Черные ножи – 4

Глава 15

Утром я все ждал, пока Виндек расскажет о той «особой работе», которой пугал накануне, но он словно забыл обо мне и не показывался на глаза. Зато внезапно после завтрака ко мне подошел Хлынов, тот самый, что вчера издевался над заключенными на «трассе».

— Тебя вызывает господин штурмбаннфюрер Крюгер, — сказал он, поглядывая на меня с подозрением. — Приказал явиться срочно! Натворил что-то?

— Вовсе нет, — я широко улыбнулся, — просто мы с господином штурмбаннфюрером сошлись в вопросах современных подходах к интерпретации классики…

— Ну-ну, — Хлынов явно мне не поверил. — Как-то больно резво ты начинаешь, Шведов. Смотри, не споткнись. А то покатишься, да шею свернешь…

Это было похоже на угрозу, но я лишь улыбнулся еще шире. Ничего, тварь, и до тебя руки дойдут, обещаю! Я не забуду ничего и никого.

— В таком случае я просто не буду бежать. Тогда и не споткнусь…

Я отвернулся от Хлынова, но спиной еще долго чувствовал его взгляд. У меня появился очередной… пусть не враг, но недоброжелатель, и теперь это надо учитывать. А еще и Виндек затаился, это настораживало. Я уже успел немного узнать этого внешне добродушного капо, за показным дружелюбием которого таился жестокий зверь.

Ладно, будут проблемы, буду их решать. Пока же нужно узнать, что на самом деле потребовалось от меня Крюгеру. Да и про сестру Марию не стоит забывать, она тоже ждет меня.

Опаздывать к штурмбаннфюреру было бы себе дороже, поэтому я не стал игнорировать «приглашение» и сразу направился к Крюгеру. В Малый лагерь меня пропустили безо всяких сложностей, стоило лишь упомянуть имя Крюгера, но вот дальше все вышло вовсе не так, как мне бы хотелось.

В идеале, я мечтал попасть в те помещения, где производили фальшивые банкноты, посмотреть на процесс производства и прикинуть, как можно навредить нацистам. Но один из солдат пошел со мной, показывая дорогу, и свернуть в сторону попросту не получилось.

На крыльце барака, в котором вчера проходило представление, стоял Крюгер и задумчиво глядел в светлеющее небо.

— А, Шведофф! — штурмбаннфюрер явно мне обрадовался. — Вы-то мне и нужны!

Я вытянулся во фрунт и браво отрапортовал:

— Рад стараться!

— Ну-ну, — поморщился Крюгер, — не усердствуйте. Не люблю этого.

Право слово, странный человек. И все же эсэсовец, враг… об этом я не забывал ни на мгновение. И все же принял стойку «вольно», чуть расслабив в колене правую ногу.

— В общем слушайте внимательно, — штурмбаннфюрер подошел ко мне ближе. — Я всю ночь думал, и вот что надумал. Наш фюрер говорил: «Искусство есть единственный бессмертный результат человеческого труда». А уж он-то разбирается в вопросе. Шекспир — уже не актуально. Поставить нечто масштабное не получится, для тингшпиля у нас недостаточно людей.

Я не знал этот термин и неопределенно пожал плечами. Крюгер уловил жест и пояснил:

— Тинг — это древнегерманское родовое собрание. Тингшпиль — представление под открытым небом, где главным героем выступает сам народ, человеческие массы. Ох, вы бы видели то представление в тридцать девятом в Грюневальде, когда одних лишь статистов было семнадцать тысяч человек, а зрителей — шестьдесят тысяч! Такое больше не повторить…

— Но вы что-то придумали?

— Придумал, — с немалой долей гордости согласился Крюгер. — Более того, я уже заручился поддержкой коменданта Кайндля. Но у меня не хватает актеров для постановки.

— Уж не думаете ли вы?.. — с ужасом начал я, представив на мгновение, что меня пытаются завербовать в актеры.

— Нет-нет, что вы, господин Шведофф, — улыбнулся Крюгер, догадавшись о ходе моих мыслей. — Вы мне нужны в ином качестве.

Я облегченно выдохнул, а штурмбаннфюрер продолжил:

— Вчера вы зарекомендовали себя в моих глазах, как тонкий ценитель искусства, человек понимающий. Таких здесь мало, мне буквально не на кого положиться, а сделать все в одиночку невозможно. Я уже сообщил доктору Риммелю, что временно вы переходите в мое распоряжение. Теперь к сути вопроса: актеров-мужчин у меня в избытке, проблема в достойных актрисах.

