Длинная цепь

Глава 6 Достойно короля

На какое-то время весь мир словно отряхнулся от пьяного, беспокойного сна и вернулся на привычную колею. Риг и его брат сидели в питейном доме, окружённые всеобщим одобрением, за столом, уставленным яствами, и было им тепло, сыто и уютно. Никто не отводил взгляд, и даже напротив, улыбались, хлопали старшего из братьев по плечу, предлагали выпивку. Кнут встречал эти предложения рассеянным молчанием.

Как только полуживое тело Кнута вытащили на берег, Кэрита, избавленная от стеклянных оков, скромно потупила голову и, покраснев как варёный рак, возложила свои дрожащие тонкие ладони на его обнажённую грудь. Меньше чем за час она вернула Кнута к жизни, вышел даже более здоровым, чем заходил в воду. После этого девушка не сказала ни слова и поспешно удалилась в свою обитель на холмах, а Робин Предпоследний и шестеро незнакомых Ригу воинов с арбалетами служили ей почётным эскортом. Эйрик будто бы хотел переброситься словом с сестрой, но его отец отвлёк своего знаменосца делами и поручениями, увёл прочь как можно скорее. Слов извинений ярл Кнуту не сказал, хотя сейчас тот все равно едва ли бы выдал ответ.

Он не ел много, а разговаривал и того меньше, прикладываясь к кубку с хмелем несколько чаще, чем бывало даже в самые худшие времена. Цепь свою он снял, держал на коленях, и иногда оглаживал пальцами два новых звена, после чего качал головой каким-то своим мыслям и делал новый большой глоток. Он перестал бормотать про свою смерть к большому облегчению Рига, но, глядя на то, как стремительно пустеет очередной кувшин, тот скоро начал беспокоиться за брата с прежней силой.

— Ты в порядке? — спросил он, стараясь звучать расслабленно, как человек, у которого есть план. — Будет обидно, если после всего этого ты утонешь в кубке с медовухой.

Кнут с шумом грохнул пустым кубком по столу, чем на мгновение привлекая всеобщее внимание. Все до единого повернулись в их сторону, ожидая услышать слова героя. Кнут молчал.

— Хозяин! — крикнул Риг. — Ещё!

Собравшиеся воины одобрительно грохнули кружками и вернулись к своим делам. Лишь Стрик Бездомный задержал на них взгляд, сидя в своём грязном углу и глядя на Кнута как-то уж слишком внимательно для человека, который и босиком по снегу ходит, настолько ему всё равно. Но старик не стал подходить к ним и не сказал ничего, что, пожалуй, к лучшему, памятуя о его изысканной манере общения. Риг же решил игнорировать бродягу вовсе.

Подошёл мрачный Мизинец с новым кувшином и поставил его перед Кнутом. Пустые он оставил там же, где они и были — среди воинов принято показать, как много ты смог выпить за одну ночь, из-за чего столы иной раз трещали под тяжестью пустой посуды.

— Что-нибудь ещё? — пробубнил пузатый лавочник, скрестив руки на груди.

Без цепи на шее этот его жест выглядел уже не столь внушительно, как он к тому привык.

— Я хочу свой топор назад, — сказал ему Риг. — Тот, что сменял прошлой ночью.

— Четыре десятка ворейских монет.

Ригу стоило некоторого усилия, чтобы остаться сидеть на месте. Ещё больших усилий потребовала вежливая улыбка.

— Остатки того пойла, что ты выдал мне, едва ли стоили и трёх монет, о сорока же не могло бы идти и речи.

Мизинец скривился лицом от самодовольства, пожал плечами:

— Прошлой ночью ты владел топором Бъёрга, и мог продать его за сколько хочешь. Сегодня топором владею я.

Медленно выдохнув через нос, Риг потянулся к кошельку и отсчитал требуемое — половину тех денег, что дал им ярл в качестве компенсации за «отсутствие» Кнута в течение двух недель.

Получив деньги, хозяин питейного дома неспешно их пересчитал, что любой северянин посчитал бы за оскорбление, после чего пошёл к своей стойке.

— Ты сменял топор нашего отца? — услышал Риг слова Кнута. — На выпивку?

Даже не смотря на сердитый тон старшего брата, Риг не сдержал облегчённого вздоха. По крайне мере он говорит.

— Спросил человек, что вызвался с цепью на шее доплыть от горизонта до берега.

— Думаешь, это семейное? Склонности принимать плохие решения?

— Наш топор уже несут обратно, а ты вот он, прямо передо мной, живой и здоровый — справился, сделал невозможное. Не так всё и плохо. Будем судить по результатам.

