Егерь. Системный зверолов

Глава 3

Ольга подлетела ко мне, как ястреб, глаза её полыхали гневом, а подол платья мотался из стороны в сторону.

Я сидел на лавке у колодца, чувствовал, как деревянная скамья впивается в тощие бёдра, и смотрел на неё, пытаясь сдержать улыбку. Всё понимаю, мать гневается, два года вытаскивала сына с того света, видя, как он угасает. И теперь он, когда едва начал ходить, уже не в кровати, а шатается по двору. Вот только всё никак не мог принять, что эта женщина сейчас будет пытаться меня отчитывать. Меня, мужика за пятьдесят.

Нужно держаться, если улыбнусь — быть беде.

Впрочем, если так и дальше пойдёт, она меня в комнате навсегда запрёт, а это с моими планами не билось. Я привык к свободе. А тут теперь должен лежать и ждать, пока мне очередной горький отвар в глотку зальют? Нет уж, я не для того десятки лет в тайге пробыл, чтобы теперь под одеялом киснуть. С этим точно нужно что-то решать, уж заниматься тренировками и делать что-то по хозяйству она мне не запретит.

— Макс! — выкрикнула мама, остановившись в двух шагах, и голос её дрожал от злости, смешанной со страхом. — Ты что удумал? Едва на ногах стоишь! Хочешь опять слечь, чтобы я тебя потом по кусочкам собирала?

Я почувствовал, как в груди закипает протест. Смотрит на меня, как на немощного, готового разбиться от малейшего толчка. Она сразу переключилась на Стёпу, который стоял рядом, втянув голову в плечи, будто ждал, что его сейчас пришибут.

— А ты, Стёпка, чего натворил? — сказала она холодно, уперев руки в бока. — Вывел его, а если б он упал? Если б хворь вернулась? Ты хоть головой думаешь, или у тебя там солома?

Стёпа замялся, почесал затылок, и я уловил его взгляд.

— Говорил же, убьёт, — шепнул он мне, отступая назад, и я невольно усмехнулся.

— Ну живой же, — бросил я и продолжил:

— Не надо, — старался чтобы голос звучал твёрдо, хоть и в горле почему-то пересохло. — Я в порядке. Видишь, стою, хожу. Не разваливаюсь. А на ноги я сам встал, Стёпка ни при чём.

Выпрямился, опираясь на лавку, и почувствовал, как мышцы почти не ноют от напряжения.

Мама замерла, глядя на меня, и я уже ждал новой порции криков, но вместо этого её лицо смягчилось. Она шагнула ближе, и вдруг её руки обхватили меня, притянув к себе. Я почувствовал тепло ладоней. Она дрожала, вцепившись в мою рубаху, и на миг мне показалось, что сейчас она разрыдается. Я напрягся — слёзы я всегда переносил хуже, чем бурю. Но вместо этого она отстранилась, и я увидел улыбку.

— Я же переживаю, Макс, — сказала она тихо, и в голосе её было больше облегчения, чем упрёка. — Ладно, если тебе и вправду лучше…

Хотел ответить, но она уже повернулась к Стёпе, и тон её снова стал нейтральным.

— А ты, Стёпка, домой иди, — сказала она. — Скоро Ирма придёт, отвар принесёт, не до тебя. Поправится Макс, тогда и наведывайся в гости.

Так-с, а вот это не по плану. Я ещё не всё хозяйство осмотрел, не разобрался, что тут к чему. Конечно, справлюсь и сам, но информацию-то откуда брать? Не с мамой же о лесе разговаривать? Вот уж точно тогда огребу.

— Да подожди, — сказал я. — Стёпа мне помогает. Хочется хозяйство глянуть, понять, что чинить надо. Потом домой пойдёт.

Она посмотрела на меня, и в её глазах мелькнуло удивление. Понятное дело, так уж вышло, что Макс не особо работал по хозяйству, всегда неохотно и из-под палки, пока отец был жив. Рыбачил, да болтался с друзьями по деревне. С бывшими друзьями.

Мама захлопала глазами:

— Так я Стёпу и не выгоняю! — она повернулась к парню. — Отец твой ждёт, я только что с ним говорила. Срочная работа для тебя появилась, так что не задерживайся.

— Чего за работа? — Стёпа нахмурился, явно не ожидая такого поворота.

