Дальнобойщик

Глава 10 Здесь я вижу своих

Хуц-Ги-Сати увидел эмблему и чуть не вдарил по тормозам. Даже, скорость сбросил — и тут же сзади пронзительно взвыли клаксоны. Индеец на таких нервных уже и внимания не обращал — здесь это было в порядке вещей, особенно, в крупных городах. Каждый считал секунды, каждый был «в графике и трафике».

А эмблема, вот же она, в витринном окне прямо висит, даже граффити её не сильно перекрывает. И над входом вывеска — «American Indian Movement». Движение американских индейцев. Отделение Чикаго.

Он запомнил адрес, прикинул, сколько времени сможет урвать, чтобы забежать хоть на минуту.

Каждая минута сверх отведённых лимитов на «соблюдение санитарно-гигиенических норм и отправление естественных физиологических потребностей работника, включая потребность в сне и приёме пищи» вычиталась из оплаты за рейс. Правда, полностью прочитать контракт он смог только после того, как оплатил пакет «Доступ к базовым правоустанавливающим трудовые отношения документам». По льготной цене.

Оказалось, для «базовых» бумажные документы почти не использовались.

— Мы делаем всё для экономии и рационального использования ресурсов нашей великой страны, — гордо сказала ему девица-менеджерица, когда он спросил её, как же ему прочитать весь текст договора.

Ладно, проводил он взглядом удалявшуюся вывеску, обойдусь без обеда. Тут, правда, тоже была своя особенность. Было к договору одно интересное приложение. Водилы называли его «Питательное приложение». Список кафе и «ресторанов быстрого питания», в которых можно было отметиться в специальных терминалах, и тогда время обеда в них не вычиталось, а оплачивалось, но по более низкому тарифу. Правда, для тех, кто отмечался, переставали действовать все скидки и предложения комплексных обедов.

Чёрт с ним.

Пока разгружались, чуть не приплясывал от нетерпения, чего не случалось с ним очень давно. Да с ранней юности, считай. Но тут — он будто получил весточку из дома. Пусть заброшенного, с прогнившей крышей и от нелюбимых родичей-алкоголиков, но из привычной жизни в настоящем мире.

К счастью, стоянка нашлась совсем рядом с общественным центром, в котором он увидел отделение AIM. Даже, с нормальными расценками и сниженным тарифом на первые 25 минут.

Он толкнул дверь и вошел.

Звякнул колокольчик над входом.

Хуц-Ги-Сати стоял, привыкая к полутьме, заполнявшей помещение.

Что-то стукнуло, заскрипело.

— О метако ясен! — поднял он правую руку, раскрывая ладонь.

— Входи, брат, мы рады тебе, — голос был глубокий и тёплый. Хуц-Ги-Сати постоял, привыкая к полутьме.

Наверное, это был зал для собраний. Честно говоря, скорее, комната. Но довольно большая.

На кронштейнах на стене слева висели складные стулья, прямо напротив входа стоял большой письменный стол, рядом с ним кафедра для выступлений. За кафедрой — тёмный силуэт.

Хуц-Ги-Сати осторожно, — глаза еще не до конца привыкли к полутьме, — пошёл к кафедре.

Человек обошёл кафедру, двинулся ему навстречу.

Он надвигался на него, словно супертрак по встречной. От него исходило ощущение спокойной уверенной силы. Не хорошей или плохой, светлой или тёмной. Просто уверенной силы, которую этот человек будет использовать так, как ему надо.

— Я Керук. Мой народ тамароа. Я рад приветствовать тебя на землях моего народа, брат. Я наблюдаю за порядком в нашем отделении и сижу на месте старшего в нашем Совете.

— Я Хуц-Ги-Сати, и мой народ…

— Отважные тлинкиты, которых не удалось растворить в себе хитрым русским, — улыбнулся Керук. — Что ж, расскажи, как ты попал сюда. Ведь люди твоего народа живут на Аляске под властью русских и редко странствуют в чужих землях.