Про результаты последнего похода их отца он предпочёл умолчать, но Кнут всё равно про это вспомнил — видно было по лицу. Риг постарался улыбнуться как можно естественнее, словно у них и правда наступила светлая полоса, а не передышка на один-два вечера. Но Кнут лишь покачал головой:

— Я не справился, Риг. Что-то потянуло меня вперёд, с середины пути, когда я окончательно выбился из сил. Я не был даже уверен, что плыву в правильном направлении.

— Поплыл бы тогда обратно.

— Смешно, — отозвался Кнут без капли веселья в голосе. — Я всегда знал, что однажды умру, в бою или как-то вот так. Но я не думал, что… я даже не знаю как это описать.

— Что после смерти ты будешь мёртв?

Кнут нерешительно кивнул.

— Что-то вроде того. Но потом кто-то вытащил менял, потянул за цепь, точно рыбу на крючке.

— Видимо, бывает и такое — ответил Риг. — Всякое может случиться.

Риг думал об их разговоре с Безземельным Королём, о башнях на дне моря, цепях и долгах. Вспомнил и слепого мальчика с птицами — странный, конечно, попутчик для главаря наёмников. Точно не воин. О своей погибшей сестре и словах Торлейфа он старался не думать.

Мизинец вернулся, бросил топор на стол прямо перед Ригом.

— Забирай, — сказал он. — Посмотрим, надолго ли он с тобой.

— Посмотрим, — кивнул Риг и взглядом указал в сторону наёмников. — Ярл Торлейф просил передать, что воины Браудера Четвёртого гуляют бесплатно. Он обещает потом возместить тебе убытки.

Толстяк был вовсе не рад таким новостям, нахмурил свои седые брови, сжал зубы и ушёл в волнении. Понятная реакция. Неприятно, когда ты должен правителю, но ещё хуже — когда правитель должен тебе.

— Мой стол Торлейф пожелал оплатить тоже! — крикнул вдогонку Риг. — Так и сказал мне на берегу, мол, сходи до питейного дома, поешь да отогрейся, за его счёт. Его слова.

Толстяк не обернулся, и будто бы даже ускорил шаг. Риг с ухмылкой поднялся — маленькие победы дают почти столько же радости, сколько и победы большие.

— Если ты за едой, то мне уже хватит, — сказал Кнут, вновь прикладываясь к кубку.

— Нам обоим сегодня хватит. День завтрашний вызывает куда больше вопросов.

Кнут поставил кубок на стол, утёр рот предплечьем.

— И куда мы идём? — спросил он, медленно поднимаясь.

— Выказать благодарность.

На выходе из питейного дома им встретился Элоф Солёный. Старый воин как будто бы ничем не был занят, просто стоял у дома напротив и курил табак из видавшей целую жизнь трубки. Подозрительно часто Риг стал видеть Элофа рядом с собой, но предпочёл не задавать ему никаких вопросов. Без доказательств-то правды всё равно не узнаешь, а если старик невиновен, то будешь выглядеть напуганным дурачком. Да и странно ли, что человек, умеющий в этой жизни только людей убивать, слоняется без дела в мирном городе, где убивать некого? И странно ли иногда натыкаться на него, если весь город можно от края до края пробежать до того как вспотеешь. Совсем не странно.

Риг с братом повернули и зашагали в сторону пристани. Элоф почти сразу же докурил свою трубку, пошёл в другую сторону. В сторону ярлова дома. Совсем не странно.

Сама улица, меж тем, встретила братьев неприветливо — все самые благородные да смелые остались в питейном доме, покуда не протрезвеют и не примкнут к остальным. Никто, конечно, не кидался в братьев камнями или грязью, не обсыпал ругательствами и не уводил прочь детей при их приближении, однако косились точно. И пока они с братом шли в сторону пристани, вокруг них будто бы образовывался пузырь упругого воздуха, в который никто не желал входить, предпочитая свернуть на другую сторону или обойти кругом. Те же, кто не имел выбора и вынужден был пройти подле них, прятали глаза и делали вид, что торопятся по делам столь важным, что не имеют они времени даже на приветствие.

Моребород не признал в Кнуте бесчестного, однако волны не смыли с него обвинений. Всё, что знал простой народ, так это то, что старший сын Бъёрга обвинялся в убийстве безоружных, был судим и смог избежать изгнания или позорной смерти лишь потому, что смог доплыть до берега. Боги судили его, или же он просто достаточно молод и силен, чтобы избежать наказания? Даже оправданный, Кнут не был полностью свободен, и люди всегда будут говорить у него за спиной.

Единственный, кто смотрел на них внимательно, так это дикарь с Белого Края по имени Бешеный Нос. Глаза и уши Торлейфа, он делал вид, что пытается сделать себе самокрутку, но слишком выделялся в толпе тем, что не отводил взгляда. Можно было бы, конечно, разоблачить этого шпиона и получить краткий перекус удовлетворением, но Риг предпочёл иметь на своём хвосте известного шпиона, чем потом заново искать неизвестного — маленькими победами не стоит упиваться. Пусть смотрит, они с братом не делают ничего плохого.