— Откуда мне знать, — отрезала она. — Пойдём, говорю, не зли отца! Прослежу чтоб ты в сторону дома пошёл, а то знаю уж тебя!

Стёпа горестно вздохнул, подмигнул мне и не стал спорить. Хлопнул меня по плечу и сказал:

— Я загляну ещё, — сказал он тихо. Наверняка хотел слинять на речку, как любил делать, только не вышло.

Кивнул, глядя, как они уходят, шаги глухо застучали по утоптанной земле. Пыль вилась вокруг их ног, а я остался сидеть.

Взгляд невольно упал на колодец передо мной. Он стоял крепко, сложенный из серого камня, с деревянной крышкой, чуть потемневшей от времени, но без трещин. Веревка была новой, аккуратно смотанной, а ведро — хоть и старое, с потемневшими боками и без дыр. Видно, мама следила за ним, не хуже, чем за мной.

Оно и понятно: вода — это жизнь. Для отваров, для готовки, для всего. Без чистой воды в этом хозяйстве и дня не протянешь. Колодец — это, пожалуй, единственное, что тут в порядке.

Перевёл взгляд на речку, что текла вдоль огорода. Захудалая, мутная, с илистыми берегами, и вода едва шевелится, будто застоявшаяся лужа. По краям росли чахлые камыши, тонкие и пожухлые, будто их высосала засуха.

На поверхности плавали пятна зеленоватой тины, от которых тянуло болотным запахом — сыростью, гнилью и чем-то похожим на прокисшее молоко.

Я прищурился, пытаясь разглядеть, есть ли в этой воде хоть что-то живое, но кроме мутных разводов и редких пузырей, ничего не заметил. Пить из такой речки — верный способ слечь с животом на неделю. Даже для стирки она не годилась: глина и тина забивали бы ткань, а запах сырости въедался бы в одежду намертво. Даже поливать огород такой застойной водой нежелательно, грибки и бактерии никто не отменял. Что уж про остальное думать.

Тьфу, одна морока. Но поймал себя на мысли, что это мне по душе, чёрт побери! Ловить зверя, приводить в порядок речку, чинить хозяйство — да это же, по сути, моя таёжная жизнь. Бо́льшая часть работы, о которой многие и не подозревают. У себя, там, я давно всё наладил, а здесь — новый вызов, от которого кровь закипает. Азарт пробрал до костей, нога так и задёргалась в нетерпении. Любил я в порядок всё приводить, да следить чтоб по уму было — профессия такая.

— Макс, в дом иди, — голос мамы вырвал меня из мыслей. Она стояла у крыльца, уперев руки в бока, и смотрела так, будто я уже одной ногой в могиле. — Бабушка придёт скоро.

Я выдохнул, понимая, что легко не отделаюсь. Придётся говорить начистоту. Обижать её не хочется, и так вижу, почему она такая. Но дай сейчас слабину — буду жалеть ещё долго. Это тело надо закалять, ломать его, пока не окрепнет. Даже работа по хозяйству даст больше, чем горькое пойло бабки Ирмы.

— Не сейчас, — начал я твёрдо, глядя ей в глаза. — Вообще-то всё в порядке, не видишь? Не собираюсь киснуть дома. Неужели не хочешь, чтобы я делом занялся? Двигаться мне только на руку, а не лежать, как бревно.

Она молчала, глядя куда-то в сторону речки, где камыши качались от лёгкого ветра. Видел, как она борется с собой — хочет запереть меня в четырёх стенах, но понимает, что мои слова бьют в точку. Наконец, она медленно кивнула.

— Ладно, — буркнула она, притворно хмурясь, но в голосе проскользнуло облегчение, будто мои слова её слегка обрадовали. — Только не переусердствуй. И в дом всё равно обедать загоню! И от отвара не отделаешься, понял?

Я скривился для вида, пойло-то и вправду мерзкое. Мама вдруг рассмеялась — звонко и задорно, будто помолодела.

— А почему ты с работы так быстро вернулась? Ты до полей даже не добралась, да?

Она на миг застыла, потом небрежно махнула рукой:

— Неважно, — ответила, развернулась и пошла в дом.

Я пожал плечами и остался на месте, чувствуя, как ноги слегка ноют от короткой прогулки. Но сидеть сложа руки — не вариант, и даже хозяйство сейчас не самое важное.

Нужно поймать питомца.