Он приобнял Хуц-Ги-Сати за плечи, и тот почувствовал, насколько сильные у этого уже немолодого, судя по всему, человека руки. Керук показал рукой на дверь в дальней стене.

— Идём. Я видел, как ты оставил свой фургон на стоянке. Ты явно прибыл издалека и пожертвовал своим временем для еды, чтобы прийти к нам, — я знаю порядки в таких компаниях. Я ценю твой поступок, брат. Мы разделим пищу и будем говорить.

В маленькой комнатке за залом собраний Хуц-Ги-Сати ел кукурузный хлеб и настоящее мясо. Запивал густым горячим атолле и изот всех сил сдерживался, чтобы не заглатывать еду, давясь от жадности.

Оказывается, он уже забыл, что такое мясо. Пусть и разогретое в микроволновке.

Что такое вкус настоящего молока, и как это вкусно, когда оно смешано с кукурузной мукой и каплей ванили…

Керук умел слушать.

Он сидел неподвижно.

Лицо его было бесстрастно, сильные руки с широкими натруженными ладонями свободно лежали на коленях.

Он лишь чуть подался вперёд, когда Хуц-Ги-Сати начал рассказывать, почему они с Машей решили стать американцами, но вся его поза показывала спокойную заинтересованность и внимание к собеседнику.

Лишь раз он уточнил.

— Значит, ещё недавно вы были русскими, да?

У тлинкита дёрнулась щека. Керук это заметил, примиряюще поднял руку.

— Не обижайся на меня, брат. Здесь так говорят обо всех, кто живёт на землях, захваченных русскими. Я понимаю, что так говорить неправильно и твои слова «тлинкит» и «моя земля — Аляска». Но даже самый внимательный охотник, бывает, отвлекается, или действует по привычке.

— Я не обижаюсь, старейшина, — Хуц-Ги-Сати, действительно, не обижался. Впервые с того времени, как они с Машей пересекли границу, на душе у него было тепло.

Этот большой спокойный человек вроде и не говорил ничего особенного, но рядом с ним было тепло и надёжно.

Хуц-Ги-Сати понял, что, наконец, нашёл своих.

А Керук глянул на часы, висевшие на стене над плакатом AIM, и резко выпрямился.

— Ох, брат, прошёл уже час! Наверняка, в твоём контракте указано бесплатное время не больше сорока минут! И, парковка! Я не могу позволить тебе платить лишнее!

И он достал из потёртого бумажника настоящую бумажную купюру.

Хуц-Ги-Сати обомлел. Уже очень давно он не видел бумажных денег. Для «базовых граждан» от них было слишком много мороки. Да и как он может взять деньги от старейшины.

Но ответил он неторопливо, с достоинством.

— Эти деньги нужнее нашему общему делу. Пусть служат ему. Рассчитывайте на меня.

— Я сожалею, что пока нашей ячейки нет там, где вы осели, — с чувством пожал ему руку Керук, — и благодарен за твоё благородство. Нам нужны такие храбрые и умные люди. Наша борьба не останавливается ни на минуту.

Он все так же спокойно и бесстрастно смотрел на молодого индейца, не отпуская руку. Другой чуть сжал его плечо, и в глазах Керука тлинкит увидел, — или ему показалось? — увидел лёгкую тень отеческого сочувствия.

— В зале лежат листовки с нашими телефонами и адресами. Возьми. Мы никогда не оставляем в беде своих людей. Не бойся звонить, если поймёшь, что тебе нужна помощь. Любая. Даже если тебе просто стало тяжело на душе и надо поговорить. Кажется, неподалёку от тебя живёт наш человек. Я уточню и скажу тебе в следующий раз.

Когда дверь за Хуц-Ги-Сати закрылась, Керук долго стоял, сунув руки в карманы, и о чем-то сосредоточенно думал. Его зацепил этот усталый и исхудавший молодой человек. Была в нём внутренняя сила, упрямая непокорность.