Так, чужими среди знакомых лиц, они и дошли до пристани, где их уже ждал массивный корабль отшельников — изгнанники, народ-без-дома, жители кораблей. Впечатляющий размерами, но неуклюжий по форме, каракка видом своим походила на пузатую бочку, к которой забавы ради приделали парус. Чудно было осознавать, что на таком совсем не вызывающем уважение корабле можно выйти в открытое море и отправиться к любым, даже самым далёким берегам. Впрочем, старый, повидавший не одну бурю корпус внушал доверие своей массивностью, хоть и был грязен донельзя, и даже опытный Риг мог сказать, что чинили корабль неоднократно, и не осталось в нём ни одной изначальной доски.

Типовая каракка имеет длину до пятидесяти метров, ширину до двенадцати, а высота борта доходит до девяти метров. Эта, впрочем, выглядит несколько скромнее, приблизительно тридцать метров, не больше. Хороший корабль, практически бесполезный, если ты желаешь прибыть куда-то быстро, но незаменимый, если желаешь получить самые высокие шансы добраться до цели живым.

Иного, впрочем, и не ожидалось от корабля, который, точно рак-отшельник с брошенной раковиной, сделали своим домом горстка изгнанных оборванцев, что копошилась сейчас на снастях. Риг с любопытством оглядел отшельников: этих мужчин, женщин и детей, часть из которых должно быть ни разу не ступали на твёрдый берег. Те разглядывали его в ответ.

Ненависть в каждом взгляде, вечно тлеющую злость, впитанную ещё с молоком матери да варёными водорослями, или что они там вынуждены есть вместо нормальной пищи. Они ненавидели его едва ли не больше, чем он их презирал. Точно перегрызли бы ему горло во сне теми остатками зубов, что смогли сохранить специально для этой цели, если дать им такую возможность. Безземельный Король определённо умел подбирать себе интересных спутников.

Слегка заворожённый морскими бродягами, Риг неспешно двигался к опущенному трапу и не заметил двух мрачных охранников до тех пор, пока один из них не окликнул его по имени:

— Довольно, Риг. Обожди здесь.

Охранниками на сходе с трапа выступали не отшельники, как можно было подумать, но двое ворлингов, хотя по незнанию их и легко было принять за чужаков. Так, обратившийся к Ригу, и наречённый по делам своим Трёшкой, а более никакого имени и не имеющий, был смуглый кожей и с чёрными, как смола, волосами. Из-за своей внешности он куда больше походил на наёмника Безземельного Короля, чем на воина севера.

Рождённый в стране жаркой, на далёких берегах, Трёшка был пленён ещё до того, как смог это осознать, и по всей видимости принадлежал роду важного человека, раз за его возращение Торлейф запросил три золотых кольца. Однако сам Трёшка, по всей видимости, не был столь важен, так как родня его выкупа так и не прислала, и мальчик со смуглой кожей остался жить среди ворлингов на положении раба, покуда сам не скопил нужное количество денег в тяжких трудах и опасных походах. Вот только получив на руки три золотых кольца, Трёшка не стал выкупать своей свободы, вставив одно кольцо себе в ухо, второе — в левую бровь, а третье — в нос. Так и ходил он, самый богатый невольник на всем севере, и во всём послушный старшему сыну ярла, Эйрику, коему Торлейф передал право владения.

Вторым стражником была низкорослая девушка из отшельников, которая, тем не менее, была ворлингом и жила в Бринхейме уже многие годы. Такая же мелкоглазая и уродливая лицом, как и все представители её народа, с короткими волосами, обрезанными почти у самого черепа, пришла она к ним соплячкой без имени, а как доросла до девушки, то была в итоге наречена Дэгни Плетуньей.

И сложно было представить человека, которому бы меньше всего подходило слово «девушка». Лицо её едва ли хоть раз за всю жизнь озаряла улыбка, да и сама она была сплошь углы и острые грани, как если бы у кинжала внезапно выросли зубы. В её движениях не было ничего грациозного или женственного — лишь сухая необходимость и результат. Пришла она в их город уже остриженной, малявка лет восьми от роду, но волоча за собой сани с мёртвым мужчиной, мечом и парой ножей. Одежда мелкой отшельницы, даже испорченная кровью и грязью, стоила явно немалые деньги, и на мелкоглазой смотрелась как подлинное чудо. В таком виде, прямо вместе с мертвецом на санях, её и принял у себя дома Ондмар Стародуб, забрав меч мертвеца в уплату за свою доброту, а саму девочку пристроив на кухню помощницей.

