Дети Ночи

Глава 12

«Они ведь родились почти в одну минуту, — думала Альдьенне, глядя на братьев. — А такие разные».

Младший принц был красив, и лицо у него было открытое, и все его мысли и чувства читались на нем как по книге. Старший немного пугал. Он был слишком похож на свою мать, и в нем чувствовалась такая же скрытая непонятная сила. Он чуть ли не с раздражением отвечал матери, словно она оторвала его от великого дела. Он не понравился Асиль. Ее брату нечего было ждать сердечности от Старшего принца. Это было печально.

— Помолчи! — прикрикнула на старшего сына Нежная Госпожа. — Твои великие дела — детские игрушки, и твои тайные советы ни для кого не тайна.

Старший принц внезапно присмирел, лицо его стало растерянным и беззащитным, как у ребенка.

— Простите, матушка, — сказал он, порывисто целуя руку матери. — Я и правда дурак.

— И самонадеянный дурак. Сядьте оба.

Принцы сели на подушки.

«Странно откуда этот обычай, — вдруг подумала Асиль. — Словно до Грозовых лет у нас не было стульев, и дома наши были круглыми, с очагом посередине...»

Она держалась тихо-тихо, чтобы на нее не смотрели. Это ей всегда было неприятно, она не любила чужого внимания. Иногда ей хотелось уметь превращаться в тень или как в сказках, отводить чужой взгляд.

— Это госпожа Альдьенне Териньяль, Старший, — веско сказала Нежная Госпожа. — И сейчас вы оба выслушаете ее.

«Сейчас будут смотреть». Альдьенне Асиль вдруг ощутила прилив злости, и сразу стало легче. Она успокоилась. Сняла капюшон с головы и, глядя поверх голов обоих принцев, спокойно и подробно рассказала обо всем, что было, и что она видела сама. А под конец она посмотрела прямо в лицо Старшему принцу и сказала:

— Брат мой просит у тебя заступничества, господин. Отправившись за старые посты, мы нарушили запрет твоего отца. Может, другому это и сошло бы с рук, но мы — Тэриньяльты, — с какой-то странной гордостью произнесла она. — Мне не хотелось бы, чтобы брата изгнали из Холмов.

Изгнали из Холмов. Старший никогда не задумывался о том, что это может означать. Ну, изгнали. Не убили же. А сейчас представился одинокий человек, глаза и кожа которого не выдерживают солнечного света, который бродит, прячась днями, как зверь, от чужого народа с чужими обычаями, за которым охотятся по ночам, как за тварью...

Ему стало не по себе. Тэриньяльт стал его человеком сам, по своей воле. Ты принял клятву — теперь отвечай.

— Я не дам его изгнать, — выпалил он. — Я даю слово. Это мой человек.

— Хорошо, что ты так уверен в себе, — вздохнула Нежная Госпожа.

Младший принц сидел молча и смотрел на Асиль, отводя глаза, когда встречался с ней взглядом.

— Надо немедленно рассказать отцу, — сказал после короткого молчания Старший.

— Нет, — резко ответила Нежная Госпожа. Асиль даже вздрогнула, настолько хлестко это прозвучало. Младший в недоумении смотрел на мать. — Нет. Я опасаюсь, что он... знает.

Воцарилось гнетущее молчание. Журчала подземная река Нин. Мерно капала со сталактита вода. Где-то внизу, в садах слышались голоса.

Нежная Госпожа заговорила.

— Не думайте, дети, что я не пыталась узнать, что было там. — Она не сказала, где «там», но все и так понимали. — Вот что сказал ваш отец — наш мир держится на слове. И я дал слово. Я спросила — что за слово, кому, зачем? Он ответил — этого я тоже не могу тебе сказать, иначе нарушу зарок, и не спрашивай больше. Тогда я спросила — но скажи, разве то, что ты получил, стоит вот этого страшного знания своей судьбы? И он ответил — в Холмах не будет ни смут, ни голода, ни нашествия тварей, ни неурожая, ни мора, и наш род будет благоденствовать и править. Я больше не спрашивала его. И потому мне кажется, что он знает о Провале. С кем-то он заключил договор. Что-то за это пообещал.

— А если бы он отрекся? Или не давал слова? — тихо проговорил Старший.

