Черные ножи – 4

Глава 21

В этот раз я пробудился от солнечного лучика, пробивавшегося сквозь окно. Сколько же времени прошло с того момента, как мне ввели препарат? Судя по всему, уже наступило утро, а значит, я провалялся в отключке добрую половину дня.

И я еще жив? Это радует, но и печалит одновременно, потому как именно сегодня, после встречи с Гиммлером, меня обещал расстрелять рапортфюрер фон Рейсс.

Никаких негативных ощущений от дикой смеси из наркотиков, которой меня напичкали фашисты, у меня не осталось. Организм прекрасно позаботился о том, чтобы вывести всю дрянь из организма. Полагаю, обычный человек выболтал бы все секреты, которые знал, а после сошел с ума — слишком ядреный коктейль соорудил доктор Риммель.

А я? Не проболтался ли?

Но все доступные мне воспоминания говорили о том, что я смог удержать язык за зубами и молчал, как рыба, только открывал рот и глупо улыбался — все же коктейль подействовал на меня, да еще как, но, к счастью, не так, как предполагал доктор.

Повезло. Хорошо, что не откусил язык, тогда точно истек бы кровью, и никакая регенерация не спасла бы.

А сейчас? Может, стоит все же уйти по собственной воле сейчас, чем потом от пули в затылок?

И все же я всегда придерживался правила: пока жив, шансы есть. Главное, действовать, ловить удачу за хвост и рвать перья у этой синей птицы.

Попробовал пошевелиться. Конечно, привязан к кровати, причем, не только ремнями, какими стягивают душевнобольных, но еще и дополнительными наручниками на запястьях, и тяжелыми браслетами на лодыжках.

Неужели меня настолько боятся? Но ведь фон Рейсс так и не доказал мою причастность ни к одному из случаев. Я для него — обычный заключенный, пусть и со странностями организма, но рапортфюреру на то было глубоко наплевать. А вот доктор, уверен, с удовольствием еще поизучал бы мои возможности, но приказ есть приказ, а в местной иерархии фон Рейсс все же стоял чуть выше доктора Риммеля. Хотя позже он планировал разрезать мое тело на куски и изучить его самым доскональным образом. Так что, если все сложится неудачно, он еще возьмет свое. Но мне хотелось бы верить в иной исход событий.

Судя по свету за окном, уже часов девять утра. Обо мне забыли?

Дьявол! Ведь именно сегодня ожидается прибытие рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Точно, сначала меня покажут ему, а потом уже расстреляют. Значит, немного времени в запасе еще есть.

Я находился все в той же палате, что и вчера. И, как и вчера, дверь тихонько приоткрылась, и в помещение, озираясь через плечо, зашла Марла с тарелкой в руках.

Добрая женщина не забыла обо мне, а пища придаст мне сил перед предстоящим испытанием, возможно, последним в моей жизни.

— Настрадался ты, бедолага, — сочувственно произнесла Марла, присев сбоку на кровать и поднеся ложку к моему рту. — Кушай!

Это вновь был суп, на этот раз в нем присутствовали рыбные ароматы, хотя ни одного кусочка рыбы мне так и не попалось. Но еда сделала свое дело, я почувствовал заряд энергии.

— Спасибо тебе, Марла! — искренне поблагодарил я.

— У меня сын твоего возраста, — быстро вытерла она слезу из уголка глаза, — был. Немцы убили его еще в тридцать девятом.

— Сочувствую.

— Есть еще дочь, из-за нее я здесь. Надеюсь, хоть она…

Я не мог ничем ее утешить, сам будучи в весьма сомнительном положении. Но Марла в моих утешениях и не нуждалась.

— Знаешь, парень, мы с девочками будем их резать, если выдастся шанс.

Видно, я внушал доверие, потому что это откровение дорогого стоило. Если бы ее слова услышали солдаты, то Марла не дожила бы и до вечера.

— Думаю, такой шанс еще представится, — сказал я, — будьте к нему готовы!

Я не сообщил никакого секрета, лишь дал надежду, но Марла посмотрела на меня сверкающими глазами, потом кивнула и молча вышла. Я не боялся, что она побежит с докладом, хотя был уверен, что она слишком уж доверяет своим «девочкам», половина которых явно работают на эсэсовцев.

Еще с полчаса я провел в ожидании, а потом за мной пришли. В этот раз это был не доктор и не рапортфюрер, а целых три эсэсовца, причем, все с автоматами MP 40 в руках. Безо всяких церемоний они отвязали ремни и подняли меня на ноги.

Повезло, что я все же оказался одет в нательное белье, а не был голым, но, к сожалению, пролежав столько времени и не имея возможности даже перевернуться на бок, все мое тело затекло до такой степени, что ноги попросту подкосились, и я рухнул бы на пол, если бы меня не удержали под локти на весу.

