Черные ножи – 4

Глава 10

Когда вечером узники вернулись с работы, еле передвигая ноги от усталости, я выгадал минутку, когда Виндек отошел в сторону, и шепнул Зотову:

— Есть новости, ночью приду!

Он кивнул, подтверждая, что все понял.

Я тут же отступил на несколько шагов и заорал, работая для Виндека:

— Шевелись, сволота! Быстрее-быстрее!

На меня бросали взгляды, полные ненависти, но сейчас это меня не беспокоило. Худые, изможденные, похожие на ходячие скелеты, заключенные почти перестали походить на людей. И лишь их глаза выдавали огромную силу воли и все еще несломленный дух.

Перекличка на аппельплаце длилась бесконечно долго. Вечерние проверки, вообще, проходили сложнее. Не все из заключенных доживали до вечера, и эсэсовцы сверяли списки умерших с теми, кто с утра еще был жив. Капо бегали туда-сюда вдоль рядов, выискивая пробелы. Потом все согласовывалось — главное же учет, а с этим тут было строго.

Мои задачи еще не были определены, поэтому я просто стоял в сторонке, наблюдая за происходящим. Виндек, пробегая мимо, зло бросил:

— После проверки найди оберкапо Шварца, он хотел тебя видеть.

И тут же выдернул из строя одного из заключенных, бывшего пехотного рядового:

— Как стоишь, падаль? Почему морда немытая?

Тот по немецки не говорил и Виндека не понимал совершенно, лишь пучил глаза на капо, пытаясь сообразить, что от него хотят.

— Переводи, Шведофф! — обернулся ко мне Виндек. — За непотребный вид двадцать пять ударов палкой после построения. Ты лично проведешь процедуру, а я проверю, чтобы старался, как следует. Вот, держи!

Он протянул мне резиновую палку со свинцовым сердечником, на местном сленге такие назывались «гума».

Я перевел на русский, невольно отводя глаза в сторону:

— За неприличный внешний вид двадцать пять ударов палкой…

— Сука продажная, — почти неслышно прошептал рядовой, — все тебе сторицей вернется, фашист…

Я сделал вид, что ничего не услышал, а гуму сунул за пояс. В этот раз не получится имитировать наказание, бить придется всерьез. Если бы на месте пехотного был тот же Зотов, еще можно было бы попытаться, в надежде, что тот подыграет. Но сейчас…

— Раз-з-зойтись по баракам! — команда, которую обычно я ждал с нетерпением, сегодня прозвучала слишком, как приговор.

Виндек уже был рядом, придерживая пехотного за выкрученные за спину руки. При этом капо многозначительно улыбался.

— Выполнишь экзекуцию и сразу к Шварцу, он тебя ждет в нашем бараке!

Дышать, еще раз дышать!

Мы зашли в барак в общий зал, Виндек с заключенным первым, я следом. Дух тут после улицы стоял ужасный: спертый воздух, плотный густой запах от множества мужских тел.

Виндек уже связал руки рядового за спиной и бросил его через балку.

Остальные молча сгрудились вокруг, но препятствовать процессу никто не пытался. Чревато.

— Бей!

Взглядом я обвел помещение, встречая лишь холодную ненависть вокруг. И только Зотов коротко кивнул, мол, действуй — так надо.

Выбора не было, пришлось бить всерьез.

Первый удар вышел с оттягом. Я увидел, как тело человека выгнулось от боли и осело вниз, переломившись через балку.

Еще удар, и еще.

Виндек стоял слева и одобрительно кивал, шевеля губами. Кажется, он вел счет.

Пехотный молчал, стиснув зубы. Пока ни одного стона или просьбы прекратить экзекуцию из его уст я не услышал. Будет молчать, до самого конца. Даже, если умрет здесь и сейчас, то сделает это молча.

Удар, удар, удар…

Я надеялся, что ничего ему не сломал, сдерживая удары, как только это было возможно. И все же свинцовый сердечник в гуме легко мог отбить все внутренности.

Еще раз, и еще.

Я видел, что спина бедолаги представляет собой сплошной кровоподтек. Завтра все нальется лилово-синим цветом, невозможно будет притронуться. И спать ему предстоит на животе неделю-другую, если не дольше. Но это — мелочи, переживет. Легко отделался. И то, что именно я провожу процесс наказания, лишь в плюс. Другой бы измордовал до полусмерти, и человек потом гадил бы под себя… а таких здесь не держат.

Удар, удар…

— Двадцать четыре, двадцать пять… финиш! — подытожил Виндек. — А ты молодец, Шведофф, усердный! Хвалю!

