Дальнобойщик

Глава 13 Вниз по спирали

— Не трогай меня! Я сама решаю за себя, ясно тебе! Хватит! Не позволю больше! — она уже готова была швырнуть в него чашку, но остановилась. Чашка была хозяйская, а за порчу имущества по контракту полагался штраф. И возмещение стоимости испорченного имущества, конечно.

Это Маша ещё понимала.

Это её останавливало.

Вот говорить было тяжелее. Если хотела сказать связное, приходилось вспоминать что там в ТиВи говорил проповедник. Его слова почему-то запоминались хорошо, а остальное — плохо.

Хуц-Ги-Сати тяжело молчал.

Сидел за столом, смотрел на руки. Вот, опять, ключ крутил, рука сорвалась, на костяшке болячка. Копы докопаться могут — чо с руками, дрался? Можете ли управлять транспортным средством?

Лучше было об этом думать и смотреть на руки.

Чтобы не видеть её перекошенное от бешенства лицо.

И ещё страх почему-то.

Прошла неделя с того дня, как она вернулась из больницы.

И узнала об аварии.

О том, что денег больше нет.

Хуц-Ги-Сати говорил ей, что он уже начал выплачивать долг, что удалось сразу погасить досудебные претензии, что рейсов много, а штрафов у него почти и не бывает…

Она не слышала.

Поначалу, только спросила тихо:

— А на что я таблетки куплю?

Сильнее всего индейца резануло это «я куплю». Не «мы купим».

Я.

Дальше с каждым днём делалось только хуже. Он и не думал, что вся его жизнь может развалиться так стремительно.

К вечеру её сонное спокойствие сменялось лихорадочной нервозностью, она металась по крохотной квартирке, не находя себе места. Начинала что-то быстро говорить, перескакивала с одного на другое, снова и снова выспрашивала, сколько у него осталось денег, сколько он сможет ей оставить, когда у него новый заказ…

Тогда, в первый день… Или во второй? Словом, она выпила таблетку, сказала, что доктор прописал принимать ещё, и что ей должны сделать скидку в аптеке.

Ей это почему-то казалось очень важным.

Хуц-Ги-Сати к тому времени устал уже настолько, что просто молча кивал.

Она, наконец, успокоилась, Хуц-Ги-Сати попробовал её приласкать, но Маша только пробурчала, «не сегодня, Сатик, спать очень хочу».

Он и сам, честно говоря, больше всего хотел спать. Хорошо бы — долго-долго. И чтоб проснуться, а Маша рядом лежит, хитро на него смотрит, улыбается.

А на стоянке — «Медведь».

И долгая спокойная дорога за рулём могучей машины.

Ночью ему снилось, как он едет по Императорскому мосту и разговаривает с Два Пуда. Тот ему говорил что-то очень важное и успокаивающее.

Проснулся — ничего не помнил.

Только — словно что-то очень нужное должен был запомнить и не смог.

Как назло, все рейсы на неделе были только по городу и ближайшим окрестностям. Мелкие суматошные заказы — то фирма переезжала, то хозтовары в новый магазин какой-то сети догружали… Он хватался за всё.

Приходил домой измотанный, заваривал лапшу или быстрорастворимое пюре «со вкусом настоящего картофеля», ел, падал. Машка сказала, что пока смогла устроиться только в ночную.

Так что если и пересекались, то на пару часов.

Он горько усмехнулся.

Вот тебе и оба дома.

— Что лыбишься? — взбеленилась девушка.

Спроси её, почему так бесится, она б и сама не ответила. Просто, её всё дико злило потому, что всё время было страшно. Страх изматывал.

Она хотела рассказать об этом Хуц-Ги-Сати, но это тоже было страшно.

Менеджер в заведении под мостом тоже был страшным. И бесил.

Придирался постоянно.

Руки у неё сделались красными, кожа потрескалась. Чем-нибудь смазать — надо крем купить, хоть самый простенький, а денег не хватало даже на еду.

И скоро нужно было платить за квартиру, а сколько принесёт домой Сатик — он и сам не знал.

Нужны были таблетки. От них мир станет понятным и спокойным. Хоть и тусклым.

Врач об этом говорил.

И по тиви тоже — она всё время теперь смотрела того проповедника.

