Чужак из ниоткуда-5

Глава пятая Посвящение в марсиане. Стихи на прощанье. Анабиозные сны. Пробуждение

Мы достигли расчётной скорости за орбитой Марса. Сама Красная планета находилась в это время за Солнцем, в диаметрально противоположной стороне.

— Не сбылась мечта, — заметил по этому поводу Юджин. — А то мог бы сказать, что летал к Марсу.

— Имей совесть, — сказал Быковский. — Ты вообще-то к звёздам летишь.

— Это верно, — вздохнул Сернан. — Но на Марс всё равно хочется. Куда люди больше всего стремились с тех пор, как они поняли, что могут вырваться за пределы Земли? На Луну и Марс. На Луне я уже побывал. Дважды. Даже почти трижды, учитывая «Аполлон-10». А вот Марс…

— К звёздам людям хотелось не меньше, — не сдавался Быковский. — А может быть, и больше.

— Тяжело спорить, — засмеялся Сернан (наш смех в условиях двойной тяжести больше напоминал покашливание). — В прямом смысле слова. Слова, как булыжники, а ты их толкаешь языком.

— Будет вам Марс, — пообещал я. — Дайте только срок. И Марс, и всё остальное.

— И Юпитер? Там «призраки».

— А кому с ними разбираться? Только нам, людям. По-другому никак, в одной Солнечной системе живём.

— Можно ещё подключить дельфинов, — задумчиво произнёс Быковский.

— Интересная мысль, — сказал я. — Нет, правда, интересная. В особенности с учётом того, что дельфины обладают зачатками телепатии, а ДЖЕДО утверждал, что кто-то из экипажа «Горного эха» тоже улавливал то ли обрывки мыслей, то ли тени чувств и настроений «призраков». Так, ДЖЕДО?

— Верно. Конкретно — навигатор Омла Сетби и психолог Бьетти Яру. Они сейчас в анабиозе.

— ДЖЕДО, мы знаем, что они в анабиозе, — сказал я устало.

— Лишний раз напомнить никогда не помешает, — невозмутимо ответил ДЖЕДО. — Кстати, насчёт анабиоза. Напоминаю, что ровно через минуту мы сбрасываем тягу, и корабль будет двигаться с обычным земным ускорением, равным девять и восемьдесят одна сотая метра в секунду за секунду. Однако рекомендую перейти не на земное, а на гарадское ускорение — десять и семьдесят две сотых метра в секунду за секунду.

— Хорошая рекомендация, — сказал я. — На Гараде сила тяжести чуть больше, нужно привыкать.

— Делаем, — кивнул Быковский. — Нам сейчас, чувствую, гарадская сила тяжести покажется настоящим избавлением.

Так и вышло. Когда ДЖЕДО убрал тягу, мы буквально вздохнули всей грудью и первое время чуть не бегали по кораблю, радуясь, как дети, вновь обретённой свободе движений.

Видимо, на волне этой радости я и вспомнил об одной интересной традиции гарадских космолётчиков. Мы как раз сидели в кают-компании и пили драво после обеда.

— Валерий Фёдорович, Юджин, — обратился я к товарищам. — Я о Марсе, орбиту которого мы недавно пересекли. Скажите, кто хочет стать марсианином?

— Не понял, — честно признался Быковский.

— И я не понял, — сказал Юджин.

— Гарадские космолётчики, — рассказал я, — когда впервые пересекают орбиту Цейсана — это пятая планета в системе Крайто-Гройто — проходят церемонию посвящения в цейсанцы. Когда-то мы думали, что на Цейсане существует древняя цивилизация разумных существ. Даже была теория, что гарадцы — потомки цейсанцев.

— Очень похоже на нас, — сказал Быковский. — Мы думали точно так же по поводу Марса.

— Некоторые до сих пор так думают, — добавил Сернан.

— На Гараде тоже, — сказал я. — И не только думают, а искренне в это верят. Более того, считают, что древняя цивилизация на Цейсане до сих пор существует.

