Чужак из ниоткуда-5

Глава двадцать четвертая Возвращение

Мы вынырнули из нуль-пространства за орбитой Нептуна, на расстоянии около пяти миллиардов километров от Солнца.

Вынырнули, пришли в себя после анабиоза (корабельный врач Эрри Рутби заверила нас, что всё в порядке, но в ближайшие полгода следует воздержаться от новых погружений в анабиоз — для организма это не слишком полезно), определились с координатами.

Пять миллиардов километров — это до хрена как много.

Зато безопасно, поскольку абсолютно исключён вариант, при котором «Горное эхо» выходит из нуль-пространства в той же самой точке, где находится тот же Нептун, Уран или любое другое небесное тело Солнечной системы.

Да, вероятность этого, даже, если ты выныриваешь где-нибудь между Землёй и Марсом, крайне мала.

Сравнима с вероятностью попадания метеорита в человека. Насколько мне известно, за всю историю наблюдений такое случилось лишь однажды: тридцатого ноября тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года в американском штате Алабама. Метеорит весом почти четыре кило пробил крышу, разбил радиоприёмник, срикошетил и на излёте ушиб домохозяйку по имени Энн Ходжес, лежащую на диване.

Шанс — один к десяти миллионам. Примерно.

Но всё-таки не нулевой и лучше не рисковать.

Поэтому — за орбитой Нептуна.

Ещё на Гараде, когда обсуждали маршрут, я высказал мнение, что всё хорошо, но больно долго добираться до Земли. Больше двадцати недель получается, пять месяцев.

— Пойдём с перегрузкой, — предложил Сернан. — Как тогда, когда разгонялись от Земли, помнишь?

— Два с половиной месяца на двукратной, — быстро посчитал в уме Быковский. — Нет уж, спасибо, я лучше пять месяцев потерплю. Домой хочется, но не такой ценой.

— Спокойно, товарищи земляне, я ещё не закончил, — улыбнулся ксано Савьен Румарра. — Рад вам сообщить, что на «Горное эхо» в рамках модернизации установлены гравигенераторы последнего поколения. В отличие от старых, с которыми вы уже знакомы, они позволяют компенсировать даже десятикратное ускорение. Таким образом, путь от точки выхода из нуль-пространства до Земли займёт по нашим расчётам около двух недель. Нормально? Готовы столько потерпеть?

Да, это, конечно, было совершенно иное дело.

«Горное эхо» послал радиосообщение, возвещающее о нашем прибытии и начал разгон.

«Земля, говорит командир нуль-звездолёта „Горное эхо“ Орхи Бертерра. Мы в Солнечной системе, за орбитой Нептуна. Всё нормально. Расчётное время прибытия на Луну — пятнадцать суток. „Ястребы“ Валерий Быковский, Юджин Сернан и Сергей Ермолов передают горячий привет. Они здоровы, чувствуют себя хорошо. Ждём ответа. Приём».

Радиосообщение ушло с корабля на русском и английском языках и должно было достичь Земли чуть меньше, чем через пять часов.

Ответ с Земли пришёл через девять часов пятьдесят восемь минут.

«Горное эхо», говорит Земля. Добро пожаловать в Солнечную систему. Рады, что всё получилось, и вы вернулись. Ждём вас на Луне и затем на Земле. «Ястребам» привет, пусть выходят на связь, как можно скорее, тут их родные от переживаний места себе не находят. Ну и мы беспокоились. Приём'.

Потянулись рутинные дни.

Неделя на разгон, неделя на торможение.

— Терпеть не могу статус пассажира, — жаловался Сернан уже на третий день, сидя в кают-компании за дежурной чашечкой драво. — Заняться нечем.

— Занятий полно, — сказал Быковский. — Просто тебе неохота этими занятиями… э-э… заниматься.

— Можно подумать, тебе охота.

— И мне неохота. Но я себя заставляю.

— Какой ты иногда правильный бываешь, командир, аж противно. Чистый гарадец.

— Не, — усмехнулся Быковский. — Обычный дисциплинированный советский человек.

