Черные ножи – 4

Глава 6

Вот удружил, так удружил мне товарищ Зотов, надо признать. Пойди туда — не знаю куда, да сделай то — не знаю что.

Почему, интересно, генерал не приказал инженеру самому передать микропленку по указанному адресу? Ведь ему, свободному человеку, явно проще было это сделать, чем мне. За ним слежка? Или Марков попросту не доверял агенту и не желал раскрыть тому своего связного? А мне, получается, доверил, хотя знал меня без году неделя. Странно все это…

Два охранника повели меня в сторону больничных бараков, мимо морга, к боковым воротам. Часовой на вышке лениво наблюдал за нами, не задавая никаких вопросов. Охранники на воротах обменялись с моими провожающими короткими репликами, после чего беспрепятственно пропустили нас дальше.

Теперь я воочию увидел и склады, и так называемый «индустриальный двор», где проходили некоторые виды работ, и два строения, к нему относящиеся, и еще какие-то невысокие промышленные помещения, назначения которых я не знал.

Обустроено все тут все было с уютом, повсюду росли пихты и березки.

А потом справа я увидел одноэтажное вытянутой строение из кирпича с несколькими высокими трубами сверху и сбился с шага. Крематорий.

Даже сейчас, в позднее время, там что-то происходило. У самого входа стоял уже знакомый мне автофургон «Магирус», рядом с которым лениво покуривал водитель и два эсесовца. Из труб шел дым. Значит, крематорий работал. И в этот самый момент внутри творилось зло.

Меня чуть подтолкнули в спину, и один из сопровождающих зло бросил:

— Пошевеливайся, дерьмо! Не час же нам с тобой возиться…

Когда мы уже почти миновали здание крематория, я услышал несколько приглушенных стенами выстрелов. Потом еще и еще, и снова.

Твари! Там убивали людей, и я ничего не мог с этим поделать. Разве что кинуться на часовых? Повалить их в снег, отобрать автомат, застрелить сначала их, затем водителя и эсесовцев рядом с ним, а потом всех, кто попадется на моем пути. И стрелять, пока не закончатся патроны или пока не убьют меня самого.

Ненависть настолько захватила мое сознание, что я почти было решился. Смерти нет — я это точно знал!

И только мысль о микропленке, надежно упрятанной на груди, остановила меня от необдуманных действий.

Эх, товарищ Зотов, если бы не твое поручение…

В бараке меня встретили без лишнего любопытства и вопросов, да и провожающий солдат коротко объяснил одному из обитателей барака, кто я и в качестве кого буду тут жить, и тут же ушел, скривившись от неприязни. Немцы презирали капо не меньше, а то и больше, чем остальных заключенных. Предателей не любит никто.

Я остановился у входа и осмотрелся по сторонам.

Барак, в котором жили капо, был расположен за внутренней стеной и отличался от обычного барака, как отличается пятизвездочный отель от ночлежки для бедных. Конечно, мраморных полов и люстры в тысячу свечей тут не имелось, но нары были двухэтажные, и у каждого имелось чистое постельное белье. У некоторых, особо привилегированных, стояли отдельные кровати. На столе горели масляные светильники, давая достаточно света вокруг. И еда, которую никто жадно не хватал и не прятал. Еды было много: несколько открытых банок с тушенкой, пара буханок хлеба, большая кастрюля с кашей, даже свежие помидоры и огурцы. Немцы хорошо подкармливали ублюдков-предателей, лишь бы те служили верно, да хорошо лизали сапоги, когда потребуется.

И теперь я стал одним из них, по крайней мере, формально. Вот же влип! Честное слово, мне гораздо проще было продолжать тяжело работать, недоедать, но… быть как все. И если бы не жесткий приказ Зотова, я бы точно отказался, а дальше — будь, что будет. Но ослушаться прямого приказа командира я не смог, хоть и понимал, что отныне мне придется еще хуже, чем было до того. Да, кормить будут от пуза, оденут тепло, но и взамен потребует то, чего, скорее всего, я дать не смогу.

Эх, командир, подставил ты меня крепко! Я — не разведчик, не шпион, не Штирлиц. Это они были такими — со стальными канатами нервов, с терпением и выдержкой умелых охотников, с умением отрешиться от происходящего. Я же — обычный человек, солдат. Мое место на фронте, но снова и снова судьба выписывает повороты, бросая меня в очередные неприятности.

