Чужак из ниоткуда-5

Глава тринадцатая Мы одной крови. До свиданья, Цейсан. Отложенный день рождения. Как пьют твинн. Все будет хорошо, Малыш

Мы пробыли на Цейсане чуть больше трёх земных недель. Двадцать четыре дня, если быть точным.

Этого времени медикам хватило, чтобы проверить наше здоровье и здоровье всех участников экспедиции на «Горном эхе» до последней клеточки и сделать давно ожидаемый всеми нами вывод: годны без ограничений. Не только к обычной человеческой жизни, но и к новым космическим полётам. Включая, полёты на «Горном эхе».

— Врать не стану, — заявил нам при расставании главный врач медицинского центра Салид Айрадо. — Пользуясь случаем, мы провели глубокий сравнительный анализ организмов людей и силгурдов. Рад сообщить, что все предположения и теории подтвердились. Мы действительно генетически идентичны, и у нас одна родина — Земля. Хотя, конечно, в нашем случае правильно будет сказать — прародина. Всё-таки два миллиона лет — это срок.

— Правильно ли я понял, что у силгурдов могут быть дети от людей и наоборот? — осведомился Юджин Сернан.

— Правильно, — кивнул Айрадо. — В теории могут. Что касается практики… Время, надеюсь, покажет, — он улыбнулся.

Не знаю, было что-нибудь у Сернана с моей тётушкой до того, как мы отправились с Цейсана на Гарад, или нет. Ни он, ни она, ничего мне по данному поводу не сообщали. Да и зачем? Личные отношения потому и личные, что знать о них полагается немногим.

Однако провожать нас на космодром тётушка пришла.

— Извини, — сказала она мне. — Йакос опять не смог вырваться. Аврал на работе продолжается. Но он передавал тебе привет.

— Спасибо, — сказал я. — Ему тоже привет. Работа есть работа, понимаю.

Мог бы и позвонить, подумал при этом. Мой номер коммуникатора не засекречен, и у тётушки он есть. Ладно, мало ли какие причины у человека. Он и в бытность мою Кемраром Гели не особо стремился к общению, а уж сейчас, когда я стал землянином, да ещё и превратился фактически в мальчишку, и вовсе, наверное, не знает, как себя со мной вести.

После мысли о двоюродном брате подумал о своих друзьях, товарищах и подругах на Гараде. Тётушка прилетела уже на могилу, а ведь они, небось, Кемрара Гели хоронили…

Силгурды в среднем живут гораздо дольше людей. Убитых на войне на Гараде нет давным-давно, за неимением войн, а трагические смерти в результате несчастных случаев, наподобие той, которая настигла Кемрара Гели, редки. Что касается смертей от болезней, то их и вовсе практически не бывает, поскольку все смертельные болезни давно побеждены.

Вот и получается, что силгурды в абсолютном большинстве случаев уходят из жизни в таком возрасте, когда переход на ту сторону лишается земного трагизма просто в силу того, что на этой стороне уже сделаны все дела, испытаны и погашены все страсти, решены все вопросы. А те, что не решены, уже не кажутся важными.

Правда, Кемрар Гели погиб молодым.

Но тут же воскрес.

В другом теле и на другой планете.

Нда. И как к этому относиться?

Вот и посмотрим, как они к этому отнесутся, сказал я себе.

Тем временем прощание близилось к концу.

Вместе с нами улетали все, кто был на «Горном эхе», кому их провожать тоже нашлось, и сейчас было хорошо заметно, как похожи люди и силгурды.

Те же объятья, похлопывания по плечу, шутки, смех, обещания быть на связи и передать привет и прочая, и прочая, и прочая. Если бы не архитектура космопорта и типично цейсанский пейзаж за панорамными окнами, можно было бы подумать, что дело происходит в каком-нибудь крупном земном аэропорту. Том же нью-йоркскомЛа-Гуардиа или московском Шереметьево.

Даже мини-юбки у женщин похожи, хотя — и это отдельно радует! — силгурдские короче.

Впрочем, это всего лишь мода, которая, на Гараде такая же изменчивая и скоротечная, как и на Земле. Помнится, незадолго до моего переноса юбки вообще были не в моде, большинство женщин предпочитали платья и так называемые «живые штаны», меняющие расцветку и форму в зависимости от освещения, температуры воздуха и даже настроения хозяйки. Лично мне мода на такие штаны никогда не нравилась, предпочитаю более консервативную одежду. Не говоря уже о том, что женщина в юбке смотрится намного приятнее и сексуальнее, нежели женщина в штанах. Хотя, конечно, штаны тоже разные бывают…

Наконец, все положенные слова были сказаны, поцелуи и объятия завершены, и мы, помахав провожающим на прощанье, покинули здание космопорта и расселись в автобусе, который быстро, мягко и бесшумно доставил нас к «Звезде Цейсана».