Того, что говорил в больнице. И передачи о том, как медицина и вера в Бога помогает понять, кто ты есть на самом деле и принять себя. Нужно только чтобы «ты был в ресурсе», а чтобы получить ресурс нужно помогать психике «находиться в состоянии позитивного творческого стресса».

Она не очень понимала что это такое, но слова очень нравились.

А Сатик был глупый.

Он вообще не понимал, что ей нужны таблетки для творческого стресса и принятия себя. Так по тиви говорили красивые девушки и тот телепроповедник.

«Я сама принимаю решения и распоряжаюсь собой. Я всё решу сама и никакой мужской шовинизм не встанет у меня на пути», — уговаривала она себя, пока шла к кафе под мостом. Правда, мысли эти были короткими и всё время убегали, а нервная дрожь и волны тёмного ужаса накатывали всё сильнее.

— Эй, русская, живее! Ещё одно замечание — и ты налетаешь на штрафы!

Она уже не понимала за что, просто схватила поднос.

Пошла.

И — застыла, сделав пару шагов.

Маша не помнила, куда нести заказ.

Номер же на чеке должен быть, обозлилась она, а эти придурки на чек поставили стакан с газировкой.

— Эй, сеньорита! Сеньорита, наш заказ стынет! — ей махали от столика, что стоял за низенькой перегородкой. Типа отдельного кабинета получалось.

Сердце ушло в пятки, прыгнуло к горлу. Те самые — в мешковатых спортивных штанах и куртках, и — этот, в очках.

Который с наколкой 13.

Подошла на подгибающихся ногах.

Остролицый уставился зеркальными стёклами.

— Русская, ты меня, что, боишься?

И улыбнулся.

Маша почувствовала, как выступили капельки пота над верхней губой.

Поставила на стол поднос, звякнули бутылки с газировкой. Эти заказывали только в стеклянных бутылках, так выходило дороже, зато среди местных считалось шиком. Показывали, что при деньгах.

— Сядь, поболтаем, — похлопал Зеркальный по дивану, парнишка что сидел рядом, тут же испарился.

— Спасибо. Мне нельзя. Пот контракту не положено. Оштрафуют.

Заржали все кто был за столиком, а Зеркальный мечтательно улыбнулся.

— Эй, ты. Сюда иди, — Зеркальный поманил менеджера пальцем. Медленно вылил под стол бутылку газировки. Показал пустой бутылкой на Машу, — Она занята. Убирает то, что ты, косорукий дебил, разлил. Ты понял?

Менеджер посерел и кивнул.

— Теперь, садись. Давай же, — потянул он её за руку. Провел крепкими прохладными пальцами по запястью. Улыбнулся чему-то своему.

— Русская, как тебя зовут?

— Маша, — шепнула она, — Ну Мария по-вашему.

— Мария… Мадре Муэртэ, — почему-то мечтательно протянул Зеркальный.

Взял её за подбородок и развернул к себе.

— Тебя не было неделю. Расскажи, почему?

Оказывается, он её замечал… Почему-то от этого стало тепло. Зеркальные стёкла смотрели так внимательно, пальцы были такими крепкими и успокаивающими.

Сатик снова был далеко. И когда приходил — ел и засыпал. И не спрашивал, почему она так дрожит и ворочается ночью.

Она рассказала всё.

Да и говорить-то не особо долго пришлось. Долго ей тяжело было.

Короткая история.

— Поэтому, тебя крутит, а твоя гладкая нежная кожа покрылась пупырышками и вспотела, — Зеркальный задумчиво провёл по её руке пальцами. От запястья и до самого плеча. — Тебе нужно то, что даст тебе силы и смелость. И тогда у тебя в жизни всё будет хорошо. Будет смелость, будет радость… Прада, малышка Муэртэ?

Она не знала кто такая Муэртэ, но ей нравилось, что Зеркальный так её называет. В этом слове было что-то тёмное и красивое.

Она кивнула.

— Красивым сеньоритам, которые знают чего хотят в жизни, надо помогать. Так? — он кивнул сам себе. — Так. Я тебе помогу получить всё, чтобы тебе стало хорошо и твоя кожа всегда была нежной, а тебе было весело. В больнице тебе прописали таблетки, от которых тебе просто становилось никак, да? Ну, типа, не страшно и не дёргаешься?

Она кивнула.

— На, попробуй как живут нормальные люди, а не «баззи», — он кинул ей пузырёк. В нём загремели таблетки.

