Черные ножи – 4

Глава 5

— Будь предельно осторожен, — напутствовал меня Зотов, пока я умывался и чистил одежду, стараясь предать ей мало-мальски ухоженный вид. Впрочем, практически без толку, слишком уж мы ухайдокались на канаве, а сменить вещи было не на что. — Зря ты вообще влез в разговор, инженер бы как-нибудь отбрехался.

— Не думаю, — возразил я, — он совершенно потерялся и не знал, что сказать. А фон Рейсс — та еще сволочь, носом чует ложь. Натаскан, как собака… даже лучше!

— Тебе-то откуда знать, рядовой? — Георгий все еще считал меня обычным бойцом, который мало что в жизни повидал, а я его в этом мнении не разубеждал.

— Интуиция, товарищ командир, природное чутье, если хотите. Еще бы пара секунд, и он приказал бы обыскать и инженера, и нас двоих, а значит, обязательно нашел бы то, что ты спрятал в кармане.

— Откуда немецкий знаешь? — перевел разговор на другую тему Зотов. — Да еще так хорошо! Вон как балякал с фрицем, словно на родном…

В его голосе я почувствовал некую тень недопонимания, которое могло перерасти в подозрение, если не дать объяснений сразу.

— Да мамка у меня — учительница немецкого, я это и Рейссу рассказал. Отсюда и язык — заставляла с детства глаголы спрягать.

Рассказывать ему правду я не собирался, и вовсе не потому, что не доверял, просто незачем. Здесь, в месте, где погибают сотни человек в день, в сказки не верят. И даже Зотов не поверил бы в рассказы о скорой Победе и крахе Германии — на данный момент все это звучало невероятно.

— Ладно, тебе уже пора, — не знаю, поверил ли мне Георгий, но лицо у него стало не таким каменным. — Держись, братишка. Разговор предстоит сложный. Этот гад будет давить всеми средствами… ты держись. Правда с нами!..

«Всеми средствами» — это мягко сказано. Я был уверен, что фон Рейсс применит ко мне максимальную ступень допроса, то есть пытки, и от того, что я скажу, будет зависеть степень их применения. Одно дело, если просто изобьет, и совсем другое, если начнет ломать кости и загонять иглы под ногти, да и мало ли что еще придумает его извращенный ум, лишенный всяческих моральных ограничений. Удобная позиция, не считать человека равным себе, а принимать его за недочеловека, этакого эволюционного уродца, своего рода мутанта, неудавшуюся ветвь развития, уничтожить которую так или иначе придется, поэтому убить подобную особь любым доступным способом нисколько не зазорно, наоборот, этим ты ускоряешь прогресс и очищаешь мир от ублюдской ветви развития. Ни тени сомнений, ни капли сожалений, лишь уверенность в том, что ты все делаешь правильно.

— И еще, — напоследок напутствовал меня командир, — если тебе предложат сотрудничество, соглашайся. Это приказ! Нам нужен человек там, внутри системы. Придется тяжело, понимаю, но выбора у нас нет. Мы с тобой служим одной цели, и если придется замарать руки, значит, сделай это…

Я плохо соображал, о чем он сейчас говорит. Голова раскалывалась на части, но поделать с этим я ничего не мог. Мой организм, прежде служивший мне верой и правдой, все еще сбоил, и я до сих пор до конца не оклемался. Скорее всего, во всем виноват недостаток питания. Организму просто неоткуда было черпать силы, да и постоянный недосып так же сказывался. Сон — лечит, еда — дает энергию. Если же нет ни того, ни другого, то организм начинает пожирать собственные ресурсы, а их почти уже не было в запасе.

Кое-как приведя себя в порядок, я побрел к воротам. Из-за головной боли я мало что соображал, потому что подошел слишком близко и чуть не поплатился за это собственной жизнью.

— Halt*! — в чуть заторможенном состоянии я проигнорировал оклик, продолжая шагать вперед.

*(нем.) Стоять!

И тут же у моих ног ударила автоматная очередь, а навстречу выскочили два эсэсовца и тут же сбили меня на землю и начали избивать.

Дьявол! От жестких пинков трещали ребра, пара ударов пришлось в голову, и сознание у меня окончательно поплыло. Еще пара минут, и меня забьют насмерть, и я совершенно ничего не мог с этим поделать.

— Отставить! — как сквозь толщу воды услышал я оклик на немецком, и избиение тут же прекратилось. — Сполосните ему лицо и приведите в мой кабинет!

Фон Рейсс? Кто же еще!

Меня тут же дернули под руки вверх и куда-то потащили. Я все еще мало что соображал, казалось, я вижу сон, все двигалось вокруг рывками. Чертова слабость! Нет ничего хуже, чем потерять способность ходить и видеть.

