Даль-цвет. Том 1. Охра

Глава 3

— Давайте не будем рассусоливать, — сказал я. — Да, мне не нравится, что меня сюда запихнули почти пинком. Но и врать не буду, наследство — подарок щедрый. И раз уж выбора нет, поеду в столицу, попробую поступить. Если вдруг наткнусь на улики, про которые вы писали в альбоме, то сообщу вам. Но клятву давать не буду.

— Клятв я не требую, — сказал дед. — Достаточно того, о чём вы упомянули. Что ж, если мы заключили договорённость, давайте её скрепим.

— Хорошо, сейчас.

Я сходил наверх и принёс бумагу с печатью. Положил её на столик в гостиной, придвинул стул. Поднял взгляд на старика. Тот терпеливо ждал, кое-как приняв сидячее положение на диване.

— Ладно, — сказал я. — Погнали, что ли.

Снял колпачок с авторучки и расписался рядом с печатью.

Едва я оторвал ручку от бумаги, интерьер комнаты, как мне померещилось, на миг исказился, словно картинка в стареньком кинескопе.

Линии смазались, а краски выцвели разом. В этом чёрно-белом пространстве я видел каждую ничтожную мелочь, вплоть до пылинок в воздухе и тончайших царапин на подоконнике. Трёхмерность пространства стала вызывающе-резкой, физически некомфортной, и я невольно моргнул.

Наваждение схлынуло.

Дед застыл на диване, напряжённо прислушиваясь к себе. Медленно кивнул:

— Сработало, Вячеслав… Итак, поздравляю, вы — лорд-наследник Вересковой Гряды… Со всеми вытекающими, как говорится… После моей кончины именье отойдёт вам, источник красителя — тоже…

— Не надо про кончину, — сказал я. — Живите и выздоравливайте. А насчёт источника, кстати, хотел спросить. Он оскудевает, насколько я понимаю?

— Да, к сожалению. Краситель-эффектор здесь добывается из вересковых соцветий. Однако в прошлом году цветы того вида, который нужен, практически не росли. В позапрошлом тоже. Хорошо, что был небольшой запас, его мне хватило, чтобы сделать картину для перехода…

— Если честно, картина мне показалась странной. Фотографического сходства там точно не наблюдается. Почему так?

— Картину я писал наугад, — ответил старик, — ведь до этого в вашем мире я не был. В Академии Красок вам объяснят, как это работает… И честно признаюсь, я провозился долго, несколько месяцев — сначала с картиной как таковой, затем с переходом. Сказывалось отсутствие практики… А ещё — нехватка таланта. Я середнячок, повторюсь… Могу написать пейзаж, могу перейти, но и то, и другое — на посредственном уровне. Настоящих высот достигают те, кто концентрируется на конкретном умении, на узкой специальности…

— То есть кто-то рисует, а кто-то лезет в рисунок?

— Да, но с нюансами. Впрочем, это вам тоже расскажут преподаватели.

— А экзамены там какие вообще?

— Наличие дара и социальный статус — вот главное. Кстати…

Старик чуть повысил голос:

— Флендрик, зайди!

Через полминуты тот появился и передал хозяину крохотную шкатулку из красновато-чёрного дерева, с мелкой резьбой на крышке. Старик открыл её и вытащил перстень с бледно-лиловым камнем.

— Перстень наследника, — пояснил он. — С добавкой краски-эффектора, как и у меня. Наденьте, Вячеслав. На левую руку.

Камешек был плоский, не очень крупный. Сам перстень — из тусклой стали, строгий, без выпендрёжа. Поколебавшись, я нацепил его на средний палец и ощутил лёгкий холодок. Внутри камня разгорелась серебристая искорка, а предметы вокруг опять на миг обесцветились.

— Есть, — удовлетворённо констатировал дед. — Теперь всё официально. Перстень — ваш документ, подделать его нельзя. Бумагу возить не требуется.

— Ловко придумано, — сказал я. — Ещё какие-нибудь инструкции будут?

— Я дам вам денег в дорогу, а также запас красителя. В минимальном количестве, к сожалению. Как вы уже поняли, я — не из богачей.

— Я тоже не из миллионеров, так что нормально.