— О чём я и говорю. Что советские, что гарадские — почти одно и то же. Два сапога — пара. Так, кажется, вы говорите?

— Не перегибай, — сказал я. — Советским до гарадцев ещё пахать и пахать. А уж всем остальным, включая вас, американцев, пахать, пахать, пахать и ещё раз пахать.

— То есть, в два раза больше, чем советским? — захохотал Сернан, быстро загнув не левой руке два, а на правой четыре пальца.

— Примерно, — пообещал я. — Вы же все такие индивидуалисты, что дальше некуда. Хрен чего докажешь, пока доллар не покажешь.

— Можно подумать, это плохо. А доллар — так и вообще отличная вещь. Очень надеюсь, что его оставят в покое. Я себя как-то лучше чувствую, когда в бумажнике лежит хотя бы пара-тройка «джексонов» [1]

— Не оставят, — пообещал я. — Если мы начнём все те преобразования, которые наметили, то они неизбежно коснуться и мировой финансовой системы.

— Почему? — спросил Быковский.

— Интеграция между странами станет ещё теснее, объём международных платежей и промышленного производства, включая производство электроэнергии, резко возрастёт, течение капиталов из одной области в другую ускорится, а значит, доллар постепенно сдаст свои позиции в качестве мировой валюты.

— Не вижу логики, — сказал Сернан. — С чего бы?

— Объясняю. Ваш Хитрый Дик [2] недавно уже изменил мировую финансовую систему, когда отвязал доллар от золота [3] Ну, отвязал и ладно, всё бы так и шло, как задумано. Ваша Федеральная резервная система продолжала бы печатать бумажки под названием доллары и успешно выдавать их за настоящие деньги, поскольку весь мир обслуживал бы ваш внешний долг. Однако сейчас, когда появился новый серьёзный игрок, всё изменится.

— Какой ещё новый игрок? — не понял Сернан. — Гарад, что ли?

— Ну не Юпитер же, — улыбнулся я. — С плазмоидами мы пока не торгуем. А с Гарадом — будем. Или ты думаешь, что все эти волшебные новые технологии достанутся Земле бесплатно? Антигравитация и сверхпроводимость — ладно, так и быть, будем считать, что это подарок. В залог нашей долгой и крепкой дружбы. Но всё остальное — извини.

— Чем точнее расчёт, тем крепче дружба, — сказал Быковский. — Так говорят у нас, в авиации.

— Правильно говорят, — кивнул я и, глядя на озадаченное лицо Сернана, продолжил. — Теперь скажи мне, чем Земля будет за всё это платить? За термоядерные и кварковые реакторы. За компьютеризацию всех областей человеческой деятельности и создание всемирной информационной системы. За базу на Луне. За новые лёгкие недорогие и сверхпрочные материалы, тот же углерит и пластмонолит. За ядерные космические двигатели и планетолёты. За генераторы силовых полей и надёжную антирадиационную защиту, без которой, невозможна колонизация Солнечной системы. За технологии терраформирования Марса. За новую медицину. За многое и многое другое, всего сразу и не перечислить. Долларами? Смешно. Ни доллары, ни рубли, ни любая другая земная валюта Гараду не нужна. Золотом? В какой-то мере — да, возможно. Но именно, что в какой-то. Весьма незначительной. Так чем же?

— Погоди, сейчас угадаю, — сказал Быковский. — Ты уже как-то упоминал. Энергией?

— Не совсем. Энергии Гарад производит хоть залейся. Валютой, дорогие мои друзья, товарищи и коллеги. Только уже не международной, а межпланетной. Которая, в свою очередь, будет обеспечена производимой энергией.

— И эта валюта — гарадский элуран [4]? — догадался Сернан.

— Бинго! — я вскинул вверх руку.

— О, чёрт, — пробормотал американец. — Но это же, считай, финансовое рабство.

— Теперь понимаешь, что чувствует какой-нибудь Гондурас, когда его вынуждают расплачиваться за жизненно необходимые товары исключительно долларами?

— Эй, это другое! — воскликнул Сернан.