Путь на Гарад занял неделю.

Мы ели, спали, разговаривали, читали книги и смотрели кино, посещали спортзал (в обязательном порядке, поскольку нужно было подготовить организмы к гравитации, больше земной на десять процентов, а цейсанской на все сто), общались с Гарадом на сеансах связи. Там нас с нетерпением ждали и, кроме торжественной встречи, готовили обширную рабочую программу.

Испытывал ли я то острое и щемящее чувство возвращения на родину, которое трепетало в моём сердце при виде кушкинских сопок в поезде «Мары-Кушка» после Штатов?

Испытывал. Возможно, было оно не таким острым и щемящим, как я думал. Но — было. Однако самое интересное заключалось в том, что одновременно с этим чувством, мне уже хотелось на Землю. Домой. Забавно, да?

На корабле имелся обзорный отсек — место, специально созданное для того, чтобы оставить человека наедине с космосом. Его стены из чертовски дорогого прозрачного углерита были практически незаметны, благодаря чему возникало полное ощущение, что достаточно шагнуть вперёд, чтобы покинуть корабль и поплыть свободно в бескрайнем космосе, где нет ни верха, ни низа, ни начала, ни конца.

Такие отсеки имелись только на старых кораблях, спроектированных и построенных лет пятьдесят-семьдесят назад. На современных их вообще не было, поскольку по мере эксплуатации выяснилось, во-первых, что людям больше нравится любоваться видами открытого космоса на обзорных экранах, нежели сквозь прозрачные углеритовые стены. А во-вторых, прозрачный углерит был, действительно, очень дорогим материалом, и с ростом количества планетолётов от него был решено отказаться. Непозволительная роскошь.

Мне, однако, обзорные отсеки всегда нравились. В них хорошо было думать и разбираться в себе. Поэтому мы с Малышом довольно часто сидели здесь в одиночестве, изредка перебрасываясь мыслеообразами. Точнее, сидел я, а Малыш по своему обыкновению висел рядом.

Здесь нас и нашли Быковский с Сернаном на пятый день полёта, ближе к вечеру. Уселись рядом в креслах в расслабленных позах.

— Вот ты где, — сказал Юджин. — Так и знали, что здесь тебя найдём.

— Да, — заметил я не без иронии. — На корабле столько укромных мест, что можно человека весь день искать и не факт, что найдёшь. Что-то случилось?

— Почему ты так решил?

— Вид у вас какой-то… Заговорщицкий.

— Трудно иметь дело с телепатом, — сказал Сернан. — Ничего скрыть невозможно.

— Он не телепат, — возразил Быковский. — Он эмпат.

— Один чёрт трудно.

— Согласен.

— Эй, — сказал я, — в чём дело? Я же вижу, что вы, что-то задумали.

— Сегодня у нас что? — спросил Сернан.

— Что? — не понял я.

— Воскресенье, четырнадцатое апреля, — торжественно провозгласил американец. — А это значит, что ровно месяц назад мне исполнилось сорок лет. Юбилей, между прочим.

— Ни фига себе, — сказал я. — Поздравляю. От души. Месяц назад?

— Ага. Я четырнадцатого марта родился.

— А почему мы не праздновали? Хотя да… — я покосился на Малыша. — Месяц назад мы только прибыли на орбиту Цейсана и обнаружили Малыша. Не до этого было.

— Вот именно, — сказал Юджин. — Не до этого. Потом Цейсан, все эти обследования, встречи… Непорядок получается. А, командир? — он посмотрел на Быковского.

— Непорядок, — подтвердил Валерий Фёдорович.

— Так что вы предлагаете? — спросил я, уже догадываясь, что будет дальше.

— Как это что? Отпраздновать мой день рождения, конечно! — широко, по-американски, улыбнулся Сернан. — Сорок лет человеку раз в жизни исполняется, не хочу пропустить, потом себе не прощу.

Он полез за пазуху и поставил на стол квадратную бутылку из тёмного стекла с характерной овальной наклейкой.

Я взял в руки сосуд.

Знаменитый цейсанский твинн! Сорок пять градусов крепости примерно, около семисот миллилитров объём. Между прочим, хороших денег стоит, просто так его через систему доставки не закажешь. Всё спиртное на Гараде и Цейсане стоит денег.