Я не забыл о «Зверином Кодексе», но и сломя голову лететь в лапы какого-нибудь зверя-убийцы не собирался. Аккуратный подход нужен. А поэтому, для начала нужно оглядеться.

Зачем-то подхватил кривую палку, что валялась у лавки и медленно пошёл за мастерскую.

Тут я наткнулся на странное здание — длинное, низкое, сложенное из потемневших брёвен, с добротной крышей. Стены были крепкими, но местами потрескались, и оттуда тянуло сыростью и резким, звериным запахом, будто там когда-то держали скотину.

Я толкнул дверь, и та заскрипела, как ржавая пила. Внутри пыльно, свет еле пробивался через мутное оконце, заросшее паутиной. Пол был усыпан соломой, смешанной с землёй, пахло старым жиром, металлом и чем-то едким, будто кто-то сжёг тут пучок самых разных трав.

На полу валялось несколько клеток — чуть ржавые, разных размеров, но некоторые вполне пригодные для использования, если постараться. В углу громоздилась куча странных приблуд: деревянные рамы с натянутыми верёвками, похожими на сети, но слишком тонкими для рыбы; металлические кольца, вделанные в стены, с обрывками цепей, покрытых ржавчиной; жёлоба, вырезанные из дерева…

Я провёл пальцем по одному из них — шершавому, с въевшимся запахом жира. Для чего это? Чёрт его знает. Ведь умею разбираться в таких штуках, но эти ставили в тупик. Память пацана молчала, как партизан — ничего толкового не подсказывала.

Заметил в углу кучу кожаных ремней, рядом валялись деревянные колышки, выточенные так, будто их вбивали в землю, и пара металлических пластин с отверстиями, похожими на крепления. Всё это выглядело так, будто тут когда-то кипела работа. Неужели для работы приручителя?

Я вышел из здания, чувствуя, как пот стекает по спине. Жара стояла невероятная.

Сел на прохудившийся пень у стены и вытер лоб рукавом. Взгляд сам упал на мои руки, где горели красные татуировки.

Звериный кодекс, значит? Ну, если этот мир хочет, чтобы я ловил питомцев, я не против. Но для начала — неплохо бы смастерить удочку. Одно ясно — денег у меня нет, так что в местной лавке её не купишь. Просить у Ольги денег? Нет, не мой путь!

Но физические нагрузки и труд мне всегда были по душе, да и удочка мне нужна, поможет закрыть сразу два вопроса.

Во-первых, наловлю рыбы на ужин. Мелочь, а приятно.

Во-вторых, в голове уже зреет неплохая задумка, как заполучить своего первого зверя.

Я ухмыльнулся, довольный своим планом, и бросил взгляд за овраг, где раскинулась деревня. С края нашего хозяйства, что стояло на отшибе, чуть выше на склоне, она открывалась сбоку, как на картине. Дома, будто рассыпанные кубики, жались друг к другу в низине, а дымки из труб лениво тянулись к небу.

Отсюда деревня открывалась как на ладони.

Дома, сложенные из брёвен и камня, тянулись вдоль кривых улиц. Над крышами поднимался дым сразу из трёх кузниц.

Я уловил ржание лошадей, резкие крики возниц, доносившиеся с дальнего конца деревни, где телеги скрипели под грузом мешков. Запах угольного дыма мешался с ароматом свежескошенной травы, сыростью от речки и лёгким привкусом травяных отваров, что витал в воздухе. Над деревней нависали пологие холмы, поросшие удивительными деревьями, чьи кроны казались невероятно огромными и качались на ветру.

В небе, очень далеко отсюда, где облака рвались клочьями, зияла тёмная трещина Раскола. Она висела там, как шрам, и от неё веяло чем-то… Ужасным.

Память пацана оказалась не у дел — он слишком долго болел.

Деревня изменилась.

Два года назад она была меньше, тише, а теперь — разрослась. Улицы кишели жизнью: мастерские, лавки с вывесками, где торговали травами, снадобьями, реагентами. Я заметил вывеску с вырезанным листом — травяная лавка, где, видать, Ирма собранные травы и продавала торговцам.

Магазин ремёсел, алхимическая лавка, чуть дальше какой-то трактир — я видел здания издалека, но Макс знал, что это такое.