— Завтра с утра подъедет таксомотор, отвезёт вас в город. Там есть магазин готового платья, как раз успеете обновить гардероб. Дирижабль отправляется в полдень, а послезавтра утром прибывает в столицу. Сразу по прибытии поезжайте в Академию Красок — это будет последний день работы комиссии. Учебный год начинается у нас в осеннее равноденствие. А затем…

Помолчав, он договорил:

— Собирался вам рассказать подробно обо всех странностях, которые сумел вспомнить, но передумал. Всё равно конкретики нет. Зато обострённое восприятие, свежий взгляд чужестранца — вот ваш сильнейший козырь сейчас. Используйте его с толком.

Мы обменялись рукопожатиями.

— Удачи вам, Вячеслав. Надеюсь, ещё увидимся.

— Я тоже надеюсь. Спасибо, Финиан.

До полуночи я читал в его кабинете — торопливо, взахлёб. Старался как можно больше узнать о мире, куда меня занесло. Акцент делал на обычаи и законы, на политэкономию.

В историю не закапывался, чтобы не распыляться, прочитал только сжатый очерк. Смысл сводился к тому, что раньше тут был вот прямо-таки махровый феодализм, основанный на силе пигментов, но затем появилась новая экономическая элита, и лордов попридержали.

Память у меня после перехода тоже улучшилась — не то чтобы стала фотографической, но ключевые моменты запоминались неплохо. К тому же я делал что-то вроде конспекта в записной книжке, которую презентовал мне дед.

Писал я на местном языке, закрепляя навык. И время от времени читал вслух, тренируя произношение.

Остановился уже за полночь, когда почувствовал, что голова распухла от новых знаний. Завёл будильник размером с маленькую кастрюльку и отрубился.

Ранним утром умылся, надел чистую рубаху, полученную от Флендрика (она была мне коротковата и тесновата) и спустился в гостиную.

Старик спал, а Флендрик стоял на страже и явно не собирался меня впускать. Я, впрочем, и не рвался — всё было сказано накануне.

Подъехал таксомотор. Он слегка напомнил мне «паккард» конца тридцатых годов — с широкими козырьками над колёсами, с узковатым капотом и с хромом на радиаторе. По бокам имелись подножки. Корпус был чёрный, с зеленоватым отливом.

Флендрик сказал, насупившись:

— Счастливого пути… гм… милорд.

— Спасибо, Флендрик. И не смотри на меня как на эксплуататора. Я на это всё не напрашивался вообще-то.

Я протянул ему руку. Он, поколебавшись, пожал её.

Спустившись с крыльца, я открыл переднюю дверцу автомобиля, сел справа от шофёра. Тот покосился на меня удивлённо — солидные пассажиры, наверное, путешествовали на заднем сиденье. Мне, впрочем, было пофиг.

— В город, пожалуйста, — попросил я. — Магазин готового платья.

Мы развернулись, я бросил взгляд на дом и на вересковый склон справа. Флендрик глядел нам вслед, стоя на крыльце.

По заасфальтированной дороге мы пересекли городок. Домики здесь были в основном трёхэтажные, с каменными фундаментами, каркасными этажами-фахверками и двускатными крышами. Каждый был, видимо, рассчитан на несколько семей.

Проехали мостик через горную речку, узкую и шумливую. Утреннее солнце лучилось ярко, облаков почти не было. Вереск теперь попадался реже, склоны зеленели. Лишь кое-где на придорожных кустах просвечивала осенняя желтизна.

Полюбовавшись пейзажем, я присмотрелся к устройству автомобиля. Управление вопросов не вызывало — руль, рычаг переключения передач, педали в полу. Приборная панель в ретро-стиле щеголяла круглыми циферблатами. Жаль, радио не было.

Миновав виноградник, мы въехали в долину, где приютился ещё один городок, побольше. Я приглядывался к прохожим. Дамы носили юбки до колен и жакеты, мужчины — пиджачные пары с галстуками или лёгкие куртки. Джинсы мелькнули тоже, но грубые и широкие — рабочая одежда, судя по всему, а не модный прикид.

Водитель затормозил возле длинного кирпичного дома со стеклянной витриной в цокольном этаже. Я попросил подождать и отправился за покупками.

Продавцов было двое — гладко причёсанный тип за тридцать и блондинистая девица. Как только я вошёл, они быстро переглянулись, и окучивать меня бросилась блондинка:

— Чем вам помочь, милорд?

Да, похоже, перстень аристократа производил в этом мире примерно такое же впечатление, как шестисотый «мерс» у родных осин. Ажиотаж меня несколько напрягал, хотя в данном конкретном случае шёл на пользу.

