Десять тысяч дней осени

Глава 14

Дархан смотрел в бинокль на белую стену. Может весенние дожди смыли надпись? Но нет. Он приходил сюда уже который раз и все без толку. В городе стало чрезвычайно опасно. Голод, грабежи, поджоги. Патрули убрали со дворов. Но по улицам шатались пьяные, а может и обдолбанные отморозки, которые даже не удосуживались отметить себя широкими голубыми повязками. Люди попрятались по домам, то и дело слышались выстрелы. Значит покоя не было нигде.

Зато госбанк гулял и гудел, словно в последний раз. Дархан не раз наблюдал за ним с последнего этажа давно уже заброшенного «Детского Мира». Стоило ночи спуститься на город, как в госбанке зажигались огни от всполохов бесчисленных костров. Кричали проститутки, раздавались гогот и звероподобное улюлюканье. Однажды Дархан слышал нестройное бряцанье гитары, фальшивый скрип трубы и дикий смех благодарных зрителей.

Ближе к трем ночи шоу доходило до пика. Дархан крепко запомнил огромный костер на крыше, пламя которого освещало дикую толпу, которая под радостные вопли заставила спрыгнуть с крыши одного за другим троих мужчин, тут же разбившихся о засыпанную кусками бетона и строительным мусором площадку у входа.

В бинокль хорошо было видно, как завывают то ли от радости, то ли от дурости шлюхи, на обнаженные тела которых были накинуты плащи и куртки кавалеров. Кавалеры пили из бутылок, морщились, делились со шлюхами, пытались не то танцевать, не то ухаживать за дамами, которые под утро спешно покидали здание госбанка с сумками, полными снеди.

На одну из таких Дархан, полночи наблюдавший за банком, нарвался, пытаясь найти в городе хоть какое-то пропитание. Бросив сумку, шлюха спешно рванула прочь, лишь через сотню метров завопив о помощи.

В сумке были консервы, вяленое мясо, кривой, плохо выпеченный, но все же хлеб, бутылки не то с бульоном, не то с какой-то иной зеленоватой жидкостью. Дальше рассматривать не было времени, схватив сумку, Дархан помчался к своим.

Дархан вернулся поздно. Еды в тот день раздобыть не удалось. Зато нашел в одной из квартир целый отрез вполне сносной ветоши. Похлебал жидкого бульона из вяхиря и не раздеваясь, лег на кровать.

— Ах, да. Передай ей, — Дархан протянул, читавшему в свете лучины, Алмазу, пыльную книгу без обложки.

— Румпельштильцхен, Шиповничек, Сыновья разбойника, — сказал Алмаз, листая книгу.

Захлопнув томик, Алмаз отнес его Шаре. Та, вцепившись в подарок, начала сыпать словами благодарности.

С того самого дня, как Закировцы похитили Алмаза, с Шарой творилось что-то неладное. Нет, со здоровьем, все было как всегда. Шара и до помутнения болела часто и сильно. Но вот с головой… Шара все время пропадала у приемника. Беседовала с Роем, рассказывала ему сказки, молила о прощении, спрашивала, как помочь. Рой отвечал ей что-то невпопад, Дархан и Алмаз какое-то время еще пытались сверяться с Бебахтэ, а потом плюнули на это дело. Они не могли поймать Артықа, а значит — помочь Рою.

Честно и кратко описали они ситуацию в городе — власть сменилась, Артықу вновь приносят жертвы. Они вынуждены прятаться в квартире, потому что новая власть творила лютый беспредел, стреляя в людей прямо на улицах. Рой им тогда ничего не ответил. А может и не услышал. Шара же все больше и больше увлекалась своими беседами — исповедями, а в последние недели взяла за моду читать сказки и детские повести. Трудно было понять, нравится Рою это или нет. Изредка отвечал он ей пятьдесят восьмым Зулфаятом, который гласил, что и у козленка есть мать.

Засыпая, Дархан слышал, как Шара с выражением читает Рою сказку «Камбала-Рыба».

Дархан с Алмазом оглядывали чердак, на котором заметно поубавилось вяхирей. Там, в темном углу, еще жались-ворковали сизые бедолаги, но Дархан запретил их трогать.

— Видать в городе их стреляют. Жрачки нет, вот и охотятся на наших птиц.

Алмаз поправил свои несуразные очки, словно от этого зависело вернутся вяхири на чердак или нет.

— Может расчистить тут все. Нанести земли. Засеять?

Дархан пожал плечами.

