Другой мир

Глава 18

Остаток дня прошел в приеме таблеток и бестолковом шатании по коридорам. Книжки и телевизор в сумасшедшем доме были запрещены. Первое время это Семена смущало, но потом, после длительных и неспешных размышлений молодой человек понял, что давать психам читать книжки или смотреть телевизор — то же, что подливать масла в огонь.

Это он вывел из собственного опыта. Поначалу каждый похожий звук или шорох будили в нем воспоминания о сказочной стране. Иногда он заглядывался на какую-нибудь медсестру, потому что её интонации или краешек улыбки напоминали Анастаску. Иногда ее лицо виделось ему в облаках, а иногда из открытого окна доносился запах, похожий на аромат ее кожи… Сказочный мир напоминал о себе всюду…

Но прошли недели, и Сеня с тоской и сожалением начал замечать, что воспоминания меркнут, а образы тускнеют. Казалось, надо бы обрадоваться, он выздоравливает! Но вместо этого пациент 414 расстроился. Образы меркли, а им на смену приходили непонятные навязчивые голоса, глухое гудение в голове и потеря ориентации. Самое странное, что все это 414-ый понимал…

Медленно он начал осознавать, что сходит с ума!

После очередного безрезультатного допроса врача о «том мире» Сеня в изнеможении лежал на постели. За окном кружились снежинки, и он слушал, как они медленно ложатся на белую гладь наста. В противоположном конце коридора в угловой палате сонно засопел теперь уже его товарищ — профессор математики Федин. Медсестра на посту звякнула ложкой о край стакана, заполненного сладким чаем с лимоном.

Все это пациент 414 отчетливо слышал и знал. Он даже мог назвать точное число мышей, что бегали по подвалам сумасшедшего дома, и скольких съел на обед местный кот Васька.

Окружающая действительность отражалась в его сознании в мельчайших деталях, и пациент 414 теперь удивлялся, как мог не замечать этого раньше.

Поджав под себя ноги, он сел и, раскачиваясь из стороны в сторону, начал беспрерывно твердил свое имя. Это помогало и… отделяло… от того, что происходило в его мозгу.

Целый мир, заключенный в его голове, затягивал и уводил от собственного «я». И только когда он произносил из раза в раз «Семен», действительность позволяла на миг вернуться к своей личности. Он был всем, но не мог оставаться собой…

А воспоминания о сказочной стране стали мукой, миражом сознания, началом болезни… Он отчетливо понимал, что болен, но ничего не мог с этим поделать. И чем больше проходило времени, тем больше изменений претерпевало сознание.

Как-то вечером он уединился с профессором в закутке для сушки белья. Находить места там, где никого нет, и их вряд ли кто найдет, с его восприятием реальности теперь оказалось сущим пустяком.

— Профессор, — прошептал он тревожно. — Это становится невыносимо… Я сам понимаю, что схожу с ума!

Небольшой худощавый мужчина преклонного возраста поднял на него печальный и внимательный взгляд.

— Друг мой, — проговорил он, — в этом мире границы нормальности устанавливает большинство, и мы не вписались в их рамки. Но говорит ли это о том, что мы больны? Вовсе нет… Мы просто другие…

— Мне страшно, профессор! — пробормотал пациент 414. — Раньше я знал все о том, что происходит в моем отделении, потом на этаже, а теперь… в целой больнице!

— Ты говорил об этом с Лябахом? — поинтересовался худощавый мужчина.

Пациент 414 отрицательно покачал головой.

— Я ему не доверяю… — ответил он.

Профессор довольно улыбнулся и страстно зашептал:

— Это твой дар! Только твой! Не открывай его варварам! Иначе они упекут тебя до конца дней в этой лечебнице! Не делай моих ошибок!

Пациент 414 вздрогнул.

— Так вы… тоже…

Пожилой мужчина восторженно сверкнул глазами.

— Подобное было и со мной, но как только я сообщил о новых возможностях Лябаху — это в одночасье оборвалось… Пришла полная потеря памяти и паралич… Несколько месяцев я не мог пошевелить и пальцем…

— Я чувствую себя почти богом! — отозвался 414-ый и опасливо потупился. — Богом, который забыл свое истинное лицо!