— То же самое. Но не переживай. Никакого финансового рабства не будет, всё будет хорошо. Гараду выгоднее иметь равноправного союзника, а не слугу и, уж тем более, раба. Слуг у нас хватает, сами их делаем.

— Это ты так думаешь, — произнёс Серннан недоверчиво. — А как оно обернётся на самом деле…

— Оно так, — согласился я. — Реальность всегда вносит свои коррективы. Но, во-первых, пусть обо всех этих отношениях между Землёй и Гарадом специалисты голову ломают, а во-вторых, как говорят у нас, на Руси, Бог не выдаст — свинья не съест.

— Угу, — кривовато усмехнулся Сернан. — Волшебное русское слово «дахусим». Как же, знаем.

— Так ведь работает, Юджин! — воскликнул я, смеясь! — Работает!

Но труднее всего приходилось Малышу.

Маленький плазмоид уже откровенно тосковал по дому и впал в полное уныние, когда выяснилось, что сразу попасть в систему Юпитера не получится.

Пришлось уговаривать, объяснять и утешать.

Хорошо ещё, что среди членов экспедиции имелись более сильные эмпаты, чем я, специально отобранные для общения с плазмоидами. В частности, наш врач Эрри Рутби, которая взяла на себя большую часть этой трудной задачи.

— Ничего, — сказала она мне. — Справимся. Зря, что ли, у меня по курсу детской психологии десять баллов в дипломе?

И ведь справилась! Да так хорошо, что в какой-то момент, когда Малыш стал проводить с Эрри гораздо больше времени, чем со мной, я даже почувствовал лёгкий укол ревности.

Впрочем, всего лишь укол, не более того.

Да, я успел привязаться к Малышу, это правда. Наверняка даже буду скучать по нему, когда мы расстанемся. Но посвятить всего себя воспитанию и утешению маленьких плазмоидов в условиях их оторванности от дома? Увольте. Громадное спасибо, что сняли с меня это тяжкое бремя.

Посадочные опоры «Горного эха» коснулись поверхности Луны девятнадцатого сентября одна тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года, в четверг.

Был вариант остаться на орбите, но после переговоров с Землёй, решили садиться.

Почему?

Постоянная база на Луне. Уж больно заманчивое было предложение. Да и то сказать, столько лет мечтать о лунной базе, а тут она практически сама идёт в руки… Кто откажется? Куй железо, пока горячо и бери, пока дают. Вот и взяли. Как я узнал позже, за время нашего отсутствия была проведена большая дипломатическая работа, во время которой СССР и США утрясли большинство противоречий, связанных с освоением Луны и пришли к приемлемому для них и других заинтересованных стран соглашению.

Даже предполагаемое место нашли, где строить — кратер Амундсен, на видимой стороне Луны, рядом с Южным полюсом. Сто три километра диаметром, почти шесть километров в самой глубокой части, и велики шансы, что там есть вода. В виде льда, разумеется. А вода — это энергия, топливо и жизнь.

Связались с «Горным эхом». Мол, чего тянуть? Раз уж в планах есть общая лунная база, давайте начинать. Мы пока прилететь и помочь не можем, поэтому вы — первые.

Предложение совпадало с инструкциями, полученными экспедицией на Гараде. Однако с ним всё-таки связались (Дальняя связь работала безупречно) и получили «добро».

Глубокое сканирование кратера Амундсена, проведённое с орбиты, показало, что лёд под поверхностью, действительно, есть. Много льда. Хватит на всё.

Сели штатно.

Первым делом провели бурение и убедились в наличие льда окончательно (сканеры сканерами, а увидеть своими глазами никогда не помешает).

Затем с помощью строительных роботов выровняли посадочную площадку для «Смелого», выгрузили и установили планетолёт-космокатер (гравигенераторы — великое изобретение, не устану повторять).

Вчерне разметили место под будущую базу, проект которой ещё предстояло окончательно утрясти и утвердить всеми заинтересованными сторонами.

На всё это ушла неделя.

Можно было лететь на Землю.