Деревня жила, и это было видно даже отсюда. Я невольно усмехнулся: похоже деньги водятся, раз они так разрослись. А староста Ефим всё прибедняется, что дела у деревни не очень, хотя кварталы давно поделены на «богатый» и «обычный». Никто не говорил «бедный», но этого и не требовалось — все и так всё понимали. Ох уж мутит что-то этот старикан.

Наше поселение находилось якобы в безопасной зоне, и звери из лесов не нападали. Вообще, леса делились на несколько зон. Безопасная, средней опасности и «ни ногой туда, если жить хочешь» — глубинная территория, ближе к Расколу, где твари самые опасные, а награда за травы или зверя — самая впечатляющая.

Многое вызывало у меня сомнения, но так тут сложилось.

Я задумался, вертя в руках палку. Хватит сидеть, нужно приводить себя в форму.

За удочку позже возьмусь.

Оглядел двор, прикидывая, с чего начать. Для тренировки нужно что-то простое, что не уложит меня обратно в кровать. Взгляд упал на колодец — крепкий, с новой верёвкой и тяжёлым ведром. Вот оно. Поднимать воду — отличный способ разогнать кровь и заставить мышцы вспомнить, что они не для лежания созданы.

Шагнул к колодцу, деревянная крышка скрипнула под пальцами. Веревка была грубой, слегка влажной от утренней росы, и пахла землёй. Я ухватился за рукоять, провернул её, и ведро с лёгким плеском ушло вниз. Напряжение в плечах отозвалось тупой болью, но я только усмехнулся про себя. Боль — это хорошо, это значит, тело живое.

Ведро ударилось о воду, и я начал крутить рукоять, медленно, но ровно. Первые обороты дались тяжело — руки дрожали, пальцы скользили, а спина ныла, будто кто-то в неё гвозди вбивал. Главное — не торопиться, дать телу привыкнуть. Каждый оборот рукояти был как шаг вперёд — ведро поднималось, вода плескалась внутри, и я чувствовал, как кровь быстрее бежит по венам. Сердце стучало ровно, дыхание под контролем.

Ноги, на удивление, справлялись с нагрузкой. Всего-то и нужно было — расходиться. Словно каждую минуту тело восстанавливало свою первичную форму.

Когда ведро показалось над краем колодца, я остановился, вытер пот со лба, затем опустил ведро обратно и начал заново. Раз за разом, не торопясь, но и не жалея себя. Плечи горели, но я только стиснул зубы. Конечно, хотелось бы заниматься по-другому, но и этого для первого дня достаточно. Нужно экономить силы, впереди ещё целый день. Что-то подсказывало, что быстро сделать удочку не выйдет.

Я успел поднять ведро раз пятнадцать, когда услышал голос с крыльца:

— Макс, в дом иди! Бабушка пришла!

Я выдохнул, чувствуя, как пот жжёт глаза, и аккуратно поставил ведро на край колодца. Мышцы гудели, но это была хорошая усталость, та, которая появляется, когда ты сделал больше, чем мог. Я всегда любил это чувство — когда тело протестует, но ты заставляешь его слушаться.

Да, это и тренировкой-то тяжело назвать, но завтра можно будет попробовать комплексную физкультуру.

Не смог сдержаться и облил торс ледяной водой из ведра. Сердце на миг замерло, дыхание спёрло, а уже через секунду по телу пошло приятное тепло.

— Бр-р-р-р!

Ах, замечательное ощущение!

Я вытер руки о рубаху, одел её и пошёл к дому.

Ирма сидела за столом, сгорбленная, как старая сосна, и что-то тихо рассказывала Ольге, размахивая руками. Мама стояла у очага, помешивая что-то в чугунном котелке, и кивала.

Едва я вошёл, Ирма тут же повернулась ко мне, её маленькие глаза блеснули, как у вороны, заметившей блестяшку.

— А, вот и наш боец! — сказала она скрипуче, хватая со стола отвар. — На, пей, пока тёплое.

Она сунула мне глиняную кружку, и я невольно отступил на полшага. Запах… как болото после дождя — сырость, земля и что-то горькое. Я посмотрел внутрь. На дне, среди мутной зеленоватой жижи, плавали мелкие ягоды — тёмно-красные, почти чёрные, с крохотными белыми пятнышками. Я знал эти ягоды. В тайге их звали волчьими — красивыми, но опасными. Один такой куст мог отправить на тот свет целую семью, если обожраться. Я поднял взгляд на Ирму, стараясь держать лицо спокойным.

— Что за ягода? — спросил, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно.

