Даль-цвет. Том 1. Охра

Глава 7

— Начну с достаточно очевидных моментов, — сказал преподаватель, он же факультетский декан. — Дар проявляется у совершеннолетних. Иногда уже в восемнадцать, а иногда — с задержкой в несколько лет. Поэтому между однокурсниками, как правило, есть возрастная разница.

Я снова присмотрелся к соседям. Два-три человека и впрямь казались чуть ли не школьниками, но большинству было лет по девятнадцать-двадцать, пожалуй. Взрослее всех выглядел парень у окна, с тёмно-фиолетовым перстнем. Ему, по-моему, исполнилось уже двадцать пять — вскочил, что называется, на подножку уходящего поезда.

— В Академии — четыре факультета, — говорил тем временем Стэдвик. — Художники создают картины, которые могут послужить переходами, а следопыты разведывают путь непосредственно. Технологи обеспечивают запас нужных красок. И, наконец, универсалы совмещают эти умения, но в ограниченных рамках, без особого блеска. По-настоящему прорывной результат могут обеспечить только специалисты узкого профиля, у которых дар сконцентрирован на конкретной задаче. В этом смысле у вас есть преимущество.

Сделав паузу, он добавил с усмешкой:

— Но не зазнавайтесь раньше времени. Прежде чем вы станете мастерами, вам предстоит освоить элементарные навыки, без которых не обойтись. Если кто-то из вас считает себя элитой уже по праву рождения, то он излишне оптимистичен.

— Разрешите вопрос, лорд Стэдвик? — вежливо сказал Грегори.

— Да, пожалуйста.

— Безусловно, иногда появляются простолюдины с мощным природным даром. И в освоении ремесла такой простолюдин теоретически может превзойти лордов. Но пользоваться этими навыками для решения серьёзных задач он сможет лишь с одобрения главы клана. То есть право рождения играет-таки ключевую роль — и даже определяющую, если рассматривать ситуацию в целом, в масштабах социума. Вы не разделяете эту точку зрения?

— Спасибо за ценное замечание, — хмыкнул преподаватель. — Но в социально-философские темы мы с вами углубляться не будем. Моя задача — дать вам практические умения для работы, а теоретически вы можете вволю подискутировать в свободное время. Итак, займёмся конкретикой.

Он, взяв мел, нарисовал на доске кружок и заштриховал его. Рядом, в хаотичном порядке, изобразил ещё несколько кружков того же размера. Они не соприкасались.

— Есть много версий Земли. Их несколько сотен, если брать только те, куда мы уже заглядывали. На самом же деле их, вероятно, намного больше. Десятки и сотни тысяч, как предполагают наши учёные-теоретики. Миры существуют обособленно друг от друга в некоем многомерном континууме. Но иногда между ними открываются переходы.

Стэдвик соединил заштрихованный кружок толстой линией с одним из соседних.

— Чтобы переход проявился, нужно выполнить два условия. Первое — мы должны запеленговать другой мир, задать его координаты. Но координаты эти задаются не цифрами, а иначе. Художник пишет с помощью красок вымышленный пейзаж. И если этот пейзаж более или менее соответствует некоему реальному миру, можно считать, что мы взяли пеленг. Первое условие выполнено. Но есть ещё и второе. Чтобы картина превратилась в проход, нужны особые краски, так называемые эффекторы. Их добывают из минералов или растений. И здесь есть важный момент.

Он снова ткнул пальцем в заштрихованный кружок.

— Сырьё для красок-эффекторов обнаружено исключительно в нашем мире. Почему так сложилось, никто не знает. Вероятно, случайная природная аномалия. Но факт остаётся фактом — такое сырьё есть только у нас. Киноварь или охра в других мирах — обычные минералы, без магических свойств, если выражаться языком беллетристов. Этим наш мир принципиально отличается от других. В научной литературе он называется базовым. Термин прижился и довольно удобен. С этим, надеюсь, ясно.

— Это известно нам с детских лет, — сказал парень с алым перстнем.

— Не сомневаюсь, — спокойно сказал декан. — Но я, проговаривая всё это, хочу расставить акценты определённым образом, чтобы вы лучше поняли логику, на которой базируется дальнейшее обучение. Поэтому наберитесь терпения ещё на пару минут. Это ведь вам по силам, уважаемый лорд-наследник?