— Эй, ты, свинья! — рыкнул мне в лицо один из эсэсовцев с нашивками обера, обдав меня запахом кислой капусты. — Иди своими ногами или мы их тебе сейчас переломаем!

В довершение своих слов он ткнул стволом автомата прямо мне в бок. Больно, сволочь!

— На ногах — браслеты, — пояснил я, стиснув зубы, — с ними я далеко не уйду.

Эсэсовец выматерился, но браслеты все же снял, оставив только наручники на моих запястьях. К этому времени я уже слегка обрел чувствительность конечностей и смог передвигаться самостоятельно.

К моему удивлению, на аппельплаце до сих пор, несмотря на давно наступившее рабочее время, молчаливыми рядами стояли заключенные. Все бараки, каждый на четко отведенном ему месте. По какой-то причине людей сегодня не отправили на работы, и они так стояли, боясь пошевелиться, несмотря на холод, с самого утреннего построения.

Вокруг лениво прохаживались охранники, которым очень хотелось вернуться в тепло, но приказ есть приказ. Приходилось ждать, пока не скажут, что делать дальше.

Мне кажется, я догадался о причинах этого построения. В лагерь прибыло давно ожидаемое высокое начальство, и комендант хотел показать «товар лицом».

На меня бросали взгляды, но без удивления. Зрелище было привычным — эсэсовцы куда-то тащат одного из заключенных, и угадать, что будет с ним дальше, было легко.

Обуви мне не дали, верхней одежды тоже, так я и шел босиком по снегу, зябко ежась от резких порывов северного ветра.

Я увидел Зотова в одном из квадратов. Он неотрывно смотрел на меня, и я быстро ему кивнул. Сегодня! Надеюсь, он понял.

Несмотря на ясное небо, было морозно, и далеко бы в таком виде я не ушел. Но далеко идти и не пришлось — лишь от лазарета до главных ворот, потом направо до корпуса комендатуры. К единственному входу в одноэтажное строение вели несколько каменных ступеней, а сверху над дверью нависала крупная металлическая свастика.

Слева от крыльца переминались с ноги на ногу с десяток эсэсовцев в форме службы безопасности рейхсфюрера СС. Все, как я и думал.

— Пришли! — сообщил солдат. — Внутри вести себя смирно, глаз не поднимать, отвечать громко и четко, и только когда спросят. Все понял, свинья?

Что они так зациклены на свиньях? Это животное, конечно, любит грязь, но некоторые люди любят ее не меньше.

И все же я ответил по форме:

— Так точно! Все понял, господин обер-солдат!

Тычок в спину я все же получил и почти влетел в приоткрывшуюся дверь. В просторном помещении, в котором помимо стеллажей и пары столов не имелось другой мебели, оказалось многолюдно: доктор Риммель стоял в сторонке и нетерпеливо теребил свой галстук, тут же неподалеку я заметил рапортфюреров Зорге и фон Рейсса, еще несколько важных чинов не ниже оберштурмбаннфюрера и штандартерфюрера, а сам лагерфюрер Антон Кайндль что-то объяснял мужчине среднего роста с аккуратными усиками, столь же аккуратной стрижкой, с выбритыми по бокам и на затылке волосами и круглыми очками на переносице.

Последнего я узнал бы и без генеральской униформы, много раз видел его лицо на фотографиях, — это был не кто иной, как Генрих Луитпольд Гиммлер, рейхсфюрер СС, рейхсляйтер, рейхсминистр внутренних дел Германии и так далее, и тому подобное… должностей у него было не счесть.

Гиммлер, до этого момента внимательно слушавший Кайндля, резко обернулся и с изумлением уставился на меня.

Выглядел я, признаюсь, не очень. Черные круги под глазами, синюшнего цвета кожа, следы побоев на лице и теле. Я был тут явно не к месту, среди лощеных господ-офицеров. Словно простого работягу после смены на заводе привели в «Оперный театр» прямо в пропахшей потом, промаслянной спецодежде.

— Что здесь происходит? — негромко спросил Гиммлер в наступившей тишине. Глаза его гневно сверкнули под очками. — Кто этот человек?

Кайндль не смог ответить на вопрос, его взгляд испуганно забегал по сторонам, но тут вперед выступил доктор Риммель и торжественно заявил:

— Это тот самый русский танкист, о котором я вам докладывал! Вы пожелали взглянуть на него лично, господин рейхсфюрер!

— И вы додумались притащить его прямо в комендатуру? Вот в таком виде?

— Но… я думал… — доктор явно растерялся. Он явно надеялся, что его сведения окажутся настолько важными и своевременными, что за этим последует поощрение и повышение, но Гиммлер уже отвернулся от меня, нисколько не заинтересовавшись.