Ему было очень одиноко.

Правда, он явно не гений, но это даже хорошо.

Главное, ему нужны друзья.

Самыми тяжёлыми для Маши на работе оказались вторая и третья недели. Первая — как во сне. Всё новое, всё в спешке, надо успеть из одной кафешки в другую. Ну это она их так называла по привычке, местные-то говорили «макка», или «питстоп».

Поначалу ей больше всего понравилось заведеньице, куда она первой пришла. Раннее утро было, всё такое чистенькое, скатерти красненькие в белую клетку, сиденья тоже красные, яркие такие. На стенах что-то красивым написано.

И кухня, прям, такая сверкает вся, масло шипит, повара перекрикиваются на каком-то своём.

Вроде и не английском.

Она потом узнала, что это мексы были. Ну, мексиканцы.

Здесь ей дали полы мыть.

Менеджер смены, старший, стало быть, стоял руки в карманах, пузо вываливается, но, добрым смотрелся.

Улыбался, всё баблгаму жевал и пузыри дул.

— Смотри сюда. Ты, вообще, английский понимаешь?

Маша кивнула. Понимала, правда, если говорили не очень быстро. В школе учила, да и водители из Штатов в заведении порой останавливались. Всё порциям удивлялись — какие большие.

Другие заведения попроще были и совсем обшарпанные. В том, что дальше всего от дома, и вовсе плитка на стенах в туалете обколотая, она как второй раз полы мыла — порезалась, так за смену не доплатили. Немного, правда, да и за дело, она ж сама виновата, что неосторожная была, а график нарушила. А за это и вовсе штраф полагается. Но её простили, как новенькую.

Добрые.

Красное заведение, правда, только с утра такое нарядное оказалось.

Как стала присматриваться, так и диваны обшарпанные, а в сортиры вечером и вовсе заходить страшно было.

Вонь и использованная бумага мимо бачков, мужики после пива не могут из шлангов в писсуар попасть — ну, это ладно.

У неё дома, правда, такое редко, бывало, и тех, кто к вечеру на рогах был, всех знали.

Но тут город большой, тут разные люди.

Мысли текли вялые, какие-то серые, как дешёвая бумага, в которую заворачивали бургеры в том заведении, что рядом с железнодорожным мостом. Поблизости был пустырь, над которым и проходил мост, весь заросший сорняком и жёсткой, такой же серой, как бумага, травой. Тут её взяли ещё и посудомойкой.

Местечко было глухое, персонала не хватало, и хозяйка-кореянка на ломаном английском объяснила, что готова Маше доплачивать, если она будет вечерами ещё и заказы по залу разносить.

Этого в контракт не вносили, но Маша не протестовала. Ну, а что такого? Лишние деньги, что ль, помешают?

Правда, в первый же вечер, она поняла, почему тут с подавальщицами затык случался.

Как темнело, к пустырю съезжались длинные приземистые авто с чёрными стёклами. Маша их боялась. Они будто прикидывались слепыми, но всё время на неё смотрели, словно оценивали.

И люди в этих авто сидели такие же.

Они всё время были в тёмных очках, даже когда совсем темно. Если заходили в «Лучшие бургеры и хот-доги» и сидели, развалившись, на исцарапанных облезлых диванах, обсуждали что-то своё, страшное — тоже не снимали.

Лапать её начали, как только она принесла первый заказ. Столики они сдвинули, заказали три больших ведёрка «острых от шефа» и ещё кучу всего. И пиво — «мигалку». Это они так называли. Особое крепкое.

Было их человек восемь. Тощие, маленькие, остролицые.

Пахло от них злыми, готовыми броситься, зверьками.

Типа хорьков — Маша таких видела и очень испугалась.

— Когда заканчиваешь? — парень в сине-белой мешковатой куртке и штанах размера на три больше чем надо бы, схватил её за руку. Не больно, но так крепко, что не вырвешься. Рука оказалась неожиданно сильной.