— Ого, — увидел я цифру на этикетке. — Четырнадцать земных лет выдержки. Серьёзный напиток. Откуда дровишки, если не секрет?

— Дровишки? — поднял брови Сернан. — Какие ещё дровишки?

— Всё-таки недостаточно хорошо ты знаешь пока русскую классику, — сказал я. — Это расхожее выражение, взятое из стихотворения русского поэта Николая Некрасова. Означает, «где взял?».

— Некрасов… Это не тот, кто пытался выяснить, кому на Руси жить хоршо? — вернул мяч Юджин. — Кстати, заметь, нет ни одного американского поэта, который бы задавался похожим вопросом.

— Задавались, — сказал я. — просто ты не в курсе.

— Можно подумать, ты в курсе.

— I owe my soul to the company store, — пропел я.

— Ты теперь эти шестнадцать тонн в качестве аргумента всегда будешь приводить?

— По мере возможности, — засмеялся я. — Очень удобная песня.

— Я не понял, — спросил Быковский, — Мы здесь классическую русскую и американскую поэзию обсуждать собрались?

Вслед за Сернаном он достал из внутреннего кармана три маленьких металлический стаканчика, вложенных один в другой, и поставил их на стол. Потом залез в другой карман, и выложил плоскую коробку с жёлтыми шариками ардато, по вкусу напоминающими земной шоколад с оттенком лимона:

— Закуска.

— Это подарок, — сказал Юджин. — Тётушка твоя, Ланиша, подарила. Сказала, будешь пить и меня вспоминать.

— Вот как, — сказал я, сделав вид, что слегка обескуражен. — А есть, что вспоминать?

— Всё тебе расскажи, — с непроницаемым лицом произнёс Сернан.

— Не надо, — заверил я. — Молодец, тётушка. Но вообще так не честно. У нас-то подарков нет.

— Ерунда, — сказал Сернан, открывая бутылку. — Вы же не знали. А я всё это только сегодня придумал.

— Отпраздновать день рождения месяц спустя?

— Why not? Как-то развеяться захотелось. Тут и вспомнил, — он аккуратно разлил твинн по стаканчикам. — Ну что, будем, как вы, русские, говорите?

— Погоди, — сказал Валерий Фёдорович. — Нужен тост. Что за праздник без тоста?

— Что за свадьба без цветов? Пьянка, да и всё, — процитировал я Высоцкого. — Произнеси, Валерий Фёдорович.

— Дорогой Юджин, — Быковский поднялся. — Я знаю, что когда-то ты считал нас, русских и советских людей, врагами. Однако прошло время и мы стали друзьями. По крайней мере, я надеюсь на это.

— Стали, — кивнул Сернан. — Можешь мне поверить.

— Так давай выпьем за тебя. Человека, который сумел пересмотреть свои взгляды, не смотря ни на что. Таких людей мало. Нашего сибирского здоровья тебе, дорогой наш друг и товарищ, успехов в работе, а также счастья в личной жизни. Пусть сбудется всё, о чём ты мечтаешь и ещё немного сверх того. Будь здоров!

— Ура! — сказал я.

Мы чокнулись и выпили.

Обычно твин пьют примерно так же, как виски — маленькими глотками, постепенно. Но у нас и стаканчики были крохотные, грамм на двадцать пять, не больше, и, самое главное, мы были русскими людьми. За исключением виновника торжества, но и он прожил среди нас и пережил вместе с нами столько, что вполне мог считаться русским. Не говоря уже о его славянских корнях, которые в данном случае тоже вовсю работали на нашу общую пользу.

Так что выпили мы залпом, одним глотком.

Выпили, закусили. Шарики ардато сладко захрустели на зубах, оттеняя своеобразный, чуть терпкий, вкус твинна.

— Крепкая штука, — сказал Сернан. — Кажется, его делают из какого-то цейсанского растения?

— Плодов растения, если быть точным, — пояснил я. — Цейсанский вейсс. Чем-то напоминает наш боярышник. Но плоды крупнее и не красного, а тёмно-коричневого цвета.

— Боярышник, — повторил Сернан. — Это…

— Hawthorn, — перевёл я.

— Наливай, — скомандовал Быковский. — Между первой и второй пуля не должна пролететь.

— Почему? — поинтересовался Сернан, разливая.

— А вдруг убьёт, — пояснил Быковский. — И выпить не успеешь.

— Логично, — согласился Юджин. — А потом, значит, пусть летит?

