Черные ножи – 4

Глава 3

Тело Осипова лежало под бараком, ничем не прикрытое. Пройди тут патруль, тем более с собакой, и труп сразу обнаружат. А потом… лучше об этом и не думать. Осипов был на хорошем счету у руководства лагерем, и его убийство просто так не спишут. Начнутся допросы, и наш барак, разумеется, будет первым в списке подозреваемых. А уж как проводят допросы эсэсовцы, лучше не вспоминать. Человечностью и гуманизмом там и не пахло, так что шансы выйти живым после подобного «разговора» сводились к нулю.

Ну, а если никто не признается в содеянном, начнутся расстрелы. Выстроят барак на аппельплатце и ликвидируют каждого десятого прямо там, на глазах у остальных. Мало? Тогда продолжат процедуру. Могут и весь барак поголовно уничтожить, будет наглядный пример другим — немцы очень любят воспитательный процесс, дрессируют, сволочи, как собак. Только с собаками обращаются лучше, чем с людьми.

— Я тебя спать отправил, а самому не спалось, — шепотом объяснял Зотов. — Чуйка, что ли, сработала, не знаю. Покрутился вокруг барака, дождался, пока последние гости разойдутся, даже втихую проводил генерала до его барака. Мало ли, подумал, вдруг что… потом вернулся и тут вижу, этот, пригнувшись, бежит вдоль стены. Слушал он нас, у окна прятался, я нашел его позицию. И что слышал — бог знает, но явно достаточно, чтобы навредить. Догнал его, напрыгнул сзади. Он сильный оказался, приемчики знал, да и откормился на немецких харчах, но меня, понимаешь, такая злоба взяла… что из-за этого ублюдка много хороших людей пострадает. И сил словно в десять раз больше стало. В общем, задушил его… и еще, кажется, шею свернул…

Осипова мне было нисколько не жаль, гнилой был человек, выродок, тварь, из-за которого многих заключенных уничтожили, других покалечили, а третье — покончили с собой, лишь бы закончились их мучения.

Другой вопрос: что делать с телом? Оставлять его вот так валяться под бараком — не годится. Если не ночью, то утром точно найдут, и тогда начнется… переносить его под соседний барак тоже нельзя — это значит подставить других наших людей, которые, вдобавок, ни при чем. За пределы лагеря его не вынести, и места, где укрыть тело, не найти. Территория, хоть и крупная, но имеет свои границы. Плюс патрули, да прожекторы. Заметят, как пить дать. Как же поступить?

Зотов тоже лихорадочно соображал, но, как я видел, в голову ему ничего толкового не приходит. Черт! Как же это не вовремя! Только-только забрезжила крохотная надежда, а это убийство рушило все планы.

А что если?..

— Бросим его на колючку! — предложил я.

Идея была из разряда полубезумных, но… это могло сработать. Перед внутренним забором была «мертвая зона», а за ней была натянута колючая проволока под высоким напряжением, смертельным для человека. Если бросить Осипова на эту проволоку, то тело сильно обуглится, ведь сразу снять его у охраны не получится. Сначала надо отключить ток, вызвать подмогу, оцепить место происшествия.

Основная проблема заключалась в том, что пулеметные вышки располагались через каждые пару сотен шагов вдоль стен, и дежурным оттуда будут прекрасно видны все наши передвижения. Ночь недостаточно темна, а прожекторы прекрасно освещают все ближнее к стенам пространство. И если нас заметят, то выдать смерть капо за самоубийство уже не получится. Тогда проще сдаться и готовиться к смерти.

— Здраво мыслишь, Шведов, — быстро прикинул Георгий, — только кому-то придется отвлечь дозорного на вышке, иначе оба погорим!

— Давай, этим займусь я… — в принципе, ничего сложного, нужно лишь мелькнуть в луче света и тут же скрыться с глаз. Конечно, поднимется суета… но если правильно рассчитать время, то, возможно, все спишут на счет Осипова. Мол, это его заметили, а позже он самоубился. Вот только на главный вопрос: зачем это капо? — ответа не было.