Девушка машинально поймала, но тут же поставила на стол.

— Спасибо. Я сама куплю. По рецепту.

Зеркальный захохотал, а за ним вся компания.

— Дурочка! А это какие? Не по рецепту, что ль?

Он стал серьёзным.

— Баззи, запомни, всё чем тебе полоскали мозги в этой твоей Раше — хрень. Все эти сказки про страшную наркоту и отъехавших джанки…

Она вздрогнула.

До сих пор она с ужасом проскакивала мимо застывших в невероятных позах людей. Один раз полтора часа стояла — не могла войти в подъезд. Такой вот застыл у дома сложившись пополам, и стоял, покачиваясь, будто водоросли в лёгком течении воды.

Как труповозки забирали деревянные перекрученные тела, тоже видела. Да её саму тоже сюда взяли потому, что официантка, с которой она работала в смену, не дошла до дома — сказали, передоз. А была такая милая. Всё время смеялась.

В голове у неё мутилось, мысли были коротенькими и каждая била в голову словно током.

А Зеркальный негромко продолжал, и все сразу перестали смеяться. Уважают его, подумала Маша.

— Мария, ты, баззи. Баззи не понимают то, что понимаем мы. Им не дают думать, чтобы они делали чёрную работу и были послушными. Продавать снадобье джанки — это совсем конченое дело и им занимаются конченые люди, которые не могут распоряжаться своим телом и своей головой. Но ты-то умная девочка, ты же понимаешь, что твоё тело — это только твоё дело. А такие парни, как я — мы помогаем таким как ты найти хорошую работу, чтобы у вас всегда были деньги. Которые ты можешь потратить на хорошую аптеку, где тебе настоящий врач скажет какие таблетки надо пить, чтобы твоему телу было хорошо! Всё по закону. Поняла?

Джанки тоже покупают снадобье, чтобы им было хорошо, мелькнуло в голове. Но мысль ушла.

— Чего ты боишься, баззи? Что я тебя отравлю? — Зеркальный открыл пузырёк, вытряхнул зеленоватую таблетку и кинул себе в рот. Запил газировкой, — Видишь, маленькая Мари-Муэртэ, я хочу чтобы моя голова думала, и я их сам принимаю.

Он вдруг смешно по-детски чихнул, закрывая рот, и Маша невольно рассмеялась.

Не давая себе времени подумать, она тоже вытряхнула таблетку и быстро проглотила.

Застыла, глядя на Зеркального.

Тот двинул к ней пузырёк.

— Много нельзя. Две-три в день. Но тебе и столько не надо. В следующий раз поговорим насчёт работы.

Она спрятала пузырёк в карман, кивнула ему и встала, оправляя форменную юбку. Забрала поднос.

Менеджер старательно делал вид, что смотрит в другую сторону.

Когда Маша отошла, Зеркальный брезгливо стряхнул прилипшую между пальцев таблетку в картонную упаковку из-под куриных крылышек и закрыл использованными салфетками. Но этого она не видела.

Керук помогал.

Не деньгами, да и не взял бы Хуц-Ги-Сати больше. Советом, поддержкой.

Знакомствами.

Оказалось, чуть не через два квартала от индейца жил тощий как жердь жилистый сиу по имени Шикопи, который помог разобраться с наличкой и вечерами пару раз встречался с тлинкитом, беседовал, спрашивал как дела.

Завидовал тому, что молодой тлинкит виделся с Керуком, разговаривал с ним.

Просил помочь — закинуть пару стопок газеты, которую выпускали AIMовцы, в крохотный магазинчик на другом конце города. Это было по пути, Хуц-Ги-Сати охотно соглашался.

Сам Керук звонил, писал в сообщения в планшете — Хуц-Ги-Сати ценил это, ведь деньги на это тратил, хоть и по льготному тарифу, а всё же!

Раздражало, правда, что всё это — урывками. Хоть и прошло всего ничего, недели полторы, но он потерялся по времени и не всегда понимал даже, какой сейчас месяц. Климат тут тоже отличался от того, к какому он привык, и это тоже сбивало с толку.

Работа съедала всё время, индеец хватался за всё, включая сверхурочные. Благо, никаких идиотских правил и запретов, как у русских, тут на переработки не было. Всё по-честному — готов пахать, впахивай, вот тебе все условия.

Правда, сумма погашенных исков уменьшалась так медленно, что порой руки опускались. А, ведь пара недель всего прошла.