— Притворись, что ты — как все… — хмуро отозвался профессор. — И у тебя появится шанс…

— Это становится все труднее и труднее. Восприятие растет. В моей голове одновременно живут сотни людей: врачей, медсестер, больных… Иногда я почти теряю контроль… и теряю себя в этом потоке реальности…

— А голоса? — отозвался профессор.

— Сейчас молчат, — отозвался пациент. — Чаще всего они звучат утром, когда подъем, потом…

— …После обеда, и третий раз — перед сном, — продолжил профессор. — И ты знаешь, что это частоты в четыреста пятьдесят или четыреста тридцать мегагерц и слова назойливо повторяются. Иногда это не слова, а импульсы разной интенсивности и продолжительности…

Пациент 414 схватился за голову.

— Опять начинается! — застонал он.

Профессор заботливо положил руку на подрагивающие плечи товарища.

— К сожалению, я не знаю, как тебе помочь, — проговорил он печально. — Они меня тоже терзали… До того паралича… Я сказал врачу… Теперь я их не слышу… Но и не живу. Каждое движение дается невыносимым трудом. А иногда я со страхом понимаю, что не в силах управлять своим телом… Лучше научись их не слышать, чем жить так…

После этого разговора 414-ый попытался начать тренировки. Со скрежетом зубов и слезами на глазах он старался сконцентрироваться на каждом звуке, понять его природу, а потом заставить сознание не воспринимать подобное колебание. Но в очередной раз он наталкивался на такую могучую силу, что не смел ей противостоять.

Пот и слезы текли по лицу, из носа шла кровь, а голоса продолжали звучать.

— Я сумасшедший… сумасшедший… и с этим надо смериться… — пробормотал 414 и без сознания упал на пол.

— Он нас слышит? — послышался обеспокоенный голос.

— В его состоянии это было бы чудом, — отозвался второй. — Девяносто процентов мозга мертво. Потребления кислорода хватает только на то, что бы предохранить его от гниения.

— Многочисленные рубцы на легких, изменение плотности тканей… — сказал третий, женский, голос. — Эксперимент необходимо прекратить. Его психике уже ничего не поможет.

— Но, Ита! Уже ничего и не помешает! — недовольно отозвался второй, в котором Семен угадал голос Лябаха.

— Вы заходите слишком далеко! — воскликнул другой мужчина. — Этому нет оправдания! Скоро из сумасшедшего он превратится в растение!

— Не забывайте, что и Вы, Роман, принимали участие в этом эксперименте! — грозно ответил Лябах. — И не смейте мне указывать! Здесь я решаю, что, когда начинать и когда заканчивать! Ему мы уже не повредим, а, следовательно, станем продолжать! Он интересен, и я не намерен упускать этот шанс!

— Вся проблема в греющем излучении… — вставила Ита, как только Лябах закончил свою гневную речь. — Он выдержал столько, сколько никто не выдерживал. Но резерв исчерпан. Мы должны найти другой подход.

— Ик тому же он молчит как рыба! — добавил Роман. — Как будто с ним ничего не происходит!

— А это моя забота, почему он молчит! — рыкнул Лябах — Главное, что мы видим эффект!

— Никакого эффекта нет! — воскликнул Роман. — Он стал еще более сумасшедшим, чем был! Посмотрите на эти все учащающиеся приступы, когда он часами лежит с остекленевшими глазами! Обратите внимание на то, как он все чаще теряется в самых простых вопросах! Медленно, но верно он деградирует!

— У меня есть распоряжение, — прошипел Лябах, — и я его выполню!

— Какое распоряжение? — удивленно переспросила женщина.

Роман с Итой переглянулись. Главврач недовольно хмыкнул и процедил:

— Мы должны узнать каждую деталь, каждую мелочь бреда. Начиная от цвета глаз его персонажей, кончая сортом травы в той местности. И наши разработки это обеспечат! Теперь понятно?!

Женщина и мужчина опять переглянулись. Ита от чего-то сосредоточенно нахмурила брови и опустила глаза, а Роман запальчиво воскликнул:

— Изучать параноидальный бред шизофреника — это задание придумал сумасшедший!

Лябах восторженно засмеялся.

— Или гений! — отозвался он.

— Что здесь происходит? — твердым голосом прервала восторг Лебаха Ита и смерила главврача ледяным взглядом.