Бабка пожала плечами.

— Волчья, что ж ещё, — ответила она небрежно, поправляя платок на голове. — Пей, не тяни.

Я замер, мои пальцы сжали кружку чуть сильнее. Волчья ягода? В отваре, который мне пить?

— Не буду, — сказал твёрдо, глядя ей в глаза. — Эта ягода опасна для здоровья.

Ирма прищурилась, потом шагнула ближе и заглянула в кружку, будто впервые её видела. Её брови поползли вверх, но уголки губ дёрнулись в усмешке. Она забрала кружку, покрутила её в руках, будто разглядывая, а потом протянула обратно.

— Никто до сих пор не жаловался, — сказала она с лёгкой насмешкой.

— Потому что они, наверное, уже совсем не живые? — спросил я с улыбкой.

Ирма замерла, а потом расхохоталась — хрипло, но искренне, так что её платок чуть не сполз с головы.

— Ольга, ты посмотри, какой юнец дерзкий стал! — сказала она весело, ткнув в меня пальцем. — Явно на поправку идёт!

Но тут же её лицо посуровело, и она снова сунула мне кружку, почти вдавив её в руки.

— Пей, не заразно это, полезная ягода, — сказала она твёрдо, и в её голосе не было ни капли шутки.

Я посмотрел на Ольгу, которая наблюдала за нами, стоя у очага. Её лицо было напряжённым, но она молчала, доверяя Ирме. Этот мир другой, и я заставил себя вспомнить — здесь всё иначе. Звери с магией, татуировки на коже, — может, и ягоды тут работают не так, как думаю? Уж своей собственной бабушке-то можно довериться? Посмотрел на Ирму и подумал, что старуха явно не дура.

Поэтому поднёс кружку к губам, сделал глоток и прислушался к ощущениям. И вкус оказался… неожиданным. Не горьким, как раньше, а мягким, чуть кисловатым, с лёгкой сладостью, как будто ягоды смешали с мёдом и травяным настоем. Послевкусие оставалось терпким, но приятным, как чай, заваренный на свежих листьях. Я отпил ещё, чувствуя, как тепло разливается по груди, а слабость сходит на нет. Может, и правда полезная штука. Научиться бы такому!

— Ну, живой? — хмыкнула Ирма, скрестив руки.

— Пока дышу, спасибо, — ответил я, ставя кружку на стол.

Ольга тем временем сняла котелок с очага и начала разливать суп по глиняным мискам. Она зачерпывала суп деревянной ложкой, и пар поднимался густыми клубами, наполняя избу запахом варёной картошки, трав и чего-то мясного — негустого, но сытного. Миски были простые, с трещинами по краям, но чистые, а ложки — деревянные, с гладкими ручками.

Суп оказался жидковатым, с кусочками картошки, моркови и мелкими волокнами мяса — судя по запаху, кролик или что-то похожее. Вкус был простым, с лёгкой горчинкой от трав, которые мама добавляла для аромата. Я ел медленно.

Ирма, прищурившись, смотрела на меня, будто пыталась разглядеть что-то под кожей.

— Когда уже питомца поймаешь, юнец? — спросила она вдруг, постукивая пальцами по столу. — Всё по двору шатаешься без дела.

Пришлось отложить ложку. Пожалуй, вот кто совсем не прочь, чтобы я начал свой путь Зверолова. И если хочу встать на ноги, вырвать нас из нищеты, помимо того, что мне нужен зверь — нужна и поддержка. Например, с Ольгой, которая против.

— Скоро, — ответил я, глядя в глаза Ирме. — Сначала надо силы набраться.

Мама качнула головой, её лицо потемнело.

— Нет, ни в коем случае, — сказала она холодно, ставя свою миску на стол с лёгким стуком. — Хватит с меня одного Зверолова в семье. Ты знаешь, что стало с…

БАБАХ!

Дверь с треском распахнулась, и в избу влетел Стёпа, задыхаясь, с красным лицом и глазами, полными паники.

— Ирма! — выдохнул он, хватаясь за дверной косяк. — Алхимик там рвёт и мечет, тебя сказал привести быстро! Дуэль! Кошка разорвала грудь своего Мастера!

Ирма, сидевшая за столом, замерла, её маленькие глаза вспыхнули. Она подскочила слишком резво, так что моя кружка с остатками отвара перевернулась, наполняя избу запахом трав.