Не прошло и недели, как Дэгни отгрызла ухо поварёнку, что вздумал украсть её ножи, за что не только не была наказана, но была взята Ондмаром на обучение лично. Великий воин тоже не разглядел в ней женщины, а потому бил её, не сдерживая руки, и требовал даже более, чем с равных. Но она не жаловалось, потому как сталь не умеет жаловаться на кузнеца и его молот. А когда подросла, то хвостом стала ходить за старшим сыном ярла, чему все подивились безмерно, но объяснения не нашли. Чудная из них была пара — пухлощёкий, мягкий лицом и весь покрытый нелепыми веснушками юноша, и девушка, что цепь свою обернула вокруг пояса, вечно со свежими синяками, а видом своим напоминает потёртый канат, на который якорь цепляют.

Риг оглядел обоих охранников, бросил взгляд вверх по трапу, на корабль, прекрасно понимая, кого именно эти двое тут стерегут. И не то чтобы присутствие ярлова сына могло его напугать, но Ригу было тревожно от того, что он не мог измыслить хоть какой-то причины для Эйрика быть на этом корабле. Во всяком случае такой, что не обернулась бы для Рига и его брата новыми проблемами.

— Когда последний раз мне случалось проверить, — сказал Риг, становясь против эйриковой свиты, — Земля наша была родиной свободных людей, и мы с моим братом были людьми свободными. А значит, можем идти куда пожелаем, не спрашивая разрешения у невольника и безродной бродяжки.

Трёшка примирительно поднял руки, но и в сторону не отступил.

— Было бы славно, пожелай вы идти куда-нибудь ещё.

— Или что? — вмешался Кнут. — Ты нас остановишь?

— Я не ищу ссоры, Белый Кнут, лишь делаю, как мне велено. Ты можешь выбирать, как тебе поступить, но я же, как невольник, лишён такой роскоши.

— Стало быть, не уступишь? — спросил Риг и выразительно положил ладонь на заткнутый за пояс отцовский топор. Приятно всё же было вновь чувствовать его тяжесть.

— Всё в ваших руках, — улыбнулся Трёшка, миролюбиво сцепив руки у себя за спиной.

В то же время хмурая Дэгни насупилась, дыша тяжело и в каждой руке уже сжимая по одному из своих старых ножей. Не девушка, не человек даже, но жаркое пламя, запертое в крошечной спичке. Нужна только искра.

— Есть в мире причины для кровопролития и получше, чем необходимость немного подождать, — послышался голос Эйрика с корабля, и Риг невольно расслабился.

Через мгновение появился сам наследник Торлейфа: неспешно спускаясь по трапу и глядя под ноги с опаской, руками он помогал своему нелепому телу держать равновесие. Впрочем, он все же нашёл мгновение и приветствовал братьев вежливым кивком головы:

— Почему, где бы вы двое ни появились, всегда люди тянутся к оружию?

Он улыбнулся им, словно они были старыми друзьями, продолжением крепкой дружбы их отцов и матерей. Словно они всё ещё были друзья.

— Я рад, — улыбнулся Эйрик, спустившийся на пристань и поравнявшись с ними. — Безмерно рад, что утреннее испытание завершилось к лучшему.

— Думаю, твой отец может не согласиться с такой оценкой, — заметил Риг.

— Мой отец не хочет терять добрых воинов без войны, да ещё и в собственных стенах. Мой отец хочет мира, Риг.

— Те, кто резал остатки нашего скота под покровом ночи, тоже делали это во имя мира?

Улыбка ушла с лица Эйрика, он тяжело вздохнул.

— Все могут совершать ошибки. Но никогда не поздно сменить направление и унять лишнюю гордость, признать свою неправоту…

— Преклонить колено? — закончил за него Риг. — Боюсь, для этого уже точно слишком поздно.

— Я слышал о вашей утрате. Ваша сестра… мне жаль слышать о новых испытаниях, что выпали на долю вашей семьи.

— Дай угадаю, по тому вопросу ты тоже голосовал против?

— Риг, я знаю, что для вас это особенно нелегко, и…

— Ты ничего не знаешь, — сказал Кнут, и Ригу на мгновение показалось, что тот набросится на сына ярла, но брат лишь фыркнул. — Ничего.

— Пусть так, — не стал спорить Эйрик. — Но я всё равно искренне соболезную вашей потере и искреннее радуюсь исходу сегодняшнего суда. А так же надеюсь, что сегодня мы более не встретимся. Море было к вам милостиво, но сталь может оказаться не столь разборчивой.

На этих словах он пошёл прочь от корабля, обойдя братьев вместе со своими телохранителями.

— Это угроза? — спросил Риг его спину.

Спина не ответила. Пожав плечами, Риг постарался выбросить Эйрика из своей головы и стал подниматься на корабль — предстоящий разговор рискует быть непростым, и лучше бы явиться на него собранным. Кнут, помедлив немного и глядя на бегущие под ними волны, сделал глубокий вдох и последовал за ним.

