Дети Ночи

Глава 21

Близилась Ночь Ночей. Эту ночь лучше всего проводить за крепкими стенами и под надежной крышей. Холмы-близнецы были прекрасным приютом на такую жуткую ночь. Старший впервые подумал, что здесь, наверное, тоже с Дневными знакомы неплохо — ярмарка ведь как раз здесь.

И дорога.

Но теперь по ней не скоро ехать. Старший посмотрел в ту сторону и дразнясь, показал язык.

— Что, не дождался?

— Ты не дразни судьбу, брат, — нахмурился Младший.

— Что-то ты как стал женихом, сделался опаслив. Дурно на тебя влияют Тэриньяльты, — засмеялся Старший и двинулся в левый холм следом за отцом.

А наутро настал канун Ночи Ночей. День выдался тихим-тихим, как бывает глубокой осенью, на пороге предзимья. И вечер был тих, словно прислушивался к далекому скоку Погони. Кого затравит она на сей раз?

А чтобы заглушить страхи и вой ветра, в котором слышались нездешние голоса бешеных всадников, хозяева холмов-близнецов задали шумный пир. Они сидели во главе стола вместе с гостями — брат и сестра, гордые и красивые. Приехавший накануне Науринья сидел по правую руку от государя и внимательно смотрел за всеми — он никому после выздоровления не доверял. Разве что тем, кого знал слишком хорошо. Скверно изменился его нрав.

Пир был в самом разгаре, когда в залу вошел один из людей хозяина и что-то сказал ему. Тот склонил темноволосую голову, выслушал, потом обратился к сестре. Та кивнула.

— Негоже оставлять странников под небом в такую ночь, кто бы то ни был. — Затем она повернулась к государю.

— Велишь ли позвать к столу гостя?

— Любезная госпожа Вайденире, ты здесь хозяйка, я — гость. В эту ночь все мы равны за столом, а гостей нам боги посылают.

— Веди сюда, — кивнула слуге хозяйка, и румяная от удовольствия и гордости, снова села, сложив унизанные перстнями руки на коленях.

— Завидная невеста, — шепнул на ухо брату Младший.

— Я уже женат, — отрезал Старший.

— Вот как? Все же Дневная?

— Да, брат. И мне не надо другой.

— Почему ты не сказал мне там, у деда? Я бы пришел к ней как родич, я бы подарок ей... а теперь я невежа в ее глазах!

— Успеешь, — улыбнулся Старший брату. Ему было приятно.

Никто не обратил особого внимания на женщину, которую привел слуга. Внешность у нее была самая заурядная, одета она была в простую одежду. Наверное, из местных пастухов. Только вот ноги у нее были босые и кровоточили, но этого тоже никто не заметил. Ее усадили в нижнем конце стола.

И лишь по лицам Науриньи и Асиль он понял, что что-то не так. Он резко повернулся туда, куда смотрели оба. Женщина сидела вместе со слугами. Она не ела. Она сидела неподвижно и смотрела на короля. Можно было подумать, что она просто ошеломлена роскошью пира или еще не отогрелась и поверить не может, что сейчас сидит в тепле, за богатым столом. Наверное, все так и думали, но не Науринья.

Старший вскочил и подался к нему.

— Что?

Науринья повернул к нему красивую голову.

— Когда меня убивали, от них веяло тем же.

— В Мертвом холме так же холодно, — прошелестела Асиль. Науринья посмотрел на нее.

— Я подойду к ней.

Но женщина уже смотрела на них. У нее были неподвижные глаза с огромной радужкой. Почти без белков. А потом она улыбнулась, не открывая темных, потрескавшихся губ.

— Благодарю за хлеб и вино, — проговорила она, и ее негромкий голос почему-то был слышен всем.

— Она гостья, — прошипел Науринья.

Старший понял.

— Чего ты хочешь? — поняв, что здесь творится что-то не то, крикнул хозяин.

— Благородный Одирья, — прошептала она, словно по свежезажившей ране провела плашмя холодным лезвием. — Я пришла поклониться владыке Холмов и передать ему весть от моего господина.

Король, внешне невозмутимый, кивнул.

— Говори.

— Мне при всех говорить?

Король поджал губы.

— Подойди.

Женщина подошла близко-близко. От нее пахло прелой листвой и сырой землей.

И тут Старший осознал, что так странно в этой женщине. Движения ее губ не совпадали со словами. Словно кто-то говорил изнутри ее, надев ее тело, словно платье.