Но больше всего пугали зеркальные очки— «капельки» на острой мордочке. И татуировки.

Даже на лице. «13» и буквы. Кажется, MS, но какие-то необычные.

Она осторожно потянула руку и улыбнулась. Надеясь, что не слишком испуганно.

— Извините, мне надо идти работать…

Зеркальные стёкла смотрели всё так же бесстрастно и от этого становилось ещё страшнее.

— Слышь, русская! Живо сюда, люди ждут заказы! — ещё никогда она не была так рада слышать визгливый голос старшей смены.

А остролицый ещё на миг задержал её руку в своей.

— Русская? — в голосе задумчивость, — Русские девушки это редкость. Я знаю людей, которые любят… редкости.

И разжал пальцы.

— Если тебе будет нужна настоящая работа за хорошие деньги, просто скажи. Маурисио поможет.

И, засмеялся.

Мелким противным смехом.

Ближе к утру, когда её смена закончилась, она забилась в подсобку и сидела там, глядя в крохотное окно и молясь солнцу. Пусть быстрее встаёт. Тогда страшные машины разъедутся.

Ещё и Сатик снова в рейсе и должен вернуться только завтра, вздохнула она и задремала.

Всего пару минуток.

И пора бежать в тихий красно-белый уголок. Там надо просто вымыть полы. Там спокойно.

У Хуц-Ги-Сати подрагивали руки. Никто со стороны бы и не заметил. Но сам-то он знал — встреча с Керуком его взволновала. Он был вторым настоящим человеком, которого тлинкит встретил в этом ненастоящем мире, который послали ему как испытание злые духи.

Первая, конечно, это его женщина.

У каждого настоящего воина должна быть верная женщина, которая заботится о его очаге и идёт с ним одной тропой.

И Джиналатк как раз такая!

А теперь он встретил настоящего воина-вождя! Истинного старейшину-мудреца, который покажет ему ТРОПУ.

Всё не зря. Его поистине ведут добрые духи и Предки. ради одной этой встречи стоило перебраться в эти земли.

Которые оказались куда более странными и непонятными, чем он рассчитывал, признался себе Хуц-Ги-Сати.

А вдруг эта встреча ему тоже почудилась?

Руки на руле дрогнули, спина покрылась холодным потом.

У него же есть листовка, которую дал Керук!

Где же она?

Он снял одну руку с руля и попробовал нащупать сложенный вчетверо листок плотной бумаги в кармане потёртых рабочих штанов.

А, вот. Оказывается, он зачем-то положил листовку в задний карман.

Индеец чуть приподнялся на сиденье. Впереди перекрёсток, горит зелёный. Впереди новенький внедорожник, чёрный лак блестит, хром сверкает.

От такого стоит держаться подальше, и Хуц-Ги-Сати чуть сбросил скорость. Потянул листовку, уголок зацепился за вылезшую нитку. Пришлось привстать чуть выше.

К фургону индеец уже почти привык.

Даже нашёл с ним взаимопонимание.

Ну, или это он так думал.

Нога Хуц-Ги-Сати чуть нажала на педаль газа.

Фургон решил взбрыкнуть, скаканул вперёд.

Холодея, индеец услышал, как морда фургона звучно поцеловала задницу внедорожника.

Он ударил по тормозам.

Понял, что совсем забыл посмотреть в зеркало заднего вида, и тут же резко дёрнулся от чувствительного удара.

Ему даже не надо было смотреть назад, чтобы понять что произошло.

Сзади уже гудели клаксоны, хлопнули дверцы автомобилей.

Он откинулся на сиденье и закрыл глаза. Штрафы… Страховка…

Он так надеялся, что удастся заработать достаточно, чтобы Маша ушла хотя бы из одной своей забегаловки…

— Двигайся быстрее! Сколько можно⁈ — она с трудом подняла голову. над ней нависало пузо в клетчатой рубашке. Рубашка проигрывала безнадёжную борьбу, пузо неудержимо рвалось наружу, как перестоявшее тесто из квашни. Сероватое, ноздреватое, и, правда, как тесто. С густой неопрятной порослью, которая пробивалась через разошедшиеся пуговицы.