Иноземцы, облюбовавшие центр верхней палубы, определённо входили в кураж, и словно и не было у них прошлой ночи, и словно не было у них и дня завтрашнего. Они пили, шумели, отвешивали плохие шутки и двусмысленные комплименты уродливым мелкоглазым отшельницам, а также пели простые песенки про смерть, разврат и обречённость, почитая громкость голоса превыше нот и ритма. Мелкоглазые, привыкшие куда больше к проклятиям и побоям со стороны других народов, к веселью присоединялись настороженно, как не знавшие ласки собаки, иные же игнорировали иноземцев вовсе.

Риг миновал и тех и других, следя за тем, куда ставит ногу и избегая подозрительных пятен и луж, стараясь при этом не оборачиваться и идти неспешно, даже немного вальяжно, словно ничего особенного и не происходит. Дышал медленно и спокойно, словно и вовсе разучился это делать, пока запах жаренного мяса, пота и забористого хмеля наполнял его естество, придавая ему странной уверенности. Невольно его взгляд зацепился за знакомые фигуры: Финн наигрывал что-то на своём струнном музыкальном инструменте, пока его младший брат, сидя рядом, разделывал мясо для следующей большой порции. И то, с каким сосредоточением он это делал, с каким лицом ломал кости и отдирал с них мясо, вызывало мороз по коже. Финн сказал что-то, и Бартл коротко засмеялся, а после пихнул брата локтём в бок.

Сам Браудер Четвёртый, он же Безземельный Король и Змей Эриндаля восседал возле фальшборта, за небольшим столиком с белоснежной скатертью. Початая бутылка вина стояла на этом столе, и два бокала были подле неё — один, пустой, держал в руках Безземельный Король, а второй, наполненный до середины, стоял без владельца.

Пытаясь соответствовать своему уверенному виду, Риг сел рядом с Королём и, не зная толком, что делать дальше, отпил немного вина из чужого бокала. Интересно, хоть кто-нибудь в действительности отличает одно вино от другого, и хорошее от плохого? Покрутив в руках тонкое стекло, Риг поставил бокал на прежнее место, сказал коротко:

— Спасибо. За помощь, на испытании.

Кнут встал позади него, словно и не старший сын Бъёрга, а телохранитель для младшего брата. К этому невозможно привыкнуть. Сам Короля не поблагодарил, будто его это всё вообще не касается.

— Не стоит благодарности, — улыбнулся Король, взяв оставленный Ригом бокал и сделав маленький глоток. — Уверяю, мной двигали самые корыстные мотивы из возможных.

— И все же я благодарен, — Риг не знал, за какой бокал ему теперь браться, и предпочёл сложить руки на коленях. — Но моя благодарность это все, что я могу предложить, раз уж я не просил об этой помощи.

— Мои новые друзья, лирийские банкиры, скорее назвали бы это инвестициями, а не помощью. А банкиры — худший вид друзей. Особенно лирийские.

— Об этих инвестициях я не просил также, название не меняет сути. Я знаю, что вы сделали, или вернее что сделал ваш бессмертный, повелевающий птицами. И я, и мой брат благодарны.

Риг услышал, как брат его шумно выдохнул носом. Белый Кнут, гордый сын севера, не просил помощи, и не желал жульничать на испытании или в честном суде. Но был рад всё же остаться в живых, а потому держал свои возражения при себе.

— В названиях, мальчик с севера, самая суть. Как человек, выросший среди людей с двумя именами, я думаю, ты должен понимать это лучше многих.

Используя салфетку, главарь наёмников промокнул губы, свернул её после этого дважды и аккуратно убрал под свою пустую тарелку. В его присутствии Ригу делалось неловко: то, как безземельный Король сидел, как смотрел и как брал бокал — любое его движение или эмоция были преисполнены какой-то внутренней силы и заставляли Рига чувствовать себя простым и неуклюжим, лишним на своём собственном месте. Непривычное чувство.

Сам же Король не подавал виду, что манеры его собеседника, или вернее полное отсутствие оных, хоть как-то задевают его внимание. У него была эта странная особенность со всеми говорить как с равными, но при этом дать понять, что это уступка с его стороны.

— Однако ты прав, когда говоришь, что мы так и не обговорили цену. С этим делом лучше не затягивать, тем более, когда работа уже наполовину сделана. Итак, сколько ты хочешь за свою помощь?

— Мою помощь? — растеряно повторил Риг.

Нужно было отдать Королю должное — он знал, как перехватить контроль над беседой.

— Твою, и твоего брата. Как я и сказал, его спасение не было благотворительностью, он тоже нужен мне живым. Но я не считаю его отдельной стороной сделки, и договариваюсь только с тобой. Цена, стало быть, будет только одна.