Вчера на представлении все женские роли играли женщины, а не переодетые в женское платье мужчины, но играли они… скажем так, весьма посредственно. Впрочем, на месте Крюгера я бы радовался, что кто-то вообще мог играть в подобной обстановке. Находясь в гнетущей атмосфере страха и ужаса, каждый день ожидая собственной гибели, переживая за родных и близких — люди еще умудрялись дарить себя театру.

Нет, не для того, чтобы повеселить лагерное начальство или выпросить себе лишний кусок хлеба. Я долго думал и понял. Они играли, чтобы сохранить человеческое достоинство. Только так они могли доказать себе, что есть вещи, стоящие выше страха и смерти. Дух и воля.

— Так вот, — Крюгер торжественно пожал мне руку, — я назначаю вас своим поверенным. Ваша задача — набрать женский актерский состав для следующей пьесы, которая будет поставлена в нашем лагере.

Я слегка растерялся.

— А где же я их наберу?

— Вы поедете в Равенсбрюк. Разумеется, не в одиночку. У меня договоренность с комендантом, так что вы сможете отобрать самых достойных и забрать сюда. Обещайте им все, что угодно, кроме, разумеется, свободы. Мои полномочия довольно широки. Усиленный паек, теплая одежда, горячая вода… да, работать они не будут. Их задача — играть в театре.

Мои мысли лихорадочно забегали. Про женский и детский лагерь Равенсбрюк я слышал многое и прекрасно представлял, как живется тамошним обитательницам. За те блага, которые обещал Крюгер, любая согласилась бы стать актрисой на время. А тем более, если пообещать защиту детям…

— Господин штурмбаннфюрер, а что на счет детей? — тут же решил уточнить я этот очень важный вопрос.

— Детей в новой пьесе не будет, — не понял Крюгер.

— Я имею в виду, могу ли я выбирать женщин с детьми, не разлучая их?

Крюгер задумался, потом кивнул.

— Если вы, Шведофф, посчитаете, что отыскали настоящий талант, пусть и обремененный ребенком, то привозите обоих. Найдем дело для каждого. Но смотрите, не злоупотребляйте! Детский сад я тут устраивать не намерен!

Спасибо и на том. Если хотя бы пару ребятишек я сумею прихватить с собой и дать шанс выжить, уже все не зря.

— Выезжаете немедленно. С вами отправится капо Виндек, трое солдат охраны и унтер-офицер Ревер. Но за подбор актрис отвечаете лично вы, и никто иной. Это понятно?

Дьявол, только Виндека мне и не хватало. Я бы с радостью не видел его морду хотя бы пару дней, но судьба вновь и вновь сводила нас друг с другом.

— Так точно, господин штурмбаннфюрер! Все сделаю в лучшем виде! Вот только…

— Что еще? — терпение Крюгера, как видно, уже иссякло. Театр интересовал его в достаточной степени, но все же основные его мысли витали вокруг совсем иных дел.

— Я не имею чести знать, какую пьесу вы намерены ставить? Соответственно, не могу посчитать число женщин, необходимых для ролей.

— Ах, это… вы, и правда, не можете знать пьесу, поскольку она существует пока лишь в моей голове. Но могу сказать, что нам потребуется пять… нет, лучше восемь женщин. Желательно, молодых девушек. Проследите, чтобы они соответствовали арийскому типажу, были красивыми и с зубами. Евреек не брать… впрочем, их в Равенсбрюке уже не осталось. Полячек тоже не берите, Шведофф, они бездарны. И проверьте, чтобы все в достаточной степени говорили по-немецки. Не подведите меня, я очень на вас полагаюсь. Мы обязаны прославить германскую женщину, ее мужество и героизм! И мы сделаем это!

— Так точно, господин штурмбаннфюрер!

Крюгер потерял ко мне интерес и ушел к дальним баракам, мне же оставалось лишь вернуться к проходной в Малый лагерь.

Это новое задание было интересным и давало мне возможность, наконец, покинуть территорию лагеря, но штурмбаннфюрер дал его мне совершенно не вовремя. Я все никак не мог сообщить Зотову те новые данные, которые узнал, а несвоевременный отъезд еще более отдалял выполнение этой задачи. Оставалось надеяться, что группа сопротивления справится и без меня. Как минимум, о приезде Гиммлера они знают и приготовятся к этому событию, насколько это возможно. Но хотелось бы подключить еще и Якова Джугашвили, это был бы идеальный вариант. За ним люди пойдут исключительно благодаря его знаменитой фамилии.

Виндек ждал меня у проходной с недовольной мордой. Я чувствовал исходящую от него злость и раздражение. Сначала я не понял, из-за чего он взъелся на меня, но после первой же его фразы дошло.

— Что, Шведофф, выбился в начальники?

Завидует, собака. Крюгер назначил главным меня, а не его, хотя, по логике вещей, Виндек служил капо гораздо дольше и явно претендовал на лидерство. Но до обер-капо его никак не повышали, и этот факт ему явно не нравился.