— А она не существует? — спросил Быковский, хитро улыбаясь. — Вы хорошо искали?

Сернан захохотал и чуть не поперхнулся драво.

— Интересный вопрос, — сказал я. — На самом деле всё может быть.

— Да ладно вам, — сказал Сернан. — Вы серьёзно?

— Абсолютно, — сказал Быковский. — Возьми нас, землян. До последнего времени мы были свято уверены, что являемся единственным разумным видом в Солнечной системе. Не считая фантастов, разного рода мечтателей и психически неуравновешенных людей, что, зачастую, одно и то же… Как-то коряво я выразился. Ладно, вы поняли. А что оказалось? Дельфины — раз. «Призраки» — два.

— Причём дельфины вообще у нас под боком, — задумчиво произнёс Сернан. — Да, вы правы. Всё может быть.

— Так что там насчёт стать марсианами? — спросил Быковский. — Юджин, ты как?

— С радостью. Увеличим количество разумных видов во вселенной! А в чём заключается церемония?

— На Гараде её обычно проводит тот из членов экипажа, кто уже пересекал орбиту Цейсана, и является цейсанцем, — объяснил я. — Обычно это командир корабля, но случается по-разному. В нашем случае… Да же не знаю, как быть в нашем случае. Все, кто пересекал орбиту Марса, лежат сейчас в анабиозе.

— Не все, — сказал ДЖЕДО.

— Имеешь в виду себя? — догадался я.

— А почему нет? Вы тут о разумных видах рассуждали и совершенно забыли про нас, искусственно созданных.

Мы сидели в кают-компании, развалясь в удобных креслах и просто болтали. Редкий моменты в напряжённой жизни космонавта.

— Мы не забыли, — сказал Юджин. — Это вопрос полномочий. Прости, ДЖЕДО, но человеческих полномочий у тебя нет. Если, конечно, я правильно понимаю статус искусственного интеллекта.

— Ты его правильно понимаешь, Юджин, — сказал я.

— Ну и ладно, — сказал ДЖЕДО. — Я хотя бы попытался.

— Может быть, ты? — предложил Быковский, глядя на меня. — Ты же пересекал орбиту Цейсана.

— Неоднократно. Но не я, а Кемрар Гели. Опять же, даже Кемрар Гели не пересекал орбиту Марса. Я — тем более.

— Формалист, — сказал Валерий Фёдорович.

— Какой есть.

— Кемрар Гели пересекал орбиту Марса, — сказал Сернан, попивая драво. — Если пересекал он, то можно сказать, что пересекал и ты.

— Когда это он пересекал орбиту Марса? — не понял я.

— Когда сознание Кемрара Гели перенеслось с Гарада на Землю и попало в тело мальчика Сергея Ермолова. Согласись, что миновать орбиту Марса оно не могло.

— А ведь и правда, — улыбнулся своей лисьей улыбкой Быковский. — Как формалист ты должен с этим согласиться.

Деваться было некуда, они меня поймали.

— Ладно, — вздохнул я. — ДЖЕДО!

— Здесь.

— Ты можешь перевести на русский и английский клятву цейсанца?

— Ту самую, из посвящения? Конечно.

— Переведи нам вслух. Только Цейсан замени на Марс, Гарад на Землю, а систему Крайто-Гройто на Солнечную.

— Я такой-то такой-то, — произнёс ДЖЕДО, — впервые пересекая орбиту планеты Марс, торжественно клянусь оставаться верным сыном Земли, Марса, а также всей Солнечной системы. Всегда помнить, что я землянин, марсианин и человек. Гордо и честно нести это звание по всей обитаемой и необитаемой вселенной.

— Ух, — сказал наш командир. — Хорошая клятва.

— Пробирает, — сказал Юджин.

— ДЖЕДО, — спросил я. — Найдётся на «Горном эхе» что-то вроде меча?

— Могу принести кусок углеритовой полосы от внешней обшивки космокатера. Она с продольными вставками из высококачественной стали и чем-то напоминает.

— Тащи.