Кнут фыркнул за спиной младшего брата, но возражать не стал. Браудер смерил Рига терпеливым, лишь самую капельку насмешливым взглядом, и откинулся на своём стуле, сложив руки в рубашке с изысканными манжетами на животе. Риг же чувствовал себя идиотом. Он помнил это чувство ещё со времён, когда Вэндаль Златовласый учил его математике и геометрии, всегда умудряясь находить самые слабые места в познаниях своего ученика. Он надавливал на эти места всё новыми и новыми вопросами, а каждый дрожащий и неуверенный ответ встречая вздохом или закатыванием глаз. В тот день, когда с математикой было покончено и Вэндаль уступил место следующему преподавателю, как к своему удовольствию, так и к удовольствию Рига, последнему казалось, что он больше никогда не окажется в этом положении. Но вот ему снова будто бы стало двенадцать, и его учитель нетерпеливо вздыхает.

— Я бы хотел услышать твою цену, мальчик, и желательно до захода солнца. У тебя же есть цена, верно?

— У всех, кто хоть чего-то стоит, есть цена, — отозвался Риг, сглотнув вставший в горле ком.

Так их отец говорил.

Риг же знал абсолютно точно, сколько ему нужно денег, высчитал эту сумму ещё два года назад, и каждый день с тем самых пор пытался приблизиться к ней. Он посчитал, сколько ему будут стоить услуги наёмников, сколько запросят за свою преданность пять кланов, и сколько Лердвингов он сможет сманить на свою сторону за правильный звон золота в правильное время. Он даже знал, монетка к монете, сколько потребуется потратить на подарки для ярлов соседних земель, чтобы они в нужный момент остались греться у своего костра и не оборачивались на чужие дела. Риг всегда хорошо считал, ещё с детства. Он знал точную сумму, и знал, что сумма эта была велика, а они с братом, два безродных и опальных ворлинга, один из которых и в бою-то не был ни разу, не стоят и десятой доли этих денег. Но какой смысл соглашаться на меньшее?

— Я хочу богатство, — сказал Риг и поднял голову. — Это моя цена.

Риг ждал, что главарь наёмников рассмеётся ему в лицо, но тот лишь презрительно усмехнулся.

— Деньги, — сказал он, словно речь шла об изгаженных чайками камнях.

— Я не назвал суммы, — заметил Риг, словно оправдываясь. — Но я хочу много, явно больше, чем у вас есть. Настоящее богатство.

— Ты не знаешь, что у меня есть, а чего у меня нет, мальчик с севера. А в первую очередь, у меня есть уши. И этими самыми ушами я слышал, что ты слывёшь за человека умного, во всяком случае, здесь, в последнем островке цивилизации на пути к вечным ледяным пустошам.

Король бросил взгляд за борт, в сторону родного города Рига, как бы говоря, что в целом и не ожидал много от человека, умного по местным меркам. Но всё же выглядел разочарованным. Взгляд свой на Рига он так и не вернул, но продолжал говорить:

— А потом ты просишь денег. Монеты, кольца, пластинки металла со словами Пророка — это не цена. Это недостаток ума и воображения.

— Воображение не накормит воинов, — справедливо заметил Кнут. — Не завернёт их тела в броню и кольчугу, не вложит в их руки оружие, не накормит в походе и не снарядит корабли. Желающий большего всегда должен желать денег.

Риг же постарался сохранить выражение достоинства на своём лице:

— Что же советует просить командир наёмников, как не презренное злато? Мне нужно многое, и многое стоит денег. Если бы обещания и честь стоили хоть что-то, я бы попросил расплатиться ими, и возможно был бы самым богатым человеком на всей Старой Земле, не сидел бы здесь вовсе.

— Сидел бы на месте своего отца? — улыбнулся Король и выпил ещё немного вина. — Ты, как мне кажется, весьма силен в вопросах «если» и «может быть», но точно новорождённый котёнок, когда дело доходит до вопросов «когда» и «каким образом».

Ригу было довольно непривычно встретить человека, который считал себя умнее него. Да, Вендаль Златовласый был куда лучше образован, а Торлейф как будто бы был куда ловчее как политик, но в сумме очков Риг привык считать себя фаворитом. И теперь чужеземец смотрит на него свысока и думает, будто бы Риг не видит его замыслы?

— Мёртвые Земли! — выпалил Риг, возможно излишне громко, чем привлёк несколько заинтересованных взглядов со стороны мелкоглазых и наёмников. — Я не дурак, я понимаю, что вы планируете, и зачем забрались так далеко на север. Вы собираетесь в поход на Мёртвые Земли, искать забытые богатства.

Взгляд Короля снова вернулся к Ригу. Спокойный, изучающий взгляд неспешного покупателя с большим кошельком. От этого взгляда ком стоял в горле и хотелось поёжиться, сесть поудобнее, но Риг все же смог подавить этот порыв, откашлялся и продолжил тихим полушёпотом:

— На севере нет ничего, кроме снега, воинов и безумцев, и никому не нужно первого, а второго у вас и так в избытке. «Славные шесть сотен», так я слышал.

