Даль-цвет. Том 1. Охра

Глава 23

Мы с Шианой брели вдоль длинной стены с холстами и фотками. Иногда останавливались, чтобы всмотреться внимательнее.

Изображения размещались попарно — картина и фотография одной и той же зверушки. Ну, или птички. Идея была понятна — выяснить, какой вид искусства лучше передаёт повадки и красоту конкретного представителя фауны.

Мне чаще нравились фотоснимки, Шиане — живопись. Но в целом состязание шло на равных, как мы с ней констатировали.

Животные в этом мире были похожи на тех, что обитали в моём. Не точные копии, но вполне узнаваемые аналоги. Волки, лисы, медведи, зайцы, всяческие копытные, грызуны и змеюки — это на континенте.

Более экзотическое зверьё водилось на Архипелаге Когтей, расположенном в другом полушарии. С фотоснимков и живописных полотен на нас таращились носороги с гребнями на спине, гориллы с голубоватой шерстью и саблезубые леопарды, каждый размером с небольшой грузовик.

Сюжеты парных картинок не были идентичны. То есть на фотографии, например, какой-нибудь лось мог ломиться через кустарник, а на холсте — спокойно стоять у водопоя, глядя на зрителя с вопросом в глазах: «И чё?»

Но леопарды оказались неожиданным исключением. То ли случайно, то ли намеренно фотограф и живописец изобразили двух этих клыкастых кошек в одинаковых позах. На фотографии леопард крался слева, а на картине — справа. Да, были мелкие отличия в облике, а ландшафты не совпадали, но всё равно зверюги выглядели почти как зеркальное отражение.

Глядя на их хмурые морды, я вновь почувствовал, как в памяти засвербела смутная ассоциация. Но, по сложившейся традиции, не смог вычленить её с ходу.

— Пойдём, чего ты застрял?

Шиана потянула меня за руку к следующим картинкам, однако я придержал её, продолжая разглядывать леопардов:

— Сейчас, лохматик, минуту.

Она взглянула на меня удивлённо, но возражать не стала — умненькая девчонка и чуткая, хоть и ершистая иногда. Молча прислонилась ко мне и больше не торопила. Я благодарно обнял её, не отрывая взгляда от леопардов, и мы простояли так ещё с полминуты.

— Ах вот вы где!

К нам шагнула Эйра. Сегодня она явилась во всей красе — ну, само собой, вокруг шастали потенциальные женихи. На ней было короткое платье, карминно-красное, и сапоги на шпильках, а волосы ложились широкой тёмной волной.

— Немедленно прекращайте обнимашки, — сказала Эйра, — а то мне завидно. И что вы тут такое высматриваете? Хотя котики красивые, я согласна.

— У Вячеслава, — пояснила Шиана, — неожиданный выплеск любви к искусству. Стараюсь не спугнуть, притаилась тихо, как мышка.

Я с сожалением понял — та мысль, которую я вылавливал, опять сорвалась с крючка. А Эйра тем временем заявила мне укоризненно:

— Вячеслав, почему ты не носишь перстень? Нет, я могу понять, когда вы с Шианой бродите по каким-то маргинальным мансардам. Там перстень создаст ненужный ажиотаж. Но здесь — солидная галерея. Демонстрация статуса не только уместна, но и необходима, как элемент хорошего тона.

— Перевожу на человеческий язык, — сказала Шиана. — Эйре ужасно хочется, чтобы все окружающие удостоверились, как она запросто общается с лордом. А ты беспардонно рушишь её грандиозный замысел.

— Не волнуйся, — сказал я Эйре, — два настоящих лорда сейчас придут. Ну, точнее, лорд, а с ним леди. Мы ведь для этого и собрались, чтобы перезнакомиться.

— Но я вижу — их нет, поэтому и переживаю, — сказала Эйра. — Подумала — вдруг они из-за меня не пришли? Не хотят с плебейкой…

— Они не такие лорды, сейчас сама убедишься.

Заметив Илсу и Бойда, я махнул им рукой, они подошли.

— Знакомьтесь, — сказал я, — это Шиана, фотохудожница.

Бойд вежливо склонил голову, а Илса сказала с обычной безмятежной улыбкой:

— Очень приятно. У вас милая причёска, забавная, вам очень идёт.

— Благодарю вас, леди.