В бараке было накурено так, что дышать было тяжело. У нас курить запрещали, но у капо имелись немыслимые для прочих послабления. За столом несколько человек с сытыми, лоснящимися мордами играли в карты. В углу на стуле стоял патефон и крутилась пластинка Лале Андерсон с еще довоенной веселой песенкой. Рядом стояла ваза с живыми цветами. На окнах висели настоящие шторы. Но главное, здесь топили печь, и внутри было тепло, даже жарко.

— Шведов? Чего замер? Проходи, вон твое место, — по-немецки обратился ко мне тот самый капо, только что говоривший с солдатом, и указал мне на одно из пустых мест на нижнем ярусе нар. В его речи чувствовался некий особый говор. Может, саксонец или баварец? Их диалекты сложно разобрать. На груди у него, как и у всех здесь присутствующих, был нашит шестиугольник, в котором было вписано латиницей: «KAPO».

Я безучастно прошел и опустился на постель на нижнем ярусе нар. Кто здесь жил до меня? Осипов? Возможно. Значит, я унаследовал его койку. Противно.

— Завтра тебе выдадут чистую простыню, а пока придется спать на этой, — пояснил капо. Был он высок, широк в плечах, а физиономия его казалась обманчиво добродушной, даже слегка мальчишеской, но я знал, что здесь не держат добрячков, а исключительно садистов и убийц, так что нисколько не повелся на его внешний вид. Он посмотрел на меня и добавил: — Если будут вопросы, обращайся ко мне. Помогу! Моя фамилия Виндек.

Он протянул мне руку, но я это предвидел и, отвернув голову в сторону, сделал вид, что не заметил жеста. Виндек постоял немного и убрал руку.

Разумеется, раздеваться я не стал, несмотря на жару в бараке, лишь скинул куртку, оставшись в старой робе и нательном белье. Лег поверх одеяла, предварительно перевернув подушку. Было гадко пользоваться вещами Осипова, но не ложиться же спать на полу.

Отвернувшись к стене, я попытался проанализировать сегодняшний день. Событий произошло много, и мой статус кардинально поменялся. Завтра те люди, которые прежде здоровались со мной, будут плевать мне в спину и проклинать, пусть беззвучно, но яростно, от всей души, и я-то прекрасно пойму, что у них на уме.

Микропленку я держал при себе на теле, надеясь, что обыскивать меня не будут. Погорячился Зотов, и генерал переоценил мои возможности. Капо — те же заключенные, пусть и с большими правами, чем прочие, но главное — они не имеют право покидать лагерь. Как я попаду в Берлин? И даже если это случится, меня не оставят одного, не дадут свободно гулять по городу, да и первый же патруль арестует меня.

Нет, зря подпольщики выбрали меня на эту задачу. Лучше бы все же уговорили заводского инженера, у того явно свобода передвижений на несколько порядков выше, чем у меня. Да и не трус он, раз сумел сделать снимки секретных документов и чертежей.

Я и сам не заметил, как уснул, а проснулся оттого, что Виндек похлопал меня по плечу.

— Вставай, Шведов, уже утро!..

За все время, проведенное в лагере, я впервые умылся теплой водой. Оказывается, это такое блаженство. И кусок мыла мне выделили приличного размера, зубной порошок и даже бритву. Вот только щетки не нашлось, но не беда, насыпал порошок на указательный палец и тщательно натер зубы. Потом намылил лицо и побрился, избавляясь от густой щетины.

Я и так выглядел старше своих лет, а лагерная жизнь прибавила мне возраст еще больше. Кто бы сейчас опознал во мне семнадцатилетнего паренька, который еще совсем недавно читал фантастику и мечтал сбежать на фронт, чтобы помогать своей родине…

Тот мальчишка исчез, а вместо него появился совсем иной человек: потрепанный жизнью, терявший друзей, прошедший ад, но верящий, что рано или поздно все закончится хорошо — потому что он знал это точно.

Капо, негромко поругиваясь вслух, собирались на службу. На меня никто внимания не обращал, да и с чего бы? Таких «добровольных работников» на весь лагерь было много — примерно каждый десятый служил немцам за малые дополнительные блага и надежду на освобождение.

Когда я вернулся к постели, поверх нее уже стопкой лежала одежда.

