Сорок минут давалось на голосование.
Гарадских. Земных чуть больше, поскольку гарадский час — ун — больше земного на восемь и три десятых процента. Но ун, как и земной час, делится на шестьдесят частей, называемых тирнады. То бишь, тирнада — это гарадская минута, а линда — секунда. В одной тирнаде шестьдесят линд, как и в земной минуте шестьдесят секунд. В гарадских же сутках те же двадцать четыре уна, как и в земных — часа.
Очередное совпадение? Да. Однако если подумать, не такое уж и удивительное. Шестидесятеричная система удобна для подобных расчетов. Особенно, если твоя новая планета делает полный оборот вокруг своей оси примерно за то же время, что и прежняя.
А если мне скажут, что два с половиной миллиона земных лет назад общие предки людей и силгурдов не смотрели на небо, не следили за движением звёзд и не замечали, в какой точке горизонта восходит и садится солнце в определённое время года, и сколько длится день, я пожму плечами и спорить не стану.
Орудия труда, значит, умели изготавливать, а на небо не смотрели, и думать не умели. Ну-ну.
Как бы то ни было, сорок минут — это сорок минут.
— Эх, сейчас бы закурить, — вздохнул Юджин Сернан. — Сигару. Гавану настоящую.
Мы сидели на открытой площадке кафе, расположенного на крыше здания Совета.
По чашке горячего драво, разноцветные шарики ардато на тарелке. Внизу — Новая Ксама. Над головой — голубое небо с лёгкими пёрышками облаков.
— А ты курил? — спросил Быковский.
— Кто не курил? Курил. Пришлось бросить, когда в отряд астронавтов попал.
— Я тоже курил, — признался Быковский.
— А я был в Гаване, — сказал я. — Даже с Фиделем знаком. Мы с ним в волейбол играли и за одним столом сидели. Но вот сигарами он меня не угощал.
— Это потому что ты ещё маленький, — назидательно заметил Сернан. — Курение — занятие для взрослых.
— Для взрослых идиотов, — усмехнулся я.
— Приходится признать, что ты прав, — снова вздохнул Сернан. — Но иногда хочется.
— Если очень хочется, то иногда можно, — сказал Валерий Фёдорович и выложил из внутреннего кармана на стол початую пачку сигарет «Ява» и зажигалку.
— Ничего себе, — сказал Сернан и непроизвольно огляделся. — Контрабанда? Чёрт, а я не догадался. Всё-таки вы, русские космонавты, нас в этом превосходите.
— В пофигизме и неподчинении начальству? — подмигнул Быковский.
— Вроде того. Как там было, волшебное русское слово «дахусим»? [1]
Быковский засмеялся.
— Я не буду, — сказал я. — Однажды попробовал — не понравилось.
— И правильно, — сказал Быковский. — Не стоит привыкать. Я тоже не курю. Но иногда…
— Вот именно, — сказал Сернан. — Так что, по одной?
— Угощайся, — Быковский вытащил сигарету и пододвинул пачку Юджину.
Они закурили.
Я поймал несколько заинтересованных взглядов от соседних столиков, но не более того.
— Не пойму, — сказал Юджин. — Сорок минут… По-моему, это слишком долго. Ясно же всё.
— Это нам ясно, — сказал я.
— Ну и как проголосуют?
— Ты у меня спрашиваешь?
— У кого же ещё, ты среди нас единственный, кого, хоть и с натяжкой, можно назвать гарадцем.
— Хрен его знает, — признался я. — Понимаешь, Кемрар Гели не особо интересовался борьбой фракций в Совете Гарада. Он и о наличии-то этих фракций едва знал. Ты, вот, интересуешься, внутренней политикой США?
— Я — республиканец! — гордо сказал Сернан. — Конечно, интересуюсь. Кроме всего прочего, от этого зависит финансирование НАСА. То есть, я кровно заинтересован.
— Понятно. Да, я замечал, что вы, американцы, больше завлечены в политику, чем советские люди.
Валерий Фёдорович помалкивал.
Развалившись на стуле и забросив ногу за ногу, он явно наслаждался контрабандной сигаретой и старался хотя бы на несколько минут забыть о тех серьёзных неприятностях (мягко сказано), которые нас могут ожидать уже в самом ближайшем будущем.
— Потому что у вас коммунисты всё решают, — заявил Сернан. — А у нас — настоящая демократия.
— Ты же республиканец, а не демократ, — попробовал я его слегка подколоть.
— Республиканцы и есть настоящие демократы, — сказал Юджин.– Демократы же наши вовсе не демократы, а натуральные клоуны. Причём клоуны совсем не смешные. На лице нарисованные улыбки, в руках бесплатные печеньки. Сунешь в рот — папье-маше, только выплюнуть. А за нарисованными улыбками волчий оскал прячется.