— Не знаю, — еле слышно ответила Нежная Госпожа. — Возможно, дело зашло уже так далеко, что не дать слова нельзя. И отречься тоже. — Она подняла взгляд. — Не вздумай идти с этим к отцу. Дай ему дожить достойно свои дни. Недолго ждать осталось. А там... там тебе решать.

Асиль закрыла глаза. Провал внизу. Провал в самом средоточии Холмов, в Средоточии Мира. И Холмы — лишь островок среди пустоты Провала, островок, который держится лишь на ниточке королевского слова.

Ей стало холодно и страшно.

Они спускались вниз, к звонким женским голосам и смеху. К обычной жизни с ее простыми радостями, такой недостижимой для них теперь.

— Ты, помнится, дал зарок, что никогда не женишься на тэриньяльтихе? — вдруг спросил Младший, словно ни в чем не бывало.

Старший исподлобья глянул на него.

— Тебе, что ли, я давал зарок? Себе. Сам себя от этого зарока и освобождаю.

— Вот как? Значит, ты решил пастись на моем лугу?

— Это ничейный луг. Пока что, — вздернул голову Старший. — И красноухая телочка гуляет как пожелает.

— Вот как, — усмехнулся Младший. — Тогда, брат, не взыщи, если она пойдет на мой луг.

— И ты тоже не взыщи.

Младший вдруг расхохотался.

— Какие же мы все-таки дураки! Тут мир того гляди рухнет, отца спасать надо, а мы — про тэриньяльтиху!

Старший лишь улыбнулся в ответ.

— Сдается мне, что если не думать о красивых женщинах, то мир точно рухнет... Кого бы она ни выбрала — без обиды?

— Без обиды и по чести, — ответил Младший.

А жизнь в Холмах шла своим чередом, и никаких перемен в ней не виделось. Как всегда, стража стояла у Провала, а охотники стерегли границы. По-прежнему люди влюблялись и рождали детей, и день и ночь сменяли друг друга. Привычные спокойствие и благоденствие царили в Холмах, и если Провал брал свою дань, так ведь не больше обычного.

И потому если случалось что-то чуть необычнее обыденного, так все Холмы судачили об этом. А из необычного вот что случилось.

Жил в Королевском холме высокородный Инда Ханерильт, знатный вассал самого короля, и была у него супруга Наэринте, женщина могучая, властная и, как говорили, славная чревом. Ибо родила она уже троих здоровых отпрысков своему мужу и ходила тяжелая четвертым. Такая плодовитость была присуща, скорее Дневному народу, но в каком из знатных родов Ночи не течет Дневной крови? Видимо, в госпоже Наэринте она сказалась через много поколений особенно сильно.

Нрав у госпожи был мужской, и не было для нее лучшего развлечения, чем славная охота. Она и у Провала встала бы, если бы это уж совсем не противоречило обычаю Королевского холма. И вот, даже будучи в тягости, она выехала со своим мужем на ночную охоту. А, надо сказать, земли, которые блюли Ханерильты, лежали к западу от Королевского холма, и там, у Молочного озера, были лучшие пастбища в окрестностях. Пастухи с недавних пор стали жаловаться на пропажу скота, и могучий Винда со своей не менее могучей супругой выехал посмотреть, что там за напасть завелась.

Как и подозревали пастухи и охотники, напастью оказались слеповолки. В середине леса, среди каменистых гряд в логове вывелось потомство, и голодный жадный молодняк теперь резал скот, причем по мерзкому обычаю волчьему не столько съедают, сколько режут зазря. Слеповолки нападают всегда стаей. Зачатки разума делают их страшными противниками, и порой стычка со стаей слеповолков становится настоящим сражением.

Случилось так, что конь госпожи Наэринте испугался слеповолков и понес, и когда она сумела остановить его, небо уже светлело от рассвета, а обезумевший конь упал от усталости и издох. Госпожа огляделась по сторонам и поняла, что конь занес ее к самой границе земель Холмов, куда часто заходят Дневные. Места были ей плохо знакомы, и надеялась она только на то, что охотники супруга ее найдут. Однако, никто не пришел за ней, и весь день женщина пряталась. Нашла ее стража границы, измученную и перепуганную — Дневные несколько раз проходили так близко, что лишь полная неподвижность спасала ее. Ведь когда Ночной не движется, Дневной его нипочем не увидит.