К разочарованию девицы, я выбрал недорогой костюм, пару галстуков и несколько хлопковых однотонных рубах, а до кучи — широкие брезентовые штаны. Из обуви взял кожаные туфли, тоже попроще. Ну, и мелочёвку вроде носков.

Одну из купленных рубашек я надел сразу, а все остальные обновки запихнул в саквояж, прикупленный тут же, в галантерейном отделе. Тёмно-синие джинсы и чёрные кроссовки из кожзаменителя, в которых я прибыл из России, решил пока не снимать. Они смотрелись неброско, хоть и несколько простовато для местной моды.

В примерочной кабинке я быстро оглядел себя. Да, на крутого лорда я не тянул — физиономия рабоче-крестьянская, стрижка под полубокс, телосложение не особо изящное. В качестве центрового занюханной баскетбольной команды я бы ещё сгодился, а вот в киноартисты вряд ли уже пролез бы. Разве что в комики.

На кассе я отсчитал банкноты. Страна визуально ассоциировалась у меня со Швейцарией, и деньги, которые здесь ходили, я рефлекторно обозвал франками. Хотя на местном наречии они назывались, естественно, по-другому.

Визит в магазин не то чтобы разорил меня, но на бюджете сказался не лучшим образом. Кутежи в ближайшие месяцы мне явно не светили. Хорошо хоть, билет на воздушный транспорт дед забронировал и оплатил заранее.

Надев свою короткую кожанку, тоже старую, я забрал сумки и вернулся в такси. Блондинка усердно стреляла глазками на прощанье, косясь на перстень, и явно готова была дать телефончик, но у меня сейчас были другие планы.

— К аэровокзалу, пожалуйста.

Воздушный порт впечатлил меня по самое «не могу».

Цеппелин был запредельно огромен — длиной в два футбольных поля, если не больше, и шириной метров тридцать. Цвет он имел серебристо-сизый, а формой напоминал кабачок с продольными рёбрами. Гондола же по размерам вдвое превосходила железнодорожный вагон.

И вся эта махина висела в воздухе, пришвартованная к решётчатой мачте.

Пару минут я стоял столбом, таращась заворожённо, затем опомнился и двинулся к кассам, чтобы забрать билет. Для подтверждения личности продемонстрировал перстень, в котором сверкнула искорка. Этого оказалось достаточно.

Носильщик недоумённо проводил меня взглядом — ну да, за тридевять земель я летел с единственным саквояжем, полупустым.

Возле мачты уже стояли четверо пассажиров — супружеская пара с детьми. Девчонка-дошкольница жалась к матери, а пацан лет восьми или девяти разглядывал цеппелин, открыв от восторга рот.

Я вежливо поздоровался. Усатый кондуктор в кителе и фуражке взял у меня билет, сверился со списком и пригласил нас в лифт.

— А почему там мало людей? — полюбопытствовал я.

— Остальные давно уже на борту, милорд, — пояснил кондуктор с достоинством. — Рейс транзитный. Летим с Кипарисовых островов, здесь только короткая остановка.

Лифт, поскрипывая, доставил нас под самое брюхо летающего гиганта. Мы перешли в гондолу и оказались в узком осевом коридоре. Почти как в пассажирском вагоне — с той разницей, что каюты здесь были по обеим сторонам от прохода.

Кондуктор показал нам нужные двери. Каюты оказались двухместными — пять слева, пять справа. В одну из них зашли мама с дочкой, в другую — отец и сын. А я постучался в третью.

На плоском диванчике, напоминавшем нижнюю полку в поезде, сидел загорелый парень, взлохмаченный и темноволосый. Выглядел он как старшеклассник — ну, или, может, как первокурсник.

— Приветствую, — сказал я. — Попутчиков принимаешь?

— Да, милорд, разумеется, — подскочил он, заметив перстень. — Проходите, пожалуйста, располагайтесь…

Прикрыв за собой дверь каюты, я пробурчал:

— Не волнуйся так. Титулы выносим за скобки. Нам с тобой тут двадцать часов соседствовать, насколько я понимаю?

— Да, милорд, двадцать с половиной часов — расчётное время при благоприятной погоде и без встречного ветра.

— Формулировка чеканная, поздравляю. Теперь расслабься, будем общаться по-человечески. Меня зовут Вячеслав.

— Моё имя Рэнди, милорд.