— Зачем ты здесь? Счеты с твоим господином у меня покончены.

— Сегодня ночь игры, — проговорила женщина.

— Наша игра окончена.

— Игра не кончается никогда.

— Я не буду играть с ним.

— Мой господин великодушен. Он готов вернуть тебе то, что ты ему проиграл, и что тебе не принадлежало.

И тут король побледнел.

— Твоя ставка?

— Либо ты победишь и вернешь все, либо потеряешь жизнь. — Лицо женщины вдруг словно натянулось на череп.

— Не ходи, отец! — попытался крикнуть Младший, но король поднял руку.

— Я проиграл то, что не принадлежало мне. Я хочу это вернуть. Когда?

— Сейчас. Иди один. Остальные, — она посмотрела на братьев, Науринью и обоих беловолосых Тэриньяльтов, — не вмешиваются. Это игра только королей.

— Разве твой хозяин — король? — брезгливо произнес Старший. Мысль его лихорадочно работала, он пытался затянуть дело, чтобы придумать какой-то выход, какое-то решение.

Женщина уперлась в него взглядом, и его пробрала дрожь.

— И ты тоже не король. Здесь нет места твоему слову. — Она снова обернулась к королю. — Он ждет тебя.

Она вышла — казалось, никто не заметил ее, словно она была тень.

— В этой игре нельзя победить..., — сказала Нежная Госпожа, прежде молчавшая. Лицо ее было спокойным-спокойным

— Займи их, — не глядя на нее, сказал король. — Им не надо знать. Со мной только сыновья. Идемте.

Они молча помогали отцу надевать кольчугу. Поможет ли она в этом поединке и нужна ли — братья не знали. Нужен ли будет длинный меч и копье, защитит ли щит и шлем, и пойдет ли под отцом боевой конь. Ничего не знали, просто делали свое дело и боялись того, что будет.

«В чем щит твой, отец?»

«В моей Правде короля», — услышал он у себя в голове.

А потом все трое вышли в страшную ночь через длинный туннель. Стражи не видели их, и Старший чувствовал, что женщина проходила здесь. Они верно идут.

Холодно.

Холодный ветер швырнул в лицо снежную крошку. Погоня выла и хохотала где-то в небесах, и лишь внизу, на Белой дороге было странно спокойно. Темная фигурка женщины шла от границы холмов по дороге, и на ее белизне оставались темные кровавые следы ее ног.

Они шли по следам, долго шли — или недолго? Казалось, что прошло уже несколько часов, хотя, может, это лишь казалось. Ветер сек лицо, рвал с тела одежду.

Они поняли, что пришли, когда увидели женщину, лежавшую на дороге. Старший еще издали ощутил, что она мертва. Совсем. Кукла сделала свое дело. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь. Зрение и ощущения изменились. Он схватил брата за руку, когда тот тронулся было вперед. Младший резко обернулся и увидел красноватую искру в глаза брата. Понял и остановился.

Отец ехал вперед. Ехал, будто он кого-то видел

Но Старший не видел никого своим магическим зрением. Там было пусто.

Он ждал чего-то огромного, мощного, страшного — но там не было ничего. Это настораживало. Внутри зашевелилось нехорошее предчувствие, что-то брезжило на грани сознания, но он никак не мог ухватиться.

«Отец, остановись, это обман!», — хотел крикнуть он.

Обман. Да, вот оно слово, вот она, суть, лишающая сил своей чудовищной простотой.

Он не успел ничего крикнуть, потому, что был удар. Он не был готов, иначе успел бы поставить щит. Вспышка словно бы внутри черепа, мгновенная слепота и глухота, дикая боль.

«Но ведь не меня же...», — мелькнула в голове мысль прежде, чем он упал с седла и задергался как насекомое, наколотое на шип сорокопутом. Он не мог вздохнуть, грудь раздирало болью.

Не мысль — какая-то тень мысли: что-то происходит сейчас, пока я пытаюсь не умереть.

Рвется от напряжения какая-то жила, с хлюпом, с кровью, и теперь он видит — громадную зубастую голову на длинной шее и когтистые лапы. Изящная, прекрасная и кошмарная тварь, словно отлитая из серебра. Снежный дракон.

— Отееееец! — это кто кричит? Младший?

Старший с трудом приподнялся на дрожащих руках, глотая кровавые сопли.