Тот в ответ сощурился и, играя толстыми сосисочками пальцев, вкрадчиво произнес:

— А что если допустить, что его рассказ не вымысел?

В кабинете повисла долгая пауза.

— Мы лечим здорового? — наконец, дрожащим голосом прошептал Роман.

— Вероятно здорового, но очень упрямого сукиного сына! — отозвался Лябах и заливисто рассмеялся.

— Я подаю заявление об увольнении, — отрывисто бросила Ита и пошла к дверям.

С проворством невероятным для такого тучного человека её обогнал Лябах и, улыбаясь, преградил дорогу.

— Я знал, что рано или поздно… придется всё рассказать, моя милая. Наука так далеко шагнула, открылись такие невиданные возможности! Мы работаем над управлением сознанием, а кто-то… Но, тс-с-с! — прошептал он и уже более развязно добавил: — Уходите, уходите! Бросайте годы трудов. Только не забывайте, что на этом эксперименте стоит Ваша подпись! Если все пройдет хорошо, награда достанется нам, а если нет… За все ответите вы…

Женщина в нерешительности остановилась. А Лябах подошел к ней вплотную и, просунув руку в вырез халата, стал неистово массировать ее грудь.

— Ведь это сердечко не выдержит… — напряженно шептал он ей в самое ухо, — если честную Иту обвинят в садистских экспериментах? Так? Обвинят в том, что они играла с сознанием пациентов, делала из здоровых людей сумасшедших? Как она с этим будет жить? А ведь этот вопрос в моих руках… Ждет тебя успех или позор! — резко выкрикнул он последнюю фразу и, прижав к стене, принялся неистово целовать её в шею.

Женщина попыталась его оттолкнуть, но он только больнее сдавил ее запястья и навалился с новой силой.

— Роман, да почему Вы стоите?! Неужели не видите, что делает эта сволочь?! — выкрикнула Ита, уворачиваясь от слюнявых поцелуев. — Уберите его от меня!

Роман нерешительно сделал шаг на встречу. Лябах молниеносно обернулся и прошипел:

— Еще шаг и будешь искать себе работу!

Молодой мужчина, трусливо мотнув головой, замер.

— Да помоги же мне оседлать эту сучку! — гневно рявкнул Лябах, и Роман покорно пришел ему на помощь.

Через несколько минут до Семена донеслось.

— Ну а теперь ты давай!

Роман что-то нечленораздельно забормотал.

— Давай, кому сказал! — повторил Лябах. — Надежнее сработаемся! Будешь моим замом!

И по комнате разнеслось мерное сопение и кряхтение. Судя по всему, Роман очень старался угодить своему начальнику.

Пациент 414 вскочил со своей постели и нервно побежал к двери. Дурной сон не отпускал. Сделав несколько кругов по комнате, он остановился и, присев на корточки, тихо засмеялся. Сознание проделало еще один трюк, чтобы он поверил в то, что здоров. Еще одна история, еще один миф, которого никогда не было в реальности. Многие месяцы он видел Лябаха. Но ни разу ему на глаза не попадались ни Ита, ни Роман. Его сознание охватывало целое здание, но таких людей в нем не было!

Пациент 414 заплакал. Понимание сумасшествия делало реальность невыносимой!

Он, почти Бог, может заглянуть в любой уголок огромного пространства, и он ничего не может сделать с тем, что его разум вытворяет в очередной раз.

Он, почти Бог, заключенный в маленькую палату огромного сумасшедшего дома!

Пациент 414 печально посмотрел на свои руки — они дрожали. Он дрожал! Его бил озноб.

Ему захотелось в семью! Вернуться к родителям, обнять мать, выпить чайку с отцом… Но чьей-то злой волей это все у него отняли, взамен дав… Красивые воспоминания, которых никогда не было.

Слезы текли по щекам и терялись в краях голубого балахона. Как он хотел быть нормальным! И он уже готов был никогда не знать о прекрасном мире… Только бы ему вернули его…

— Бог, где ты?! — воскликнул он и, рыдая, упал на пол. — Помоги мне, я больше не в силах вытерпеть эту боль!

«Слезы недостойны мужчины!» — сказал бы его отец.

