Дети Ночи

Глава 9

Они спускались вниз той самой дорогой, которой впервые шли к Провалу еще детьми так много лет назад. Солдаты шли молча, привычно и буднично. Поскрипывала кожа, позвякивало оружие. Старший ощущал все вокруг чуть ли не болезненно. Так с ним всегда было, когда бездна шептала. Шероховатые грубые стены были омерзительны, как скрежет железа по стеклу, капли воды на камнях вызывали брезгливость, холодный свет светильников на каждом повороте бил по глазам, и эхо шагов отдавалось болью в челюстях. И вниз, вниз, вниз, в другой, страшный мир...

Знакомая площадка. Отряд остановился, поджидая у выхода из другого коридора кого-то еще. Шаги уже слышались в темноте. Те, кто приближались, шли без света, и когда на груди первого солдата тускло блеснул Ущербный Месяц, принцы поняли, что это отряд Тэриньяльтов.

Офицеры обоих отрядов быстро обменялись тихими приветствиями, затем старший Тэриньяльт поклонился королю, и оба отряда последовали дальше, уже не вниз, а к знакомой пещере у Провала. Младший, видимо, не раз тут бывал после отъезда брата, а в ушах у Старшего послышался давний животный вопль сброшенных в Провал живьем Дневных.

Шепот бездны здесь был ощутим почти наощупь. Долго здесь быть нельзя, дед говорит, что от долгого соседства с Провалом у людей меняется сознание. Как у Тэриньяльтов. Наверное.

Молодежь оставили в широком проходе перед пещерой, в самой пещере были только ветераны Королевского холма и Тэриньяльты. Младший со своей молодой свитой оставался в тылу, а Старший прошел вперед, к двум магам. У тех уже чуть светились глаза, и принц открыл им свое сознание, чтобы не тратить время на слова, если начнется схватка.

Старший офицер подошел к королю и принцам, чтобы доложить, что и как.

— Тревожно, — говорил он. — Что-то должно произойти, новичков пока наверх не отпускаю, могут понадобиться все воины. — Король сосредоточенно кивал, поглядывая на непроницаемую, немую черноту, похожую на затаившегося убийцу.

— Тут надо быть подолгу, — шепнул незаметно подошедший Младший Старшему. — Тогда люди начинают ощущать, когда что-то меняется или назревает. Если короткое время быть — только страх да тяжесть на душе, не поймешь.

— Я знаю, — резким, лающим голосом ответил Старший. Когда он обернулся к брату, Младший вздрогнул — опаловые глаза брата светились ярче, чем у любого мага, которого ему приходилось видеть, и смотрел он сквозь брата. Младший невольно попятился.

— Ко мне, — тихо приказал отец, и Младший повиновался.

Старший остался впереди. На брата и отца он не оглядывался. Он стоял очень неподвижно и очень прямо с напряженной спиной, вслушиваясь в шепот бездны.

Старший слушал, и в голове его складывались странные образы. Там, в Медвежьем холме он по этому шепоту почти всегда угадывал, что за тварь сейчас таится там, внизу, и почти всегда знал, проползет ли тварь мимо или поднимется.

«Не проползет». Он знал это точно, потому, что шепот начал распадаться на фразы, а потом принц стал улавливать слова. Тварь почуяла его. Тварь шла сюда.

«Неужто она идет сюда из-за меня?»

По спине прошел мерзкий холод. Он резко замкнул сознание, чтобы ледяные шершавые щупальца не шарили в голове.

«Сосредоточиться. Сейчас начнется».

Из тьмы Провала вдруг плеснул серый полупрозрачный протуберанец, лизнул по стенам, и стало темнее. Все затихло. Офицеры быстро и негромко что-то говорили солдатам, четверо прикрыли короля и Тэриньяльта, остальные рассредоточились, видимо, давно принятым образом, и когда из Провала буквально потекли полупрозрачные спиральные щупальца, казавшиеся такими ненастоящими, все были наготове.

