Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 4

Глава 10

От силы удара нас с Мади отбросило друг от друга. Мгновенно поймав равновесие, Мади вновь кинулся в яростную атаку, отмахнув попутно с дороги своего же, попавшего под горячую руку. Я, стараясь дышать носом, увернулся от его тесака, который метил мне в башку.

Пользуясь секундной передышкой, я нашел глазами Венди, Фил уже взял девочку под свою защиту. Хотя тут ещё нужно было посмотреть, кто кого защищал.

После фокуса с пальцем Латифа, меня реально развезло. В виски гулко стучались окровавленные молоточки, в глазах стояла пелена. Ведь знал же я, что нельзя силу Аве использовать в разрушительных целях, но опять не смог отказать себе в удовольствии наказать самоуверенного засранца, вот теперь приходилось пожинать последствия — драться почти в слепую и изрядно обессиленным. Плюсом приходилось отмахиваться от наскакивающих на меня, то сзади, то с боков мротских зверушек. Нас просто задавливали числом.

— Мой! — рычал Мади, борясь со своими же за право прикончить меня.

Я всё-таки словил прилет от какого-то мрота, в ушах зазвенело. Я покачнулся, но равновесие удержал. Однако ненадолго, так как в следующий миг толпа мротов смяла нас, повалив на землю. Образовалась куча-мала.

Сделалось темно. Дышать, стало нечем. Я понял — пара минут, и мы просто задохнемся в этой массе тел.

Нужно было срочно что-то предпринять, ну я и предпринял. Выпустил из себя последний заряд магии, создав мощную энергетическую волну. Мротов отшвырнуло в разные стороны.

Мы снова увидели небо и глотнули свежего воздуха. Я попытался подняться и понял, что абсолютно опустошён. Фил заметил мою слабость и помог мне встать.

Повисла какая-то вязкая тишина. Зрение возвращалось медленно. Видел я только контуры и расплывчатые лица. Не сразу понял, что мроты так и не поднялись с земли. Точнее поднялись, только десять человек.

Среди поднявшихся мротов были Лакиф и Мади, которые, тяжело дыша, с ужасом взирали то на меня, ещё искрящегося от резкого и мощного выплеска магии, то на свою поверженную армию.

Они видимо подумали, что это я всех их вояк перебил. Страх в их глазах мне, конечно, льстил, но я понимал, что дело не в моей суперсиле, а в том, что на наше счастье, арак, кое-кто из них всё-таки пригубил.

— Подействовало моё снадобье! — тихо засмеялась рядом со мной Венди, подтвердив мою догадку.

— К сожалению, только на тех, кто его успел выпить, — вздохнул я, глядя как раздуваются ноздри быкообразного Мади и нервно бегают глазки у Латифа.

— Взять их! — оправившись от растерянности, велел Латиф.

На этот раз перст свой выставлять поостерегся.

Мади вновь двинулся на меня. Оставшаяся восьмерка занялась Томашем и Филом. Точнее Фил с Томашем ими занялись, и полетели клочки по закоулочкам от басурманского отродья.

У меня же дела обстояли хуже. Бешенный бык размахивал своим тесаком так, будто это лопасть мельницы. А я, едва мог удерживать меч, хотя он и старательно подстраивался под мое состояние. В глазах у меня то и дело темнело, к горлу подступала тошнота. Спасало от позорного поражения только то, что Мади ещё не до конца оправился от страха передо мной и заметно осторожничал.

Периферийным зрением я заметил, что Лакиф явно намыливается сбежать. Под шумок возобновившейся схватки, он схватил золотую клетку, в которой неистово билась чудо-птица и уже отвязывал лошадь, опасливо озираясь по сторонам.

Позволить этой мрази бежать было просто верхом несправедливости, но на моем пути стоял, нет, не Мади, стояла моя собственная слабость. Слабость проистекает из жалости к себе, ведь я столько сил затратил для спасения людей. Но ведь важно не то, сколько я затратил сил, а то, какой из этого вышел толк. А толка пока абсолютно никакого не случилось.

Волей, только волей можно подчинить свои слабости, так говорил мне Леон. Так оно и было.

Философствовать — это дело хорошее, но вот только не тогда, когда тебя собираются порубить в фарш.

Тесак рубанул по плечу. Тело обожгло болью. Левая рука повисла плетью. И я сразу пришел в себя. Сосредоточился на Мади. Налитые кровью бычьи глаза, раздувающиеся крылья носа и кольцо серьги в носу. Нужно было его победить, другой исход не устраивал ни меня, ни его.