И вот от них она и узнала, что супруг ее вовсе и не искал, а с рассветом, как и положено по уговору, ушел в Холм.

И тогда госпожа Наэринте разъярилась так, что даже слеповолк на месте умер бы от страха. Вот так заявилась она к Нежной Госпоже — крепкая, могучая, громогласная, горделиво неся свое знаменитое разбухшее чрево, и стала требовать справедливости.

— Что же будет в Холмах, если мужья бросают жен на произвол судьбы? — гремела она. — Пусть король рассудит нас по справедливости, как и пристало королю!

Король и рассудил. И Инда Ханерильт рано утром остался на границе земель Дневных, где и предстояло ему провести день, не прячась от солнца. А охотники скрывшись в тени, следили за ним — прежде всего, чтобы не дать ему претерпеть от рук Дневных, если вдруг что случится.

А когда Инда Ханерильт на закате вернулся, с ним была женщина. Дневная женщина.

— Дивное дело, государь, — говорил Инда. — Как ты велел, я провел весь день на открытом месте, чему свидетельством моя покрасневшая от солнца кожа. И тут я увидел эту женщину. И хотя я не шевелился и не говорил ничего, эта женщина заметила меня, как если бы была из нашего народа. Она упала к моим ногам и обняла мои колени, не говоря ни слова. Я подумал, что она просит об убежище, что странно. Дневные ведь боятся нас. Я не знаю, что за угроза заставила ее искать защиты у меня. А потом я услышал псов и увидел тех, что шли за ней. Мне пришлось сражаться с ними, ведь она была под моей защитой, да к тому же они вступили в Холмы!

Старший отряда пограничной стражи выступил вперед и сказал:

— Свидетельствую, он правду говорит. Мы вынуждены были вступиться.

— Многих положили? — спросил король.

— Нет, только двоих. И одного пса.

Король скривился. Неприятно, но — сами виноваты. Здесь закон Холмов.

Все кругом зашушукались, ибо и правда дело было неслыханное. Дневная увидела Ночного!

— Боги там ничего, не проснулись? — украдкой наклонился Старший к брату. — Нет? Ну, тогда это еще не конец света.

— Травить женщину собаками — дурное дело! — продолжал Инда.

— А, может, она совершила какое-то преступление? — взьярилась в ответ его жена. — Ты как за какую-то дневную бабу заступаться — так сразу, а когда...

— Умолкни, женщина! — прикрикнул муж, ибо были они перед королем.

— Вот здесь твой муж прав, — кивнул король. — Инда Ханерильт, ты оправдан в глазах Ночного народа и Лунного дома. Но простит ли тебя твоя супруга — это уже ваше дело.

— Я не хочу прощать его! — воскликнула госпожа Наэринте, но король ответил:

— Ваши семейные распри приберегите для иных ушей и покоев. Это уже не мне разбирать.

Старший принц был готов поклясться, что отец про себя вознес хвалу богам.

Здоровяк Ханерильт неловко переминался с ноги на ногу, явно собираясь что-то еще сказать.

— Ну? — подбодрил его король.

— Государь, — промычал он, — эта женщина пришла в Холмы, не ко мне ведь... Так что...

Король кивнул.

— Я понял тебя. Ступай же, Нежная Госпожа возьмет ее под свое покровительство.

Инда шумно выдохнул и с благодарностью глянул на царственную чету.

После этого супруги удалились, а гневная ругань госпожи Ханериль еще долго была слышна из коридора.

Король, склонив голову набок, смотрел на Дневную.

— Так говори, женщина, — сказал он. — Что случилось с тобой, и кто тебя преследовал, и за что? И нет ли на тебе преступления против брата моего Дневного короля?

Но женщина не говорила ни слова.

— Она онемела от страха, — догадался Старший. — Сейчас мы ничего не узнаем.

Глаза его блестели, как бывало всегда, когда он сталкивался с любопытной загадкой или брался за трудную задачу. И Младшему вдруг стало жаль чужую женщину, которая была здесь совсем одинока, и одни смотрели на нее с презрением, другие с недоверием и опаской, а третьи — как на диковинное животное, которое надо изучать.

