Дальнобойщик

Глава 6 Пора в дорогу

Хуц-Ги-Сати решил действовать.

Он вообще не очень умел и любил долго что-то обдумывать. Поэтому первым делом нашел в справочнике риэлтора поближе к родному городку, где был родительский дом, и узнал, как всё организовать, чтоб продать.

Самому этим заниматься было недосуг, а оформлять бумаги на Машу, оказалось, та ещё маета. Проверки, доверенности, проверки доверенности, зачем-то виза от местного епископа — церковь-то тут с какого бока! В очередной раз индеец убедился, что из этой ненормальной страны надо выбираться.

К дому он никаких особых чувств не испытывал. Это была просто ещё одна часть морока, который навели злые духи. А может, и добрые, думал он, правда, в последнее время, особенно, после очередного кувыркания в постели с Машей, глядя, как она засыпает у него на плече.

Может, действительно добрые духи-то? Но тогда какой-то урок они ему дают. А ежели это духи Предков и божества чему-то учат, значит, он должен быть сильным и несгибаемым. Настоящим воином, который быстро принимает решения и отвечает за них.

Так что Машке он ничего говорить не стал, согласился на все условия риэлтора, который его честно предупредил — раз продавать срочно хочет, то денег выручит меньше, не сезон по зиме-то.

Да и продать скромный домик на острове за серьёзные деньги не получится.

Хуц-Ги-Сати просто сказал — старайтесь не продешевить, и ушёл в рейс.

Как раз к границе с САСШ.

«Медведя» под завязку нагрузили «зворыкинскими» телевизорами, которые, как с удивлением узнал индеец, пользовались бешенным спросом в САСШ. Продавец особо оговорил полную сохранность груза при транспортировке, но и оплату дали соответствующую.

Поехал.

Доплачивали ещё и за срочность. Груз предназначался для какой-то крупной североамериканской торговой сети, которая специализировалась на русской и китайской электронике. так что перегружали прямо с фуры на фуру.

Тут Хуц-Ги-Сати и зацепился языками с ДаШоном Мбагуа. Фуры-то вон, задом к заду стоят, что не размять ноги.

Трак у ДаШона оказался, правда, русобалтовский, но до ума он его явно сам доводил. По дверям чёрная пантера бежала, морда расписана африканскими масками и поднятыми вверх кулаками.

— Копы не стопают? — кивнул индеец на пантеру.

ДаШон только плечами пожал. И осмотрел индейца искоса. Был он высокий, нескладный — и здоровенный. Эту агрессивную негритянскую настороженность, готовность стразу взорваться истерикой, а то и полезть за пушкой Хуц-Ги-Сати успел малость подзабыть.

Вспомнил.

— А чо им тормозить? Всё по красоте, не докопаются. Да и насрать им всем, — пожал плечами негр.

— Ну, пантера-то у тебя не просто так? — Хуц-Ги-Сати стоял, перекатывался с носка на пятку, руки в карманах, грелся.

— А тебе-то с того что? — теперь смотрел и настороженно, но и с интересом. Тем более, говорил Хуц-Ги-Сати на английском, а его мало кто знал. Кто из-за кордона приезжал, русский учили, да и, вообще, основными международными языками, как выяснил с удивлением Хуц-Ги-Сати, считались русский, немецкий, да португальский. Причём бразильский говор.

А последние лет тридцать, услышал он в какой-то программе, в моду прочно вошёл какой-то мандаринский диалект.

Это ещё что? — удивился индеец. Оказалось, китайский.

В общем, слово за слово, разговорился ДаШон.

Говорил, правда, так косноязычно, что индейцу пришлось напрягаться, чтоб понять.

— Йо, «пантеры» — сила! Мы свободные люди, корпорации пусть знают! Не то что эти юги-угольки!

Короче, как понял Хуц-Ги-Сати, «Чёрные пантеры» в этом мире действовали более открыто и вроде бы мирно, чем в его привычном. То выступали вместе с «Братьями-мусульманами», то грызлись. В целом, гоняли на демонстрации, добивались больших выплат для «свободных нигеров» и были чем-то типа профсоюза.

Негров он, откровенно говоря, не любил.

Да и за что?

В школе его настоящего мира власть держала чёрная банда, которая безжалостно метелила всех подряд, не делая различия. Для своих же ниггеров, если кто был не в банде, исключений тоже не делали.

Пару раз доходило до поножовщины.