— Обращайтесь, пожалуйста, просто по имени. Меня зовут Илса.

— А это — Эйра, — сказал я. — Папа у неё бизнесмен.

Эйра сделала лёгкий книксен. Тот получился многофункциональным — почтительно-сдержанным для аристократов и сексапильным для всех случайных свидетелей. Долго тренировалась, наверное.

— Это — Бойд, — закончил я представление. — Рад, что собрал вас вместе.

— Да, — согласилась Илса, — я тоже рада встретиться лично. Заочно мы с вами, Шиана, уже знакомы, Вячеслав рассказывал о ваших работах. Мне бы очень хотелось на них взглянуть, если вы не будете против и найдёте возможность их показать.

— Возможность есть хоть сейчас, — сказала Шиана. — Несколько штук я специально сделала, чтобы в малом формате. Вот.

Она достала из сумочки фотографии — в том же стиле, что выставлялись в мансарде. Илса придвинулась и стала их просматривать. Бойд, взглянув тоже, заметил вежливо — необычный, мол, взгляд. Шиана сказала ему, чуть хмыкнув:

— Благодарю вас за деликатность, но это — лишнее. Конечно, я знаю, что мои снимки мало кому понравятся. Эйра вот, например, уже зубами скрипит от скуки.

Эйра покраснела, а Илса засмеялась:

— И правда, Бойд, я же знаю — это тебе не так интересно. Посмотри лучше с Эйрой выставку, тут хорошие экспонаты. Мы к вам присоединимся через пару минут.

Бойд обернулся к Эйре:

— Сударыня, не откажетесь?

— Нет, — быстро сказала та, — я с большим удовольствием.

Заполучив лорда с перстнем на несколько минут в единоличное пользование, она торжественно удалилась с ним. А я обратился к Илсе и Шиане, кивнув на леопардов:

— Девчонки, пока мы стоим возле кошаков, хочу спросить — как считаете, их случайно изобразили вот так, симметрично? Или тут хитрый план?

— Вполне допускаю, — сказала Илса, — что фотограф с художником это согласовали, чтобы сделать отсылку к старому искусству.

— Что ты имеешь в виду?

— Вспомни, например, старинные натюрморты, которые мы смотрели. В букетах — чёткая геометрическая структура, даже симметрия. А если уж отход от симметрии, то тщательно просчитанный, с неким смыслом.

— Вот-вот, — сказала Шиана, — в старом искусстве геометрия была скучная, предсказуемая. А я через фотографии стараюсь показать другую, неочевидную.

— Да, это чувствуется в ваших работах, — сказала Илса. — Вот, например…

И они вернулись к своему разговору, я же поскрёб в затылке.

Ну да, симметрия, геометрия — это и так понятно…

У меня было чувство — мысль, которую я пытаюсь поймать, лежит совсем рядом, очень простая, надо лишь посмотреть чуть-чуть под другим углом…

Но так и не получилось.

Мы ещё долго ходили по галерее — то порознь, то всей компанией. Разглядывали животных, делились впечатлениями. Затем пошли в ресторанчик, там посидели пару часов. Отдохнули неплохо.

Вновь потянулись дни.

Я по инерции отсчитывал месяцы привычным мне способом — ноябрь, декабрь… Никак не мог окончательно перестроиться на здешнюю систему. Календарный год начинался здесь в весеннее равноденствие и делился на четыре сезона, по четыре месяца в каждом, без привязки к лунному циклу. В месяце было двадцать три дня и лишь изредка — двадцать два. Календарь, в общем-то, удобный, если ты приучен к нему с рождения, а не переучиваешься по ходу…

Когда уже лежал снег, произошёл неприятный случай.

На Бруммера и Уну, которые отправились в город по каким-то делам, напали отморозки с кастетами. Обошлось, к счастью, без серьёзных последствий — Бруммер отбился, получив лишь один прямой удар, под ключицу. Ещё кастет по касательной ссадил ему кожу над правой бровью. Уна не пострадала.

— Козлы безрогие, — буркнул Бруммер, рассказывая, как это было. — Прямо средь бела дня, в подворотне. Подходят трое — гони деньгу, мол. Я им культурненько — а шли бы вы лесом. Они чё-то разозлились, начали руками махать. Ну, и я махнул слегонца, чтоб не зашибить… Шпанюга совсем уже оборзела…

Версия с ограблением мне, однако, представлялась сомнительной. Любой гопник, стремящийся к самосохранению, обошёл бы Бруммера за полкилометра…

Если только не было заказа целенаправленно на него.