Тот несколько стушевался, а преподаватель продолжил:

— Метафорически выражаясь, правильно написанный пейзаж — это дверь, а краска-эффектор — ключ. Переход готов. Но воспользоваться им может не каждый. Вот тут-то и начинается наша с вами работа. Следопыт проходит через картину и коротко исследует новый мир, фотографирует его изнутри. Эти фотографии потом пригодятся, чтобы наладить более стабильное сообщение или даже стационарный портал. Или не пригодятся. Это уже решает не следопыт, а наше правительство. Задача следопыта — собрать необходимую информацию и вернуться. Иногда это бывает непросто. Какие могут быть сложности, на ваш взгляд?

Декан вопросительно посмотрел на меня, и я пожал плечами:

— Ну, например, следопыт зашёл в другой мир, а его там тигры сожрали. Или динозавр затоптал.

— Логика понятна, спасибо. Да, следопыты иногда погибают, но это случается не так часто. Существуют и менее очевидные риски. Иногда они вызваны элементарной халатностью. Чтобы попасть обратно в наш мир, тоже нужен ключ — фотография, которую путешественник взял с собой. А если вы эту фотографию потеряли?

— Ну, мы же не остолопы, — заметил кто-то с левого ряда.

— Весьма на это рассчитываю, — сказал преподаватель. — Но именно излишняя самоуверенность иногда и подводит. Нарушение простейших инструкций может создать не меньше проблем, чем стадо динозавров. И нет, это не абстрактные рассуждения. Мы периодически фиксируем случаи, когда следопыты не возвращаются из миров, которые выглядят вполне безопасно.

В аудитории повисло молчание. Судя по всему, такая постановка вопроса оказалась для некоторых сюрпризом. Декан сказал:

— Быть всегда начеку — вот та простая мысль, которую я постараюсь вдолбить вам в ходе наших занятий. Тем более что на разведку вы отправляетесь почти с голыми руками. Огнестрельное оружие взять нельзя, потому что порох может самопроизвольно воспламениться при переходе. С чем это связано, эксперты не понимают, поэтому примите это как данность. Металл через картину проходит в минимальных количествах. Таким образом, ваше главное оружие — осторожность и аккуратность, как бы уныло это ни прозвучало. Хорошая новость в том, что с пресловутыми динозаврами вы вряд ли столкнётесь. Кто мне объяснит — почему?

Грегори поднял руку и, с иронией посмотрев на меня, дал справку:

— Картина обычно выводит в местность, освоенную людьми. Там могут, конечно, встретиться и дикие звери, но вряд ли — доисторическая фауна.

— Верно, — сказал декан. — На такой картине почти всегда есть застройка или, по крайней мере, искусственные объекты. Если же рисовать совершенно дикую местность, то, с большой вероятностью, что-нибудь похожее сыщется и в базовом мире, на нашем огромном материке. Картина превратится в простой пейзаж и не станет дверью. Это понятно?

Он вновь уставился на меня, и я медленно кивнул:

— Да, логика есть. Но пейзаж ведь можно нарисовать и заведомо фантастический?

— Можно, — подтвердил он. — Но тут уже растёт вероятность, что в пределах Земли подобный ландшафт просто невозможен. У нас получится вымышленный инопланетный пейзаж. А ведь переходы, как я упоминал, открываются только между версиями Земли. Картина опять-таки останется обычным рисунком.

— Ну, — сказал я, — тут уже вопросы к художнику. Если у него хватает фантазии, то, по-моему, можно нарисовать пейзаж без построек, который не похож ни на одну местность в базовом мире, но инопланетным тоже не выглядит.

— Это сложнее, чем может показаться, — возразил Стэдвик. — Теоретически — да, возможно, и прецеденты были. Но художнику проще изобразить какую-то необычную технику или архитектуру. Это подразумевает заселённую местность. А значит, более вероятно, что вы столкнётесь с людьми, чем с опасной фауной. Хотя фауна может встретиться тоже, этого нельзя исключать.

— Вот, кстати, об архитектуре, — сказал я. — Можно спросить?