«Я сейчас... я успею...»

Он ударил как раз в тот момент, когда среди снежной круговерти мелькнули алмазной остроты когти. Король закричал и покатился вместе с конем по земле. Дракон наклонил голову вбок, словно любуясь совершенным, и тут грудь твари лопнула. В тот же момент в серебряный глаз вошло копье. Младший. Тварь медленно повалилась назад, брюхо ее дрожало. Отец лежал неподвижно. Широкая красно-черная полоса наискось рассекала его тело. Снег под ним быстро темнел.

Брат рванул его за плечо.

— Вставай! Пожалуйста, вставай! Может, мы еще что-нибудь сумеем сделать, — у него дрожали губы и слезы текли по лицу, но он держался.

Старший поднялся. Упал.

— У него нельзя выиграть. Он лучший из обманщиков..., — одними губами проговорил он.

Погоня в небесах хохотала. Снег заносил труп мертвой женщины.

Когда они вернулись в холм, весть о гибели короля обрушилась на Ночных как гром с ясного неба. Никто ничего не понимал, все были в страхе.

И тогда Младший сказал:

— Король закончит Объезд. Круг должен быть замкнут.

И вопли дам сразу прекратились, а мужчины стали смотреть на Младшего, как на того, кто сейчас все решит и всех спасет. Младший заговорил с хозяевами холма, успокаивая их и убеждая, что их честь не пострадала, и вины не них нет. Асиль увела Нежную Госпожу.

Это Младший распоряжался и приказывал. И все смотрели на него с надеждой и искали у него руководства.

А Старший сидел, глядя в пол, и ни с кем не говорил, и все с опаской обходили его и смотрели со страхом на него и молчаливого, застывшего как изваяние рядом страшного беловолосого Арнайю.

Король завершил Объезд и вернулся в свой Холм.

Его положили в Узорном чертоге, убрав и нарядив, чтобы никто не видел страшной раны.

Вместо пира конца Объезда была тризна. Король ушел из снов богов. Круг завершился.

Это Младший распоряжался в Холме. Мало кто видел Нежную Госпожу, но это никого не удивляло. Велико было ее горе, и девы Драгоценного Ожерелья делали все, чтобы утешить госпожу.

Но Старшего тоже почти никто не видел. Но люди знали, что он необычный человек, и судьба его не такая как у других. Наверное, так надо.

Они открыли дверь, которая открывалась лишь в час погребения государя.

Они спустились в молчании по лестнице.

Они положили его в нишу, вырубленную в полу, и задвинули каменную плиту.

Они поднялись наверх и закрыли дверь.

И все кончилось.

— Ты ведь не пойдешь туда? — спросил Младший, когда они с братом вернулись в Узорный чертог.

— Пойду, — ответил Старший. На его лице была холодная усмешка. — Теперь — непременно.

Младший только кивнул. Он понимал брата. Враг обманул отца. Он не пришел на поединок, он натравил на отца свою тварь. Он чуть не убил брата, чтобы тот, маг, не понял, что здесь нет противника — всего лишь тварь, послушная его приказу. Это был лживый поединок. Это было убийство. Жадный нарушил Слово. А Слово — выше богов, это закон, который дает богам существовать. И теперь закон против Жадного.

Братья ехали не победить — они ехали нанести удар. Они были оружием.

Прошло сорок и один день со смерти короля, и оба брата отправились в путь. Когда мудрые стали говорить, что ехать должен только один, Старший ответил — мы близнецы. Мы — две части единого. И потому мы едем вместе.

И они выступили в ночь поворота зимы. Они отправились в путь подземными коридорами до холмов-близнецов, чтобы потом их вела уже под небом белая дорога к Средоточию мира.

Брат и сестра благородные Одирья и Вайденире, хозяева холмов-близнецов, не могли отпустить гостей без пира, потому как это было бы нарушением обычая, и честь их пострадала бы. Но пир этот был невесел, и было там всего четыре человека — хозяева и гости.

— Мы с сестрой понимаем друг друга порой без слов, — говорил благородный Одирья. — Хотя мы не близнецы, а погодки.

— Я бы тоже пошла с братом, — сказала пылкая Вайденире. — Добро вам, что вы идете вместе.

Старший только кивал головой. Он был благодарен хозяевам. Но пройдет всего несколько часов, и они выйдут навстречу зимней ночи и своей судьбе. И их не спасут ни добрые мысли, ни добрые чувства, ни добрые слова других. Они будут одни против грядущего.