Маше отчего-то стало очень смешно и жарко, она хихикнула, пытаясь прикрыть рот ладошкой.

В которой оказалась зажата половая тряпка.

Это развеселило ещё сильнее, она открыла рот, чтобы набрать воздуха.

И заблевала пузатому ботинки и брюки.

Менеджер взвизгнул, подпрыгнул, поскользнулся в луже блевотины, и с размаху грохнулся затылком о писсуар.

Писсуар обиженно загудел и раскололся.

Верхнюю часть перекосило, пластиковый шланг сорвало, и холодная вода хлестанула на распластавшегося менеджера и тихо лежавшую на боку Машу.

Вода была такая прохладная, такая приятная, так чудесно было подставить под струю разгоряченное лицо…

Рассчитали и вышибли её за полчаса.

Маша уже слабо понимала, что происходит, жар накатывал волнами. Тогда перед глазами всё плыло, и она их закрывала. Боялась, что жар выплеснется, и она подожжёт красивый красный зал огненными лучами — как та красивая девушка из бесконечного сериала, который она приохотилась смотреть. Его всё время показывали по одному каналу, самому дешёвому, его можно было включать сразу и смотреть долго без доплат. Тогда Сатик не ругался.

— Что? Почему штраф? А что такое компенсация? — она с недоумением смотрела на управляющего ресторанчиком. Тот тыкал пальцев в бумаги, рядом с ним стоял какой-то барин в синем костюме.

— Иск мы уже готовим, сами пошлём. Если сейчас распишешься здесь, сумма меньше будет, вычтем из платы за последнюю смену, — терпеливо объяснял ей управляющий.

Менеджер сидел на стуле у двери, прикладывал пакет со льдом к перебинтованной голове, злобно смотрел на неё, и почему-то всё время кивал.

Маша испугалась и подписала всё.

Сейчас приду домой и буду пить холодную воду, думала она.

И смотреть на девушку с огненными глазами.

Дверь в их квартирку была приоткрыта, и у Хуц-Ги-Сати замерло сердце. Район, в котором они сняли жильё, был поспокойнее, чем первый, но и здесь оставлять дверь открытой, или отворять её после захода солнца не рекомендовалось.

Он пошёл тихо, ступая с носка на пятку, рука сама скользнула в карман и нащупала отвёртку. Бесшумно вытянул из кармана, опустил руку, прижав к бедру, жалолишь чуть заметно смотрит вперёд.

Откуда-то из воспоминаний послышался незнакомый, но и знакомый голос, «это только кажется неудобным. Так вы не привлекаете внимания, ваша поза не кажется угрожающей. А вы можете сразу ударить в бедро, или пах. Туда, где слабее защита». Сержант в части — да. Какой сержант⁈ Он же не служил!

В этом мире служил, память накладывается — понял он.

Ладно, не до того.

Маша…

Должна быть на работе. Это, хорошо, сразу полегчало. Значит, ей ничего не угрожает. А взять у них нечего. Денег нет, карточки и чеки всегда носят с собой, одежды — разве что бомжи польстятся.

Может, ТиВи, да и у него экран насмерть закреплён на стене.

Хуже, если джанки убились и решили перекантоваться. Эти могут покорёжить квартиру просто так. Без причины.

Он почувствовал, как поднимается волна злости — этого только не хватало, и так непонятно, как расплачиваться за аварию.

Насчитали ему будь здоров, и это еще счета от страховых компаний не пришли.

Ладно, что стоять под дверью.

Он кончиками пальцев потянул дверь.

Тихо.

Вошел и сразу увидел её на диване.

Машу трясло. Губы обветрило, глаза стеклянные.

Тронул рукой лоб — чуть не обжёгся.