— Попробуйте.

— Например, художник придумал какой-нибудь фантастический город. Если похожих городов нет ни в одном из параллельных миров, то дверь просто не откроется, правильно? Ну, другими словами, в чистую фантазию перейти не получится?

— Да, всё верно.

— А насколько сильным должно быть сходство с реальным городом, чтобы дверь открылась-таки? Стопроцентное совпадение невозможно, это понятно. Художник ведь фантазирует, а не с натуры пишет. Тогда сколько процентов — проходной балл? Семьдесят пять? Шестьдесят? Как это высчитывается?

Стэдвик усмехнулся:

— Вопрос отличный, но несколько не по адресу. Эту тему очень подробно разбирают на Факультете Художников. Если она вам так интересна, то обратитесь к кому-нибудь из студентов, которые обучаются там. Насколько я понимаю, требуемое сходство не поддаётся расчёту в цифрах. Его определяет художественная атмосфера картины. Некоторые формализуемые критерии всё-таки существуют, но я в них некомпетентен, поэтому объяснять не берусь. Для нас, следопытов, это не имеет практического значения. Мы-то будем работать с уже написанными картинами.

— Понял, — сказал я, — буду иметь в виду.

Занятие продолжалось.

Стэдвик продемонстрировал нам штук пять больших фотографий. Это были миры, с которыми удалось наладить торговлю.

Меня особенно впечатлил мегаполис с гигантскими паровыми машинами и архитектурой а-ля викторианская Англия. Самоходные механизмы с клёпаными бортами, трубами и котлами катились по мостовой, а по рельсовым эстакадам ехали паровозы, таща за собой вагоны.

Ещё запомнился мир с плавучими рукотворными островами — что-то вроде океанических ферм. Там тралили рыбу, выращивали съедобные водоросли и разводили всяких плавающих зверушек, от китов до тюленей.

Преподаватель нам рассказал, как действовали первые следопыты, проникшие в те миры. Общий принцип, впрочем, был предсказуем — не бросаться в глаза, не лезть на рожон и не расслабляться, а в разговоры вступать только в крайнем случае.

Один из корешей Грегори спросил про Серую лихорадку. Декан объяснил — острее всего она проявляется при первом переходе, затем становится легче. А регулярные тренировки, которые у нас будут, должны свести симптомы на нет.

И вообще, нам пообещали обширную программу физподготовки.

Я чуть не взвыл, услышав об этом.

Когда-то я занимался спортом активно — сначала лёгкой атлетикой, потом баскетболом. Играл за сборную факультета. Но в последние месяцы я на всё это подзабил — надоело. Лишь иногда заходил в качалку.

И вот теперь…

Порадовало, однако, что за успешную миссию, которая обеспечивала коммерческую отдачу, следопыту светила премия, художнику тоже. А в особо удачных случаях плюшки доставались и клану — торговые преференции, например.

— А если художник нарисовал унылую ерунду? — поинтересовался я. — Следопыта всё равно отправляют?

— Если ерунда настолько унылая, что это видно заранее, — сказал Стэдвик, — то не отправляют, конечно. Но это бывает редко. Обычно плюсы и минусы новооткрытого мира оцениваются уже по итогам вылазки следопыта. Комиссия изучает собранные данные и решает, стоит ли с этим миром контактировать дальше.

На этом вводная лекция завершилась. Она, по-моему, получилась прикольной — но моё мнение разделяли не все. Некоторых лордов корёжило от скуки к концу занятия. А когда прозвенел звонок и преподаватель вышел, Грегори сказал мне насмешливо:

— По-моему, Вячеслав, ты узнал много нового.

— По-моему, тоже, — подтвердил я. — Завидуешь?

— Нет, сочувствую. В каком медвежьем углу ты вырос и обучался, если не знаешь элементарных вещей?

— Ты даже не представляешь. Лучше не спрашивай, чтобы не испытать культурного шока. Радуйся, что я своей серостью оттеняю твоё великолепие.

Переваривая мою последнюю фразу, Грегори свалил из аудитории, за ним потянулись его дружки. Остались те, кто сидел недалеко от окна, имея непрестижные перстни или браслеты.