Никто не шевельнулся, только двое магов выдвинулись вперед, и Старший мгновенно понял и ощутил, что именно они делают. Сила сплеталась в сеть, перекрывая всю протяженность пещеры, и серые студенистые щупальца, задрожав, увязли в незримой преграде, и теперь рыскали, лихорадочно ища входа. На пределе слышимости послышался обиженный визг. Старший Тэриньяльт поморщился. Щупальца, сократившись, втянулись в Провал, и оттуда начало подниматься что-то более плотное и оформленное, но Старший не успел понять, что именно и какое оно, потому, что сеть Силы лопнула. Отдачей пришлось по магам — один упал на колени, другой просто зашатался, и носом у него пошла кровь. Тэриньяльт выругался, солдаты начали стрелять. Стрелы оставляли в воздухе светящийся красноватый след, и там, где они вонзались в серую плоть, она словно проваливалась, но дыры медленно — но недостаточно медленно — затягивались. Бесформенное колыхающееся нечто поднялось выше, как горб вязкой студенистой волны. И в этом, бесформенном стал медленно образовываться красный глаз. Он пока был похож на размытое пятно, но принц уже чувствовал, что это именно глаз.

— Не давай ему...! — крикнул сзади отец, которого солдаты оттесняли подальше от Провала. Принц своим магическим зрением видел сейчас и то, что было перед ним, и что было позади, и что будет через мгновение.

Младший не понял, что хотел сказать отец, но Старший сделал несколько шагов назад и медленно встал прямо перед красным глазом, который начал обретать четкие очертания. Шепот бездны на мгновение затих. По крайней мере, остальные перестали его слышать, солдаты задвигались быстрее, словно спала какая-то сеть, окутывавшая их.

А принц, побледнев до синевы, с дрожащими губами что-то быстро шептал — никто не понимал, что именно, но этот шепот сейчас был слышен так же ощутимо, как и шепот бездны. Младший не понимал, что происходит — маги Королевского холма всегда действовали молча и быстро, они никогда не говорили никаких слов, они не стали бы тянуть время, как сейчас это делал принц. Маги, придя в себя после удара, тоже стояли, напряженно выпрямившись. Они понимали? Помогали брату? Или что? Младший не понимал, он озирался, глядя то на отца, то на магов, то на Тэриньяльта — но никто не смотрел на него, а сказать хоть слово было страшно — что-то творилось сейчас, и нельзя было разрушить это, никоим образом нельзя. И в это мгновение все его смятение, растерянность и страх слились в одну беспощадно четкую и ясную мысль — «я сейчас могу потерять брата».

«Я люблю своего брата».

Красный глаз в бесформенной серой плоти начал обретать взгляд. И направлен он был на Старшего.

Младший ощущал, что сейчас счет идет на мгновения — либо взгляд обретет полную силу, и тогда — конец, или брат успеет раньше... что успеет? Он не выдержал.

— Не смотри...!

Отец резко закрыл ему рот ладонью.

— Молчи, — еле слышно прошептал король и крепко обнял сына за плечи.

В воздухе дрожала незримая пуповина, связывавшая теперь принца и глаз. А потом она вдруг лопнула, и глаз расплылся, как капля крови в воде, и серое нечто опало, теряя форму. Напряжение не просто исчезло — от него осталась огромная непривычная пустота, словно из сути Провала вырвали огромный кусок, и теперь Провала стало меньше.

Старший стоял где был, по-прежнему глядя в черноту. Младший первым подбежал к брату. Того била мелкая дрожь, он был весь в поту и криво усмехался, глядя остановившимся взглядом в Провал.

— Брат! — тряхнул его за плечи Младший. По щекам его бежали слезы, но ему было все равно.

Старший вздрогнул, резко, как птица, повернул голову.

— Никогда такого не было, — истерически подхихикивая, пробормотал Старший. — Уведи меня отсюда.

— Что? Чего не было? — дрожащим голосом спрашивал Младший.

— Оно не умерло... Оно запомнило меня... уведи меня, пожалуйста... Я плохо вижу.

Младший растерянно огляделся по сторонам. Шепот бездны умолк, люди говорили чересчур громко и возбужденно, как всегда бывает после тяжелого напряжения. Отец не подходил к ним, он стоял в полудюжине шагов и смотрел на них с каким-то непонятным лицом. А подошел к ним старший Тэриньяльт. Он постоял, глядя в Провал, затем резко опустился на колено перед Старшим.

— Я, — неожиданно громко прозвучал его спокойный голос, — Арнайя из дома Териньяльтов, приношу клятву верности на жизнь и на смерть Старшему принцу и наследнику Лунного дома. Да будет услышано богами в снах, да знают Ночные и Дневные. Я твой человек.

Король молча кивнул, руки его чуть заметно дрожали.