Вот так мы придумали и утвердили новую традицию, став марсианами. Всем понравилось. А кусок углеритовой полосы, заменившей нам меч, я попросил ДЖЕДО спрятать в нарочитом месте. Для будущих церемноний посвящения в марсиане. Мало ли что.

Восемь минут.

Столько времени шёл радиосигнал до Земли, когда мы связались с ней в последний раз. И столько же обратно.

Это означало, что «Горное эхо» удалился от Земли на сто сорок четыре миллиона километров. Впрочем, мы и так это знали, а впереди нас ожидало и вовсе неизмеримое человеческим воображением расстояние длиной в двести тридцать девять световых лет.

Восемь минут и двести тридцать девять лет. Почувствуйте разницу. А лучше не надо — просто примите всё, как есть. Благо, что и чувствовать ничего не придётся. Вы просто заснёте и проснётесь, а расстояние уже будет преодолено. Таково волшебное свойство нуль-пространства и анабиозных камер. Хотя я бы предпочёл обойтись без них. Но пока — только так.

На сеансе связи меня ждал сюрприз.

— Серёжа, тут с нами ещё Таня, — сказала мама. — Таня Калинина, одноклассница твоя. — Она тоже хочет тебе что-то сказать.

Почему-то я часто вспоминал Таньку во время полёта — это помогало терпеть двойную тяжесть и вообще как-то вдохновляло, что ли. Справедливости ради нужно сказать, что вспоминал я и Кристину, и Наташу и даже воздушную гимнастку американку Венди. Но Таньку чаще.

И — надо же! — вот и она.

— Здравствуй, Серёжа, — услышал я знакомый голос. — Я коротко. Просто знай, что я тоже тебя жду. Очень-очень. Возвращайся, пожалуйста.

— Спасибо, Тань, — сказал я. — Мне…мне это нужно, правда. Знать, что ты меня ждёшь. Можно особую просьбу, раз уж такоедело? Прочти что-нибудь. На удачу.

Потянулись долгие минуты.

— Хорошо, — донеслось из динамиков, когда радиосигналы преодолели сто сорок четыре миллиона километров туда и уже немного больше обратно. — Из последнего. Называется «Когда уйдёшь»

Когда уйдёшь, останутся следы.

Их слижет ветер языком шершавым.

Примятые поднимутся цветы.

Зашелестят встревоженные травы.

Наступит день. Его сожжёт закат,

И искры звёзд рассыпятся до края.

И зашумит ветвями старый сад,

И серебро на листьях заиграет.

А на заре, не чувствуя вины,

Сверкнут луга огнями зверобоя…

И только сны останутся верны

И улетят с ветрами за тобою [1]

— Счастливый ты человек, Серёга, — вздохнул Сернан, когда сеанс связи закончился. — Мне таких стихов не пишут.

— Разве в Америке нет юных талантливых поэтесс? — спросил я.

— Наверное, есть. Но я уже для них слишком старый. И вообще женат.

— Да ладно, — усмехнулся Быковский. — Когда это останавливало поэтесс?

Я рассмеялся и сказал:

— Вот видишь, Юджин, ты женат и у тебя прекрасная дочь Трейси. А у меня только одно стихотворение, пусть и хорошее. Так кто из нас больше счастлив?

Мы легли в анабиозные камеры двадцать четвёртого февраля тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года.

— Готовы? — спросил ДЖЕДО.

— Готов, — ответил Быковский.

— I’m ready, — сказал Сернан.

— Готов, — произнёс я.

— Обратный отсчёт, — сказал ДЖЕДО. — Десять секунд. Девять, восемь, семь… четыре… две, одна, ноль.

Сознание медленно погасло, и наступила тьма.

Кемрару Гели в анабиозе сны не снились.

Серёжа Ермолов их видел.

Снилась Кушка. Дом офицеров, Полтавские ворота, родное неровное футбольное поле стадиона, Крест над городом, словно осеняющий его в вечном благословении.

Почему-то он гулял по знакомым улицам с Таней Калининой, показывал и рассказывал, а она смеялась и говорила, что сама кушкинка, родилась здесь, и может ему рассказать о Кушке такое, о чём он и понятия не имеет.