Но эти понятия стали теперь туманными и не важными. Мужчина или не мужчина… Он был просто — душевнобольной… Без прав и без шансов…

Шизофрения — кричал диагноз из красной папки! Пожизненно! Конец…

Стояла непроглядная зимняя ночь. Деревья за стенами психиатрической лечебницы потрескивали от морозов.

Пациент 414 открыл глаза. Что-то в пространстве его палаты изменилось.

В углу около окна притаилась тень…

— Кто здесь? — глухо прохрипел 414-ый.

Тень пошевелилась и вздохнула. Или ему почудилось? Пациент прислушался. Молекулярный состав воздуха изменился. В нем появился привкус грозы и чего-то… очень знакомого, но забытого… Пациент 414 вздрогнул.

— Опять! Начинается! — беспомощно простонал он и зарылся поглубже в подушки.

Но убежать не получилось. Каждой клеточкой кожи он чувствовал Другой Мир. Теперь он приблизился и был совсем рядом. Требовалось только немного сосредоточиться… Но он не хотел! Потому что знал — это новая волна безумия! А он желал выздороветь, стать таким, как все!

— Эй! — слабо позвала тень. — Пожелай услышать!

Пациент зажал уши, но это не помогло. Слабый зов продолжал звучать в его измученном сознании.

— Откликнись! Помоги! — продолжала тень. — Нам нужен якорь!

— Я Семен… Я Семен Росин… Я хочу выздороветь… Я почти здоров… Семен Росин… Семен… — забормотал больной, раскачиваясь на кровати из стороны в сторону. — Больше никаких голосов! Я Семен! Я выздоравливаю!

Тень исчезла. Пространство палаты приобрело прежние параметры. Пациент 414 облегченно вздохнул. Наконец-то ему удалось справиться с очередным приступом. Эти голоса! Они сводили его с ума…

Больной задумался. С трудом поборов страх, он попытался проанализировать. Этот голос был не таким, как раньше… Другим… слабым… далеким… манящим… Он едва прикасался к сознанию, словно дуновение ветерка… И совсем не походил на давящие и уничтожающие собственный разум сокрушительные шепоты до этого. Или сумасшествие приобретало новый характер? Пациент 414 задумался.

На сердце почему-то заныло. Как будто он упустил замечательную возможность и даже не до конца об этом догадывается.

«Я избежал очередного приступа! — упрямо проговорил больной. — Стоило мне только откликнуться, и меня бы поглотила очередная пучина безумства!»

Но сердце продолжало учащенно биться. И этот аромат!

За дверью послышались шаги ночного обхода. Пациент 414-ой палаты быстро шмыгнул под одеяло и закрыл глаза. Дверь скрипнула, по кровати пробежал луч фонаря.

Сестра удовлетворенно кивнула и закрыла дверь. В ее отделении был полный порядок. Все мирно спали. Повесив связку ключей на пояс, она спокойной походкой пошла обратно на пост, пить чай. Почти за тридцать лет работы в учреждениях подобного рода она научилась не обращать внимания на суеверия и глупые страхи более молодого персонала.

Но именно в эту ночь ей почему-то было неспокойно.

«Наверное, давление скачет», — подумала она и поспешила к освещенному пространству вокруг поста.

Но тут же как вкопанная застыла на месте. Под ногами метнулась тень и скрылась за дверью № 414.

Сестра зажмурилась, потом снова открыла глаза.

— Почудилось! — прошептала она и сделала свет лампы поярче.

А в палате 414 больной тоже открыл глаза и прислушался к тому, что происходило в его отделении. Как никогда прежде уму захотелось поговорить с профессором. Но в палате профессора царила полная тишина. Пациент 414 не расслышал даже слабого шороха. Ему показалось, что там вообще никого нет.

«Странно…» — подумал 414-ый и осмотрел остальное пространство больницы. Но ни в одном, даже самом отдаленном уголке клиники так и не обнаружил своего, теперь единственного, друга.

За полтора года его присутствия в психиатрической лечебнице профессор для него стал верным другом. Только с ним он мог поделиться сокровенными мыслями и рассказать о самых необычных воспоминаниях…

— Профессор! — послал 414-ый мысленный сигнал.

Иногда профессор откликался на такие призывы. Но в этот раз ответа не было.