Смотрел Хуц-Ги-Сати на ДаШона, который с горящими глазами рассказывал, как «да мы макаронников знаешь как нагнули? Там даже копы на раёне не рыпаются», смотрел да думал, что прав был Человек-Без-Лица.

Спросили его на одной встрече. Мол, надо бы объединиться с угнетёнными братьями-чернокожими, вместе бороться с белыми, которые угнетали чёрных рабов столько веков!

На что Человек-без-Лица, как всегда, не повышая голоса, бесстрастно спросил — отчего же негры не отправятся к себе в Африку бороться за свои права там? И почему вместо этого они ходят по земле, которая принадлежит по праву коренным американцам, и требуют каких-то особых пособий и выплат? Почему в то время, как истинные дети Америки трудятся в поте лица, чёрные пришельцы сидят на пособиях и требуют ещё и ещё? А когда получают — сбиваются в стаи, захватывают территорию и превращают её в помойку.

— Что бы вы сделали, окажись в вашем распоряжении современный небоскрёб? — спросил Человек-Без-Лица.

Кто-то сказал что утроил бы там общественный центр, кто-то предложил сдавать его, а вырученные деньги пустить на борьбу… Горячо говорили.

— Когда негры захватили города Южной Африки, какое-то племя заняло небоскрёб. Они просто кидали мусор и гадили в общий мусоропровод. Валили своё дерьмо в трубу. А то и просто на лестницу, — Человек-без-Лица, как обычно сидел в тенях, голос отстранённый, чуть задумчивый, отчего казалось, что он плывёт один посреди вселенского океана. Но все слушали его с напряженным вниманием. — Они пользовались зданием до тех пор, пока не загадили его полностью. Мусоропровод отказал, по лестницам было невозможно ходить. Тогда они просто собрали вещи в узлы, самки похватали своих детёнышей, и племя перебралось в другой небоскрёб. (случай реальный, зафиксирован неоднократно в ЮАР)

Народ, что тогда на встречу собрался, замолчал.

Задумался.

А Человек-без-Лица продолжил о своём. Вроде, и задумчиво говорил, а так что каждое слово заставляло думать, да под непривычным углом на жизнь смотреть. Вот, мол, сами подумайте, с чего это тут китайцы права качают, в нашей стране? Угнетённые? Да какие они угнетённые? Мол, их тут на строительстве железных дорог тысячами морили? Так, кто их сюда звал то? Негров хоть как рабов везли, а этих? Они ж сами сюда, как тараканы в трюмах, ехали. За деньгами. Да работой! А, отчего это? Так, они ж всю свою страну загадили — откуда опиум то на нашу с вами родину попал? Думайте! Как раз китайцы хитрый план по захвату наших просторов и провернули! Чтобы потом самим расселиться! О, они умеют планировать на столетия вперёд!

— А с парнями из AIM вместе действовать не пробовали? — Хуц-Ги-Сати вынырнул из воспоминаний и обратился к негру.

ДаШон как-то сразу напрягся, весь его вертлявый расслабон исчез.

— А тебе что? Ты, вообще, кто? Ты русский, ты откуда про них знаешь? А? Ты из охранки⁈

Полез, в грудь пальцами тыкает, глаза дурные…

Нет, точно, с этими дело иметь нельзя, дёрганые, да дурные.

Хорошо, перегрузка закончилась, бригадир грузчиков с бумагами пришёл, давайте, мол, подписывайте.

Разошлись.

Негр только, как в кабину садился, зыркнул, пробормотал что-то, да Хуц-Ги-Сати уже внимания не обращал, рукой только махнул.

Пора было в обратный путь.

Может, и риэлтор уже что толковое скажет.

Выруливая с терминала, Хуц-Ги-Сати думал, что если дело нормально пойдёт, к середине весны можно будет уже и бумаги на получение гражданства подавать.

А что?

Он осторожно узнавал, что там, да как, оказалось все до странности просто.

Пишешь заявление — одно в полицию, его несёшь по месту прописки. Второе отправляешь депешей в специальный отдел МИД, который и передает это в САСШ.

Вроде должны в течение месяца рассмотреть.

Если всё нормально, иди на все четыре стороны.

Все, кого ни спроси, в один голос говорили — САСШ никому не отказывают.

Всё правильно, подумал Хуц-Ги-Сати, они понимают, что им нужны люди, которые будут сами делать себя. Можно и свой бизнес замутить, как он в том, нормальном мире и сделал. Если честно, до полноценного бизнеса он не дотягивал, но лиха беда начало!