Меня грубо бросили на землю и тут же окатили из ведра ледяной водой. Мир вокруг вновь обрел краски и звуки. Несмотря на варварское средство, это помогло, я слегка пришел в себя и даже попытался подняться на ноги. Но сделать этого мне не дали — удар сзади под сгиб колена, ноги подкосились, но повторно свалиться мне все же не позволили, вновь подхватили под локти и потащили.

Удивительно, но после всего головная боль практически полностью исчезла. Видно, организм задействовал крайние резервы, постаравшись привести меня в относительный порядок. Очень вовремя! Во время предстоящего допроса я должен соображать, а не валяться сломанной куклой.

Притащили меня в тот самый домик с желтыми стенами, про который Зотов с утра сказал, что это местный политотдел. Вода стекала с меня на серое ковровое покрытие, оставляя заметные глазу темные пятна.

Мы попали в мини-приемную, из которой вело еще две двери. Секретарши на месте не оказалось, видно, час был поздний, и она уже отправилась домой, но второй рапортфюрер меня ожидал.

Деревянная мебель, стулья, оббитые кожей, стол, покрытый темным сукном.

— Проходите, господин Шведофф, — по-русски, практически безо всякого акцента предложил Рейсс, дружелюбно улыбаясь. — Зачем же вы так неаккуратно поступили? Не подчиниться команде охраны равноценно смерти. Вам очень повезло, что вы остались живы.

Он неодобрительно поглядывал на мой неопрятный, грязный вид, избитое лицо, заляпанную кровью полосатую робу.

— Господин рапортфюрер, — я предпочел ответить на немецком, — нас забыли покормить днем, и у меня дико болела голова, поэтому я совершенно ничего не соображал. Прошу простить мою оплошность, более такое не повторится!..

— Хм… ваш немецкий превосходен! — похвалил меня Рейсс и кивнул на стул. — Присаживайтесь. Говорите, вас не покормили?

«Будто, сам этого не знаешь, сволочь», — мелькнула мысль, но вслух я лишь сказал:

— Понимаю, было не до нас. У больших людей большие дела.

Алекс чуть поморщился. И это его непроизвольное движение многое мне прояснило. Хм, а не все-то у тебя тут гладко, как ты хочешь представить… не дают разгуляться таланту? Густав Зорге тянет, образно выражаясь, одеяло на себя? Очень любопытно.

— Поешьте, Шведофф, — рапортфюрер достал из ящика стола тарелку, на которой лежал полукруглый отрез колбасы, кусок сыра, несколько ломтей хлеба. — От головной боли могу предложить аспирин. Мне потребуется от вас полное внимание.

— Благодарю, боль уже улеглась. — Я смотрел на угощение и думал, как поступить. Гордо отказаться — разговора не получится, просто отведут обратно в барак или вновь начнут избивать. Зотов приказал мне внедриться… значит, придется подстраиваться, хоть это и тошно. — А вот от угощения не откажусь!..

Рапортфюрер благосклонно кивнул и придвинул тарелку ближе ко мне. Я постарался не набрасываться на еду, но живот так крутило от голода, что руки самопроизвольно ломали колбасу, а челюсти работали без остановки.

Ух, вкусно! Чесночная колбаса, нежный сыр и свежий хлеб. Желудок пел от счастья!

Чувствовал ли я угрызения совести от того, что я тут жру и не могу остановиться, а мои товарищи по бараку оголодали до такой степени, что ребра уже скоро начнут пробивать изнутри нательные рубахи? Да, я бы отдал последний кусок любому из них… но сейчас я на задании и вынужден вести себя сообразно роли. Если начну кобениться, то провалю дело.

С каждым проглоченным куском, я словно пробуждался от долгого сна. Голова совсем прочистилась, и мысли забегали быстрее, тело уже почти не ныло после побоев. Я был еще слаб, но уже чувствовал себя бодрее, чем этим утром. Пища! Мне попросту нужно было полноценное питание, иначе организм не справлялся с нагрузками, так я и думал. И сейчас я постепенно приходил в себя.

Рейсс одобрительно наблюдал за моим ужином, а потом подошел к шкафу, достал из него графин и пару высоких стопок, и самолично разлил напиток.

— Это грушевый шнапс, — пояснил он, — чуть сладковатый, но весьма насыщенный и ароматный. Напоминает мне о лете, далеких виноградниках и цветущих садах Пфальца. Попробуйте, Шведофф!

Отказаться я не мог и опрокинул в себя шнапс. Пищевод обдало обжигающей волной — градусов сорок — сорок пять, не меньше. В голову тут же ударило — давно я не пил спиртного, но так же быстро эффект прошел.

Рапортфюрер выпил тоже, но по его лицу никаких изменений я не увидел. Как капля слону. Он открыл дело, лежавшее на столе и начал пролистывать документы.