Больной тревожно поворочался на постели и впервые за полтора года пребывания в сумасшедшем доме пожалел, что выбросил ежевечернюю порцию снотворного в унитаз.

— Профессор! — повторил больной жалобно. Но ответом была тишина.

С великим трудом 414-ый заставил себя успокоиться, закрыть глаза и забыться в напряженном, коротком сне.

Утро началось, как всегда, с обхода. Больной с трудом выдержал ежедневный осмотр врача, с усилием концентрируясь на одинаково бестолковых вопросах. Послушно наврал о своих хороших сновидениях и с нетерпением принялся ждать обеденной прогулки по коридору.

Наконец, двери его «камеры» лязгнули, и медсестра, приветливо улыбаясь, предложила пройтись по отделению.

Выждав, когда вокруг комнаты профессора никого не будет, пациент 414 проворно шмыгнул внутрь.

Его взору предстал довольно попивающий компот Матвей Федорович.

— Я вас звал ночью, профессор! Почему не отзывались?! — взволнованно прошептал 414-ый.

Матвей Федорович бестолково заулыбался и виновато пробормотал:

— Что-то я вас совсем не припомню молодой человек. Мы раньше встречались?

— Профессор! Это я… Семен… — едва справляясь с надвигающимся ужасом и с трудом произнося собственное имя, воскликнул больной.

Но профессор в ответ только непонимающе мигнул глазами.

Пациент 414 обессилено присел рядом с другом и тихо зашептал:

— Что они с Вами сделали, профессор? Что случилось?! Прошу Вас, вспомните! Это же я… Я ваш…

— Что-то я Вас совсем не припомню молодой человек. Мы раньше встречались? — растерянно моргая, перебил его речь профессор.

Семен всхлипнул.

— Вы же мой единственный друг! Как же так?! Что же это?..

— Кто Вы такой? Как Вы сюда попали? И где мы? — отозвался Матвей Федорович.

А пациент 414, посмотрев в ничего не выражающие глаза друга, понял, что того уже нет рядом.

— Ты свободен… — проговорил больной. — Ты счастлив и свободен…

Матвей Федорович в ответ расплылся в детской улыбке и продолжил с удовольствием вылавливать и жевать ягодки из компота.

Всем своим новым существом пациент 414 сознавал — перед ним только тело. В то время как все остальное, что составляет личность, безвозвратно мертво… Знакомые черты, жесты, голос и движения… А внутри пустота…

Краем сознания больной уловил приближение медсестры и поспешно вынырнул из палаты.

Не успел он пройти и трех метров, как нос к носу столкнулся с бегущей ему навстречу обеспокоенной Верой. Пациент 414-ый улыбнулся ей.

Вера, пожалуй, была самым очаровательным и молодым работником этого заведения, а потому не успела утратить некой душевной чуткости. В каждом её жесте угадывалось искреннее желание облегчить страдания и помочь…

— С профессором что-то не ладно, Семен… — бросила она на ходу. — Я знаю, что он был вашим другом… Если хотите, можете зайти к нему вместе со мной… Ему уже… — и тут она осеклась, украдкой смахнув набежавшую слезу.

Семен поспешно кивнул и пошел следом.

— Мне иногда кажется… — оборачиваясь, прошептала Вера, — что Вы совершенно здоровы… Не понимаю…

Но тут они зашли в палату профессора и в нерешительности застыли.

Профессор лежал посредине комнаты и, словно младенец, громко агукал.

— Последние полтора года он держался великолепно… — вздохнул больной.

— Он устал, — отозвалась Вера. — Он слишком долго сражался за свой рассудок…

— Долго? — переспросил больной.

Сестра кивнула.

— Около четырёх с лишним лет… И у него не осталось никаких родственников. Детей нет, жена умерла пару лет назад. Это тогда его сильно потрясло… — печально проговорила она.

Пациент насторожился.

— Кто же оплачивает лечение? — поинтересовался он.

Вера зарделась и торжественно проговорила.

— Иван Иванович Лябах… Он взял все расходы по его содержанию на себя…

В следующий миг их разговор прервал появившийся в дверях медбрат.

Пациент 414, бросив на друга прощальный взгляд, поспешно ретировался. По опыту он знал, что таких больных в этом отделении не оставляют.