Они выехали, когда Кошачий глаз замерцал желтым над вершинами леса. Они были на белых конях, одеты в белое. Высокие сапоги из белого войлока и кожи, подбитые мехом, закрывали ноги до середины бедра, белые кафтаны на меху защищали от стужи тело, а белые меховые плащи закрывали их до самых пят, и холод не был им страшен.

Они поехали по дороге прочь, не оборачиваясь. А брат и сестра смотрели им вслед от врат холма, пока те не скрылись из виду. И тогда холм закрылся.

Вьюга летела над дорогой, но каким-то чудом снег не засыпал ее, и ветер летел где-то над головой и по сторонам, а на самой дороге было тихо.

Братья не говорили ничего. Они и без слов понимали мысли друг друга. Они ехали в неизвестность. Они ехали играть в игру, в которую выиграть нельзя — но они должны были выиграть. Они должны были заставить того, кто ждал их, играть в свою игру. Как — никто не знал.

Они спешили, потому, что ждать было невыносимо. На десятый день они увидели Лес Теней. Если бы они ехали летом, то Чаша была бы полна красных цветов, и кони шли бы как по крови. Но была зима.

На закате показалось им, что видели они белую женщину на белой лошади. Она остановилась и долго смотрела на них странными нечеловеческими глазами — скорее, это были глаза кобылицы. Она была белая, а волосы ее были черны. Всего мгновение они оба видели ее, а потом она исчезла.

Последняя дневка была совсем близко к лесу, и братья видели деревья, переплетающиеся стволами, ветвями и кронами в нечто единое, и казалось им, что ударь по одному дереву, так все остальные закричат, почувствовав этот удар.

— И стал он рубить мечом яблоню, и закричала она, и брызнула кровь..., — полушепотом проговорил Младший.

Старший угрюмо кивнул. Сказки, воплощаясь наяву, становились жуткой реальностью. Как же не чувствовалось этого ужаса, когда им читали их на ночь? Или они просто не верили в то, что это было и, что страшнее, есть на самом деле?

— Если это правда, то и спасаться от опасности можно, как в сказке?

Младший нервно засмеялся.

— Стоит держать это на уме.

Старший, разведя костер, сидел, задумчиво чертя что-то в снегу палочкой.

— Я кричал, что спасу отца — и не спас. Я надеялся на свою магическую силу, на свой ум — и что? Я — пустое место. Я грязь от грязи.

— Ты хочешь сказать, что мы уже проиграли?

Старший помотал головой.

— Я хочу сказать, что я ничего не знаю. Я не знаю даже, на что надеяться.

— А я надеюсь на то, что боги все же не спят, — тихо проговорил Младший. — И не понимаю твоего уныния. Разве не ты был тогда с госпожой Сэйдире? Разве не ты испытал силу ничейного часа?

Старший кивнул.

— Да. И мне не стало легче. А потому, даже если мы и сыграем в нашу игру и даже выиграем — я не достоин взять выигрыш. Давай больше не будем говорить, ладно? — быстро добавил он, видя, что Младший хочет что-то сказать.

Младший и не стал ничего говорить.

Они почти не спали в тот день. Солнце было бледным, в воздухе висела снежная дымка, стирая цвета с картины мира. А когда настала ночь, пришел мороз, небо прояснилось, и над лесом снова встала звезда Кошачий глаз. И братья вступили в Лес.

Тени струились между стволов, текли вдоль дороги, еле заметные, полупрозрачные. Они двигались украдкой, но все равно эту текучесть можно было уловить краем глаза. Они шептались, и шепот их был печален и угнетал душу. Он был непонятен и гнетущ, как шепот Бездны, хотя и был иным. Это было странно. В них не было угрозы — лишь тяжкая, непереносимая тоска. Хотелось бежать прочь.

— Если обернешься — не вернешься, — опять прошептал Младший слова из сказки.

И, словно в ответ, сзади раздались мягкие, быстрые звериные шаги. Чье-то частое, смрадное холодное дыхание. Скрежет не то зубов, не то когтей.

— Не оборачивайся, — прошептал сквозь стиснутые зубы Младший, и Старший, усмехнувшись недобро, кивнул. Сзади долго еще доносились всякие звуки — то крик, то плач ребенка, то стоны, то вой. Братья не оборачивались. И звуки затихли.