— Стрелок-радист, ранен, попал в плен… ничего особенного. Про знание немецкого языка ни слова. Вы скрывали это, Шведофф?

— Никак нет, просто никто не спрашивал, я и не сообщал, — достаточно искренне ответил я.

— Допустим, — продолжил читать Рейсс. — Нареканий не имеешь, в подрывной деятельности замечен не был, от работ не отлыниваешь. Да ты идеальный заключенный, Шведофф?

— Делал, что говорили, — помрачнел я, — не хочу туда, где черный дым.

— В крематорий? — понимающе хмыкнул немец. — Да, я бы не советовал тебе посещать это место. Это экскурсия в один конец, — и тут же резко спросил: — Коммунист?

— Никак нет!

— Причина?

— Не звали меня, — честно ответил я.

— Комсомолец?

— Состою в организации с сорок первого года, иначе не получил бы работу. А жить на что-то было надо…

Рапортфюреру понравилась моя откровенность. Он даже улыбнулся одобряюще и налил еще по стопке шнапса. Это хорошо, в алкоголе много калорий, а опьянения я уже не испытывал, организм впитал все, словно губка.

Поэтому я выпил залпом, и выпил бы еще, но рапортфюрер убрал графин в сторону.

А потом в один миг голос его изменился: дружелюбный тон пропал, превратившись в грозный, пугающий крик.

— Встать смирно!

Я подскочил и вытянулся, надеясь, что гроза обойдет меня стороной.

— Что происходит в лагере? К тебе кто-то обращался с предложениями о диверсиях?

— Никак нет, господин офицер. Со мной никто не говорил, и я ничего такого не знаю!

В его руке появилась металлическая дубинка, обшитая кожей, и в ту же секунду мое лицо обожгла резкая боль, а по щеке потекла кровь.

— Не сметь врать, красная сволочь! На кого работаешь? Отвечать! Быстро!

Второй удар был жестче первого, за ним последовал и третий. Я рухнул на пол и увидел, что весь ковролин покрыт крупными пятнами от засохшей старой крови.

Резкий рывок вперед, подбить под ноги, навалиться сверху — и конец Рейссу, мои навыки борьбы превышали его бойцовские способности, он бы даже на помощь позвать не успел. Но… надо терпеть, ради высшей цели. Казаться внешне беспомощным, слабым. Таким я и был до сих пор, пока не поел вдосталь и не дал своему организму достаточно энергии.

Я сжался в позу эмбриона и прохрипел, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более жалко:

— Я обычный танкист! Попал в плен, но лучше бы меня убили…

С улицы на шум в дом вбежали два солдата, морды у них были красные и злые, глаза — чуть навыкате, сущие орангутанги.

— Вон! — заорал на них Рейсс. — Ждать, пока не позову!

Солдаты испарились, словно их и не было, а рапортфюрер внезапно успокоился и убрал нагайку.

— Встань, Шведофф, — в его голосе чувствовалась вселенская усталость. — Возьми платок, вытри кровь…

Я с трудом поднялся на ноги и взял батистовый платочек с инициалами A. R. со стола. Надо же, свой именной платок не пожалел для обычного военнопленного, не представляющего особого интереса? Нет, что-то он замышляет… понять бы, что именно?..

Следующий час-полтора Рейсс проверял мою биографию и задавал самые разные вопросы, то пытаясь подловить на нестыковках, то вроде бы полностью доверяя моим показаниям, меняя поочередно метод «кнута и пряника». Потом он переключился на мои взгляды и пристрастия, стараясь залезть в буквальном смысле под кожу и выведать то, что я не рассказал бы никому на свете.

Я отбивался, как мог, стараясь соответствовать выбранной роли. Получалось или нет, бог знает. Рейсс был опытным дознавателем и провел не один десяток подобных допросов, поэтому прекрасно знал все ходы и уловки подопечных. К счастью, экстренные меры ко мне он пока не применял, ни пыток, ни увечий. Легкие побои вначале — не в счет. По большому счету, идиллия, курорт.

Наконец, он откинулся на спинку стула и заявил:

— Верю, ты хороший солдат, честный, преданный. Выполнял свой долг, но однажды тебе просто не повезло.

— Судьба такая…

— Верно, — воодушевился Рейсс, поднимаясь на ноги, — фатум, рок, судьба! Наш путь предрешен от рождения и до смерти, и изменить его мы не в силах. Твоя дорога привела тебя ко мне, и я решу твою участь прямо сейчас!

Вот оно, началось! Теперь либо пан, либо пропал.

— Предлагаю тебе огромную честь, Шведофф, служить великой Германии, непобедимому Третьему Рейху и лично Адольфу Гитлеру!