— Не уважаешь ты демократов, вижу.
— Не за что их уважать, — отрезал Юджин. — Настоящий американец должен быть «слоном» [2], а «ослы» [3] для всяких эстетствующих интеллектуалов, гомиков и прочих любителей защищать бездельников, нелегальных мигрантов и наркоманов.
— Ты, вроде, сам из семьи иммигрантов, — заметил я.
— Как и все американцы. Если не считать индейцев, конечно. Я говорю о нелегальной миграции. Кубинцы, мексиканцы… Легальные — пожалуйста, милости просим. Но что-то мы, по-моему, в сторону ушли. Так что с голосованием? Всё-таки судьба наша решается.
— В крайнем случае, угоним звездолёт, — пообещал я.
Быковский засмеялся.
Я подмигнул Сернану и сказал:
— Пошли в зал, господа-товарищи, десять минут осталось.
Быковский с Сернаном докурили сигареты и затушили окурки в пустой тарелке из-под ардато и поднялись.
Мы успели вовремя.
Только сели на свои места, как буквально через минуту председатель Совета Гойзи Очо приступил к оглашению результатов голосования, которые тут же высвечивались на экране.
— Итак. По первому вопросу.
«Согласны ли вы, что следует прекратить общение и сотрудничество с цивилизацией Земли до тех пор, пока земные страны и народы не преодолеют все свои внутренние разногласия?»
Голосовало одна тысяча сто двадцать шесть членов Совета. Согласны — четыреста восемнадцать. Не согласны — шестьсот восемьдесят восемь. Воздержались двадцать.
Решение Совета — продолжить сотрудничество.
— Уф, — выдохнул Сернан и мелко перекрестился. — Слава Иисусу и Деве Марии.
— Ура, — сказал Быковский.
— Вопрос второй.
«Согласны ли вы, что следует прекратить любые попытки связаться с цивилизацией плазмоидов на пятой планете от Солнца — Юпитере, а их представителя Малыша оставить на Гараде вечным пленником?»
Согласны — пятнадцать. Не согласны — тысяча сто один. Воздержались — десять.
Решение Совета. Вернуть Малыша домой при малейшей возможности и постараться найти общий язык с плазмоидами.
Я мысленно позвал Малыша, показал ему большой палец и дружески улыбнулся. Малыш в ответ слегка покачал боками — мол, не знаю пока, о чём ты, но рад, что у тебя хорошее настроение.
— Третий вопрос, — продолжил Очо. — «Согласны ли вы, что следует начать расследование ГСБ о причинах, приведших к гибели трёх членов экспедиции на 'Горном эхе»?
Согласны — тысяча сто двадцать. Не согласны — ноль. Воздержались шестеро.
Решение Совета. Дать команду ГСБ начать расследование.
Редкое единодушие, подумал я.
Впрочем, любому разумному человеку понятно, что подобные вещи должны быть тщательно расследованы. Во избежание.
— Наконец, четвёртый вопрос.
«Согласны ли вы, что трое землян: Валерий Быковский, Юджин Сернан и Сергей Ермолов, рискуя жизнью, спасли экспедицию „Горного эха“ и достойны награды и скорейшего возвращения домой»?
Согласны — тысяча и один. Не согласны — сто двадцать один. Воздержались четверо.
Решение Совета. Наградить землян Валерия Быковского, Юджина Сернана и Сергея Ермолова высшими наградами — званиями Герой Гарада и орденами Двойная Звезда. Всех троих вернуть на Землю как можно скорее, для чего незамедлительно заняться организацией новой экспедиции в Солнечную систему.
Громкие и продолжительные аплодисменты грянули в зале.
Мы встали со своих мест и обнялись. Малыш сиял рядом с нами.
— Прошу не расходиться, — сказал Гойзи Очо, когда аплодисменты утихли. — Результаты голосования стали известны Президиуму ещё полчаса назад. Однако нам нужно было некоторое время, чтобы решить, когда награждать наших земных героев, — он слегка поклонился в нашу сторону. — Было предложение совместить награждение с грядущим праздником — Днём объединения Гарада. Но праздник только через месяц, а герои у нас имеются уже сейчас. К тому же, мы все здесь, можем их поздравить и за них порадоваться. Поэтому решили, что награждение состоится немедленно.
Председатель вышел со своего места на авансцену, повернулся к нам и провозгласил:
— Лётчик-космонавт, землянин Быковский Валерий Фёдорович, подойдите!
Быковский поднялся.
В отличие от женских платьев, весьма подверженных изменчивой моде, мужской гарадский костюм для торжественных случаев не менялся в течение двух сотен лет, минимум, а может быть, и больше (я не большой знаток истории гарадской моды).