Мади замахнулся, я пригнулся, и тесак просвистел у меня над головой. Пока Мади не успел перегруппироваться, я, наклонившись и, не придумав ничего лучшего, полетел на него. И воткнулся головой ему в брюхо.

Мади, не удержав равновесие, шлепнулся на землю, увлекая меня за собой. Мы стали бороться. Довольно скоро Мади почти удалось подмять меня под себя. И тут перед глазами у меня блеснуло золотое кольцо в носу мрота. Я, не долго думая, схватился за кольцо и дернул изо всех сил. Раздался вопль. Мне в лицо брызнула теплая кровь.

Я оказался сверху и, не давая Мади опомниться, материализовал перчатку. Лупанул сначала наугад, потом, прицельно в рыло. Бил пока не почувствовал, что ещё несколько ударов и кому-то из нас конец — либо мне, либо ему. А бить до смерти мне не позволяла религия.

Я откатился от потерявшего сознания Мади. Сел на землю, стараясь отдышаться и утирая кровь с лица. Осмотрелся. Фил добил последнего мрота. Томаш чистил копье от крови. А Венди уже освобождала от оков одну из пленниц Латифа.

Самого же Латифа негде не было видно, лишь вдалеке клубилась пыль из-под копыт. Я усилием воли поднял себя на ноги. Быстро сориентировался.

— Томаш, со мной! Фил, останься с Венди здесь! — скомандовал я и кинулся к лошадям.

Слава всем ликам Триликого спорить со мной ни у кого желания не возникло. Мы с Томашем вскочил на лошадей, и помчались в погоню.

Пытаясь пустить конягу в галоп, я с грустью вспомнил о своем Чуде, который слушал меня с полуслова. И нёс меня так бережно, что тряски в седле вообще никакой не ощущалось.

Томаш, который будто родился в седле, быстро вырвался вперед. Такого я стерпеть просто не мог. Что есть силы, долбанул лошадь пятками по бокам, пытаясь разогнать в более быструю рысь. А после очередного непонимания со стороны злосчастной кобылы, всё-таки огрел её по крупу кнутом. После чего до лошади наконец-то дошло, что я с неё не слезу пока не выполню задуманное, и она перешла сначала в рысь, а потом уже и в галоп.

Я поравнялся с Томашем. Мы быстро стали нагонять Латифа. Расстояния между нами становилось все меньше и меньше, что, несомненно, тревожило постоянно оглядывающегося. Латифа.

Мы с Томашем перемигнулись и поняв друг друга без всяких слов, решили зайти с двух сторон, взяв Латифа на абордаж.

Но план свой реализовать мы не успели — Латиф кинул какой-то энергетический сгусток через плечо.

На мгновение мы с Томашем ослепли. А когда прозрели, то оказались в таком густом тумане, что дальше своего носа ничего не могли разглядеть. Туман умудрился заглушить даже звуки. В нём было тревожно и противно донельзя — сырой холод пробирал до костей.

Я скрипнул зубами. Всё никак не мог забыть вида измученной чудо птицы и садистского удовольствия на лице Латифа во время её пыток. Нет, не мог я дать уйти этому Латифу. Просто не мог.

Я знал, что исчерпал себя уже до нуля, но я должен был это сделать, даже очень рискуя своей жизнью, даже очень рискуя жизнями, тех, за кого помимо своей воли взял на себя ответственность.

Я сосредоточился, почувствовал в себе крылья и раскрылся навстречу ветру. Сразу оковы собственного ограниченного своей физиологией тела спали, ушла боль, и мне стало легче дышать. Ветер подхватил меня и поднял в небо.

В небе сгущались сумерки, но тумана не было. Молочная пленка на довольно большом расстоянии жалась к самой земле, укрывая всех кто под ней оказался с головы до ног. Однако глаза сокола видели всё, даже сквозь эту пелену. Вплоть до самодовольства на роже Латифа.

Я стрелой спикировал, целя клювом Латифу в грудь. От неожиданности Латиф снова взвизгнул, точно баба, замахал руками и с грохотом вывалился из седла вместе с клеткой.

По шелковой рубахе быстро расползалась кровь. Латиф тут же вскочил, но я, не давая ему опомниться окончательно, клюнул его в голову.

— Паршивая птица! — визжал Латиф, в панике махая руками.

Я же продолжал когтями и клювом наносить ему удар за ударом.