Мою жертву подхватили под руки другие заключенные и утащили прочь, подальше с глаз. Я протянул гуму Виндеку, но тот отмахнулся, как от несущественного.

— Оставь себе, еще много раз пригодится. А теперь живо к оберкапо, он уже заждался…

На выходе из барака я вновь якобы случайно столкнулся с Зотовым. Он качнул головой, показывая, что я все сделал правильно, но это не слишком помогло.

Мне стало казаться, что я ломаюсь, не выдерживаю. В Челябинске на заводе, потом на фронте и даже у англичан я действовал по большей части спонтанно, при этом осознавая, что поступаю совершенно правильно. Здесь же в лагере мое внутреннее состояние уверенности в собственных поступках корежилось, нещадно ломалось. С одной стороны, я понимал, что выполняю приказы и делаю во благо, с другой же, я вырос совершенно в ином ментальном климате, и не мог принять за аксиомы некоторые вещи. Это вводило меня состояние неопределенности и неуверенности, а так быть не должно. Любая мелочь могла оказаться то самой точкой, когда я не выдержу. И попытаюсь убить. А тогда конец всем планам.

Какой же долгий сегодня день, и он все никак не кончается…

Оберкапо Шварц оказался вассердойчем, то есть полукровкой, как и Вольдемар, вот только Шварц решил, что его немецкие корни сейчас в приоритете. Сволочь, это я понял сразу, лишь раз глянув в его лицо.

Он ждал меня в моем новом бараке, попивая чай из жестяной кружки.

Круглая физиономия, лысоват, невысок ростом — словно колобок из сказки, типичный бюргер, вот только жил он всю свою жизнь в СССР, а когда началась война сумел схорониться в лесах, потом перебежал на сторону немцев, показал свою преданность Рейху, и служит теперь от души, не за страх, надеясь на будущие дивиденды и преференции. Только не будет у тебя будущего, тварь! Сдохнешь и сгниешь в канаве, и никто не вспомнит твоего имени.

Шварц заговорил со мной по-русски:

— Шведов, хорошо, что ты пришел. Хотя я ждал тебя еще с утра.

— Мне никто не сказал об этом, господин оберкапо. Я был занят при уборке территории, после при лазарете. И только после вечернего построения капо Виндек сообщил мне, что я должен явиться к вам.

— Ну-ну, это не страшно, — Шварц мило улыбнулся, вот только я ни на грамм не поверил в эту улыбку. — Я слышал, за первый день ты себя неплохо зарекомендовал. Мне это по душе.

— Рад стараться, господин оберкапо! — я вытянулся во фрунт, и щелкнул бы каблуками, будь на мне сапоги.

— Бравый молодец, — кивнул Шварц. — Нам нужны такие. Каждый вечер будешь докладывать лично мне о том, как прошел день. С кем и о чем говорил, какие приказы выполнял. Ясно?

— Так точно, господин оберкапо! — захлопал я глазами.

Если ему нужны агенты, значит надо завербоваться в их число. Разумеется, фиктивно. Но будет больше доверия и свободы передвижения. Вот только какие испытания для проверки лояльности приготовит этот человек, похожий на доброго деревенского дядюшку, я не знал.

— Ну-с, начнем с начала. Расскажи-ка в подробностях, что делал весь день, кто и какие поручения давал, что при этом говорил?..

Скрывать мне было нечего, и следующие четверть часа я пересказал Шварцу почти все, что случилось со мной за день. Конечно, за исключением некоторых моментов, но в остальном, скрывать мне было нечего.

Работа в крематории, снятие тела повешенного, лазарет… обычный график рядового капо. Я не забыл упомянуть, что сестра Мария осталась мной довольна и завтра желала бы видеть вновь.

— В целом, ты рад переменам в твоей судьбе?

— Очень рад, господин оберкапо! — я вновь вытянулся перед ним. — Мне очень повезло, что меня выделили из прочих. Я ценю это доверие и не подведу его!

Шварц помолчал, потом перевел тему:

— Твой предшественник капо Осипов скончался вчера… что ты об этом знаешь?

— Совершенно ничего, господин оберкапо! Слышал только, что он покончил с собой!..

— Ну-ну… ладно, ступай. Я тебя запомнил и прослежу за твоей судьбой. Завтра работаешь в лазарете, раз уж так приглянулся сестре Марии. А сейчас отдыхай, заслужил…

В бараке капо было душно, топили там знатно. Состав «особо отличившихся» был многонациональным, но большую часть составляли немцы, причем из уголовных. Советских тоже хватало, предатели везде найдутся.

Один такой — длинный, с вытянутым черепом и узким подбородком, подошел ко мне, лишь только я прилег на свою постель, и спросил:

— Откуда сам?