— Мысль хорошая. Можно даже теплицу построить, чтобы круглый год жратву выращивать. Схожу в библиотеку, поищу книги по садоводству, агрономии, ботанике, устройству теплиц. Привыкли мы к ним, — Дархан беззлобно швырнул крохотный камешек в темноту, — особо не обижали. В стужу таскали сюда матрасы, от кошек все проволокой загородили.

Алмаз вспомнил, как вяхири жались, гугукали, но с чердака не улетали. Он выбирал парочку пожирнее на ужин и уходил, не трогая других. Тогда птиц было много и, казалось, что их запас не иссякнет никогда. Изредка позволяли себе лакомиться яичницей. Считали, погубят молодняк, птицы обидятся, улетят отсюда навсегда. А теперь их тут почти не осталось.

— Дархан. Я коробку приготовил, ветошь на лоскуты порвал, на дно накидал. Давай схожу по другим чердакам, наберу яиц. Принесу сюда, вдруг вылупятся?

Дархан пожал плечами. Он не знал, остались ли тут самки. Да и будут ли их птицы высиживать чужие яйца.

— Если пойдешь, то только по нашим окрестностям. И осторожнее. Эти придурки чуть не каждый день по городу шастают. Нас только и спасает, что вымерло все тут, вряд ли кто по соседству остался. А лучше — меня дождись.

Алмаз крепко пожал плечо брата.

— Дареке. Не ходи к стене. Нет никакого телефона. Либо передумали. Либо решили тебя в команду не брать. А может и поубивали их всех давно. Сам же сказал, помощь так и не пришла.

Дархан кивнул головой. Братишка говорил дельные вещи. Но Дархан все равно пойдет. Потому что по-другому нельзя. Потому что если сдастся, уступит, то уже не найдет в себе сил продолжать борьбу. Еще неделю, максимум две. А потом — будет ходить к стене раз в месяц. А потом — раз в квартал. Но будет. Поправив бинокль, Дархан стал спускаться по лестнице вниз.

Два — Два — Пять — Ноль — Ноль — Три. Цифры были яркими, заметными даже без бинокля. Дархан увидел их уже на втором этаже. Ах, как стучалось сердце. Он вспомнил код — пять — два — шесть — четыре — три — один. Итак (Дархан застрочил в блокноте) — первая цифра номера — это три, вторая — два (Дархан на секунду задумался), третья цифра — ноль. Четвертая тоже ноль (Дархан начал сомневаться), пятая цифра — два, а шестая — пять. Стало быть — тридцать два — ноль-ноль-двадцать пять. Он поднялся еще на этаж. Здесь, спрятанный в тайнике, лежал рабочий телефон. Дархан достал телефон, оторвал фальшивый, набитый им нарочно плинтус, обнажив розетку.

Дархан с учебки еще знал ее название — РТШК-4 — розетка телефонная штепсельная с конденсатором. Почему штепсельная и где у нее конденсатор, Дархан никогда не интересовался, но звучное название запомнил навсегда. Шуруп посреди четырех отверстий и пятое, потолще, сбоку — такие розетки были у всех, кто пользовался дисковыми, а потом и кнопочными телефонами.

Разорвав полиэтилен, Дархан вытащил на свет яркий, салатового цвета дисковый аппарат. Он нашел его давно и берег среди других побратимов на квартире. Вот где пригодился. Дрожащими руками Дархан набрал номер. Ту-ту-ту… Никто не поднимал трубку.

Дархан ждал минуту, вторую, пока страшная догадка не пронзила его. Вот же идиот. Он ведь сам говорил, что звонить будет с 12:30 до 12:31, всего минуту. А сейчас не было и одиннадцати. И если там рядом враги, они услышали трезвон.

Дархан глянул на часы. Десять сорок три. Подкрутил колесико механического завода. А что, если врут? Кто тут время сверяет? Вспомнилась дурацкая сцена из кино, когда люди, сидящие в библиотеке, ждали артиллерийского залпа. Секундная стрелка тикала, но, когда добралась до двенадцати, никакого выстрела не последовало. Дархан совсем уж по-детски на весь кинотеатр спросил — почему? Ему ответил зритель, сидящий справа: «Да потому, что военная артиллерия не стреляет по библиотечным часам». Вот тогда Дархан крепко задумался, почему это во всех фильмах все происходит настолько синхронно, словно у всех часы сверены с атомной точностью.