— Ну уж нет, рядовой, — голос Зотова был непреклонен, — я заварил эту кашу, мне и расхлебывать. Решено, отвлеку внимание на себя, а ты в это время дотащи тело до колючки и скинь на нее, и потом сразу обратно в барак. Там и встретимся… надеюсь…

Я кивнул, все было сказано, оставалось лишь действовать. Если Зотов провернет операцию аккуратно, то все может получиться. Не больно-то и мудрено, и должно сойти за правду.

С помощью Георгия я взгромоздил тело капо на плечи — нормально, дотащу. Лишь бы никто не обнаружил нас до нужного момента. Удачно, что две ближайшие от нас вышки были частично закрыты для обзора «дезинфекционными бараками». Их было два, и они располагались не вдоль линейки, как все прочие, а поперек, этим давая нам возможность подобраться практически вплотную к «мертвой зоне».

Бараки дезинфекции по причине ночного времени были пусты, и с этой стороны подвоха мы не ожидали, поэтому прокрались вдоль строения, добравшись до правого торца, но дальше не пошли, опасаясь попасть в свет прожектора. До одной из вышек оставалось шагов двадцать, не больше, вторая же находилась с другой стороны барака. Но между ними был удобный участок, где я и хотел скинуть тело.

— Если вдруг что, — предупредил Зотов, — не поминай лихом…

— Действуй, командир, все у нас получится.

Георгий оставил меня и побежал вдоль барака на другой его конец, мне оставалось лишь ждать.

В висках стучало от напряжения, но страха не было, лишь азарт — выгорит дело или нет? Если удастся все синхронизировать и остаться незаметными, то все может получиться. Но любая ошибка грозит смертью. Впрочем, я был готов к такому исходу.

Секунды пролетали одна за другой, но ничего не происходило. Чего он медлит?

И тут ночь разрезал резкий окрик:

— Halt*!

*(нем.) Стоять!

Зотова заметили с вышки, теперь все внимание переключится на него. Все, пора действовать!

Я побежал напрямую к колючке, таща тело капо на себе. Двадцать шагов, десять… расстояние стремительно сокращалось.

И тут ударила пулеметная очередь, а луч правого прожектора мазнул совсем рядом, лишь чудом не зацепив меня. И в то же время левый прожектор тоже прошелся вдоль барака, высветив место, где я находился буквально только что.

Вот она — колючка, а перед ней несколько метров распаханной земли и два информационных щита. Первый — понятный — на черном фоне череп и перекрещенные кости. Второй на немецком: «Neutrale Zone! Es wird ohne Anruf sofort scharf geschossen*». Сюда-то мне и надо!

( нем.) — Нейтральная зона, стреляем без предупреждения.

На каждой третьей секции стены были подвешены яркие фонари, но я понадеялся, что с вышек меня не увидят — все внимание часовых сейчас было сосредоточено на Зотове. Успею!

По распаханной земле я пробежал без остановок, а перед колючкой замер. Мне пришлось сбросить тело Осипова вниз, потом вновь поднять его, чтобы бросить на проволоку лицом вперед. Иначе, странно бы вышло.

Справился, развернул труп, собрался с силами и скорее толкнул, чем бросил тело вперед. Здоровый, сволочь! Килограмм девяносто! Отъел брюхо, гнида, пока мы загибались в бараках.

Получилось! Тело упало прямо на расположенную чуть под наклоном проволоку, тут же заискрило, запахло паленым, одежда на теле начала тлеть…

Дальше я не смотрел. Тут же развернувшись, я бросился обратно, постаравшись проскочить по своим же следам, а дальше в тень от дезинфекционного барака, вдоль стены, и наискосок — к своему.

За спиной ударила еще одна пулеметная очередь, потом вторая, третья. Тело Осипова обнаружили.

Вот только заметили ли нас с Зотовым? Этого я не знал.

Завыла сирена, лагерь пробуждался от сна.

Скорее! Мне нужно успеть вернуться на свое место, пока барак не проснулся. Я не знал, кто из моих соседей может работать на СС. Если заметят, что я и Зотов отсутствовали — доложат.

С Георгием я столкнулся у дверей в барак, он запыхался и тяжело дышал, но с виду был цел.