Машка за эти пару недель как-то изменилась, в ней стало проскальзывать что-то такое… Хуц-Ги-Сати не понимал, что именно, но отчего-то вспоминались уличные девки старого мира. Тут, кстати, уличных было меньше. Оказалось, организовать бордель, или «салон приват-танца» просто и дёшево, так что они все по таким заведениям устроены.

Выражение глаз, неподвижные лица, которые, вдруг, будто кто ключ зажигания поворачивал, складывались в призывную улыбку… Манера держаться — развинченная, небрежная. Небрежная к самой себе… Вот как у таких…

Сложно это было объяснить, индеец привык к простым понятным вещам и словам, к ясным образам и чистым краскам. Хотя спроси его кто, он и сказать бы так складно не смог.

Керук и Шикопи — они давали то простое и понятное, что можно было назвать прямыми словами.

Своих людей надо поддерживать и им помогать.

Чужаков и транснациональные компании, которые принадлежат чужакам — надо ненавидеть.

Но пока снова надо было уезжать. На неделю.

Накануне менеджер поманил к себе в контору.

— В Северную Каролину надо смотаться. Городок Широн, груз небольшой, фуру для этого заказчик гнать не хочет. Едешь завтра с утра, — и в глаза заглядывает, сука.

— Так это ж дальний рейс получается вроде по закону… — начал индеец.

— Первые сутки по двойному тарифу, — бросил как что-то незначительное менеджер.

— Завтра стартую, — Хуц-Ги-Сати пошёл проверять фургон.

По правилам на такие расстояния с напарником ехать надо было, или сроки больше давать, чтоб можно было отдохнуть, да отоспаться полноценно. Но федеральное правительство это всё в виде рекомендаций давало, а бизнес, понятное дело, клал с прибором. Не, они правы, конечно, если тебе надо, договаривайся с напарником, да сам заработок и дели…

Мрачное это местечко, оказывается, думал Хуц-Ги-Сати, осторожно руля по выбоинам пустынной дороги. Асфальт давно потрескался, на обочинах шелестел-перекатывался непонятный выбеленный солнцем и дождями мусор. Хуц-Ги-Сати показалось, что среди блёклых обёрток от гамбургеров и полных мочи бутылок из-под газировки он заметил чьи-то черепа.

Индеец не стал останавливаться и проверять, но на заметку увиденное взял.

Лето уже катилось к исходу, жара становилась всё тяжелее, и Хуц-Ги-Сати решился таки приоткрыть щёлочку в кабине.

Кондиционер в фургоне починили, но пользовался им индеец только в самых крайних случаях. Работа кондея регистрировалась и расходы на дополнительное охлаждение кабины вычитались из заработка. Расценки были вполне божескими, признавали водилы, но всё же…

— У русских, говорят, за такое вообще не вычитают, — вспомнил разговор в гараже Хуц-Ги-Сати. Говорил Мигель-латинос, мужик шебутной, вечно всем недовольный, но не злой. Да и к машине хорошо относится.

— Я с парнями, что к русским ездят, говорил, у них не только километраж идёт, но и четыре часа отдых, — вздохнул Карл «Германец» и заметил индейца. — О, русский, ты должен знать. Правду говорят?

— По-всякому бывает, — буркнул Хуц-Ги-Сати и полез в кабину, будто что там забыл.

На такие разговоры он натыкался всё чаще, и это его безумно злило. Сговорились все, что ль⁈

Какой он им русский?

Впереди показался городок, и Хуц-Ги-Сати на всякий случай тронул рукоять дешёвого револьвера, который сунул в боковой карман жилета. Присоветовал пушку как раз Мигель.

— Слышал, тебя «псарь» в Каролину посылает? — подошел он к нему утром накануне выезда.

— Ну, туда, — буркнул Хуц-Ги-Сати.

— Ствол есть?

— Откуда? «Баззи» ж не разрешается.

— Слушай, русский, ты вроде баззи, а не дебил. Нельзя оформить и нельзя купить, это ж разные вещи. Мой тебе совет, зайди в любой ломбард и попроси напрокат что попроще. Проверь только, чтоб патроны были. Понял? Так можно. Ты ж не покупаешь.

И Мигель двинулся к своему белому фургону.