Несмотря на серьезность ситуации, меня едва не пробрал смех. Знал бы ты, сучоныш, что случится с твоей «непобедимой империей» через год, когда советские танки перемолют своими траками кости защитников Рейхстага, а красный флаг будет гордо реять над Рейхстагом. И хваленый Гитлер убьет себя в бункере, а наследие его будет уничтожено и идеи на долгие годы забыты. Пока в один «прекрасный» день их не решат возродить, накачивая врагов России новой порцией ненависти…

— Я согласен! — особой радости я не выражал, стараясь отыгрывать адекватно. — Еда, чистая одежда, отсутствие тяжелых работ. Бабы…

— Будут тебе бабы, Шведофф, да еще какие, сам выберешь! У нас лучший бордель в округе, девок из Равенсбрюка лично отбирает фрау Бербок. И еда будет, и одежда. Я распоряжусь. Но если хоть раз усомнюсь в твоей преданности… ты сильно пожалешь об этом, и смерть твоя будет очень страшной…

Рапортфюрер обошел стол и подошел ко мне вплотную. От него пахло хорошим парфюмом и крепким табаком.

— Что случилось прошлой ночью? — внезапно спросил Рейсс, нависая надо мной.

— Ничего не знаю, я спал, устал очень.

— В каких отношениях ты был с капо Осиповым?

— Сволочь этот Осипов, — искренне ответил я, — не человек, а животное. Избивает всех без разбора, виноват человек или нет, ему плевать!

— Прошлой ночью он погиб. Бросился на ограждение под током.

Я ухмыльнулся, не скрывая своей радости.

— Совесть замучила ублюдка? Так ему и надо!

Рапортфюрер пристально смотрел на меня, пытаясь считать каждую эмоцию, но я выдавал лишь искреннюю радость и не более.

— С завтрашнего дня его должность и задачи перенимаешь ты, Шведофф! Таково мое решение. Жить будешь в особой зоне на освободившемся месте, — решил фон Рейсс. — Начнешь обучение… а дальше… видно будет, посмотрим, как себя проявишь.

Вот, значит, как… теперь я — капо. Смогу ли сыграть эту роль так, чтобы мне поверили? Ведь меня явно будут проверять, и много раз. Заставлять делать то, что сделать я попросту не сумею. И когда откажусь — конец? Но Зотов отдал четкий приказ — внедриться любыми методами. Дьявол… как же тоскливо на душе…

Вскакивать на ноги я не стал, ограничился лишь короткой фразой:

— Буду стараться, господин офицер. Я хочу жить, и сделаю все, чтобы это мое желание осуществилось.

— Свободен, тебя отведут к бараку. Собери личные вещи, и через четверть часа тебя проводят до твоего нового жилища. Одежду и прочее получишь утром. И запомни, Шведофф, одна ошибка — и ты мертвец!

Как же мне все это дико не нравилось. Я бы предпочел остаться там, где был, и умереть, если нужно, рядом с остальными пленными. А приходилось вновь играть в театре роль, которую я не выбирал.

Конвойные провели меня сквозь ворота и остались ждать снаружи у барака.

Внутри уже все спали, и только Зотов ждал моего возвращения. Он караулил у двери, и едва я вошел внутрь, тут же бросился навстречу.

— Как прошло? — поинтересовался Георгий.

— Плохо, — честно ответил я. — Я переезжаю в другой барак.

— Завербовали?

— Да, и я согласился.

— Так нужно, Василий. Там ты принесешь больше пользы делу, поверь.

Мне нравилось, что Зотов ни на мгновение во мне не усомнился. Ведь я мог продаться немцам, а не просто отыгрывать роль. Но он был уверен во мне на сто процентов, хорошо меня изучив за проведенное вместе время.

— Боюсь, не справлюсь, — честно признался я. — Не смогу я бить людей, как Осипов и прочие скоты. Даже для дела, на своих рука не поднимется…

— Придется, Василий. Таков приказ! Пока ты был на допросе, я переговорил с генералом. Он решил тебе полностью довериться, так что не подведи!..

— Да я…

— Молчи и слушай, — прервал меня Зотов, — тот завод, где мы были сегодня, производит не только авиадвигатели и самолетные крылья. Еще там в секретном корпусе делают новое немецкое «оружие возмездия» — баллистические ракеты «Фау-2». Это, брат, жуткая вещь… инженер отснял на микропленку чертежи, документацию и даже процесс производства. А пленку эту…

— Он передал тебе, — догадался я.

— И сейчас я отдаю ее в твои руки, — Зотов вложил мне в ладонь небольшой пластмассовый чехол цилиндрической формы. — Запомни, любыми средствами ее надо вручить связному в Берлине, Фридрихштрассе семь. Фрау Марта Мюллер. Повтори!

Я повторил.

— И еще… если тебе придется ради выполнения этой цели убить кого-то, пусть даже меня — убей. Но задание должно быть выполнено!..