Вот, например, знал он, что до революции, году, эдак, в тысяча девятьсот восьмом, стадиона ещё не было? Но футбольное поле уже было, только располагалось оно за вокзалом и за железнодорожными путями, ближе к речке.

Креста, к слову, тоже тогда не было, его начали сооружать в тысяча девятьсот десятом, а закончили в декабре девятьсот тринадцатого.

— Ты не кушкинка, ты москвичка! — протестовал он. — Ты не можешь этого знать!

— Кушкинка, кушкинка, — дразнилась она и показывала розовый девичий язык.

— Твоя мама в московской библиотеке работает, а не в кушкинской! — возражал он. — Я знаю кушкинскую библиотекаршу, её Таисия Игнатьевна зовут и она не твоя мама?

— Ну и что? — смеялась она. — Зато в московской библиотеке такие архивы, которых в кушкинской нет. Если в эти архивы залезть, можно много чего интересного найти…

Я открыл глаза.

Было прохладно и влажно.

Горел неяркий свет.

Надо мной матово поблёскивала крышка анабиозной камеры с прозрачным окошком-иллюминатором, расположенным точно напротив лица. За окошком угадывался ребристый потолок анабиозного отсека.

Включились фены. Потоки горячего воздуха быстро высушили тело.

Я поднял руку и нажал оранжевую клавишу сбоку.

Кемрар Гели никогда не ждал, когда крышка камеры откроется автоматически, всегда жал на клавишу сам. Не стал ждать и я.

С едва слышным жужжанием крышка откинулась.

— С возвращением, Серёжа, — раздался голос ДЖЕДО.

— Привет, — сказал я и сел. — Доложи обстановку.

— Корабль в полном порядке, переход прошёл штатно.

— Проблемы?

— Есть одна. Мы немного промахнулись.

Вот чёрт, подумал я, вылезая из камеры и оглядываясь в поисках одежды.

А, вот же она, на стуле…

Остальные пятнадцать анабиозных камер были закрыты. Включая те две, в которых находились Быковский и Сернан.

— Сначала о состоянии Быковского и Сернана, — приказал я, одеваясь. Одежда была моей, земной, — постиранной и приятно пахнущей свежестью.

— Всё в норме, — сказал ДЖЕДО. — Просто они старше, другой метаболизм, поэтому проснутся чуть позже.

— Когда?

— По моим расчётам минут через десять. Плюс-минус.

Жрать хочется.

Как всегда после анабиоза. Слона бы съел.

Дверь в анабиозный отсек отъехала в сторону. Вошёл ДЖЕДО с неизменным подносом в манипуляторах. На подносе дымилась большая чашка драво (я уловил запах) и стояла тарелка с толстым бутербродом.

На Гараде, как и на Земле, росли злаковые. Соответственно, был и хлеб. По вкусу немного другой, но был.

То же самое можно сказать о молочных продуктах. Если есть крупные рогатые и копытные млекопитающие — значит, будет и молоко. Вместе с творогом, сливочным маслом и другими молочными продуктами.

Таковые млекопитающие имелись, и силгурды, как и люди на Земле, в своё время их благополучно приручили и начали разводить с целью получения еды.

С единственной разницей: для получения мяса гарадцы уже не убивали животных, употребляли синтезированное на молекулярном уровне (тот же вкус, те же свойства, прекрасное мясо).

Но молоко продолжали доить «живое».

Бутерброд был с маслом, намазанный сверху толстым слоем нежного мясного паштета. Как я люблю.

— Как ты любишь, — сказал ДЖЕДО, — ставя поднос на столик рядом со стулом. — Я предположил, что твои вкусы не должны особо отличаться от вкусов Кемрара Гели. А он любил после анабиоза съесть бутерброд с паштетом и запить его чашкой горячего драво.

— Твоё предположение оказалось верным, — сказал я с уже набитым ртом. Быстро прожевал, сделал глоток драво и, прежде чем откусить второй раз, спросил. — Так что там у нас с координатами, сильно промахнулись?