Довольно скоро Латиф все-таки совладал со своей паникой. Пространство вокруг него заискрилось. Меня, как будто током шибануло и отшвырнуло в сторону.

Я упал на землю. У меня, окончательно обессиленного, возник выбор, кем умереть, человеком или птицей. Я всё же выбрал человека. Человек из сокола проявлялся на этот раз медленно, мучительно. Я почувствовал все прелести трансформации тела от и до. Ослабленный, почти слепой и абсолютно голый, я лежал у ног Латифа. Я ненавидел это унизительное мгновение всеми фибрами души.

Латиф мог бы меня сейчас просто быстро убить, и дело было бы сделано. Но он совершил постоянную ошибку тупых злодеев всех голливудских фильмов девяностых — не сделал этого сразу. Думая, что теперь я в полной его власти он попытался ткнуть меня носком сапога.

Мои руки сделали отработанный до автоматизма прием почти бессознательно. Ведь когда-то я был каким-никаким, но офицером. Хрустнула вывернутая из сустава нога. Латиф с воплями повалился на землю рядом со мной.

Я заполз на него и, вспомнив еще один действенный приём из прошлого, стал выдавливать твари глаза. Однако Латиф всё же переборов меня, отвёл мои руки, спасая свои зенки. Тогда я со всей силы ударил ему по окровавленной роже раз-другой, чувствуя, что на третий раз тьма поглотит меня окончательно. Та тьма, из которой больше уже не вернуться.

Я скатился с Латифа. Отстранено заметил, что туман начинает рассеиваться и теряет былую непроницаемость. Я увидел неподалеку клетку с чудо-птицей. Она глядела на меня своими бусинками глаз. Глядела в самую душу, почти с человеческой осознанностью, как будто даже с жалостью. Она словно понимала, как мне сейчас хреново.

Глазика у нее было-таки два, я сумел тогда в шатре восстановить ей выжженный Латифом глаз. И это маленькое, невесть какое достижение, неожиданно меня как-то согрело…

А рядом со стонами и стенаниями приходил в себя Латиф. Я же не мог даже пальцем пошевелить. И дыхание вырывалось из легких затруднённо и с хрипами.

— Эрик! Эрик! Где ты⁈ — как нельзя кстати раздался неподалеку голос Томаша.

Успеет ли? Ввряд ли… Пусть не меня, но эту дивную птицу спасет…

Я набрал в легкие как можно больше воздуха, и тут же всё тело скололо, сдавило судорогой, и в глазах потемнело.

— Сюда! Мы здесь! — из последних сил крикнул я.

Между тем Латиф встал на корточки. Затем во весь рост. С ненавистью посмотрел на меня. Один глаз мне всё же удалось здорово повредить, и из него сочилась кровь. В мроте еще несколько мгновений боролись желание меня добить и страх передо мной. Страх победил.

Латиф сплюнул и развернулся ко мне спиной, и не тратя больше времени, торопливо похромал к клетке. Схватил чудо-птицу, которая испуганно забилась и зачирикала. Латиф сердито тряхнул клетку так, что птица ударилась о прутья и затихла.

Латиф попытался взобраться на коня, что ему со сломанной ногой сразу не удавалось и только после нескольких попыток он смог оказаться на коне. Взобравшись, он самодовольно ухмыльнулся. И так и застыл с этим выражением на лице.

На этот раз копье Томаша пробило грудь Латифа ровно посередине и он рухнул с коня навзничь.

Я с облегчением почувствовал, что тварь мертва.

Томаш спешился, вынул из бездыханного тела копье и стал старательно вытирать его о траву.

— Прости, сокол, но я не мог его пощадить! — тихо сказал Томаш. — Он нарушил все законы Триликого и Аве.

Признаться, я даже позавидовал Томашу. Он мог просто взять и прикончить такого вот гада. А я не мог, так как рисковал лишиться своей силы.

— Спасибо, что сделал то, чего не смог сделать я, — ответил я, превозмогая боль. — Воды. Смертельно хочется пить.

Томаш присел возле меня на колени и, осторожно приподняв мне голову, дал сделать пару глотков. Но даже пить мне было больно.

— Надо… Выпусти птицу на волю, — хрипло попросил я Томаша находясь уже в полубессознательном состоянии.

Томаш не расслышал, и мне пришлось повторить ещё раз, отчего я закашлялся, выплевывая сгустки крови.

Томаш, наконец-то, вёе понял, кивнул и пошёл к клетке.