— Да ёлки-палки, Рэнди…

Данную идиому я перевёл на местный язык дословно, и попутчик уставился на меня ошарашенно, пытаясь вычленить смысл. Но я успокоил:

— Не заморачивайся. Непереводимая игра слов, провинциальный фольклор. У меня бывает. И не употребляй титул, когда ко мне обращаешься, договорились?

— Да, мил… Ну, в смысле, договорились, Вячеслав…

Ради экономии места вторая полка-лежанка располагалась над первой. Она была откидная, но я пока не стал её трогать. Снял куртку и повесил на вешалку, которая обнаружилась на противоположной стенке. Саквояж я поставил в угол.

Напротив коек имелся откидной столик, но сейчас он был поднят. Стены были обшиты светлыми тканевыми обоями. Напротив двери располагалось окно — с небольшим наклоном наружу, поскольку борта гондолы были скошены книзу.

— Ты с Кипарисовых островов? — спросил я. — Ну, в смысле, вырос там, а не просто отдыхать ездил?

— Да, мой отец — владелец отеля, — подтвердил Рэнди.

— А в столицу зачем летишь, если не секрет? Бизнес?

— Нет, буду там учиться.

— Прямо как я. Тоже в Академии?

— Нет, конечно. — Рэнди метнул ещё один непонимающий взгляд. — Я ведь не из лордов и не из их приближённых. В университет поступил.

— А, ну да, логично. Это я торможу. А конкурс большой там? Много желающих? На каком факультете будешь?

— Да, там вступительные экзамены, я летом сдавал. Факультет прикладной механики. Желающих очень много, хотя плата за обучение высокая. Но у меня отец состоятельный…

Этот факт он сообщил извиняющимся тоном, будто стеснялся. Хотя на таком крутом цеппелине априори летели люди небедные. Ну, или нищеброды, как я, зато с аристократическим титулом. Понты дороже денег, понятно.

Дирижабль отцепился от мачты и начал подниматься над городом.

Красноватые кирпичные стены и рыжая черепица, белёные фахверки, зелень деревьев с проблеском позолоты — вид на долину получился отличный. А вдалеке мелькнула Вересковая Гряда — с полдюжины разновеликих сопок, которые выстроились извилистой цепью.

Когда постройки скрылись из виду, я тоже сел на лежанку, привалившись спиной к стене, и мы с Рэнди некоторое время трепались. Он постепенно перестал дичиться и обзывать меня словом на букву «м». Парень он был, похоже, и вправду умный — имел природную склонность к точным наукам, любил расчёты, графики и тому подобные вещи. В университете намеревался учиться на полную катушку, а не пинать балду.

С собой он вёз кучу книжек, и это было кстати, потому что сам я из дома выехал налегке. Если не считать закупленных шмоток, у меня с собой было лишь портмоне, записная книжка и герметичная склянка с широким горлышком, заполненная мельчайшими кристалликами, бледно-лиловыми.

Свою краснокожую паспортину с серпом и молотом я, поразмыслив, оставил в сейфе у Финиана. Если бы она случайно попалась кому-нибудь на глаза, возникло бы слишком много лишних вопросов.

К нам заглянул стюард:

— Господа, обед будет сервирован в кают-компании, с двух до трёх часов пополудни.

Я потёр руки:

— Давно пора. Ну что, Рэнди, проинспектируем летающий общепит?

— Пожалуй, без меня, Вячеслав, — помявшись, ответил Рэнди.

— Да ладно тебе. Пошли, вдвоём веселее.

В итоге он согласился-таки, хоть и без восторга.

Взявшись уже за дверную ручку, я приостановился, подумал и стащил с пальца перстень. Меня за эти полдня порядком подзадолбало расшаркивание, хотелось просто поесть, не привлекая внимания. Но оставлять перстень без присмотра я, конечно, не стал — засунул его в кармашек для зажигалки.

Кают-компания выглядела как дорогой ресторан — столы с крахмальными скатертями, мягкие стулья на изогнутых ножках и тёмная ткань на стенах с серебристым тиснением. Ходили официанты в белых тужурках.

Четыре больших стола стояли по центру, вдоль продольной оси. Но мы с Рэнди предпочли маленький, у окна.

Открыв меню, я несколько прифигел — там значились даже устрицы и гусиная печень. Цены кусались. Но я всё же отыскал приемлемый вариант — обычный бифштекс с гарниром из местного корнеплода вроде картошки.

Пока я делал заказ, кают-компания заполнялась.

И, увидев очередных посетителей, я отчётливо понял — будут проблемы.