Или, предположим, на Уну.

Мне вспомнился, естественно, Глиррен, из чьего клана Уна ушла. Мелькнула гипотеза — а не он ли нанял шпану? Но это тоже, на мой взгляд, выглядело неубедительно. Ведь ненависть Глиррена концентрировалась лично на мне, и если бы он решил отомстить через бандюков, то на меня бы их и натравливал.

Не мог я не вспомнить и бандитов с базара, с которыми сам столкнулся в начале осени. Но тут взаимосвязь, даже чисто гипотетическая, уже окончательно затуманивалась. И всё-таки я связался с вахмистром Дарреном, попросил узнать насчёт гопников, напавших на Бруммера.

Полиция была в курсе инцидента — патруль оказался рядом во время драки (вроде бы по чистой случайности) и прибыл как раз к финалу, когда бандиты уже валялись в нокауте. Бруммеру пришлось объясняться, Уна была свидетельницей.

Личности нападавших установили быстро — местные урки. Один постарше, с двумя отсидками, два других помоложе. Явно не из залётной банды, которую возглавлял загадочный Невидимка.

Когда налётчики оклемались, полиция допросила их. Никакой амнезии у них при этом не наблюдалось, но ничего интересного они так и не сообщили. На ограбление пошли якобы от безденежья, напали на первых встречных. При этом сами были поддатые, поэтому даже Бруммера не особенно испугались.

Узнав всё это, я запутался окончательно и махнул рукой. Подумал — ну, может, и в самом деле случайно вышло. Стечение обстоятельств…

Зато я наконец-то определился со своим бизнесом.

Превращать его в настоящее предприятие (пусть и в мини-формате) мне было лень. И вообще, не хотелось ставить всё это на поток. Предпочтительнее для меня были разовые заказы, не слишком частые.

Поэтому я поднял-таки цены вдвое, предупредив об этом заранее через ту же газету. Это было уже в декабре, если считать по календарю, от которого я ещё не отвык. И да, теперь ко мне обращались гораздо реже. Услуга стала не просто люксовой, а вызывающе-элитарной.

Миновало солнцестояние, то есть официальный приход зимы, хотя на дворе давно уже был мороз и мела позёмка. Особенных торжеств по этому поводу не случилось, лишь скромные посиделки с друзьями. Никакого сравнения с новогодним загулом на постсоветском пространстве.

Теперь я чаще вспоминал дом.

Там, в моём мире, сейчас шёл к концу декабрь девяносто второго.

С родителями я в последние годы виделся редко. Во-первых, они жили далеко, за сотни километров, а во-вторых, у них дома царила не самая благодушная атмосфера. Они фактически находились в разводе, хотя делили одну квартиру. И при этом работали на одной и той же градообразующей фабрике.

Что же касается моих карьерных возможностей, в родном городке их попросту не имелось. Ну, разве что учителем истории в школу. Или в бандиты, да. Поэтому родители в один голос (что у них случалось лишь в виде исключения) приветствовали тот факт, что я закрепился в более крупном городе, где был подходящий вуз.

Ещё у меня была младшая сестра. Она после школы, недолго думая, рванула в Москву, а там охмурила парня, слинявшего вскоре в Штаты на ПМЖ. Уехала вместе с ним, и связь мы практически потеряли.

Телефона у родителей не было — очередь на его установку продвигалась черепашьими темпами, пробуксовывая годами. Единственный способ связи был через почту. На Новый Год я им посылал либо телеграмму, либо открытку. Теперь с этим намечались некоторые сложности.

Но у меня к декабрю созрел-таки план.

И однажды вечером я постучался к Илсе.

Бойд к этому моменту ухаживал за ней по всем правилам этикета — ей это нравилось, насколько я мог судить. Но он не докучал ей своим присутствием постоянно, так что застать её одну в комнате я смог без проблем.

— Привет, — сказал я, — есть просьба.

— Конечно, Вячеслав. Что мне надо сделать?

— Погоди, не торопись. Просьба достаточно специфическая, и если откажешься, то я не обижусь. Договорились?

— Да, — спокойно кивнула Илса.

— Давай-ка присядем.