— Может чуть меньше. Или чуть больше, смотря как считать.

— Шесть сотен это довольно много.

— Зависит от точки зрения. Это, по меньшей мере, вдвое больше нужного, если предел твоих мечтаний небольшой городок в преддверии безжизненных пустошей. Ты можешь купить эти шесть сотен головорезов, ты можешь их продать — сделки, торговля, обмен денег и любезностей. Но если твои желания лежат в другой плоскости и твоя цель, скажем так, несколько более амбициозна, то шесть сотен стоят не больше, чем снег посреди зимы.

Риг медленно кивнул.

— Поэтому и собираетесь на восток, искать что-то сильнее, чем армия? Древнее оружие посреди оставленных берегов?

Король не ответил, ни словом, ни жестом не подтвердил правильность догадки Рига. Отрицать, впрочем, он тоже не стал.

— Снег, воины и безумцы, — повторил Риг. — Без первых двух остаётся лишь один вариант, и все безумцы рано или поздно плывут на восток. Если, разумеется, смогут найти корабль, что согласится ждать за горизонтом, проводника, что проведёт вдоль тихой смерти, да бессмертного, что спрячет во сне.

Риг посмотрел на слепого юношу с живым чучелом птицы на плече. И хоть тот и смотрел своим невидящим взглядом прямо перед собой, было ощущение, что он внимательно смотрит на Рига в ответ.

— Насколько я могу судить, у вас есть корабль и есть человек, наделённый магией, родом с имперской земли. В безумцах же недостатка никогда и не было, — Риг взглядом окинул пёструю компанию наёмников, что гудела в своём бесконечном празднике неподалёку. — Не хватает лишь проводника, и только потому я сижу здесь, а мой брат не поцеловал дно этим утром.

— А вы, стало быть, можете предоставить проводника?

— Безумцев на севере хватает всегда, но вот тех, кто вернулся с Мёртвой Земли и согласен сходить туда ещё раз можно и пальцами рук пересчитать. С чужаками они не знаются, но могут послушать нас с братом.

— Вот значит как, — медленно проговорил главарь наёмников и сделал глоток вина. — Не интриган, не хитрец, и уж точно не дипломат, но в конечном счёте ты, кажется, все же умеешь думать головой, а не кулаками. Похвально.

— Спасибо, я полагаю?

— Но ты ошибся дважды. В первую очередь, меня не интересуют обглоданные окраины Мёртвой Земли, что вы называете Черным берегом. Подобно тебе, мальчик с севера, я не склонен причислять себя к глупцам, и потому не собираюсь делать ставку на руины, где за прошедшие столетия даже пыль со стен растащили. Я хочу взять нетронутое. Я хочу пройти до самого центра оставленного континента.

— Считающий себя за умного и от Чёрного берега держался бы как можно дальше, — заметил Кнут. — А уж тем более от сердца проклятого континента, где нет ничего кроме смерти. Многие, лучшие среди многих, уже сгинули, пытаясь доказать обратное.

— До самого центра, — повторил Риг, чувствуя, как холодная дрожь пробежала по всему его телу.

Поход на оставленные берега издревле был сам по себе отчаянной затеей с большими шансами найти свою смерть от того, чему даже ещё нет названия. Но в каждом поколении находились те, кто желал испытать судьбу: и на жарких южных берегах, и в осколках империи на западе, и в землях Пророка, и среди вечнозелёных лесов работорговцев — беспечные храбрецы находились везде. Больше всего — среди корабельного народа, мелкоглазых отшельников. После исхода с Восточного берега многие из них повадились ходить на проклятую землю в поисках орудия достаточной силы, чтобы дать им желанное возмездие. Минуло два поколения, прежде чем изгнанный народ отказался от своей затеи, но принял на себя роль проводников и перевозчиков, а звание самого отчаянного народа перешло к жителям севера.

В детстве, холодными зимними ночами, столь долгими, что и не веришь порой в возвращение света, Риг любил послушать истории о безумцах с Мёртвой Земли. Если бывал он достаточно настойчив, отец сдавался и рассказывал о тех, с кем судьба сводила его лично. Рассказывал он про Харальда Тощего, что по возвращении вёл себя абсолютно нормально, но ровно через сто дней после того, как сошёл на берег, внезапно съел свой язык и собственные губы. Он сгрыз бы до костей и свои руки, как бы сыновья не сковали его цепями и в таком виде не оставили доживать оставшиеся годы. Рассказывал отец и про Ивара Бледного, что вдруг убоялся крови без всякой меры, и стоило ему остаться наедине с собой, тут же норовил выпустить её из себя до последней капли, в чем в итоге и преуспел с третьей попытки. Но больше всего Риг любил историю про конунга Рагнара, лишённого второго имени.