— А тебе какое дело? — я не был настроен на диалог.

— Поздороваться хотел, свой ведь.

Я едва сдержался, чтобы не нахамить. Какой ты мне свой, морда? Я таких, как ты, бил смертным боем и бить буду покуда жив.

— Псковский.

— А я из Воронежа. Ты паек получил? Без ужина ведь останешься.

— Не голоден, — пожал я плечами и отвернулся к стене.

Мой собеседник постоял немного и отошел. Жрать мне, и правда, совершенно не хотелось. Того, чем я перекусил в лазарете, хватило, чтобы организм пока не требовал добавки. И так сегодня я получил больше, чем до того.

Виндек тоже находился в бараке, но ко мне не подходил, и даже не смотрел в мою сторону. Но я был уверен, что он следит за каждым моим шагом. Доверяет или не доверяет, не понятно, но проверяет точно. Я пока не доказал свою полную лояльность фашистам, не был повязан кровью, а значит, ненадежен. То, что я избил гумой провинившегося, в счет не шло. Это мелочи. В следующий раз, я был уверен, испытание будет куда сложнее. Скорее всего, мне прикажут убить одного из заключенных. Забить собственными руками или повесить, не суть важно. Главное, на это я никогда не пойду, даже ради великой цели. И что тогда? Конец легенде, и конец мне…

Пока же барак постепенно успокаивался, устраиваясь на ночь. Я закрыл глаза и неожиданно провалился в глубокий сон, а когда проснулся, так же внезапно, то уже было далеко за полночь. Барак спал.

Я тихонько поднялся, сунул за пазуху кирпич хлеба со стола и банку тушенки, и вышел на улицу. Ночь была необыкновенно тихая и звездная, такое редко случалось в этих краях. Сегодня же словно бы кто-то щедрой рукой раскинул по небу целый калейдоскоп светящихся огней, и крупная луна лишь дополняла картину.

На воротах, отделявших основной лагерь от специальной, меня пропустили без лишних вопросов, несмотря на поздний час. В обязанности капо входило многое, в том числе контроль за своими бараками двадцать четыре часа в сутки. И за любое происшествие, выходящее за рамки дозволенного, отвечал приставленный к бараку капо.

Спит ли Зотов? Первоначально я планировал прийти чуть раньше, сейчас же было не меньше двух часов ночи, и Георгий вполне мог улечься отдыхать, решив, что я уже сегодня не явлюсь.

Едва я аккуратно приоткрыл дверь своего бывшего барака и ступил внутрь, как меня схватили за одежду и с силой куда-то потащили.

Точнее, попытались это сделать. Но я тут же подбил нападавшего под руки, схватил за отворот одежды и провел классический бросок через бедро, тут же оказавшись сверху и приготовившись бить.

— Фашист! Мразь! — послышался сдавленный хрип. — Я все равно до тебя доберусь! Ты сдохнешь! Сдохнешь!

Так, понятно, как я ни таился во тьме, но мой приход в барак кто-то отследил, и теперь меня пытаются убить. За что? Тут и гадать нечего, я бы и сам захотел задушить каждого предателя, представься лишь подходящий случай. Вот только напавший на меня забыл, что своими действиями он подставлял не только себя, а целиком весь барак. Убей он меня, и завтра казнили бы каждого десятого… или даже каждого пятого. В худшем случае, убили бы всех — в назидание остальным.

Я, наконец, узнал его — Гришка, тот самый парень, с которым мы копали траншею на заводе. Молодой, горячий, неистовый.

Чуть ослабив хватку, чтобы ненароком не придушить его насмерть, я негромко произнес:

— Если отпущу, будешь вести себя смирно?

— Убью тебя, гад! Сдохнешь!

Выбора не оставалось, и я чуть крепче сжал его шею, ровно до того момента, пока он не отключился, а потом отпустил, чтобы не перестараться и не прикончить парня на самом деле.

Тут в коридоре появился человек со свечным огарком в руках. Зотов.

Мгновенно оценив ситуацию, он вполголоса уточнил:

— Этот живой?

— Очнется через полчаса. Скажешь, что ему все привиделось. Упал в обморок от голода. Кстати, вот немного провианта… — я выложил хлеб и тушенку на стол.

— Рассказывай! — потребовал Зотов, мазнув безразличным взглядом по продуктам.

Я быстро выложил свою главную новость о скором приезде Гиммлера, потом поведал, как провел день и поделился сомнениями, что не смогу выполнить задачу и доставить пленку по назначению. Я вытащил ее из потайного кармана и положил на стол.