— Доктор, вы неисправимы! Разумеется, я имел в виду, что мы посмотрим на него в ходе проверки лагеря в вашем лазарете, но не здесь же!

— Прошу простить… — сбившись, забормотал Риммель, который не привык быть в роли провинившегося школьника, а Алекс фон Рейсс злорадно усмехнулся, когда думал, что этого никто не видит.

— Ладно, — махнул рукой рейхсфюрер СС, — если уж так случилось, то проведем осмотр вашего пациента немедленно. Чем он так важен, рассказывайте! — и он уставился на меня, как посетитель музея смотрит на экспонат, ценность которого для него весьма сомнительна.

Доктор занял лекторскую позу и начал:

— Этот человек, назовем его пациент Икс…

— Почему Икс? — удивился рейхсфюрер. — Вы что, не знаете его настоящее имя?

— Я знаю только то имя, которое сообщил мне господин рапортфюрер фон Рейсс, — мстительно ответил доктор, — но есть подозрение, что это имя фальшивое.

— То есть перед нами красный шпион? — Гиммлер потер руки в тонких кожаных перчатках друг о друга. Кажется, эта история заинтересовала его.

— Мы не знаем, — ответил из своего угла Алекс, — препараты доктора, которые должны были развязать язык заключенному, не дали результата. Как и сеанс гипотермии.

— Как и ваши пытки, — не остался в стороне Риммель. — Он их даже не заметил!

— Господа! Довольно! — резко оборвал начавшуюся перепалку рейхсфюрер и, дождавшись, пока все умолкнут, продолжил: — Кажется, я уже уловил суть вашего доклада, господин доктор. Обобщая сказанное: пациент Икс устойчив к психоделикам, не боится холода, а также обладает высокой регенеративной способностью и невосприимчивостью к боли?

Надо признать, Гиммлер был умен и все схватывал буквально на лету. Недаром много лет он пребывал практически на самой верхушке власти в этой стране. Опасный противник. Его просто необходимо уничтожить.

Все время, пока шел разговор, я не терял времени даром. Стараясь не поднимать глаз слишком высоко, я все же сумел хорошенько осмотреть комнату и кое-что приметил.

— Совершенно верно, — доктор вновь сбился с мысли, — пациент Икс — уникум!

— Какими еще свойствами он обладает? — Гиммлер подошел ко мне ближе, осматривая, как скотину на базаре. — И сможем ли мы каким-то образом понять, как воспроизвести эти качества, передав их другим людям? Признаюсь, одна лишь устойчивость к холоду очень пригодилась бы нашим солдатам!

— Господин рейхсфюрер, я планировал провести еще ряд экспериментов. Поместить пациента Икс в барокамеру, попробовать привить ему холеру и посмотреть, как он справится с такой мощной инфекцией… но господин фон Рейсс отдал приказ расстрелять его сегодня после вашего визита!

Н-да, знатно подгадил доктор своему «коллеге». У фон Рейсса аж лицо пятнами пошло, а ведь он так мечтал отличиться перед Гиммлером, чтобы тот красной ковровой дорожкой выложил ему путь в Берлин. Знатный тут гадюшник!

Гиммлер повернулся к Кайндлю:

— Вы вообще следите за тем, что происходит в стенах подконтрольного вам лагеря? Почему эту историю я слышу не из ваших уст? И почему этот ценнейший экземпляр, который может принести огромную пользу Великому Рейху, содержится в таких диких условиях? Я немедленно забираю его с собой в Берлин!

Ну уж нет, так мы не договаривались. Если бы я хотел попасть в Берлин, я бы уже был там, уйдя с беглянками. Но у меня еще остались незавершенные дела здесь, в Заксенхаузене, и ты — фашистская сволочь — одно из этих дел.

Пока Кайндль пытался найти оправдания, и все отвлеклись от меня — не каждый же раз выпадает столь яркое зрелище — рейхсфюрер СС отчитывает подчиненного, да еще кого — самого начальника лагеря! — я сделал вид, что пошатнулся и теряю сознание, сделав шаг навстречу Гиммлеру.

Очень повезло, что ноги у меня были свободными, а руки, хоть и скованы, но впереди. Этого мне хватило.

Рейхсфюрер СС стоял рядом с одним из столов, на поверхности которого я еще раньше заметил лежащий нож для вскрытия писем. Был он не слишком большим — сантиметров двадцать в длину, и не особо острым, но это не играло никакой роли.

Я двигался очень быстро, на пределе своих возможностей, и никто из присутствующих в помещении людей не успел мне помешать. Одним ловким движением подхватив нож, я буквально обтек Гиммлера со стороны, оказавшись у него за спиной, и, набросив скованные руки ему на шею, схватил ее в крепкий захват правой рукой. Левой же рукой прижал нож к яремной вене. Легкое касание — и я пробью ее насквозь, и тогда жить без посторонней помощи рейхсфюреру останется не больше нескольких минут, а я сделаю все, зубами вцеплюсь, чтобы никто эту помощь ему оказать не успел.