Уже потом, наверху, отец сказал:

— Тэриньяльты признали твое старшинство. Великая победа. Теперь я спокоен.

Приснопамятное стояние у Провала имело три последствия.

Первое многих удивило. Действительно, чему может научиться отпрыск царственного дома, проведший многие годы в Медвежьем холме, у старшего мага Королевского холма? Тем не менее, Старший, восстановив силы, сразу же отправился на уровень Школ, с поклоном к Науринье Прекрасному.

Хотя Науринья и был старшим магом, годами он был вовсе не стар. Это был молодой мужчина, очень красивый и элегантный — по сравнению с ним даже Младший казался простоватым и неуклюжим. Всегда невозмутимый, никогда не повышающий голоса, он, тем не менее, внушал невольный страх взглядом, потому, что глаза у него было ярко-желтые, как у хищного зверя.

Именно невозмутимость старшего мага и привлекла принца. У Провала ему пришлось столкнуться с тварью куда более сильной, чем попадались ему прежде. И вот тогда он понял, что ему не достает совершенства в искусстве сосредоточения. Он не умел достигать полного покоя в себе, и потому тратил сил больше, чем следовало.

Достигать совершенного сосредоточения — искусство высокое, оттачивается годами упорных занятий, даже самые знаменитые маги не всегда владели этим искусством в совершенстве.

Казалось бы, при таких способностях и силе, как у Старшего, можно и не озадачиваться сосредоточением, но Старший был жаден до знаний, и ему было совершенно безразлично, кто сможет его научить — пусть это будет даже самый низкий изгой, что скитается в тени холма или прячется в нижних жилых уровнях.

Науринья безусловно не обладал такими способностями и силой, как Старший, но тем, что ему было дано, он владел с несравненным совершенством, и добился этого сам. При невеликой своей силе он был не слишком полезен у Провала, но как мастер тонких магических плетений он был превосходен. Дед говорил — «магия не дубина, порой хватает и иголочного укола, если знать как и куда ткнуть». А Старшему хотелось овладеть и тонким искусством в совершенстве. Дед, наверное, мог бы научить, но тогда пришлось бы остаться у него в холме еще надолго.

А времени уже не было.

Науринья был и польщен, и удивлен, и сразу же согласился.

— Обучать — мое призвание, и я рад и готов, — сказал он. — Платой же буду просить, — многозначительно улыбнулся он, чуть наклонив голову, — учения от вас, принц. Ваш дед не слишком охотно делится знаниями.

Вот так у принца появился, кроме Тэриньяльта, еще один «свой человек». И Старший знал, что когда придет пора искать ответы на все вопросы, Науринья будет с ним. Они были в чем-то схожи, и принц не сомневался, что так и будет.

Второе последствие было менее приятным.

После достопамятной стражи у Провала многие стали посматривать на него как-то снизу вверх, что ли. Кланялись с преувеличенным почтением, некоторые даже не осмеливались заговаривать с ним, пока он первый не обращался к человеку, угадывая, что его хотят о чем-то просить. Он завоевал почтение, но он не этого хотел. Если это и была любовь, то не такая, какой он хотел бы от людей. Это начинало тяготить и злить, и совсем допекло после очередной охоты на зимнего червя.

Зимний червь — здоровенная безглазая бело-серая тварь, покрытая жесткими ядовитыми иглами, с зубастой пастью и широкой глоткой, откуда выстреливает черный ядовитый колючий язык.Зимние черви откладывают яйца поздней осенью в ямы под корнями деревьев, забрасывают их сверху листьями, после чего червь сворачивается сверху и умирает, а его туша становится потом пищей личинкам. К концу зимы выжившие молодые черви выходили на охоту. Летом они меняли окрас, набирали жиру, чтобы дать жизнь очередному поколению.

Как раз в ту пору настало время выполза молодых голодных тварей. Их истребляют и Ночные, и Дневные — тварям этим все равно, день или ночь, их жизнью распоряжается только голод и жажда размножения. Но вглубь Холмов охотники Дневных нечасто заходят, все больше по окраинам. А сейчас зима, время тьмы, время охоты Ночных, тем более в Холмах.

Выехали на раннем зимнем закате, по свежему мягкому снегу. Младший со своей молодой свитой, при них Старший и пятеро охотников, так называемой верхней стражи. Эти люди лучше других знали земли, лежащие в кольце Холмов, и даже вполне сносно чувствовали себя на поверхности днем.