А я, между тем, подумал о том, каким образом мы будем возвращаться обратно к лагерю мротов. Я не то, что держаться в седле, я встать не мог. Боролся с наползающей темнотой из последних сил. Ну, допустим, погрузит меня Томаш, как мешок с картошкой, на лошадь…

Мысли были спутанные невнятные. Там в этом лагере ещё столько людей, которым требуется моя помощь и защита. Я вспомнил мужиков на кольях, изуродованных девушек, избитых плетьми женщин. Их нужно было уводить, их нужно было исцелять.

Сердце у меня сжалось. На миг я почувствовал себя простаком, обменявшим деньги на волшебные бобы. Ведь я мог спасти несколько человеческих жизней, а вместо этого спас пичугу. Не совсем равноценный обмен. Хотя я и чувствовал, что эта пичуга какая-то особенная и стоит этих жертв, но разум говорил другое.

На меня то и дело накатывала тьма, сознание я удерживал из последних сил. Но знал, что надолго этих самых сил у меня не хватит. А когда я отключусь, то хрен поймёт, когда смогу вновь включить и смогу ли вообще. Значит и наша главная цель — спасение Киры под угрозой.

Вдруг я почувствовал какое-то легкое покалывание. Птаха подлетела ко мне и уселась на руку. В темноте, исходящий от неё теплый золотистый свет, был ещё ярче. Я почувствовал, как этот свет проникает в меня и отгоняет наступающую тьму.

А потому я упал, но не во тьму, а в свет. В этом свете я почувствовал лёгкость и восторг полёта. И девушка с золотыми волосами, и дружба, и меч в моей руке, и крылья за спиной, и сила исцелять — всё это множило свет звезд… И звезды стали сыпаться ко мне в карманы, и вселенная расширялась в моей груди…

Я сделал круг и, замкнув его, вернулся обратно к себе. Вдох-выдох, вдох-выдох… Ресницы дрогнули, и я открыл глаза.

Томаш вёл под узды лошадь, на которую закинул меня. И я болтался поперек седла, как говно в проруби. Стояла ночь, крупная звезда подмигнула мне и сорвалась с неба. Я загадал желание.

— Томаш, — осторожно позвал я.

Лошадь остановилась. Томаш подскочил и, сняв меня с седла, осторожно усадил на землю.

— Эрик, ты как? — спросил Томаш. — Где болит?

Я прислушался к себе и понял, что нигде не болит от слова совсем. Я был заряжен на все сто с хвостиком, будто и не было всех этих энергетических затрат. Эта бодрость и сила, которые меня переполняли, были настолько контрастны с недавними ощущениями, что я прям в раю себя почувствовал. А бобы-то и, вправду, оказались волшебными.

— Хорошо, — всё же ещё осторожно признался я. — Долго я был в отключке?

— Мне показалось вечность, но на деле минут двадцать, — пояснил Томаш. — Пульс едва прощупывался, я уж думал, что ты всё… на тот свет собрался!

— Не дождёшься, — усмехнулся я. — А чудо-птица куда делась?

— Посидела-посидела на тебе и с чувством выполненного долга улетела восвояси, — обиженно буркнул Томаш, явно ожидая от птицы, какой-то более серьезной благодарности.

Я вздохнул, сожалея, что не успел как следует ни разглядеть, ни пообщаться с дивной птичкой.

— А долг, птичка вернула с лихвой, — усмехнулся я, легко поднимаясь с земли на свои две ноги, и пусть сделал я это резковато, но сбалансировался быстро. — Она меня просто с того света вытащила. И так магией подзарядила, что я чувствую себя атомной станцией.

— Чем-чем себя чувствуешь? — наморщил лоб Томаш и тут же обиженно добавил. — Раньше сказать нельзя было, что тебе полегчало⁈ Обязательно нужно было притворяться бревном, пока я тебя тащил на себе с седла. Ты, между прочим, не пять килограмм весишь.

— Я не сразу сообразил, что да как, — честно признался я. — Все, хватит разглагольствовать, едем скорей в лагерь, силу мне дали, теперь нужно использовать её по назначению.

Я запрыгнул в седло.

— По какому назначению? — не понял Томаш, тем не менее, запрыгивая на предусмотрительно взятую им вторую лошадь.

— По предназначенному мне судьбой, — пафосно изрек я. — Спасать людей, защищать и исцелять их.

Очень скоро мы увидели впереди огни приближающего лагеря. Там меня ждало много работы.