В приёмном покое её с трудом удалось усадить на единственное освободившее место. Серая комната была полна людей. Кто-то сидел молча, тихо раскачиваясь, кто-то орал от боли, скрипели каталки, на которых увозили тех, кто сам не мог идти. Неторопливо двигались врачи и медсёстры, смотрели в планшеты, выкрикивали фамилии.

Хуц-Ги-Сати поймал кого-то в зелёном халате.

— Человеку плохо. Жар. Бредит!

— Обратитесь на стойку регистрации в порядке общей очереди. Номер обращения вы должны зарегистрировать, обратившись в свой личный кабинет с помощью планшета доступа в MediaSett. Обращение осуществляется по льготному тарифу…

Голос механический, глаза равнодушные.

Пришлось тыкать в планшет, ждать… Больше часа прошло.

Маша два раза теряла сознание, соседка, на плечо которой падала её голова, отталкивала девушку: — Сиди ровно, неча на меня валить свои микробы!

Маша села ровно.

Это был приказ.

Приказы она начинала понимать. Приказы — это легко и понятно.

Где же Сатик?

— Ваша платежеспособность соответствует базовому уровню оказания медицинской помощи в рамках федеральной программы «Здоровье гражданина». В него входит первичная консультация врача-терапевта, оказание срочной помощи в результате доказанного воздействия природных катастроф и содействие в квалифицированной эвтаназии. Поскольку у вас отсутствуют добровольные и расширенные медицинские страховки, вы можете оплатить разовые услуги, или обратиться к представителям страховых компаний, которые предложат вам условия страховки и оформят выбранный вами пакет.

Снова бессмысленные глаза и голос робота из старого фильма.

Индеец поискал взглядом Машу.

Она сидела, открыв рот, и тяжело дышала.

— Молодой человек, обращение за медицинской страховкой в острой фазе заболевания, или в случае острого травматического воздействия рассматривается, как фактор повышенного страхового риска, — страховой агент смотрел прозрачными глазами куда-то чуть выше переносицы Хуц-Ги-Сати, отчего индеец чувствовал себя глупым и маленьким, — Но даже в этом случае, мы идём навстречу тем, кто готов стать нашим клиентом и предлагаем пакет «Стартовый осмотр». В него входит немедленный первичный осмотр врача в течение не менее 12 минут, базовые медицинские манипуляции и два вида анализов с экспресс-обработкой результатов и постановкой первичного диагноза. Этот диагноз может являться основанием для формирования долгосрочного предложения условий медицинской страховки.

Из всей трескотни индеец уловил одно — если он сейчас заплатит. Машу осмотрит врач.

Сразу осмотрит.

Он подписал бумаги и приложил карточку к терминалу, который сноровисто пододвинул ему страховой агент.

Ждать всё равно пришлось еще минут сорок, за это время Маша ещё два разаь уплывала в обморок.

Медсёстры приводили её в чувство нашатырём, лили за шиворот холодную воду.

Это стоило недорого и оплатить можно было тут же, через больничный терминал.

Сидевшие в очереди бабы смотрели на Машу с ненавистью, а на Хуц-Ги-Сати с оценивающей жалостью. Индейцу от этого становилось гадко.

Взяли общий анализ крови и мочи, уставшая до стеклянных глаз врачиха на ломаном английском сказала, что надо антибиотики и лежать в больнице. Остальное — после того как она увидит страховку. Оформление круглосуточно, после 19:30 по особому тарифу.

Когда говорила эти фразы, английский стал лучше, видимо, часто их повторяла.

Индеец скрипел зубами, платил и думал, что надо будет утром осторожно поговорить с Мухаммадом, который намекал, что есть непыльная подработка.

Когда Машу, наконец, увезли на каталке по зеленому больничному коридору, вспомнил о встрече в Чикаго. «Это земля моего народа».

Пресвятая Богородица, только бы Машу вылечили, взмолился он впервые в жизни.

Ещё и авария…