В его голове уже складывался простой и надёжный план.

На деньги за домик и «Медведя» (тут сердце, конечно, ёкнуло), они берут в лизинг трак там, в Штатах. Хотел поначалу и «Медведя» перегнать, но почитал о том, сколько это тянется и как оформляется, проклял русскую бюрократию, плюнул.

Значит, думал он, наблюдая за трассой, трак возьму. Ну и на тамошние права сдать придётся, это он тоже узнал. Вроде и здешние там в какой-то зачёт идут. Прочитал, что сдать можно, да и закрыл страницу. С остальным на месте разберётся, чай не впервой.

Пока учиться будет, что-то да придумает с работой. Можно и грузчиком, а можно и охранником куда, или вышибалой, Правда, вроде, у них там для этого тоже лицензия нужна, но это он как-нибудь организует.

Машке проще, официанткой, да поварихой пойдёт, как и тут. Это они тоже узнавали, вроде даже, медкнижку заново оформлять не надо.

Жильё какое-никакое — снимут. Много ли им надо для начала то!

Да ещё и подъёмные же дадут, при получении гражданства!

Надо пользоваться!

А там — первым делом найдёт парней из AIM.

Они и подскажут, что и как дальше делать!

Что именно делать, для чего ему парни из AIM — он, честно говоря, и сам не смог бы объяснить. Но они были частью его жизни в том, привычном мире, и он тянулся к этому привычному.

К авторитету Человека-без-Лица, к привычной объединяющей ненависти, понятным врагам и жизни, где есть только ты. И — твои соратники по борьбе.

Хотя, — задумался он вдруг, — была ли эта борьба-то?

Но тут же прогнал непрошенные сомнения.

И сосредоточился на дороге.

Сложнее всего оказалось продать «Медведя».

Поначалу, как узнал, встал на дыбки дед-сторож.

— Ты, Дима, чего удумал? Какая емегранция⁈ Куда Мишеньку продавать⁈ Да я поперёк ворот лягусь! — завёлся старик.

Обиделся даже!

А всего-то Хуц-Ги-Сати хотел его попросить, мож, знает, кто возьмёт?

Недорого отдаст. Там и не продажа ведь даже, а передача прав, ну и ещё какая-то чешуя, о которой ему тёрли в банковской конторе.

Не, ни в какую.

Ушёл к себе в коморку, дверью хлопнул.

Поболтался в «Старом сапоге», где дальнобои любили собираться, попробовал там поговорить. В итоге нарезался до изумления, говорили, хотел бить всем морды, кричал что-то о других мирах. Мужики заволновались, мол, колоша белку словил. А всем известно же, ежели колоша белку словит, то это хуже чем чукча.

Чукча просто в углу будет сидеть и тыкать ножом в каждого кто подходит.

— На такого, — со знанием дела рассуждал Слава с позывным «Казак», — матрас просто кидаешь, пока он его тыкает ножиком, ты его и пеленаешь. Был у нас такой, когда в Турбате стояли. Хороший мужик, но как выпьет — хоть святых выноси.

— Вот мы тебя, Дима, и вынесем вместо святого, — ржал Казак, пеленая индейца его же курткой, — потому как колоша, он выпимший хуже самоеда. Он на тебя сам бросаться будет! Я об такого, помню, приклад «фёдора» сломал, эт ж надо!

В общем, не стали городового звать, отволокли к дому, у двери поставили, да в дверь постучали.

Там его Маша и нашла.

Протрезвел, понял, придётся через лизинговую контору продавать. А там копейки дадут.

Махнул рукой, а, ничего ему тут не надо!

Не позволю себя унижать!

Подписал бумаги, что не позднее чем через месяц передаст приказчику конторы ключи от транспортного средства в надлежащем состоянии.

И в рейс ушёл.

Вернулся, усталый до чёртиков — конец февраля вроде и не пора ещё весне нос казать, а, вопреки всем правилам, днём растеплело, ночью, известное дело, подморозило. Едва не ушёл в обочину.

Спать хотел, жрать хотел, едва ключом в замочную скважину попалю.

Открыл, а из кухоньки голоса.

Мужской. Вроде и знакомый, и не поймёшь, чей.

И Машкин. Да ласковый такой.