По моим расчётам мы должны были вынырнуть из нуль-пространства между орбитой Цейсана и Гарада, на расстоянии около тридцати миллионов километров от последнего. Это давало хороший выигрыш по времени. Теперь же оказалось, что «Горное эхо» находится с внешней стороны орбиты Цейсана и до Гарада за трое суток никак не долететь.

— Ну-ка, выведи на экран схему нашего местоположения, — приказал я.

Такие экраны располагались по всему кораблю, включая каюты экипажа. На них ДЖЕДО выводил любую требуемую информацию. Имелись ещё и личные коммуникаторы, свободно помещающиеся в кармане и на ладони, но они были настроены каждый на своего владельца. Можно было, наверное, взять один из коммуникаторов погибших, но я этого делать не стал. Личные вещи есть личные вещи. Пусть родные заберут и сами решат, что с ними сделать.

На экране возникло схематическое изображение системы Крайто-Гройто.

Гарад с серебристым шариком Сшивы.

Цейсан с его тремя спутниками, каждый из которых был больше марсианских Фобоса и Деймоса, но значительно уступал Сшиве.

А вот и «Горное эхо» пульсирует зелёным огоньком за орбитой Цейсана.

Удачно расположен Цейсан — почти точно по прямой. Во всяком случае, если лететь к нему, то даже маневрировать особо не придётся. Сколько до него? Ага, тридцать два миллиона километров. Успеваем вроде бы.

— ДЖЕДО, рассчитай маршрут до Цейсана.

— Уже. Успеваем с запасом.

— Отлично. Надеюсь, там всё в порядке?

— Что конкретно ты имеешь в виду?

— Конкретно я имею в виду Ксарию. Меня же не было три года, не забывай.

— Я помню. По моим сведениям со столицей Цейсана всё в порядке. Город развивается. За упомянутые три года население увеличилось на пять тысяч человек. Открыты три новые школы, построены два жилых комплекса на полторы тысячи человек каждый. Показать?

— Не надо. Насколько я помню, там был отличный многофункциональный медицинский центр с классными специалистами и новейшим оборудованием.

— Почему был? Он и сейчас есть, его модернизируют каждый год.

— Отлично. Значит, летим на Цейсан. Возможно, это даже лучший вариант.

— Почему?

— Меньше риска для всех.

— Риска?

— Да. Меня очень сильно беспокоит то, что случилось на Каллисто.

— На корабле «призраков» нет, я уже давал гарантию. Всё же просто. Даже если бы они умудрились каким-то образом экранироваться от сканеров…

— Знаю, знаю, — перебил я его. — Потребление энергии. Живая система, какой бы природы они ни была, должна брать откуда-то энергию. В нашем случае это энергия, которую вырабатывает кварковый реактор. Энергия корабля. Потребление точно рассчитано, и любая утечка немедленно была бы тобой замечена. Так?

— Примерно.

— Что значит, примерно?

— Если быть точным, корабль вырабатывает чуть больше энергии, чем потребляет. На сотые доли процента, плюс-минус, но тем не менее. В основном, это происходит за счёт теплопотерь. Система охлаждения спроектирована таким образом, что абсолютно точно все теплопотери учесть невозможно.

— Как же тогда ты можешь утверждать, что «призраков» на борту нет?

— По моим расчётам, даже один «призрак» потребляет больше энергии, чем та, которую невозможно учесть при теплопотерях. Нет их на борту, я четырежды проверял. По всем параметрам.

— И всё равно я волнуюсь.

— Беспричинно волноваться свойственно человеческой природе, — сказал ДЖЕДО нейтральным тоном. — Кстати, о ней. Люди пришли в сознание. Камеры откроются ровно через минуту, когда закончат работу фены.

— Очень хорошо, — сказал я, ставя на поднос пустую чашку. — Неси ещё драво и бутерброды. Это им сейчас будет в самый раз.

[1] Стихи Полины Орынянской. Публикуются с её разрешения.