— Пользуйся! Потом на складе подберем что-то лучше, — щедрой рукой обвел вещи Виндек.

Сам он уже оделся, был чисто выбрит и даже пах хорошим одеколоном, да и выглядел щегольски: сапоги, брюки, рубашка. И двубортное пальто с меховым воротником. На голове — кепи. Вот только нашивка «Капо» на груди портила все впечатление.

Я спорить не стал и переоделся. Штаны из плотного материала, простая серая рубаха, легкая безрукавка и куртка, сапоги, кожаный ремень, шапка. Вещи не новые, но чистые. И тоже нашивка, показывающая всем, кто я теперь есть.

Оглядев меня, Виндек довольно хмыкнул и вытащил из-за пояса дубинку — копию той, что была у фон Рейсса.

— Это тоже тебе, Шведов. Хорошая вещь, может голову раскроить с одного удара. Проверено!

Он стукнул дубинкой себе по ладони, звук получился глухой и плотный.

Я едва сдержался, чтобы не дать ему в морду. Наверное, что-то промелькнуло на моем лице, потому что Виндек внезапно сделал шаг назад и настороженно замер, так и не отдав мне дубинку.

Поборов свои эмоции, я симпровизировал:

— Ненавижу их всех, коммунистов клятых! Такую страну погубили!

Виндек поверил, успокоился и кивнул:

— Да, Российская Империя была великой нацией! Если бы не краснопузые, погубившие лучших людей, вы могли бы сейчас воевать на стороне Германии в качестве равноправных союзников. Подобному альянсу не было бы равных!

Да уж, слышал я подобные россказни. Мол, не будь Гитлер настолько параноидально недоверчивым, и придерживайся он тайного договора о ненападении, то в будущем вся Европа говорила бы лишь на двух языках: русском и немецком. Но тогда речь шла о Советском Союзе, а не о Российской Империи. А как бы все сложилось, не потеряй Николай II страну, я никогда и не думал. С одной стороны, старая императорская династия, имеющая огромную историю и традиции, а так же родственников во всех королевских дворах Европы. С другой стороны, австрийский выскочка, неудачливый художник. Нет, подобный союз был бы невозможен в принципе, и Виндек ошибается.

Я сунул дубинку за широкий пояс и вышел на улицу.

Было еще темно, мы встали даже раньше, чем просыпались бараки с пленными. Немцы вообще любят ранние подъемы, но в лагере вставали совершенно ни свет, ни заря — без четверти четыре.

День обещал стать теплее вчерашнего, но меня это совершенно не радовало. Настроение было ужасное, я не видел адекватного выхода из сложившейся ситуации и в который раз проклял тот момент, когда согласился стать капо по просьбе Зотова.

Не смогу!

Виндек вышел следом и широко потянулся.

— Меня назначили вместо Осипова «опекать» тридцатый барак, а ты определен в помощь, — сообщил он.

Тридцатый — мой бывший барак. Логично, что меня прикрепили к нему, я там всех знаю, и все знают меня. Будет вдвойне непросто.

Другие капо уже неспешно брели вдоль стены в сторону внутренних ворот, и мы присоединились к остальным.

Крематорий работал. Кажется, он вообще никогда не простаивал. Автофургона у входа не было, но это ни о чем не говорило. Каждый день в лагерь пребывали все новые и новые заключенные, тысячи человек, а задерживались в нем далеко не все. Отбирали самых крепких и выносливых — Рейху нужны работники, а остальных — слабых и никчемных, с точки зрения эсесовцев, попросту уничтожали. Многих, правда, отправляли в другие лагеря, а Заксенхаузен выступал своего рода сортировочным центром.

Мы подошли к бараку ровно в четыре утра — пунктуально, четко по расписанию.

— Действуй, Шведов, — приказал Виндек, — а я посмотрю, как ты справляешься…

Вот и настал час Икс. Если не сумею показать себя с «правильной» стороны и не заслужу доверие Виндека, а вместе с ним и немцев, то задание Зотова будет провалено.

Что же, посмотрим…

Я распахнул дверь в барак и ввалился внутрь, Виндек остался стоять в дверном проеме, с интересом наблюдая за моими действиями.

— Подъем! — заорал я что было мочи. — Всем встать!