— Забери, прошу! Ты не понимаешь, я могу сорваться в любой момент. Терплю из последних сил! Если я прибью одного из них, то пленку обязательно найдут, и тогда все пропало…

Зотов неожиданно оказался прямо рядом со мной, схватил за грудки и с силой потряс:

— Отставить сопли! Ты боец Красной Армии или тля безвольная? Тебе был дан приказ, и ты обязан его выполнить. Если придется самолично расстрелять весь наш барак, ты сделаешь это! Понял? Задание важнее наших жизней, важнее твоей жизни, важнее всего!

Меня проняло. Стало стыдно. Я молча сунул пленку обратно в карман.

— Слушаюсь, товарищ командир! Приказ понял!

— Так-то лучше, боец! — Зотов отпустил меня и устало опустился на стул. — За угощение спасибо, постараюсь поделить на всех.

Нереально, барак набит так плотно, что люди спали практически друг на друге, и если делить на всех, то в итоге никому ничего толком не достанется. Но я знал, что Георгий точно не станет есть в одиночку.

— Постараюсь в следующий раз принести больше, — пообещал я, кляня себя за тупость. Ведь мог же прихватить еще хлеба, да и сыр. Поостерегся, чтобы с утра не хватились пропажи. Ничего, получу свой паек, его и принесу, а может, и еще где-то раздобуду продукты. У капо с этим проще.

— Ничего приносить не надо, — оборвал мои размышления Зотов, — да и вообще, постарайся не появляться здесь без крайней на то необходимости. Нельзя, чтобы нас увидели вместе. Еще раз, Шведов, задание превыше всего! О твоих новостях я расскажу генералу. Приезд Гиммлера — это важно! А теперь, возвращайся обратно. И будь осторожен!..

Я не стал спорить и покинул барак, пока еще кто-нибудь не проснулся и не заметил меня. Риск и так был слишком велик.

По «своей» территории за внутренней стеной я шел медленно, задумавшись. Но, как ни крутил в голове, придумать, как выбраться из лагеря в Берлин пока не получалось. Для капо моего уровня это невозможно.

Со временем, заслужив поощрения, меня теоретически могут включить в группу, отправляющуюся в город, но свободы передвижения я там все равно не получу.

На что только рассчитывал генерал?

Внезапно мое внимание привлек чуть приглушенный свет в одном из подсобных строений. По идее, сейчас, посреди ночи там должно быть пусто.

Стараясь ступать тише, я подошел к двери и приоткрыл ее.

Посреди помещения на плите стоял объемный чан и его содержимое потихоньку булькало, томясь. Невысокий человек рядом помешивал варево большой деревянной ложкой. Более никого в подсобке не было.

Ужин готовит? Или, скорее, завтрак? Странно.

Пол под моей ногой невовремя скрипнул, человек обернулся и приветливо махнул рукой:

— Заходите! Мне как раз требуется небольшая помощь!

Чистый немецкий, без акцента, да и нашивки «Капо» на груди нет. Кто передо мной? Офицер? Вряд ли, человек был одет в гражданское и выглядел сугубо штатским, чуть нелепым и очень довольным собой.

— Возьмите черпак и вон то ведро, молодой человек! — приказал он, радостно улыбаясь. — Мне нужно выловить то, что плавает поверху!

Я подошел ближе, поднял черпак и заглянул в чан. По внешнему виду было совершенно непонятно, что именно там готовится.

Зачерпнув невнятные куски чего-то мутного с поверхности, я осторожно переложил их в ведро. Потом начал ловить следующие.

«Повар» между тем пояснял, потирая руки:

— Рецепт прост. На пять кило материала берете десять литров воды, плюс килограмм каустической соды. Все это варите несколько часов, затем даете немного остыть. Продукт всплывает наверх, внизу же остаются разного рода остатки. Потом добавляете свежей воды, еще соды и пригоршню поваренной соли. И варите еще три часа. Готово! Остается лишь изъять продукт, чем вы сейчас и занимаетесь!

Я не совсем понимал, о каком именно продукте он говорит, но продолжал работать черпаком, успев уже наполнить добрую треть ведра.

— Признаюсь, господин Шпаннер поделился со мной этим простым, но гениальным рецептом, и вот я решился-таки его опробовать. Все получается именно так, как и должно быть. Это ли не гениально?

Я неопределенно пожал плечами, так и не сообразив, что здесь происходит.

Но «повар» пояснил:

— Только представьте себе, молодой человек, сколько мыла можно наварить из этого жира, который в противном случае просто пропадет? Мы же экономим тысячи… да что там, десятки тысяч марок! Не чудо ли?

Черпак выпал из моих рук. Ведро перевернулось набок.

До меня дошло.

Этот слегка нелепый господин варил мыло из человеческого жира, а я ему в этом, получается, помогал.