Чем-то он напоминал костюм, в которые облачался состоятельный, знающий себе цену, мужчина- европеец в начале прошлого века. Как правило, дворянского сословия.
Тёмный приталенный однобортный пиджак или, скорее, сюртук, с полами ниже середины бедра.
Темные же брюки с высокой талией.
Как правило, чёрные туфли (разумеется, натуральную кожу гарадцы давно для изготовления обуви и одежды не использовали, искусственная намного превосходила её по качеству).
Белоснежная рубашка с длинными рукавами навыпуск и широкими манжетами, схваченными запонками. Часто золотыми.
Вообще, гарадские мужчины не стеснялись ювелирных украшений из этого металла, носили и запонки, и нательные цепочки, и перстни. Всё это стоило денег, но жалеть и, тем более, копить деньги было не принято. Заработал — трать. Не хочешь на себя — участвуй в общенациональных программах, коих существовало множество в различных сферах жизни.
Привычных землянам галстуков на Гараде не носили. Ни мужчины, ни женщины. Вместо них — богатое разнообразие шейных платков любых фасонов и расцветок. В основном, конечно, из материала, напоминающего земной шёлк. Иногда — аналог американского галстука-боло, распространённого, в основном, среди представителей оранжевой расы.
Так что, когда нам ещё вчера вечером предложили костюмы для сегодняшнего заседания, Быковский и Сернан выбрали боло (они и впрямь удобнее, завязывать на надо, подтянул зажим повыше — и всё), а я, как и некогда Кемрар Гели, тёмно-синий с фиолетовым отливом шейный платок.
Жилетки отсутствовали.
Вместо них — широкий разноцветный пояс с несколькими карманами и кармашками для разных мелочей.
Повторюсь, я не знаток истории моды. Ни гарадской, ни земной. Но, по-моему, похожие пояса носили и продолжают носить и на Земле. В той же Испании, к примеру. Да и у нас, в России… Кушак — это что? По-моему, похож. Разве что карманов на кушаке, вроде бы, не было, но это уже детали.
Что ещё?
Пожалуй, всё.
В свете прожекторов, заливающем сцену, Валерий Фёдорович Быковский и Гойзи Очо смотрелись весьма эффектно. Председатель Совета Гарада заметно старше и чуть выше ростом. Но оба подтянутые, стройные, а в том, как шёл по сцене Быковский, чувствовалась ещё и настоящая офицерская выправка.
— Товарищ Быковский! — торжественно провозгласил председатель. — Решением Совета Гарада вы награждаетесь высшей наградой планеты — званием Герой Гарада и орденом Двойная Звезда!
Очо протянул руку в сторону.
Помощник вложил в неё небесного цвета с двумя изумрудными полосами ленту-перевязь с прикреплённым к ней орденом Двойной Звезды.
— Наклоните голову, молодой человек, — попросил Очо.
Наш командир наклонил голову.
Очо надел на него ленту, пожал руку:
— Поздравляю вас. Если хотите, можете что-нибудь сказать.
Быковский чётко, по-военному, повернулся к залу, принял стойку «смирно» и отчеканил:
— Служу Земле, верю в Гарад!
После чего под бурные аплодисменты зала вернулся на место.
— Классно придумал, Валерий Фёдорович, — шепнул я ему, когда для награждения вызвали Юджина Сернана. — Служу Земле, верю в Гарад. Отлично. И вашим, и нашим, но Земля на первом месте.
— Само выскочило, — усмехнулся Быковский. — Теперь уже обратно не заскочит.
Так мы все втроём и отрапортовали, получив каждый положенную долю аплодисментов и орден Двойная Звезда на ленте через плечо.
— Он так и носится? — спросил меня Сернан чуть позже, когда мы уже сидели на торжественном обеде-банкете, устроенном в нашу честь, здесь же, в шикарном банкетном зале Совета. — На ленте?
— Не обязательно, — сказал я. — На ленте — в особо торжественных случаях и по желанию. Можно прицепить на грудь, с левой стороны, над сердцем. В смысле, на пиджак. Или китель.
— Прямо как наши ордена, — сказал Юджин.
— Ага, — подтвердил я. — Прикинь, как будет классно смотреться на твоём парадном мундире.
— Да, неплохо, — оценил американец. — Это золото, я правильно понимаю?
— И бриллианты? — спросил Быковский, разглядывая свой орден.