Для пущего эффекта я ударил дубинкой по стене. Звук получился глухой, но своей цели я добился. Люди проснулись и начали сползать с нар. Все шло, как обычно, пока кто-то не узнал меня в лицо.

— Вася? — ко мне подскочил Гришка, тот самый паренек, с которым мы вчера копали канаву под кабель. — Так ты теперь с ними?.. Сволочь!..

Я сделал вид, что не услышал его слова, а Гришку тут же оттеснил в сторону неизвестно откуда взявшийся Зотов.

— Все сделаем, господин капо, — громко произнес он, а потом прошептал, чтобы Виндек не услышал: — Ударь меня! Тебе нужно заработать авторитет!..

Я кивнул, давая знать, что понял, и нарочито медленно сказал:

— Не вижу, чтобы ты торопился! Живее!

И тут же, не давая своей руке остановиться в последний момент, резко ударил Георгия в лицо дубинкой. Бить я умел, и все рассчитал так, что лишь рассек ему кожу на скуле. Но кровь при этом брызнула во все стороны, а Зотов рухнул на доски пола, делая вид, что ему мучительно больно. На самом же деле удар прошел по касательной и получился постановочным — зрелищно, неприятно, но совершенно без последствий для здоровья.

И в завершении композиции несколько мощных пинков под ребра. Но мощных — лишь с виду, на самом деле это были удары вскользь, и если бы Георгий не подыграл в очередной раз, то все бы тут же раскрылось. Уж не знаю, играл ли он когда-то в театре, вряд ли, но актерского таланта у него оказалось с избытком. Он подыграл, да еще как! Отлетев на пару шагов в сторону, Георгий тяжело застонал и свернулся калачиком, якобы закрываясь от последующих ударов.

Но больше я не бил, лишь пригрозил остальным:

— Шевелитесь, свиньи! Иначе забью до смерти!

«Простите меня, братья! Когда-нибудь вы узнаете правду и обязательно простите!»

На Виндека мое представление произвело положительное впечатление. Он одобрительно закивал головой, показывая, что доволен.

Зато со стороны прочих обитателей барака я видел лишь взгляды, полные ненависти. Многие даже не опускали головы, показывая свое отношения ко мне и совершенно не боясь возмездия. Перебоялись. Им уже все равно, что будет дальше, останутся ли они в живых или нет. Они живут одной мыслью — утащить с собой на тот свет хотя бы одного фашиста, но, на крайний случай, и капо сойдет.

Поэтому теперь мне нужно опасаться, как бы не получить удар в спину от своих же. Пожалуй, в одиночку в барак отныне заходить я поостерегусь.

После построения на аппельплаце, когда рапортфюрер Зорге лично распределил группы по объектам, и все убыли на работу, Виндек подошел ко мне и сообщил:

— Иди за мной на склад. Поищем тебе кое-какие вещи.

Склады находились все там же — за левой стеной треугольника лагеря, недалеко от крематория.

Кладовщик — толстый лысый тип с очередным непонятным акцентом, назвавшимся Марио, оценивающе взглянул на меня и уточнил:

— Чем платить будешь?

Я недоуменно пожал плечами. У меня ничего не было. Виндек молчал.

Марио пояснил:

— Ты же советский? Я по лицу сразу узнаю. Тут один из ваших все плакался, что голоден и помирает. Худой был, как скелет. Читал в детстве ваши сказки, там был Кощей — кости, да череп. Вот и этот такой же. Хлеб просил.

У меня нервно задергалась правая ладонь и я спрятал ее в карман куртки.

— Денег у него, понятное дело, не водилось, зато был золотой зуб! Сторговались на триста грамм хлеба! Переплатил я, конечно, но вот такой я добряк… Виндек, чего молчишь? Ты же лично рвал его клещами!

Виндек ухмыльнулся. Сейчас его лицо уже не казалось добродушным. Из-под маски простодушного парня проглянула истинная сущность садиста и убийцы.

Твари! Какие же они мерзкие существа, недостойные жить.

Но я лишь улыбнулся, демонстрируя белые зубы.

— Как видишь, у меня все свои! А больше ничего не имею…

— Должен будешь, — подумав, согласился Марио. — Как видишь, тут можно жить хорошо и даже подзаработать при случае.

Ага, буду я тебе должен, удар заточкой под ребро. Уж тебя-то я не забуду, поверь!

— Ну, что же, пойдем и посмотрим, что у нас имеется…