— Знаешь, Виндек, — я впервые перешел с ним на «ты», — я не напрашивался. Но если у тебя есть вопросы, иди прямиком к господину штурмбаннфюреру. Он все объяснит.

Виндек сплюнул в снег и отвернулся.

— Где сопровождающие? — резким тоном спросил я. Пора его дрессировать, а если будет сопротивляться, что же, у меня найдутся для него особые методы. Знай свое место, тварь!

— У проходной, — после некоторой паузы соизволил ответить капо. — Господин Ревер как раз оформляет пропуска и предписание у коменданта.

— Транспорт?

— Обещали выделить грузовик…

— Так чего мы ждем?

Я, не оборачиваясь, двинул в сторону проходной. Виндек, сопя, потопал следом. Ничего, ты у меня еще будешь бегать по струнке, обещаю!

Опять пошел снег, причем густой. Такими темпами к полудню все вокруг будет в сугробах. И ехать при подобной погоде на машине — не самое лучшее решение. Благо, Равенсбрюк располагался примерно в часе-полутора езды от Заксенхаузена, но если заметет дороги, можем застрять.

У проходной я увидел Ханнеса, того самого унтера, снявшего скальп с Хельги Браун. Он громко выговаривал что-то солдату-эсэсовцу, а тот замер по стойке смирно с каменным выражением на лице.

Кажется, Ханнес и был тем унтер-офицером Ревером, о котором говорил Крюгер.

— Наконец-то, капо! Я жду вас уже добрых четверть часа!

Ханнес переключил свое внимание с солдата на меня.

— Я только что получил приказ господина штурмбаннфюрера, и сразу же бросился его исполнять!

— Бросился? — прищурился Ревер. — Я вижу, ты еле плетешься, хотя должен бежать со всех ног.

— Виноват, господин офицер! Исправлюсь!..

Как обычно, лесть сработала. Какой унтер не хочет стать офицером хотя бы в глазах презренных капо?..

— Ладно, — поморщился тот, — вы оба следуйте за мной.

Он предъявил охранникам пропуска и мы миновали ворота. Пришлось немного отойти в сторону, по одноколейке, идущей в промышленную часть, как раз двигалась груженая дрезина.

Грузовик с открытым бортом уже тарахтел, ожидая пассажиров. За рулем сидел водитель, еще трое солдат курили рядом с машиной — охрана, о которой говорил Крюгер.

Хм… семь человек: Ханнес Ревер, водитель, солдаты, плюс капо Виндек. Никак не справлюсь без оружия, нож не в счет. Пытаться бежать и думать не стоит, хотя… если выпадет удачная ситуация…

— Господин офицер, — я подошел в Ханнесу поближе, — у нас мало места в кузове. Мне приказано отобрать восемь девушек для постановки, они в машине не поместятся.

— Там возьмем подводу, — отмахнулся унтер. — Нам обещали полное содействие.

От солдат, несмотря на ранний час, воняло кислой капустой, пивом и потом. Один из эсэсовцев громко испортил воздух.

— Зов природы! — хмыкнул он, ничуть не комплексуя.

Остальные громко рассмеялись.

Дикие люди, которых я совершенно не понимал и не принимал. Всякое бывало прежде, но представить себе в подобной ситуации моих товарищей, с которыми я проводил много часов на перегонах в танке, было сложно. Работяги, люди простые, но не скоты. И всегда думали о тех, кто рядом.

Главная отличительная черта порядочного человека — думать об окружающих, не доставлять им дискомфорт. Кто лишен этого качества — недалеко ушел от дикарей.

Благо, свежий воздух быстро разогнал неприятные запахи.

Ревер забрался в кабину, заняв место рядом с водителем, остальным же пришлось лезть в кузов.

Снег бил в лицо, и грузовик долго буксовал на месте, прежде чем тронуться. В кузове никто не разговаривал, все прикрывали лица от ветра и снега.

Ехали долго. Несколько раз нам с Виндеком, и даже солдатам приходилось выбираться из кузова и толкать застрявший в очередной раз грузовик. Но, тем не менее, мы продвигались вперед, и через пару часов выехали с пригородной дороги к красивому озерцу.

Вид тут был просто шикарный.

Идиллия!

Позади — небольшой городок со шпилем кирхи и милыми фахверковыми домиками. Слева от дороги — несколько вытянутых казарм для охранников-эсэсовцев, а на небольшом пригорке — пара аккуратных двухэтажных домов для высшего командного состава. На высоком крыльце одного из домов стоял офицер в кителе и пил кофе из фарфоровой чашки, поглядывая на проезжающий мимо грузовик.