— Чистейшей воды, — сказал я и дал краткую справку. — Две золотые восьмилучевые звезды, расположенные со смещением одна над другой, с бриллиантами в центре каждой. Символизируют Западный и Восточный Гарад, а также обе наши звезды: Крайто и Гройто. Ещё, как видите, имеется по четыре бриллианта поменьше, окружающих центральный на каждой звезде, всего — восемь. Символизируют восемь планет системы Крайто-Гройто, а также восемь главных принципов гарадского общества: жизнь, созидание, любовь, защита, справедливость, вера, надежда и воспитание.
— А почему на знамени Гарада вынесено только первые четыре принципа: жизнь, созидание, любовь и защита? — спросил настырный Сернан, заодно демонстрируя хорошую память.
— Думаю, из чисто эстетических соображений, — ответил я. — Дабы не загромождать полотнище кучей слов. Но все восемь внесены в Свод основных законов Гарада. Это такой очень серьёзный документ, что-то вроде наших земных конституций…
— Наслаждаетесь моментом?
Я поднял голову.
Банкет разгорался.
Многие покинули свои места, и пересели поближе к друзьям и знакомым.
Кое-кто и вовсе ушел, а кто-то не пришёл.
Вот на такое освободившееся место напротив нас и уселся Фунес Эллориго, это был именно он.
Играл живой орекстр, приглашённый из Центрального Музыкального театра Новой Ксамы. На отведённой площадке танцевали пары.
— Наслаждались, — сказал я. — Теперь не уверен.
— Зачем же так резко? — с наигранным удивлением приподнял брови товарищ Эллориго. — Я вам не враг.
— Надеюсь, — сказал я. — Хотя этого не скажешь, если судить по вашему сегодняшнему выступлению.
— А вы хотели, чтобы всё прошло без сучка и задоринки? Так не бывает. Всегда найдётся другое мнение, отличное от вашего. Альтернативное зерно, так сказать. Считайте меня носителем такого альтернативного зерна, — он сделал вид, что держит на плече, что-то большое и тяжёлое.
— Мне нравится этот парень! — засмеялся Сернан. — Как вас, Фунес? Давайте выпьем, товарищ Фунес. За то, чтобы всегда была альтернатива.
Он взял початую бутылку твина и щедро плеснул в бокалы (я вовремя прикрыл свой ладонью).
— Отчего нет? — сказал Эллориго. — Можно и выпить.
Мы выпили.
Я пил сок, исподволь поглядывая на неожиданного собутыльника. Мне казалось, что ему уже достаточно выпивки. Однако кто я такой, чтобы делать замечания? Все взрослые люди и каждый сам выбирает свой путь к счастью или невзгоде.
— Да, альтернативное зерно, — продолжил Эллориго. — Без него и его носителей, согласитесь, было бы скучно жить. Разве интересно читать книгу, в которой нет конфликта? Или смотреть такой фильм? Нет, не интересно. Такую книгу мы закрываем, а фильм выключаем. То же самое и в общественной жизни. Общество не может развиваться без конфликта, без разности потенциалов противоположных мнений, без споров и дискуссий. Иногда весьма серьёзных!
— Счастье — в борьбе, — негромко произнёс Быковский.
— Именно! Прекрасно сказано. Счастье — это борьба!
— Это не я сказал.
— А кто?
— Выдающийся земной философ, историк, экономист. Карл Маркс.
— Передайте при случае моё искреннее восхищение.
— Рад бы, но не смогу. Он умер и довольно давно.
— Жаль.
— И мне.
— Мне — нет, — сообщил Сернан. — Послушать вас, марксистов, так все вокруг эксплуататоры и капиталисты, которые спят и видят, как бы половчее ограбить весь мир.
— А разве нет? — усмехнулся Быковский. — Так и есть.
— Да ну тебя, — сказал Сернан. — По сравнению с вами, коммунистами, мы овечки.
— Ха-ха, — сказал Быковский. — Наливай, овечка. Раз пошла такая пьянка, выпьем за переход количества в качество, а также за отрицание отрицания.
— Это что? — удивился Эллориго.
— Второй и третий законы диалектики, которая, в свою очередь, является частью философии. За первый — единство и борьбу противоположностей мы, по сути, только что пили. Но если пить за каждый в отдельности, то можно и не рассчитать силы. Поэтому пьём за оба сразу.
Эллориго посмотрел на Быковского с уважением.
Сернан разлил.
Они выпили.
Оркестр грянул весёлую танцевальную музыку.
[1] Так сказал советский лыжник Вячеслав Веденин перед гонкой на 30 километров на зимней Олимпиаде 1972 года в Саппоро, когда японский журналист обратил его внимание на густой снегопад. Сказал, и выиграл золотую медаль. На следующий день одна из популярных японских газет вышла с заголовком: «Советский лыжник сказал волшебное слово „дахусим“ и выиграл Олимпиаду».
[2] Партия республиканцев.
[3] Партия демократов.