— Получилось? — выдохнул он главный вопрос.

— Все сделал, — подтвердил я.

Он хлопнул меня по плечу, мы закрыли дверь и тихонько прошли в спальную часть помещения. Внутри царила темнота, но я чувствовал, что половина людей уже бодрствует.

— Что там случилось? — настороженно поинтересовался сиплый глухой голос откуда-то сбоку.

Со стороны ближайшего окна ему ответили:

— Не видно ни хрена, прожекторами водят, стрелять перестали… наверное, ловят кого-то!

До утра уснуть у меня уже не получилось, слишком сильный выброс адреналина, сердце до сих пор колотилось с сумасшедшей скоростью. Да и барак, проснувшись, еще долго не мог заснуть. Охрана снаружи бегала туда-сюда, бешено лаяли собаки. У меня мелькнула мысль, не смогут ли собаки по следу прийти в наш барак, но повезло, то ли эти псы не были натасканы на поиски, то ли следы уже затоптали, но никто так и не явился.

Отчетливо слышались громкие голоса и ругань на улице. Кто-то из офицеров выговаривал часовым, собралась целая толпа, и тело Осипова унесли прочь. Если проведут вскрытие, то настоящую причину смерти врач легко поймет, несмотря на все внешние повреждения. Да, тело сильно обуглилось, но сломанную шею сложно пропустить при обследовании трупа.

Впрочем, если повезет, все обойдется. Тело могут попросту сжечь в крематории — меньше возни. Не такая уж большая фигура был покойный капо, чтобы из-за его гибели устраивать масштабное расследование.

Через какое-то время возня на улице закончилась, и барак облегченно вздохнул. Любые действия немцев могли привести к проблемам. Заявись они в барак с проверкой, и кто знает, чем все кончилось бы…

Я все же задремал под утро, но почти сразу же дверь распахнулась, и в помещение вошел высокий офицер в сопровождении двух солдат. Прежде я его не видел, так что имени не знал.

Офицер осмотрелся по сторонам, неприязненно повел носом на царящие внутри запахи, и коротко приказал:

— Aufstehen*! — после чего вышел на улицу.

*(нем.) Встать!

Утренняя перекличка проходила, как обычно. Про Осипова никто вопросов не задавал, и это было хорошим знаком. Значит, наша задумка удалась, и его смерть все же приняли за самоубийство.

Мне показалось, что рапортфюрер Зорге проявил особый интерес именно к нашему тридцатому бараку. Пока шла перекличка, он не сводил глаз с наших рядов, словно выискивая кого-то взглядом. Не к добру такое внимание…

Как и обещал генерал, меня, Зотова и еще человек тридцать на сегодня определили на завод.

Нас построили в колонну и погнали, словно баранов, вперед, сквозь ворота с уже знакомой резной надписью «Arbeit macht frei», и дальше, до вторых ворот и внешней стены. Справа за внутренними воротами я увидел несколько строений комендатуры: три барака для солдат охраны СС, бюро управления и еще какие-то постройки, назначения которых я не знал.

— Там электрощитовая, — негромко сообщил мне Зотов, — оттуда подается напряжение на колючку по всему периметру. А в самом конце, вон видишь маленький дом с желтыми стенами — политический отдел, меня как-то водили туда на допрос…

Слева же располагались гаражи и склады. Там нам приказали остановиться и ждать.

Колона мрачно замерла, вокруг на равном расстоянии расположились с десяток автоматчиков, у троих были собаки. На нашу группу охраны было более чем достаточно.

Наконец, явился тот самый незнакомый мне офицер, разбудивший нас с утра на построение. Он что-то сказал переводчику, и тот закричал, обращаясь к нам:

— Грузиться в машины, быстро!

От гаража отъехали три военных грузовика «Опель», модели «Blitz S» со снятыми тентами, и мы набились в кузова двух первых машин, как селедки в бочку. В третьем грузовике разместились охранники, а офицер, имени которого нам не сообщили, сел на переднее пассажирское место в односкатный штабной «Mercedes-Benz L1500A», переводчик сел сзади. Я неплохо разбирался в марках и моделях немецких машин — поднатаскался за прошедший год, поэтому определил их без проблем.