Температура была недостаточно низкой, и озеро не замерзло. Снег красиво падал в лучах солнца, тая в воде.

Слева и справа от озера раскинулся хвойный лес, воздух был чист — дышалось прекрасно… впереди возвышалась стена, непременные пулеметные вышки, а чуть в стороне от лагерных ворот, из небольшого строения с высокими трубами шел дым.

Крематорий! Работает без перебоев: и днем, и ночью.

Если в Заксенхаузене я еще держался, то теперь меня начало трясти. Слишком хорошо было развито воображение, и я четко представлял себе, чьи именно тела сжигают сейчас в печах.

Женщины и дети, других заключенных в лагере не имелось.

Я заметил небольшую группу женщин в полосатых длинных робах и куртках у самого озера, конечно, под присмотром охраны. Они что-то делали, и я не сразу догадался, что именно.

Потом сообразил.

Широкими лопатами женщины выгребали из ручной тележки пепел и бросали его в воду. Когда тележка пустела, переходили к другой, потом к третьей…

— Говорят, в Шведтзее больше не водится рыба, — негромко сказал один из солдат, тоже заметивший «похоронную команду». — А раньше я любил здесь рыбачить…

Грузовик остановился перед комендатурой, пулемет на башне повернулся в нашу сторону. Ханнес, поругиваясь, выбрался из кабины и направился к зданию, дуя на замерзшие ладони.

— Пожрать бы, — проворчал Виндек, — со вчерашнего дня не жрал.

— А ты дыши глубже, воздухом наешься, — посоветовал ему один из эсэсовцев и грубо расхохотался.

Виндек промолчал. Ругаться с солдатами было опасно, могли побить.

Вскоре Ревер вернулся и сделал знак водителю глушить мотор. После чего скомандовал:

— Выгружаться!

Солдаты один за другим выпрыгнули из кузова, следом выбрался Виндек, потом и я. Дальше нужно было идти пешком.

Ворота неспешно приоткрылись, предоставляя нам возможность пройти. Насколько хватало обзора, я видел лишь ровные ряды бараков. Кое-где трудились женщины, но издали было не разглядеть, чем именно они занимались. Детей я не увидел.

— Нам выделили помещение для смотра, — пояснил Ханнес. — Идиотская затея! Театр… это же надо придумать!..

Территория лагеря была практически столь же большой, как и в Заксенхаузене, но, к своему удивлению, я заметил рядом с бараками и обычные тканевые палатки, стоявшие прямо в сугробах.

Женщины как раз вытаскивали из палаток окоченевшие тела и методично грузили их на стоявшую чуть сбоку на рельсах вагонетку.

— За ночь замерзли, — Виндек заметил мой интерес и презрительно сплюнул на землю. Затем громко высморкался, после чего закончил мысль: — Лагерь переполнен, вот и пришлось палатки ставить. Но по такой погоде мало кто ночь переживет…

Когда я увидел, как из палатки достали детское тело, то не выдержал и отвернулся.

Мир устроен несправедливо, зло часто остается безнаказанным. Гораздо чаще, чем хотелось бы. И иногда с этим ничего нельзя поделать.

— Капо! Не отставать!

Резкий окрик Ханнеса привел меня в чувство. Он быстро шел по тщательно очищенной от снега дорожке в направлении к отдельно стоящему бараку.

Один из солдат чувствительно пихнул меня прикладом ружья в спину. Виндек, не дожидаясь, пока и ему достанется, живо припустил следом за унтер-офицером.

В бараке уже освободили место, притащили стол и стулья.

Ревер расстегнул шинель и сел на один из стульев, закинув ногу на ногу.

— Ну что Шведофф, с этого момента ты у нас главный. Распоряжайся!..

Я слегка растерялся, не представляя, что именно должен делать. Эсэсовцы как раз завели в барак первую группу женщин, которые явно не понимали, для чего они здесь находятся. Судя по винкелям на робах с буквами «SU» — все наши, советские.

— Встаньте в ряд, — обратился я на русском к женщинам.

Ревер поморщился, но промолчал.

— Вас позвали сюда ради театра, — продолжил я, когда все выстроились в шеренгу. — Планируется постановка спектакля, и нужны актрисы.

Я шел вдоль ряда, заглядывая в их лица. Было страшно увидеть ненависть, но я видел только усталость и безразличие.

Мне было противно от себя самого, но я верил, что смогу помочь хоть кому-то… поэтому продолжал:

— Те из вас, кого мы отберем, отправятся в Заксенхаузен. Там вам будут обеспечены подобающие условия для работы…

Я взглянул в очередное лицо, резко замолчал и остановился.

Нет, только не она! Только не здесь!

Передо мной стояла Настя и смотрела прямо мне в глаза.