По плану на Луне в «Горном эхе» оставалось шесть членов экипажа, включая командира корабля. Они должны были продолжать работы по устройству лунной базы, поддерживать связь с Землёй и Гарадом и запустить несколько аппаратов вокруг Луны для её подробного исследования, включая поиск возможной базы Странников.

Тринадцать человек (десять гарадцев, троё землян) и один плазмоид отправлялись на Землю.

Зачем брали с собой Малыша? Это был жест доброй воли, как любят формулировать советские газетчики. Когда мы вернём маленького плазмоида домой (постараемся не затягивать с этим важным делом), то, надеемся, нам зачтётся гуманное обращение с ним, и так неудачно и даже катастрофично начавшиеся отношения с этой фантастической разумной расой Юпитера изменятся к лучшему. В конце концов, Солнечная система — наш общий дом, а в общем доме нужно жить в мире.

Помнится, когда мы рассуждали на эту тему ещё на Гараде, то довольно быстро пришли к выводу, что общим домом по мере необходимости можно назвать и нашу галактику Млечный Путь, а в далёкой перспективе и всю Вселенную, а значит наш привычный советский лозунг «Миру — мир!» приобретает воистину умопомрачительные масштабы.

Что, разумеется, не отменяет необходимости держать «наш бронепоезд» на «запасном пути» [5] и быть готовым к любым неожиданностям.

Старт назначили на двадцать шестое сентября.

Это был день рождения моего папы Ермолова Петра Алексеевича, ему исполнялось тридцать девять лет. Поэтому с утра, во время сеанса связи с Землёй, я, Быковский, Сернан, лично командир «Горного эха» и начальник экспедиции передали ему свои поздравления с пожеланием крепкого здоровья, счастья в личной жизни и успехов в его нелёгком труде.

Папа был на службе, но ему передали запись поздравления по телефону.

Это было первое в истории наших цивилизаций совместное поздравление с днём рождения, о чём папе тоже торжественно сообщили.

Папа был горд, растроган и пожелал нам поскорее уже вернуться домой в целости и сохранности.

Чем мы и занялись сразу после сеанса связи.

— Знаете, о чём я подумал? — спросил Юджин Сернан, когда мы, облачённые в скафандры, ехали к космокатеру «Смелый» на вездеходе, управляемом ДЖЕДО.

— Заметь, я мог сейчас пошутить, но сдержался, — сказал Быковский.

— Ценю, — отозвался Юджин. — Но ты не угадал. Я вдруг подумал, что место наших общих посадок, «Аполлона-17», «Горного эха», «Союза» — там, на восточной окраине Моря Ясности, где уже возникло первое на Луне кладбище, станет когда-нибудь культурным наследием Земли, мемориалом и даже туристическим объектом.

— Смелая мысль, — сказал Быковский. — Запатентуй, когда вернёмся. Большие деньги можешь заработать.

— Пойдёте акционерами? — спросил Сернан. — Но контрольный пакет, чур, у меня.

Я захохотал.

— Спасибо, друг, — ответил Быковский. — Но — нет. Я же коммунист всё-таки.

— А я — комсомолец, — сказал я. — К тому же в деньгах не нуждаюсь. Но за предложение и впрямь спасибо. Так что действуй, не стесняйся, место и впрямь знаковое. Кому, как не тебе, идею столбить. Если что, мы с Валерием Фёдоровичем поддержим. Да, Валерий Фёдорович?

— А то, — ответил Быковский.

— Нет, — вздохнул Сернан, подумав. — Не получится. Наследие общее получается. Не только Земли, но и Гарада.

— Ты всё равно предложи, — сказал я. — Пусть все знают, что тебе первому пришла в голову эта замечательная идея.

Мы стартовали с Луны в десять часов утра по московскому времени того же двадцать шестого сентября, в четверг.

Выход на орбиту, несколько оборотов вокруг Луны в исследовательских целях, уход с орбиты, разгон, торможение, выход на орбиту вокруг Земли, несколько оборотов, спуск, посадка.

Всё вместе это заняло чуть больше суток.

Можно было и быстрее, но мы не торопились. Куда торопиться, если путь, фактически, закончен?