Некогда прославленный воин и великий вождь с Западного Берега, вознамерился он доказать своё превосходство над людьми и богами в походе до центра Мёртвой Земли. И хоть и не преуспел, но все же дошёл дальше всех и оставил там своё знамя, вернувшись на родные берега со многими артефактами великой силы. С их помощью он сеял смерть и разрушение повсюду, давая пощаду лишь тем, кто желал присоединиться к его безумной ватаге, и требуя в доказательство верности с кого руку, с кого глаз, а с кого и смерть сына или дочери. Когда же у Рагнара родился сын, то безумный вождь своими руками умертвил безвинного младенца прямо в колыбели. Как говорили очевидцы, действовал он при этом без спешки, несколько раз давая беззащитному ребёнку в последний момент сделать вздох, отдышаться, чтобы затем снова сомкнуть крепкие руки на его тонкой шее.

В день, когда кланы запада объединили усилия и положили конец безумству бывшего конунга, в своё оправдание сказал он лишь, что память стала подводить его после похода. Жестокие дела запоминались, были лишь цепью тусклых фонарей, что освещали сумрак его разума и не давали конунгу окончательно потерять себя. После его казни, случившейся почти десять лет назад, более желающих пройти вглубь Мёртвой Земли не находилось. На севере было много отчаянных безумцев, но настолько отчаянных и настолько безумных с тех пор более не было. До этого дня.

— До центра, — повторил Безземельный Король и только в этот момент Риг увидел что-то зловещее в его глазах, что-то тёмное и спящее в глубине, — Всё или ничего, и ни граммом меньше.

— И вы хотите, чтобы я нашёл вам проводника в благодарность за спасение брата? Рассчитываете, что имя моего отца поможет привлечь вам кого-то из тех, кто уже ступал на проклятую землю?

— Это твоя вторая ошибка. Мне нет дела до имени твоего отца, мальчик с севера, потому что твой отец мёртв. И по моему опыту, помощь мёртвых это тяжёлый топор, которым бьёшь редко, а носишь с собой постоянно. Мне не нужен и проводник, так как я уж нашёл лучшего из возможных.

Кивком головы Король указал в сторону, и Риг невольно посмотрел в указанном направлении. Очередной мелгоглазый, в грязных обносках, старый и скрюченный. Вот только если вся остальная команда была занята какими-то своими морскими делами или же напротив, откровенно бездельничала, то этот старик не делал ни того, ни другого. Судя по виду, у него была какой-то жаркий спор, и старик в нём разошёлся не на шутку. Вот только сидел он при этом совершенно один.

— Это тот, о ком я думаю? — спросил внезапно Кнут. — Мёртвый Дикарь Синдри, мелкоглазый с именем?

Часть матросов злобно зыркнула на Кнута, услышав «мелкоглазые» — не самое любимое их слово, по всей видимости. Но в остальном… никто его не поправил.

Мёртвый Дикарь Синдри оказывается был ещё жив. Что ж, он действительно самый опытный проводник, так как он единственный, кто был достаточно безумным, чтобы вернуться в Мёртвые Земли трижды. И, по всей видимости, уже в четвёртый раз. Другое дело, что в первый раз Синдри был вообще единственным, кто вернулся, а второй раз был проводником Рагнара, что после стал известен не с самой лучшей стороны. Но тем не менее, проводник Королю, получается, действительно был не нужен.

Если отбросить все ложные варианты, то оставшийся и будет истиной, как бы невероятно она не звучала. Если ему не нужны воины, и не нужен проводник, то остаётся только одна причина плыть так далеко на север.

Король словно прочитал его мысли, слегка кивнул с лукавой улыбкой.

— Чего мне не хватает, так это помощи бессмертного.

Невольно Риг покосился в сторону на юношу с птицами, но тот никак не стал комментировать слова главаря наёмников. Ещё сильнее Ригу хотелось узнать, почему именно он и Кнут получили этот странный запрос, однако в итоге он не спросил ничего. Едва ли Браудер даст ему объяснение, так что молчанием он получит гораздо больше, чем вопросом.

— Я не буду говорить тебе своих замыслов и не выскажу никакой просьбы, потому что никому из нас не стоит стоять в тени какого бы то ни было заговора. Но у обоих из нас есть, скажем так, потребности. Вопрос лишь в том, что нужно тебе, мальчик с севера.

Риг чувствовал, будто стоит на краю Позорной Скалы, и море бьётся о скалы у него под ногами, пока сам он смотрит вниз, на верную смерть. В такие моменты всегда появляется это странное желание спрыгнуть.

— Всё или ничего, — сказал Риг, и облизнул пересохшие губы, — И ни граммом меньше.

— Хорошая цена, — Браудер улыбнулся, и налил Ригу выпить. — Достойная. В самый раз для короля.