— Пусть, — сказал Быковский. — Мы уже выпьем к этому времени, и нам будет по фигу. Ну, давай, за дружбу.

Выпили за дружбу, закусили.

— Всё-таки вы, русские, фаталисты, — покачал головой Сернан. — Пуля не должна пролететь… Только фаталисты могли придумать такой тост.

— Повоюешь с наше, станешь фаталистом, — сказал Быковский.

— Тост возник непроизвольно, — сказал я. — За мир во всём мире.

— Это будет четвёртый тост, — сказал Быковский. — А третий военные лётчики, пьют традиционно за тех, кого нет с нами. Давайте помянем наших друзей и товарищей, которые не дожили до этого удивительного дня, когда люди преодолели межзвёздное пространство и протянули руку дружбы своим братьям по разуму и по крови. Наливай, Юджин.

Юджин налил.

Быковский поднялся. Мы встали вслед за ним.

— Не чокаясь, — сказал Валерий Фёдорович.

Потом выпили за мир во всём мире, и я решил притормозить. Не потому, что слишком молод для твина, организм бы легко справился и с большим количеством спиртного. Просто ни Кемрар Гели, ни уже подросший Серёжа Ермолов не любили состояние опьянения, когда мысли путаются, и человек начинает терять над собой контроль. Немного спиртного даже полезно, и лёгкая эйфория и весёлость, которые приходят после пары рюмок, тоже не повредят. Но не больше.

— Пропускаю, друзья, — я накрыл стаканчикладонью, когда Сернан снова взялся за бутылку.

— Я налью, а ты можешь не пить, — сказал он.

— Быстро учишься, молодец, — одобрил Быковский.

— Стараюсь, — Юджин разлил. — Давайте выпьем за вас, друзья. Если бы не вы, я так и остался бы до конца жизни последним человеком, который побывал на Луне. В двадцатом веке, по крайней мере. А с вами стал одним из первых, кто полетел к звёздам! В самых смелых мечтах представить себе не мог. Но — случилось. Спасибо!

— Не за что, — сказал я. — Обращайся.

Быковский с Сернаном засмеялись и выпили. Я пригубил и поставил стаканчик на стол.

— А ты считаешь, что не случись всей этой истории с нашим другом Серёжей, мы на Луну в этом веке уже бы не полетели? — спросил Быковский.

— Считаю, не полетели бы, — сказал Сернан. — Программа «Аполлон» была остановлена, сам знаешь, а вы, русские, так и не сумели сделать нужную ракету. Только гравигенератор и помог. Но дело не в этом. Рано нам оказалось на Луну. Рано и слишком дорого. Слетали несколько раз, доказали себе, что можем, и на этом переключились бы на другие задачи. Те же ваши орбитальные станции. Или наша программа Space Shuttle…

Они заспорили.

Малыш подплыл ко мне ближе и остановился прямо перед лицом. Это означало, что ему хочется поговорить.

Действительно, подумал я. Мы тут сидим, выпиваем, общаемся, а ребёнку никакого внимания. Непорядок.

Вошёл в орно, настроился на Малыша.

— Всё хорошо?

— Нет.

— Проголодался?

— Нет! Зачем ты задаёшь дурацкие вопросы, когда знаешь, что вокруг есть много еды для меня.

— Извини, у детей всегда спрашивают, не хотят ли они есть.

— У нас никогда не спрашивают. Если ребёнок или взрослый хотят есть, они едят.

— Понятно. Тогда что?

— Мне грустно. Я хочу домой. Очень соскучился по родителям.

— Понимаю. Я тоже скучаю по своим родителям.

— Когда мы полетим домой?

— Придётся немного потерпеть, Малыш. Не все дела здесь ещё сделаны.

— Это ваши дела не все сделаны. Моих дел тут нет.

— Есть.

— Нет!

— Есть. Раз ты оказался здесь, то, значит, у тебя сами собой возникли здесь и дела. Например, поскорее вернуться домой. Логично?

— Ненавижу вашу взрослую логику!

— С пониманием. Но деваться нам с тобой некуда. Поэтому давай попробуем получить хоть немного удовольствия из сложившихся обстоятельств. Хорошо?

Малыш промолчал.

— Обещаю, что мы вернёмся домой сразу же, как только появится такая возможность. Ни на день не задержимся.

— Хорошо, — если бы плазмоиды могли бурчать, то мысленный ответ Малыша сошёл бы за бурчание. — Только не обмани.

— А я тебя когда-нибудь обманывал?

— Нет.

— Значит, можешь мне верить. Логика.

Малыш засмеялся. Или мне показалось, что это был смех.