Мы сели на топчан. Я держал в руках лист бумаги, свёрнутый вдвое.

— Картины-двери нам рисовать нельзя, — сказал я, — но буду благодарен, если ты нарисуешь мне форточку с ограниченным действием. Все детали перескажу тебе на словах, а общая композиция — вот такая.

Я развернул листок. Она забрала его и с полминуты всматривалась, а затем, подняв взгляд, спросила негромко:

— Это твой родной мир?

— Да, Илса. Это мой родной мир.

Она улыбнулась чуть отрешённо:

— Мне эту чудилось с первых дней, но отогнала эту мысль. Решила, что это очередная моя фантазия, оторванная от жизни. Но когда я рисовала шоссе по твоим подсказкам, мысли опять вернулись. И отогнать уже не смогла.

— Ну, я знал, что рано или поздно ты догадаешься. Извини, что не рассказал сразу.

— Я вполне тебя понимаю. И никому не расскажу, честно!

— Об этом я даже не беспокоюсь. Так что, попробуешь с форточкой?

— Попробую обязательно, разве ты сомневался? — сказала Илса. — У меня есть альбом большого формата, он как раз подойдёт. На твоём наброске — это ведь почтовые ящики? Выглядят непривычно, но догадаться можно. И цифры на другом языке…

— Да, ящики в подъезде жилого дома.

— А вот эти чёрточки на них…

— Это я попытался изобразить царапины, вмятины. Дом неновый, больше тридцати лет ему, подъезд не ремонтировался давно. Ну, и пацаны дурью маются. Вот эта дверца погнута, здесь вообще замок выдран.

— А что нацарапано на стене?

— Название рок-группы, это такой ансамбль, — сказал я, тихо порадовавшись, что за кадром осталось другое слово, чуть-чуть левее, совсем короткое. — Картинка, по-моему, предельно конкретная. Что ещё подсказать?

— Освещение электрическое?

— Да, но довольно тусклое, лампочка далеко, если её ещё не разбили. Свет — вот отсюда, наискосок.

— Ты очень подробно помнишь детали.

— После перехода с той стороны мозги у меня работают лучше, более эффективно. Тем более что эту картинку я видел много раз, поэтому вспомнил чётко, когда сосредоточился. Да, и кстати, краска на ящиках там лиловая, блёклая. Напоминает мой вересковый краситель. Оттенок слегка другой, но довольно близко.

— Это удачно, — сказала Илса. — Повысится вероятность открытия перехода. Давай я сразу сделаю заготовку, а ты уточнишь подробности.

Она положила на столешницу большой лист — формата А2 примерно. Я показал, какого размера должны быть ящики, и мы с полчаса фиксировали царапины, цифры и углубления. Она рисовала, я поправлял. Наконец Илса констатировала:

— Пожалуй, всё, заготовка есть. К завтрашнему вечеру доработаю.

— А я пока Бруммера попрошу приготовить краску. Много понадобится?

Илса, прикрыв глаза, задумалась ненадолго. Затем качнула головой:

— Нет, много не надо. Все ящики закрашивать я не буду, это излишне.

Порывшись у себя в тумбочке, она протянула мне пустой пузырёк — небольшой, приплюснутый и с широким горлышком:

— Треть этого объёма.

— Понял. Спасибо, Илса.

— Не за что, Вячеслав. Очень интересно, как всё получится.

Бруммер не подвёл. Из моих кристалликов, привезённых с Вересковой Гряды, он сделал собственно краску — растёр и развёл в воде, добавив какой-то связующий компонент. С пузырьком, заполненным на треть, я вернулся к Илсе следующим вечером.

Она показала мне рисунок углём, уже доработанный, с прорисовкой и аккуратно намеченными тенями. Изображение казалось рельефным. Я интуитивно чувствовал — оно может раскрыться.

— Ты просто молодчина, — сказал я. — Был бы я твоим преподом, проставил бы зачёт за весь курс досрочно.

— Зачёт проставляют, когда откроется переход, — улыбнулась Илса. — Ну что, наношу даль-цвет?

— Ага, приступай.

Илса обмакнула кисточку в краску и принялась закрашивать ящик в верхнем ряду — тот, куда отправлялась корреспонденция для девятнадцатой квартиры. Мазки ложились на поверхность бумаги, и мне всё явственнее чудился в рисунке объём.