Днем шел небольшой снег, но пятна оленьей крови все равно проступали из-под тонкого белого слоя, да и след червя слишком глубок и широк. Красноухие белые гончие быстро подняли лай, обнаружив лежку червя, и следом за Нарэйей, главой охоты, все углубились в лес.

— Они не одного червя подняли, — сказал Нарэйя, понимавший лай своей своры чуть ли не лучше человеческого языка. — Там большая лежка, штуки три будет, не менее.

— О как! — вскинул круглые брови Старший. — Непросто будет. — Он достал из налуча лук. Он любил этот лук, он прикипел к нему душой еще с Медвежьего холма, с первых страж у Провала, когда им, «молодняку», позволяли только стоять позади всех и бить по тварям заговоренными стрелами. Лук был первым настоящим, взрослым подарком деда, Старший ощущал его почти как часть себя, от одного прикосновения к этому верному и любимому оружию чувствуя радостный трепет.

Вот и сейчас приятная дрожь прошла по телу. Лук был теплым. Тот, кто изготовил его, был хорошим мастером. Недаром говорят, что высокое мастерство становится искусством, а разве магия тоже не Искусство? Все черпают из одного источника, магия есть во всем.

Тварей они окружили на большой поляне. Лежка у червей была в яме под вывороченным деревом. Корни, словно скрюченные пальцы застывшей мертвой руки, торчали из-под снега. Червей было действительно три. Псы прыгали вокруг, отскакивая от разворачивающихся в атаке подобно пружине тварей. Черви мгновенно скручивались и распрямлялись, растопыривая смертоносные иглы. Утоптанный снег под корнями был почти ровно устлан гладкими голыми костями животных — Старший припомнил, КАК именно жрут добычу черви — выворачивая желудок наружу — и его затошнило.

Нарэйя не торопился. Псы не могли ничего сделать червям, разве что вцепиться в стреляющий из пасти красный язык или в брюхо, если тварь вдруг перевернется, но червей они не выпустят и не упустят. Черви тупые, они будут бросаться и бросаться на псов, вместо того, чтобы срочно уползать. Слепые, чувствующие окружающее при помощи «рога», вернее, выпирающего над пастью уродливого бугра. Вот туда и надо бить, в этот крошечный тупой мозг. Нарэйя со своими охотниками быстро осмотрел округу, других червей не обнаружил. Свита Младшего нетерпеливо шушукалась, но Нарэйе было плевать. Лучше перебдеть, говаривал он, живее будешь.

«Дневные прозвали бы его Рассудительным. Они любят прозвища», — ни к селу, ни к городу подумал Старший и наложил стрелу на тетиву. Он был спокоен. Дело привычное, ничего особенного эта охота не сулила. Так, собственно, и вышло. Нарэйя, как старший охоты, поделил добычу — жесткие шкуры с иглами и «хребетную струну» с мешочками ядовитых желез. Туши они оставили на месте — земля по весне свое возьмет, звери же такое есть не станут.

На дневку они остановились у заброшенного дальнего входа в Королевский холм. Когда-то здесь был выход из Провала, затем его затянуло, и пост стал не нужен. Зажгли костер под старыми сводами, стало хорошо и тепло.

— Может, пойдем в холм по старому туннелю? — предложил Старший.

— Там хламу много, — отмахнулся Нарэйя. — Впрочем, как решите. Моя бы воля, я бы не пошел, чего ради мараться?

— Как господин скажет! — вдруг запальчиво воскликнул Адахья, возмущенно глядя на Нарэйю. Затем он глянул на ошеломленного и злого Старшего и поклонился со смесью страха и обожания в глазах.

Нарэйя только хмыкнул, а Старший посмотрел на Адахью и сказал:

— А вот если я тебе сейчас голым по снегу бегать велю — побежишь? Я же господин, а? — Он медленно встал. Адахья попятился. Младший вскочил, загораживая своего человека.

— Брат!

Старший остановился. Гнев прошел, и ему вдруг стало и досадно, и смешно.

— Адахья, мир, — сказал он, махнув рукой. — Прости.

Адахья смотрел на него взглядом обиженного, но по-прежнему обожающего хозяина щенка.

Старший вернулся домой с тяжелым сердцем.

Младшему тоже было неприятно и стыдно перед братом.