на меня, её брови смягчились, а губы дрогнули в лёгкой улыбке. Она шагнула ближе, её рука потянулась к моей голове, и пальцы взъерошили волосы. Жест был быстрым, но тёплым.

— Молодец, сынок, — сказала женщина тихо и мягко. — Уже за дело берёшься. Мне приятно.

Я кивнул, тепло её слов осело в груди, словно глоток отвара Ирмы.

— Ага, слушай, а иди в дом, займись ужином? Я наловил окуней, в ведре у дома. Сейчас закончу тут и приду.

Её глаза расширились, она посмотрела на меня с удивлением, но тут же улыбнулась шире, её лицо осветилось, несмотря на усталость. Она поправила передник, её движения стали чуть живее, как будто моя забота добавила ей сил.

— Окуней? — переспросила, голос дрогнул, но она сдержалась, кашлянув. — Хорошо, сынок, спасибо. Это… очень кстати.

Я кивнул, но тут же вспомнил про ловушку со зверем у дома. Чёрт! Ольга же сейчас пойдёт туда и наткнётся… На горностая! Когда она открывала дверь мастерской перепугался так, что всё из головы вылетело.

Я постарался не выдать спешки.

— Ой, подожди тут секунду, — сказал, поднимая руку с серпом. — Есть вопрос, сейчас вернусь.

Ольга нахмурилась, её пальцы замерли на переднике.

— Куда это ты? — спросила она, но я уже рванул к дому, не отвечая. Добежал до кучи досок, где спрятал ловушку.

Горностай сидел тихо, его алые глаза следили за мной, будто изучая. Шерсть слабо мерцала, как звёзды в мутном небе, а хвост лежал неподвижно, не хлеща по прутьям. Он выглядел спокойным, почти любопытным, уши слегка подрагивали, ловя звуки. Я задержал взгляд — удивительное создание, в нём чувствовался живой ум. Странное ощущение, которое будто транслировали татуировки.

Я схватил ловушку, стараясь не трясти её, чтобы не спугнуть зверька. Прутья царапнули ладони, вес был лёгким, но неудобным, заставляя напрячь плечи. Ведро с рыбой подхватил другой рукой, его ручка звякнула, когда окуни плеснулись.

Обогнув дом, выбрал угол, где тень от крыши падала на землю, скрывая всё в полумраке. Там, у стены, где трава была выше, а старый бочонок гнил в углу, я поставил ловушку. Она почти слилась с землёй, укрытая тенью и травой. Горностай не шевельнулся, только его глаза блеснули, когда я поправил прутья.

— Веди себя хорошо, — сказал спокойно, и зверёк замер, чуть склонив голову.

Вернувшись к Ольге, протянул ей ведро с рыбой, стараясь выглядеть естественно. Её брови взлетели, она посмотрела на ведро, потом на меня, и её губы дрогнули в лёгкой улыбке.

— Да я и сама могла бы взять, — сказала она, принимая ведро. Её пальцы коснулись ручки. — Что, хотел лично передать, да?

Я почесал затылок. Ну ладно, наверное, что-то подобное бы и ляпнул. Поэтому пожал плечами, скрывая неловкость.

— Ага, вроде того, — буркнул в ответ. Ольга улыбнулась шире, её глаза потеплели.

— Ценю твою заботу, сынок, — сказала она тихо и чмокнула в щёку, её голос был тёплым, но сдержанным. — Пойду пожарю рыбу, заканчивай дела, позову на ужин.

Она повернулась и пошла к дому, ведро слегка покачивалось в её руке. Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью, и выдохнул. Пульс замедлился, но в груди всё ещё ворочалось напряжение, постепенно сходящее на нет.

Тут же рванул за угол дома, подхватил ловушку с горностаем и побежал к мастерской. Зверь снова зашевелился, его когти слабо царапнули прутья, но он не шипел, а только смотрел. Шерсть искрила, отбрасывая крошечные блики на прутья, а уши подрагивали, будто он прислушивался к моим шагам. Я улыбнулся — этот малец был отличной добычей!

В мастерской поставил ловушку на пол у верстака и начал искать клетку. В углу нашёл нужную, с чуть погнутыми прутьями, но вполне подходящую.

Прутья были холодными, покрытыми коркой грязи и лёгким налётом ржавчины, а дверца болталась, но держалась. Вытащил её и принялся чистить. Смахнул пыль тряпкой, пахнущей маслом и плесенью, а потом взял щётку с жёсткой щетиной с полки. Щётка царапала металл, счищая ржавчину, которая осыпалась, как сухая земля. Я работал быстро, но тщательно, проверяя каждый прут, чтобы горностай не вырвался.