Дархан улыбнулся. Те, кто оставил номер, вероятно, думают о том же. И придут минут на пять, а может и на десять раньше. И задержатся подольше. Это уж он, перестраховщик, оставил минуту и совершенно не учел реалий. Что ж. Время есть. Лишь бы никто не нагрянул.

Ту-ту-ту-ту-ту-ту… Дархан понимал, что все бесполезно. Прошло уже пять минут, но никто не поднимал трубку. А что, если они потеряли или не поняли код. Дархан начал было крутить два — два — пять — ноль — ноль — три. Но этот номер вообще не ответил никакой индукцией. Черт побери. Если они напутали, то это усложняет дело. Ну зачем он играл в шпионов? Кто бы догадался, что это телефонный номер? А если бы и догадался, что такого? Ну позвонил бы в неурочное время. Вряд ли тут есть определители или специалисты, способные засечь звонок.

Дархан на всякий случай выткнул-воткнул штепсель и снова набрал номер. Ту-ту-ту-ту… Дархан сидел и слушал, но ничего не происходило. Ту-ту… надо уходить… ту-ту-ту… завтра он придет еще. Если ребята допустили ошибку, то они ее испра…

— Алло!

Дархан едва не выронил трубку из рук. Голос был отчетливым, громким и до жути знакомым.

— Алло⁈

— Да. Я вас слышу. Говорите!

Дархан узнал его голос. Он узнал бы его из десятков тысяч других голосов, потому что почти каждый день слышал по радио. Но этого не могло быть. Хотя что такое «не могло» в проклятом городе?

— Закир⁈ Но как⁈

— Кто это? — судя по всему, трубку прикрыли рукой, но до Дархана все же донеслись слова.

— Куаныш? Кто это? Послушай-ка, это он?

— Алло! Алло! — Дархан немедленно узнал голос Курчавого.

— Куаныш. Это я. Узнал? Как пацан? Как Галым? Помнишь, где мы хоронились? Там картина висела на стене. Парусник и чайка. А еще — у тебя не нашлось карандаша и код я тебе записал на спич…

— Это он, Закир-ага. Точно он.

Где-то вдалеке буркнули:

— Спроси его что-то, что знали только вы.

— Эй, что ты мне отдал, когда уходил?

— Чего?

— Ты уходил, мне кое-что важное отдал.

— Коробок. С кодом.

— Нет. Другое. Вспоминай.

На том конце кто-то грубо промолвил: — Хватит! — И Дархан, словно от этого зависела его жизнь, быстро заговорил:

— Вспомнил. Калаш. Калаш я тебе отдал. Сам с газовым ушел.

Даже отсюда Дархан понял, как радуется Куаныш. Снова повторив, что это тот самый человек, Курчавый на радостях передал трубку.

— Значит это ты спас моих людей?

Дархан молчал.

— Нам нужны бойцы. Может хватит играть в шпионов?

— Ты так и не узнал меня? — как не храбрился Дархан. Как не пытался сказать эти слова твердо, но предательская хрипотца все же проскочила в самом конце.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Это я тебя убил. Тебя и всех, кто был с тобой в доме.

На том конце установилось долгое молчание. Затем голос промолвил спокойно и, казалось, невозмутимо.

— Стало быть — служишь новой власти?

— Нет! И старой не служил.

— Может скажешь, кто ты? Если конечно мы в одной лодке.

— Сначала скажи, как ты остался жив.

На том конце ответили почти сразу.

— Меня там просто не было. Этого достаточно?

Дархан зарычал от досады. Вот почему он не нашел тела Закира в тот раз. Ему так хотелось поверить, что Закира больше нет, что он и сам уверился, и убедил в этом всех вокруг.

— Ну так что? Ответишь? Или рассос?

— Зачем я тебе? Я убил твоих людей. Ты никогда мне этого не простишь. Да и я…

— Время не вернуть. Прошлого не исправить. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. И враг моего врага — поневоле друг.

В голове Дархана крутились тысячи мыслей. Последняя фраза. Неужели Закир знает тайну Бебахтэ? Или просто совпадение?

— Эй. Ты еще там? Куаныш поручился за тебя, как за надежного человека. Но теперь, узнав, что ты сделал с моими… Ты можешь повторить это еще раз?

— С тобой?

На том конце провода рассмеялись.

— Послушай. Зачем тебе убивать нас? Если бы хотел, убил бы еще там, на киче. Но ты помог моим людям. Помог, хотя знал, что они — закировцы. Почему?

Дархан задумался. Ответил не сразу.