Рефрижератору, с завистью подумал индеец. Стабильные заказы, оплаченные простои при разгрузке… Но он этого и добивался двадцать лет…

— Мигель, — окликнул он его, — спасибо.

Надо же. Сам от себя такого не ожидал.

Пушку тем же вечером и купил.

Сделал как Мигель советовал. Выложить пришлось недельный заработок, но что делать.

А на границе Каролины решил таки остановиться в придорожной жральне и послушать сплетни, если повезёт.

Повезло.

Официантка — средних лет блондинка с волосами, выбеленными до такого состояния, что аж хрустят, сама подсела за стол. Дальше стоило только сказать, что он едет в Каролину. К «атомке».

Индеец хорошо знал этот взгляд. Оценивающий, изучающий, жадный взгляд женщины из маленького придорожного кабака.

Или мотеля.

Или магазинчика.

В самой глубине глаз, о которой женщина, может, и не подозревает, робкая надежда — я ему понравлюсь, и он увезёт меня отсюда.

Только сейчас он понял, почему в тот вечер так запала ему в душу молоденькая официантка из придорожного трактира на Аляске.

У Маши не было этого взгляда.

Тогда она смотрела честно и открыто.

Его вдруг резануло по сердцу — а сейчас, после больницы, после таблеток и линялой формы, которую пришлось отстирывать от её рвоты, взгляд у неё изменился. Стал оценивающим и изучающим.

Вот только надежды или радости он там ни разу не увидел.

— И куда ж ты едешь?

Индеец сказал.

Официантка охнула.

— Да это ж прям недоделанным в логово! Оно тебе надо?

Индеец пожал плечами.

— Доставка. Мне за это платят.

Он откинулся на диванчике.

— Это что за недоделанные?

Официантка осмотрелась. Наплыва публики явно не наблюдалось.

— Ты не из наших мест совсем, что ль? Ничего не слышал?

— Да всякое говорят, но ты ж сама знаешь, чего только в Settне наплетут.

Оказалось, что именно такого в этой страшной Каролине, где учёные поставили свою станцию, от которой дети родятся уродами, официантка и сама точно не знала. За всю свою жизнь она два раза была в ближайшем городке, да один раз, в детстве, с экскурсией в Чикаго.

— Ну а откуда у бедной работающей девушки деньги, если она, конечно, честная, и не ложится под каждого мужика с кошельком? — она томно посмотрела на Хуц-Ги-Сати, — а только по симпатии…

И коснулась его запястья красным ноготком.

Вздохнула.

— В общем, туда на станцию эту рабочих сменами завозят. Кто обратно едет, иногда тут останавливаются, рассказывают.

Не по себе им, мало кто на вторую смену остаётся, говорила официантка. Говорят, страшно. Городки вокруг станции почти все пустые, а какие не пустые, те словно из шоу ужасов. Ну типа про всякие жуткие штуки, младенцев с перекошенными мордами, которые вырастают и топорами приезжих рубят, про тайные культы, которые страшным монстрам жертвы приносят и прочее такое. Одно время, как она в школе училась, у них трое девчонок пропало, искали.

Город даже пинкертонов нанял, одна из девочек дочкой местного «риччи» была. Нашли девочку. Правда, другую. Которая раньше пропала. Её и не искали.

Мёртвую.

И выследили кого-то пинкертоны.

— Я ходила смотрела. Ну, жуткая рожа, вся в волдырях и глаз один словно вытек наполовину. Это из-за станции всё. Ну а кто живёт, тот уже всё, и не уедет. Ну и, говорят, всякие тёмные дела там обделывают. Туда же даже армия особо не суётся, всем компания заправляет.

— Какая компания? — не понял Хуц-Ги-Сати.

— Ну как, какая — которой «атомка» принадлежит. Они ж там хозяева.

Блондинка снова коснулась его руки кончиком пальца. Ногти у неё были короткие, крашеные ярким бордовым лаком. Хотя бы не облезшим.

— Слушай, ты мне нравишься. Хочешь — у меня там комнатка своя есть. Ты хороший, девушку не обидишь. Тебе всего двадцатка…

Хуц-Ги-Сати поблагодарил, доел и уехал.

В комнатку не пошёл.

Но десятку на чай оставил.

За информацию.

И пушку переложил поближе к себе.

Эта глава выходит раньше, потому что она последняя бесплатная. Ну а первую платную ждите как обычно в 21.00:) Ну и с праздником всех причастных!