— Всем стоять! Иначе зарежу! — прохрипел я, отступая спиной к стене. Благо, позади меня никого не оказалось, и я сумел удачно совершить этот маневр.

Все вокруг замерли. Глядя на мою разъяренную, полубезумную физиономию, никто бы не усомнился, что я выполню свою угрозу. Гиммлер был ростом чуть выше моего плеча, и держать его было удобно. Он не вырывался и не пытался освободиться. Кажется, он впал в некую прострацию.

Резко запахло дерьмом. Да ты обгадился, сволочь!

На меня со всех сторон уже направили оружие, но стрелять никто не решался. Если я все же успею прикончить Гиммлера, то каждого в этой комнате ожидают огромные неприятности, вплоть до тюрьмы или расстрела. Это понимал каждый из эсэсовцев, поэтому никто не торопился бросаться рейхсфюреру на выручку.

Мелькнула мысль, что даже если Гиммлер и выживет каким-то чудом, никого из свидетелей своего позора он не простит.

— Не стрелять… — просипел в моих жарких объятиях рейхсфюрер, уже слегка пришедший в себя. — Приказываю никому не стрелять!

— Пусть опустят оружие, — прошептал я ему в самое ухо.

— Опустите оружие!

Его словам повиновались. Я видел, что дольше всех колебался фон Рейсс, который решил, что ему уже нечего терять, и что карьерный взлет оборвался на старте, но, подумав мгновение, он тоже сунул Вальтер в кобуру.

Эх, мне бы пистолет, чувствовал бы себя уверенней, или хотя бы мой привычный нож, который был сейчас у Насти. Ничего, и так справлюсь!

— Мы выходим! — громко сообщил я.

Двигаться было неудобно, приходилось контролировать тело Гиммлера и постоянно следить, чтобы в случае внезапной атаки со стороны я успел бы прикончить рейхсфюрера. Поэтому шли мы медленно, мелкими шажками, вдоль стены.

Никто не напал, побоялись.

На улице эсэсовцы уже стояли широким полукругом, направив на нас автоматы и винтовки.

Мы спустились вниз по широким каменным ступеням, потом сместились влево от крыльца. Я держал Гиммлера перед собой, как щит, и уперся спиной в стену комендатуры, стараясь восстановить дыхание.

— Вы же понимаете, что не уйдете отсюда живым? — голос Гиммлера звучал глухо, ему было тяжело дышать, слишком уж сильно я сдавливал его шею.

— А кто сказал, что я хочу жить? — я быстро осматривал местность, прикидывая свои дальнейшие шаги.

— Чего же вы хотите?

Смотри-ка, вежливо заговорил, на «вы», не то, что десять минут назад, когда смотрел на меня, как на неодушевленный предмет.

— Хочу, чтобы все вы сдохли, — честно ответил я, — но до всех мне не добраться, поэтому прикончу хотя бы одного…

— Мы можем договориться! — заторопился рейхфюрер. — Вы прекрасно владеете немецким, я этого не знал. Готов предложить вам лучшие условия, если согласитесь сотрудничать лично со мной. Все, что пожелаете!

— Все, что пожелаю? — заинтересовался я.

— Без ограничений! — горячо заверил Гиммлер. — Кроме, разве что, полной свободы действий. Доверьтесь мне, и не пожалеете! Даю слово!

— Довериться тебе? — удивился я. — Слово? А давай-ка немного прогуляемся по лагерю. Ты же сюда с проверкой приехал? Вот мы сейчас ее и проведем! Прикажи всем отойти на десять шагов назад!

Я чуть отпустил его шею, чтобы он мог громче передать мой приказ.

Гиммлер повиновался, солдаты отступили, давая возможность пройти, но я не забывал и о тех, кто оставался в здании комендатуры. Выстрелят через окно мне в спину, и пиши пропало.

— Если кто-то хотя бы дернется, бью сразу насмерть! — предупредил я.

Рейхсфюрер поверил в угрозу и завопил, срываясь на фальцет:

— Не стрелять! Приказываю, не стрелять!

Мы осторожно двинулись вперед в сторону лагерных ворот. Почему туда? А куда же еще.

Расстояние, которое обычным шагом можно было пройти за пару минут, мы преодолевали почти десять. Но добрались без приключений.

— Открыть ворота! — приказал я.

Гиммлер громко повторил мои слова, и его услышали.

Ненавистные створки с надписью «Arbeit macht frei!» послушно распахнулись, и через минуты мы оказались на территории Заксенхаузена.

Ворота за нашими спинами вновь сошлись вместе, перекрывая путь к отступлению.

Но это было уже неважно.