— Потому что люди.

— Вот и славно. Мало нас. Не буду говорить, сколько. Для твоей же пользы. Накапливаем силы, постоянно скрываемся. Ситуация критическая. Но не безнадежная. Мы еще повоюем. Люди хорошие. Верные.

Дархан вспыхнул.

— Слышал я, какие верные. Ты хоть знаешь, что десятки твоих переметнулись на сторону новой власти?

Закир все так же спокойно ответил.

— Людей не исправишь. Всегда будут такие.

— Где гарантия, что оставшиеся не предадут?

Закир усмехнулся.

— Приходи как-нибудь к зданию госбанка глубокой ночью. Увидишь массовые казни. Это бывших наших… Лучшего примера и не надо.

Дархан, вспомнив, как летели с крыши несчастные пленные, понял, что Закир не врет.

— Эй. У нас есть оружие. И даже взрывчатка. И верные люди. Ты сам видел их в деле. Кое-что умеем. Я не знаю, что ты сделал с моими, дело прошлое. Если поможешь мне сделать то же с новой властью, дам слово, что оставлю тебя в покое. Живи и радуйся.

— Не пойдет. Так, как раньше не пойдет.

— А чего хочешь ты? — казалось, на том конце провода Закир и вправду удивился.

— Я хочу, чтобы ты навел порядок в городе, вернул производство пищи, добычу угля, прекратил беспредел и мародерство. И да — вода бесплатно всем жителям. Круглосуточно, — Дархан жадно отхлебнул из фляги, — Потом — наладь производство хлорки. И самое главное — никаких больше жертв Артықу. Если хочешь, можешь назначить в каждом доме по коменданту, выгонять всех людей на улицы, делай что угодно, но не приноси жертвы.

— Ты просишь слишком многого.

— Я просто не хочу нового восстания.

— Не поможешь нам, нас раздавят, новая власть доберется и до тебя.

— Это дело времени. Помогу новым повстанцам.

— Некому будет восставать. Поверь.

Дархан замолчал.

— Эй. Переговоры зашли в тупик? Скажи мне только, что у тебя за пазухой? Взрывчатка? Газ? Яд? Ты сможешь помочь?

— Послушай… Закир. А ты сможешь вывести из банка невинных? Я видел там шлюх, пленников, обычных…

— Там нет невинных. А шлюхи… они уж точно заслужили смерть. Скажу больше — среди них — есть мои разведчицы. Но я готов пожертвовать…

— Я! Я не готов! Понимаешь! Не готов!

— Что ты предлагаешь?

— Предупреди тех, кого можешь!

— Ты подорвешь госбанк?

— Это мое дело.

Закир не отвечал. Дархан задумался. И тут же спросил:

— Погоди. А где уверенность, что, взорвав госбанк, мы одолеем врагов. У них ведь схроны, базы…

— Не боись. Исключено. Эти твари так грызутся за власть, что предпочитают жить внутри. Натаскали матрасов и коек. Зазывают шлюх, тащат еду и напитки. Вот она — изнанка свободы. Так боятся, что без них заплетутся интриги и заговоры, что предпочитают держать друг друга на виду. Стоит одному уйти, начинают судачить. И каждый день казнят друг друга, подставляя и нарывая компроматы. А вечером пьют и устраивают тройнички, чтобы наутро расстрелять своего же визави.

Дархан удивился этому слову. От Закира оно слышалось чужим. Возможно он мало знает этого человека? Разговор шел вяло, не клеился, но Дархан понимал, что и он, и Закир пытаются нащупать тот хрупкий, хрустальный мост, который почти невозможен там, куда они забрели в своих конфликтах. Первым молчание нарушил Закир.

— Эй… я обдумал все, что ты предлагаешь. Я мог бы обмануть тебя для общего дела, но понимаю, что завтра ты обратишь свое оружие против меня. А раз до сих пор не убил, значит и я тебе нужен. Лгать не буду, сложно принять твои условия, но я почти на все согласен. Кроме Артықа. Не буду кривить душой. Если мы прекратим жертвы, то не удержим город. Люди должны спать спокойно.

— Повторю еще раз. Никаких жертв. Во всяком случае специальных.

— Тогда не договоримся.

— Еще как договоримся. У меня есть те… — Дархан понял, что чуть не проболтался, потому он дипломатично закашлялся и продолжил — у меня есть то, что покончит с Артықом навсегда. Но для этого нужна твоя помощь.