Двадцать седьмого сентября одна тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года в десять часов и пятьдесят две минуты утра гарадский космокатер «Смелый» с включёнными гравигенераторами плавно опустился на бетон подмосковного военного аэродрома Чкаловский.

— Есть касание! — сообщил по внутренней связи инженер-пилот Осаба Альчу.

— Приехали, — весело сказал Быковский.

— Yes! — воскликнул Сернан.

Стих шум двигателей и гравигенераторов.

Судя по картинке на обзорном экране и информации о температуре за бортом, Москва встречала нас бабьим летом: голубое небо, солнце, лёгкий юго-западный ветерок и плюс восемнадцать градусов тепла.

Идеально. Просто идеально.

Так и должно быть для исторической встречи.

Космокатер стоял на бетоне посадочной площадки горизонтально, как стоят самолёты.

Мы прошли к шлюзу и спустились по трапу.

От здания аэропорта к нам уже мчались машины.

Как потом оказалось, торжественная встреча должна была состояться возле здания аэропорта. Там всё уже было приготовлено для этого — трибуна, ковровая дорожка, хлеб-соль, оркестр.

Но Леонид Ильич не выдержал и всё поломал.

— Дик, какого чёрта, — как нам потом рассказали, обратился он к Никсону, который ради такого случая прилетел накануне в Москву вместе с Генри Киссинджером [6]. — Там наши парни прилетели с гостями, а мы, как два надутых индюка будем ждать их здесь, на трибуне? Как-то это не по-русски и не по-американски и вообще не по-человечески.

— Что ты предлагаешь, Лёня? — спросил Никсон.

— Поехали! — махнул рукой Брежнев и начал спускаться с трибуны.

Охрана, секретари, наши семьи (семья Юджина Сернана прилетела в Москву на президентском самолёте Никсона), девушки в национальных русских костюмах и с хлебом-солью едва успели сообразить, что происходит.

Но сообразили и быстро расселись по машинам.

Один оркестр остался на месте в полной растерянности.

Водители завели моторы, и стихийная встреча помчалась к планетолёту.

Первыми по трапу спустились мы: Валерий Быковский, Юджин Сернан и я.

За нами — гарадцы и Малыш.

Встали, ожидая.

Машины затормозили метрах в двадцати от нас, и оттуда начали выходить люди.

Я стоял и улыбался, как дурак, узнавая одного за другим.

Мама, папа, сестра Ленка, Леонид Ильич, Цуканов, Никсон, старина Генри Киссинджер, Петров и Боширов…

— Серёжка!

Откуда-то из-за спин выскочила девушка в легкой джинсовой куртке поверх оранжевого платья, и в кроссовках.

Растрёпанная рыжая грива волос сияла на солнце.

В руках — букет разноцветных астр.

Кто-то из охранников попытался её схватить, но она ловко увернулась и кинулась ко мне.

— Танька! — я шагнул навстречу.

— Вернулся! — она кинулась мне на шею и крепко поцеловала.

— Ура! — крикнул кто-то весело, и мне показалось, что я узнал голос Петрова.

Это был, пожалуй, самый сладкий поцелуй в моей жизни.

Когда он закончился, я приблизил губы к розоватому нежному ушку девушки и шепнул так, чтобы услышала только она:

— Выйдешь за меня замуж?

— С ума сошёл! — вспыхнула она и через полсекунды добавила. — Конечно. Если ты не передумаешь.

Я знал, что не передумаю. Теперь я знал это совершенно точно.

[1] Жаргонное название банкноты номиналом двадцать долларов, на которой изображён седьмой президент США и основатель Демократической партии Эндрю Джексон.

[2] Прозвище Ричарда Никсона

[3] Так называемый «Никсоновский шок» — серия экономических реформ Ричарда Никсона, приведшая к изменению мировой финансовой системы.

[4] Денежная единица на Гараде.

[5] «Песня о Каховке», слова Михаила Светлова, музыка Исаака Дунаевского из кинофильма «Три товарища» (1935 год).

[6] В этой реальности импичмента Никсона не случилось.