И он ушел незаметно, потому, что ему вдруг стало неприятно среди людей своего Холма.

— Вели всем уйти, — шепнула Нежная Госпожа супругу, увидев, как ушел ее младший сын. — Она так напугана, что ей бы на ногах устоять.

— Хорошо же, — сказал король и велел уйти всем. В огромном тронном зале остались только они двое и Дневная. — Уведи ее к себе. Опекай ее. Я хочу знать, что случилось, и почему она здесь. И постарайся поскорее!

Нежная Госпожа заметила, что ее супруг страшно встревожен. Он был почти в панике, а в глазах его стояло непонимание.

— Что с тобой? — шепнула она.

— Ничего особенного не должно было приключиться, — прошептал он, словно бы про себя. — Почему так? — он нервно тер руки.

— Ты о чем?

— А? — встрепенулся он. — Ничего. Ничего! Успокой ее быстрее, я хочу знать! — крикнул он и быстро вышел.

— Что же мне делать с тобой? — тихо говорила Нежная Госпожа, глядя на незваную гостью. С одной стороны, ей было ее жаль. С другой стороны, она раздражала. Ее не ждали. За ней стояла какая-то явно дурная история, а дурных вестей Нежной Госпоже сейчас вовсе не хотелось — впереди ждала самая дурная на свете весть, и весть эта была неотвратима.

И все же — если сейчас заняться этой пришелицей, то, может, она не будет думать о самом страшном. Хотя бы отвлечется.

Дневная была молода. Возможно, даже моложе, чем казалась. Она была очень худой — наверняка уже много дней не ела досыта. Грязная, растрепанная, исцарапанная — но ее лохмотья когда-то были не просто добротной, а дорогой цветной одеждой с искусной золотой вышивкой. Похоже, что ей пришлось бежать внезапно и в чем была, ибо в дальний путь в таких платьях не отправляются.

Нежная Госпожа приказала ее отмыть, переодеть и накормить, чтобы хоть вид приличный был. И вид оказался весьма приличный. Да, она была худа и измучена, но это была несомненно красивая женщина. Более смуглая, чем ночные, с бронзового цвета волосами и зелеными глазами. Нежная Госпожа была смутно встревожена — она предчувствовала, что эта женщина вызовет какие-то перемены, какой-то перелом, а этого в Холмах не было очень давно, и как раз вот этого-то и не хотелось.

Женщина словно бы не имела собственной воли. Или ей было все равно. Ее вели — она шла. Ей говорили — она делала. Оставшись одна, сидела неподвижно, глядя в темноту. Служанки хихикали и крутили пальцем у виска. Она словно бы спряталась внутрь себя, как прячется в раковину улитка. И Нежная Госпожа, не отличавшаяся великим терпением, на вторые сутки пребывания немой Дневной в Холмах вызвала своего сына, Старшего принца.

Нежная Госпожа приняла его в своих покоях, выгнав всех служанок и девушек Ожерелья.

Поцеловав сына, она сразу приступила к делу.

— Я хочу, чтобы ты помог мне. Ты знаешь Дневных.

— Матушка, с чего вы ...

— Да не надо мне-то врать! — поморщилась Нежная Госпожа. — Я что, своего батюшку не знаю? Знаю все, и про твои поездки знаю, и про твоего... как его... Нельруна? Он сейчас у отца в Холме. Ладно, — она хлопнула ладонью по столику. — Дело не в этом. Я не знаю, что делать. Или, может, и знаю, но пока я буду ее обхаживать, пройдет слишком много времени...

Старший понял. Он сидел в низком кресле, сцепив руки, и глядел в лицо матери. Она умела держаться. Но сейчас она с трудом справлялась со смертной тоской, снедавшей ее долгими бессонными днями. Горестно сдвинув брови, прикусив длинную прядь черных волос и подперев рукой голову, она смотрела на мерцавший на полу фонарик со светильным камнем.

— Мама... я сделаю, что могу, — тихо сказал он, на мгновение подумал о госпоже Асиль и о том, что пока он будет заниматься Дневной, брат будет обхаживать снежное сокровище дома Тэриньяльтов. Досадливо отогнал эту мысль — о чем он только думает? Нет, такому человеку, как он, нельзя в короли...