На том конце возникла долгая пауза. Затем Закир ответил.

— Возможно ты и лжешь. Но если это правда, повторю, если это правда, я введу мораторий на жертвы. У тебя будет месяц, чтобы разобраться с Артықом.

— Мне нужно больше, я сам не зна…

— Месяц. Иначе не договоримся.

Они пили чай из прошлогодних засушенных листьев лимонной мяты. Мелиссу, так это растение называли в его семье, ни дети, ни жена не любили. А Дархан любил и собирал ее с детства. Он представлял лица детей и жены и с ужасом ловил себя на мысли, что думает о них все реже, вспоминая прежнюю жизнь как далекий сон, который со временем забудется навсегда. Если б у него оставалось хотя бы фото, пучок волос, украшение, цепочка… но, увы. Милые, родные, как они там? Что им всем сказали по поводу Дархана? Пропал без вести? Бросил? Исчез? Ни одна из версий его не устраивала. Вспомнил он и отца, и покойную мать. Вспомнил всех, кто был ему когда-то близок. Наверное, сегодня, после беседы с Закиром, так внезапно воскресшим из мертвых, он понял, что надежды выбраться нет никакой и остаток дней он вынужден будет провести в этом отвратительном, пустом и затхлом мире.

Алмаз внимательно смотрел на Дархана. Возможно от него не утаились печали брата.

— Тебе всю жизнь нести этот груз. Давай я отдам приказ Рою? — Алмаз с надеждой смотрел на Дархана.

— Какая разница, кто отдаст приказ? Грех ляжет на всех.

Шара, улыбнулась куда-то в сторону.

— Даже и думать не думайте. Я их попрошу все сделать. Они меня послушают. Мы каждый день беседуем. Песенки поем. Хорошие ребята. Жалко, что мертвые все.

Братья с ужасом переглянулись. Такой Шару они еще не видели. Алмаз, пожевав листок, выплюнул его на ладонь и тревожно посмотрел на брата.

— Дареке, откуда Закир узнает, когда надо нападать?

— Мы договорились, что штурм начнется сразу после атаки Роя.

— А Рой? Мы же не знаем, когда он налетит.

Дархан кивнул головой.

— Все верно. Но Шара, — он кивнул на улыбавшуюся старуху, — будет просить сделать это ночью. Хотя все мы знаем — ни время атаки, ни других деталей мы от Роя так и не услышим. Закир с людьми будут сидеть в засаде. И пойдут на штурм, когда все будет кончено.

— Не раньше?

Дархан покачал головой.

— Исключено. Закир, кстати, тоже сомневался. Труднее всего было убедить его в том, что я и вправду не знаю времени атаки. Но то, что он однозначно ее увидит, я в этом уверен. Они выждут еще полчаса и лишь затем начнут штурм.

Алмаз вскочил из-за стола.

— Послушай, Дархан. А может разом их всех… — Алмаз ударил кулаком о щуплую ладонь, — Дархан снова покачал головой.

— Даже думать не смей. Ты видел, к чему привела анархия?

— Но если Закир нарушит свои обещания?

— Не нарушит. После госбанка будет знать, что мы можем сделать это с ним в любой момент. А если нарушит, придется использовать Рой против него.

— Какой дальнейший план?

— Шара отдает приказ Рою. Как только Рой даст согласие, я звоню Закиру.

— А если Рой не согласится? Или обманет Закира?

— Закир все равно пойдет на штурм госбанка. С нами или без нас. И если победит, то объявит на нас лютую охоту. Наш разговор быстро забудется, а желание отомстить за своих перевесит. И да — он будет уверен, что мы лжецы, которые ничего не могут с ним сделать.

— И так плохо, и так — хреново. Но скажи — ты точно решил разнести госбанк?

Дархан посмотрел на зашторенное окно. Весь остаток дня после разговора с Закиром он размышлял об этом. Ноги сами понесли его к «Детскому миру» в знакомый отдел, из которого так хорошо видны были окна госбанка. А там, как назло, весь день мирно суетились люди, проводились какие-то встречи, люди обедали, беседовали, никакой вакханалии. Да и вечером не было ни казней, ни плясок.

Алмаз, не дождавшись ответа, спросил:

— Когда у тебя созвон?

— Вообще-то завтра в то же время.

Вернулась, отходившая по нужде Шара. Медленно села за стол. Радостно улыбнулась.

— Они согласны, детки мои согласны. Все сделают, как вы просили. Только я про ночь сказать забыла.