Судя по всему, ехать нам предстояло достаточно далеко, иначе проще было бы отправить заключенных своим ходом, а раз посадили в грузовики и говорили про завод, то я предположил, что нас отвезут куда-то в сторону Берлина — это километров тридцать — тридцать пять на юго-восток — там много заводов, в том числе, строящихся, и дополнительные рабочие руки, конечно, немцам не повредят.

Погода, как и все дни до этого, стояла отвратительная. В лицо, как не прячься, била колючая морось, забиваясь и за шиворот, ветер дул с такой силой, словно пытался подхватить грузовики или, хотя бы, перевернуть их. Руки без перчаток быстро покраснели и начали коченеть.

Но я был искренне рад впервые за прошедшие недели выбраться за пределы лагеря. Я прекрасно понимал, что я не свободен, что каждое мое движение контролируется, и вздумай я выпрыгнуть за борт, как тут же получу очередь в спину от охраны. И все же… я дышал холодным воздухом, смотрел по сторонам, и чувствовал себя иначе. В лагере сама атмосфера с невероятной силой давила на психику, загоняя людей в непрерывный страх за свои жизни и жуткую депрессию, когда силы попросту покидали самые крепкие организмы, и ты не мог даже подняться с постели… а это была верная гибель. Черный дым, почти круглосуточно шедший из труб крематория, постоянно напоминал о том, что тебя ждет.

Люди в кузове почти не общались между собой, многие, несмотря на холод, дремали, пользуясь короткой передышкой, другие, как и я, глазели по сторонам.

Мы двигались по пригородной дороге, время от времени проезжая небольшие городки, часто состоящие всего из нескольких улочек, все типичной застройки в пару этажей. В такие моменты немногочисленные, скудно одетые прохожие останавливались и смотрели на нашу колону, как мне казалось, с ужасом во взглядах. Мы для них были дикими зверьми, по недоразумению оказавшимися рядом, и оттого особо опасными, несмотря на множество солдат охраны.

Женщины, носившие преимущественно однотонные пальто серых и коричневых оттенков, жались к домам, мужчины — тоже одетые в темные пальто или куртки, гневно тыкали пальцами в нашу сторону, призывая, наверное, к немедленно казни. Слов слышно не было, рев моторов перекрывал их выкрики, но общий посыл был совершенно понятен.

Много раз в будущем я слышал рассуждения о немецком народе, как об одураченных кучкой нацистов людях, которые вовсе не желали того, что происходило, а на самом деле даже и не знали обо всех ужасах, творимых на оккупированных территориях и в таких лагерях смерти, как Заксенхаузен.

Это не совсем так. Не знать они попросту не могли, некоторые лагеря вообще располагались прямо в городах, и люди, шедшие на работу, прекрасно видели советских пленных, и других заключенных, и явно догадывались, что тем живется, мягко говоря, не сладко. Но они попросту закрывали на это глаза. Кто-то верил официальной пропаганде, другие имели свое мнение, но лишь единицы пытались бороться. Большинство же воспринимало все происходящее, как естественный процесс. И когда бомбы летели уже на немецкие города, то во всем традиционно винили коммунистов — этих кровожадных варваров, цель которых уничтожить всех приличных людей в целом мире.

Мне не было их жаль, они сами выбрали свою судьбу.

К счастью для них, советские войска, пришедшие на эти земли, оказались куда более гуманными, чем о них думали.

Сейчас же мы ловили на себе взгляды, полные ненависти и страха, и понимали, дай этим бюргерам оружие в руки, они, не задумываясь, уничтожили бы всех нас до единого человека, и, более того, гордились бы этим.

Машины трясло и нас временами подбрасывало на кочках и ямах, продвигались мы с невысокой скоростью, и все же где-то через час достигли цели пути.

Мы съехали на проселочную дорогу, и вскоре остановились у массивных ворот, в обе стороны от которых шла высокая стена с колючей проволокой поверху.

— Приехали, — сообщил один из моих товарищей по несчастью, тревожно оглядываясь по сторонам, — я уже работал здесь. Это завод Брамо, тут делают двигатели для самолетов.