— Ну что, коллеги, — сказал я, — никто нас с вами не любит.

— Ты слишком легкомысленно к этому относишься, — сказал парень с фиолетовым перстнем, старший из нас по возрасту. — Грегори — наследник самого крупного месторождения охры. Его отец — один из влиятельнейших лордов на континенте. Зря ты провоцируешь парня.

— Я провоцирую? Серьёзно? По-моему, это он до меня докапывается, а не наоборот.

— Формально — да, но ты слишком явственно демонстрируешь готовность к конфликту. Так это, во всяком случае, представляется мне. Но я не настаиваю на своей точке зрения. Если моё замечание кажется тебе некорректным, беру его назад.

— Стоп-стоп, погоди, — сказал я. — Ты-то чего напрягся? Если можешь дать толковый совет, валяй. Обдумаю на досуге.

— Совет очевиден — будь осторожен с Грегори. Он отнюдь не дурак и, если захочет, сможет доставить тебе серьёзные неприятности.

— Да я и не планирую нарываться. Если он сам ко мне не полезет, буду молчать, хотя рожа у него наглая. Кирпича настойчиво просит.

Девчонка за первым столом хихикнула. У неё были русые короткие волосы, собранные в хвостик, курносый нос и серые глаза. Если бы мы сейчас находились не в мажорской Академии Красок, а на истфаке, где я учился раньше, она смотрелась бы совершенно естественно. Вместо перстня у неё была аквамариновая стекляшка, вставленная в браслет.

Подмигнув ей, я поинтересовался:

— А к вам троим эти ребята не лезли? Почему вы от них отсели?

— Конфликта не было, — ответил всё тот же рассудительный парень, наш аксакал. — Один из них выдал пару иронических комментариев, но в рамках приличия, ничего оскорбительного. А отсели мы по привычке.

— Весело тут у вас, — заметил я. — Слушай, а твою краску из чего делают? Может, тоже из вереска, как и у меня, только сорт другой?

— Нет, — чуть усмехнулся он. — Из фиолетовой смородины. Это в Ягодной Лощине, на западе. Меня зовут Бойд.

Мы с ним перекинулись ещё парой слов. Девчонка и паренёк со светло-зелёным браслетом в разговор не вступали — слушали, но не уходили. Видимо, соблюдали субординацию. И лишь когда Бойд поднялся, встал и пацан. Они друг за другом вышли из помещения, а девчонка чуть задержалась, копаясь к сумке.

Она напоминала легкоатлетку — прыгунью в высоту, например. Подчёркнуто худая и узкоплечая, но при этом не хрупкая. С длинными спортивными ногами и ростом за метр восемьдесят. Косметикой совершенно не пользовалась, а сапоги носила на плоской и упругой подошве — вместо кроссовок, видимо.

Необычный типаж для здешних краёв.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Уна, милорд.

— Не употребляй, пожалуйста, титул. Просто по имени.

— Хорошо, милорд.

«Да ёлкин же дрын», — устало подумал я, но не стал её поправлять. Решил — привыкнет сама рано или поздно. Нам с ней ещё три года учиться.

Проходя мимо Уны, я легонько коснулся её руки:

— Ну ладно, пойдём.

Но этот мой мимолётный жест вызвал совершенно неожиданную реакцию.

Уна вздрогнула, как будто её ударило током, и буквально отпрыгнула от меня, уставившись испуганным взглядом. Несколько офигев, я на всякий случай тоже шагнул от неё подальше. Поднял ладони в успокаивающем жесте:

— Тихо, без паники. Ты чего?

— Ничего, милорд…

— Извини, не хотел тебя напугать.

— Да, милорд…

Уставившись в пол, она мямлила едва слышно, почти шептала. Я растерялся, не понимая, что происходит. Но лезть с вопросами сейчас явно не следовало — это только усугубило бы ситуацию.

— Ухожу, — сказал я. — Извини ещё раз.

Вышел из кабинета и зашагал в другой конец коридора, где должно было состояться следующее занятие. По дороге подумал мрачно: «Они с ума тут все посходили, что ли?»

Задребезжал звонок — перемена оказалась короткой.

А возле нужной двери сюрпризы продолжились.