Затылок сразу налился горячей тяжестью, рука зашарила по стене — искала биту для лапты. В лапту Хуц-Ги-Сати не играл, но пару бит, как представилась возможность, прикупил. Одну в «Медведя» положил, вторую в прихожей поставил.

Нормальных бейсбольных-то тут не сыщешь.

Ладно, коленную чашечку сломать и эта сойдёт.

А потом, потом — Машку…

Тут перед глазами всё поплыло, он понял, что Машку он пальцем не тронет.

Но на мороз — выставит.

С вещичками.

Сжав биту так, что пальцы побелели, он шагнул в кухню.

— Ой, Сатик! А мы с Пал Евграфычем о тебе говорили!

Маша обвила его шею руками, чмокнула в щёку — и тихонько завела ему за спину биту. Дёрнула, мол, отдай, и прощебетала:

— Сейчас вернусь, я скоренько.

И упорхнула в прихожую.

Вместе с битой.

А он остался стоять в дверях, тяжело глядя на Брязгина.

Исправник смотрел на него странно.

С — сочувствием, что ль. Сожалением?

Словом, так смотрел, что у него снова глаза кровью наливаться начали и желваки на скулах заходили.

— Что я нарушил, ваше благородие, что вы меня в розыск объявили? — сквозь зубы процедил индеец.

А Брязгин вдруг улыбнулся.

— Да не нарушил ты ничего, Дима. Сядь. Девочка вон твоя сразу всё про тебя и меня поняла, хорошая она. Повезло тебе. Только что ж ты, дурак, невенчанный с ней живёшь?

Эти вопросы Хуц-Ги-Сати мимо ушей пропустил, а на табуретку сел.

Маша зашла, уже в шубке и зимних фасонистых расшитых валенках.

— Вы тут беседуйте, а я пойду поесть прикуплю. Что ж ты не предупредил с дороги⁈ Да вы чай пока пейте, пейте, варенье-то есть, Дима покажет.

И, исчезла.

Брязгин вздохнул.

— Я ж говорю, хорошая.

— Что хотите?

Лицо Брязгина не изменилось, голос — всё такой же спокойный.

— Вы, господин Смирнов, со мной так не разговаривайте, пожалуйста. Неприятно мне такое обращение. Да и негоже это. И по твоим обычаям, тоже, тлинкитский воин Хуц-Ги-Сати. Так ты себя вроде называть любишь? Так ты со старшими говорить почтительно должен. И неважно, какого они роду-племени. Я с колошами всю жизнь живу и обычаи ваши, как свои знаю. Понял? И повоевать мне вместе с твоими пришлось. Так что кто тут воин, это мы отдельно поговорить можем.

Тяжело слова падали.

Приходилось держаться, чтоб не вздохнуть и не осесть на стуле виноватым школяром.

— Вы старше. Да. Обижать не хотел, — повёл плечом индеец. — А всё равно, зачем приехали? Не нарушал я ничего.

Брязгин улыбнулся. Грустно так.

— А приехал я, Дима, потому что запрос ко мне пришёл на твою проверку. Мол, дом решил продавать мещанин Смирнов. Нет ли какого мошенства. А ты не знал, что в таких случаях положено полицию запрашивать?

Нет, не знал этого Хуц-Ги-Сати.

И сюда, значит, они лапы свои запускают… Нет, не подвело его чутьё, нечего тут делать…

— Вот и решил я сам убедиться, не пытаются ли из тебя деньги выманить, по доброй воле ли ты и в здравом ли уме дом продаёшь?

Посмотрел на Хуц-Ги-Сати, снова вздохнул чему-то своему. Совсем по-стариковски вздохнул.

— Не чужой же ты, Дима. Отца твоего я хорошо знал. Мать — святая она у тебя… была.

И резко переключился.

— Что это за разговор — в САСШ уезжать? Ты с чего такое удумал?

Вот тут Хуц-Ги-Сати всё понял!

Всё это сочувствие, всё это «не чужой ты мне» — ложь это всё! Враньё! Вынюхивать коп приехал! Не пускать!

Он сразу успокоился.

— Мир повидать решили, — откинулся он на стуле, — По странам поездить. Хоть что-то кроме вашей тюрьмы увидеть. Пока молодые мы. Ясно?

Он подался вперёд и очень тихо сказал.

— Так что езжайте обратно, пока Маша не пришла. Нечего ей голову забивать.

Брязгин долго смотрел на него.

Молчал.

Тяжело поднялся и ушёл.

Спустя неделю Хуц-Ги-Сати продал «Медведя».