Зверь наблюдал. Его глаза следили за каждым движением с любопытством, а уши дёргались от звуков. Он не шипел, а сидел, свернувшись в комок, его мерцающий хвост чуть покачивался, как маятник. Бока вздымались медленнее, будто он успокоился, но был настороже.

— Ну что, малец, — сказал я, опускаясь на корточки перед ловушкой.— Пора в новый дом. Веди себя прилично.

Горностай фыркнул.

Медленно открыл дверцу ловушки, держа клетку наготове. Пальцы слегка дрожали от напряжения, но я двигался плавно, чтобы не спугнуть. Зверь насторожился, уши встали торчком, глаза блеснули. Он шагнул вперёд, лапки едва касались прутьев, а потом рванул в клетку, будто решив, что это лучше тесной ловушки. Я быстро захлопнул дверцу.

Он закрутился, обнюхивая прутья, когти слабо царапнули металл, но вырваться не пытался. Хвост мелькнул, оставляя шлейф искр, а потом зверёк свернулся в углу, глядя на меня. Его глаза, алые и глубокие, будто спрашивали: «И что дальше?» Я выдохнул.

— Так держать, — пробормотал, отодвигая клетку в угол мастерской, где тени от полок скрывали её. Держать зверя в клетке так нельзя, это временно. Ему нужна еда, уход, приручение. Вернусь, когда Ольга уснёт, тогда разберусь. Татуировки на запястьях слабо пульсировали, напоминая о «Зверином кодексе».

Я выпрямился, забрал ловушку и вышел на улицу.

Ольга как раз появилась из-за угла дома — её лицо было хмурым, брови сдвинуты, губы поджаты, будто она скрывала недовольство. Передник был в муке, волосы растрепались, выбившись из пучка.

— Макс, к тебе Виола пришла, — сказала она с тенью раздражения.

Девчонка показалась за спиной женщины почти сразу. Кхм, успела переодеться и сразу пошла сюда? Ну хоть волка не видать.

Её тёмно-синяя юбка колыхалась при каждом шаге. Сапожки тихо хрустели по тропинке, а на лице легко читалось уже привычное надменное выражение. Глаза скользнули по мастерской, остановившись на мне. Губы изогнулись в привычной высокомерной усмешке, но в её походке было что-то нарочито лёгкое.

Я невольно усмехнулся и спокойно, без суеты, закрыл дверь мастерской на засов. Мелькнула мысль, что очень уж я ей нужен, раз так быстро объявилась за долгом.

— Всё в порядке, — кивнул Ольге.

Она посмотрела на меня, потом на Виолу, её брови чуть сдвинулись, но женщина лишь кивнула.

— Не задерживайся, Макс, — бросила она, поворачиваясь к дому. — Рыба уже на сковороде будет.

Дверь скрипнула, закрываясь за ней, и её шаги затихли, смешавшись со стрекотом сверчков. Я повернулся к Виоле и кивнул в сторону сарая.

— Пойдём туда, — махнул ей рукой, шагая вперёд. Девчонка фыркнула, но последовала за мной, её сапожки топтали траву с демонстративной ленцой, как будто она делала мне одолжение.

Мы остановились у сарая, девушка скрестила руки, её подбородок вздёрнулся, а глаза прищурились, будто она смотрела на что-то мелкое и несущественное. Я опёрся на серп, его рукоять впилась в ладонь, и ждал, пока она заговорит.

— Барут очнулся, — сказала она с едким оттенком. — Жив-здоров, если тебе интересно. Старуха Ирма, конечно, не удержалась, растрепала, что ты помог и убедил её отдать огнежар.

Я кивнул:

— Хорошо, что выжил, — сказал, глядя ей в глаза. — А то у тебя бы точно проблемы были. Его родители ведь в совете старейшин, верно?

Виола напряглась, её пальцы дрогнули, но тут же рассмеялась — громко, чуть надрывно, как будто хотела задушить тишину. Её глаза сверкнули, но улыбка вышла натянутой.

— Проблемы? У меня? — она вскинула бровь, отбрасывая косу за плечо. — Ха! Барут сам полез, получил, что заслужил. Никто мне ничего не сделает.

Я заметил, как её ногти впились в ремешок, оставляя белые следы на коже.

Врёт. Переживает, и на самом деле рада, что парень выжил. Но указывать на свои предположения не стал — лишь пожал плечами.

— Я устал, Виола, и ужин скоро. Говори быстрее, что тебе нужно?

Она вдруг шагнула ближе и, не говоря ни слова, опустилась на траву, вытянув ноги с вальяжной небрежностью. Девушка посмотрела на меня снизу вверх, её губы изогнулись в насмешливой улыбке, а глаза блестели с вызовом.

— Ты же теперь мой должник, Макс, — сказала она, её голос стал слаще, с ядовитым привкусом. — И ты сделаешь, что я хочу.