Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии

Глава 9 Марсельская бритва

Поход в казино не принес ничего, кроме раздражения. Даже хозяина не увидел. Впрочем, на черта он мне сдался? Не буду же я принимать всерьез слова Папы Допуло о «других способах». Плюнуть, растереть и забыть!

А вот главарь контрабандистов про меня не забыл.

— Тебя человек поджидает, — уведомила меня Микри, стоило мне появиться во дворе.

Посмотрел на невзрачного типа, полоскавшего пальцы в мраморной цистерне. Он заметил меня и кивнул: мол, узнал, себя показал, если понадоблюсь, я на месте.

Присел за столик, Микри без капли смущения за случившееся ночью уселась напротив.

Рассказал ей про свою беду.

— Зря вы потащились к французам. Место с дурной славой. Нет, не то, чтобы я слышала, что люди пропадали… Просто публика там разная. И есть откровенные подонки. Один марселец… Он, люди рассказывают, сбежал из Франции. Девушке лицо бритвой исполосовал. Есть такой мерзкий обычай у местных сутенёров. Наказывают таким жутким способом провинившихся проституток, отказавшихся дальше работать.

— Марселец? Он, случайно, не в красном колпаке ходит?

— Он самый! Видел его?

— Уже дважды! Ночью в кабачке и час назад у казино. Похоже, мне стоит еще раз наведаться в этот погребок.

Мысль об этом меня посетила сразу, как обнаружилась пропажа Спенсера. Но до вечера винные погреба закрыты: убедился в этом, когда с Проскуриным проезжали мимо них.

— Не стоит туда ходить одному.

— У меня нет выбора. Зато есть это! — я приподнял полу сюртука, показав Микри ручку револьвера.

Она покачала головой:

— Вечно вы, мужчины, ищите неприятностей на свою голову.

— Ты знаешь Проскурина из портовой таможни?

— Его все знают.

— Сбегай к нему и предупреди, что я ушел к французам. Пусть знает, где меня искать, если пропаду.

Микри клятвенно пообещала выполнить задание для начинающей юной подпольщицы.

Я встал, подошел к цистерне, пошептался с посланцем Папы Допуло и отправился на Дерибасовскую.

Уже смеркалось, и кабачок открыл двери посетителям. Их было пока раз-два и обчелся. Хоровому пению придет черед ближе к ночи.

Огляделся.

Стены были выложены крупными каменными блоками. Свод довольно искусно образовывал правильную сферу и был изрядно закопчен. Узкий проход вел в другое темное помещение, наверное, в кухню. Не могут там Спенсера прятать?

— Чего высматриваешь? — сердито окликнул меня кабатчик. — Заказывай или убирайся.

— У вас поесть можно?

— Где тут готовить? — удивился хозяин. — Мы же под землей. Сыру могу дать. И багет.

— Давай свой сыр. И маленький кувшин вина. Есть хорошее белое? Не разбавленное?

Кабатчик удалился, бурча что-то под нос и ни слова мне не ответив. Скоро вернулся, с шумом поставил на стол тарелку с твердым козьим сыром и глиняный незатейливый кувшинчик. Сообщить мне о сорте или названии вина он не посчитал нужным.

Сыр оказался на высоте, вино явно подкачало. Но я не пить сюда пришел. Отщипывая кусочки сыра, продолжал наблюдать.

Когда сыр закончился, а кувшинчик показал свое дно, в кабачок спустился тот самый марселец в красном колпаке, о котором меня предупреждала Микри. Прошел в сторону подсобки, как я окрестил темное помещение в глубине подвала, приняв сперва за кухню. Кого-то окликнул севшим голосом. К нему вышел его товарищ-неаполитанец, с которым ночью у них чуть не вышла ссора с поножовщиной. Уселись за дальний столик и яростно заспорили.

Я не отводил от них глаз, и это заметили. Итальянец встал и вихляющей походкой направился в мою сторону.

Не спрашивая разрешения, уселся рядом.

Я бывал в Неаполе и прекрасно знал арсенал ужимок и руковерчения, которыми местные жители с древности привыкли дополнять свою речь — от умильного кручения указательным пальцем у кончика рта (отличная еда!) до похабных и угрожающих жестов. Поэтому меня не удивили ни его манеры, ни вызывающее поведение.

— Что хочешь? — еле выговорил он по-русски и скорчил зверскую гримасу. Изобразить опасного типа ему было не трудно: правую щеку прочерчивал длинный узкий шрам от уха до подбородка.

— Англичанина ищу, — ответил я, не убирая руки со стола. Хвататься за револьвер сейчас было бы глупо, слишком тесно.

— Англичанина ищешь, — повторил он за мной как-то бездумно.

— Мы были вчера здесь Он пропал. Думаю, он сейчас снова здесь, — я взглянул ему в глаза — в узкие прищуренные щелочки.

— Думаешь, он здесь, — снова, как попка, повторил неаполитанец. Он широко раскрыл рот и изобразил попытку сунуть туда кулак, выражая таким жестом свою насмешку.

— Уже не думаю — уверен, — ответил я твердо.

— Тогда пойдем, — цыкнул он сквозь зубы.

— Куда, на улицу?

— Туда, — он махнул головой в сторону подсобки.

— Спенсер там?

— Увидишь!

— Нет.Так дело не пойдет. Ты так и не ответил на мой вопрос.

— Уже ответил, — ухмыльнулся он и изобразил нечто вроде нашего «зуб даю». Похоже, несколько штук уже кому-то дал. — Взгляни на свой член.

Я, было, решил, что это новое оскорбление, но, опустив глаза, увидел, что к левому бедру прижата длинная узкая опасная раскладная бритва на черной слегка изогнутой ручке.

— Полосну — истечешь кровью за полчаса, как свинья, — ощерился сквозь редкие зубы этот мараз, приставив к уху большой палец и покачав ладонью с намеком на ослиные уши. — В Неаполе, откуда я родом любой из каморры знает, с какого конца браться за бритву. И имеют свой знак!

Ничего себе! Каморра! Неаполитанская мафия! Неужто он из этих?

Он ткнул пальцем в свой шрам. Затем резко вытащил бритву из-под стола и прижал ее к моей щеке всей плоскостью лезвия.

— Хочешь такой же? — рассмеялся хрипло. — Двигай ногами и свечу захвати.

Я подхватил низкий канделябр с тремя свечами и пошел в подсобку. Неаполитанец последовал за мной. Марселец к нам присоединился, оставаясь за спиной своего подельника. Самый странный крестный ход на земле — я со свечами впереди, а за мной — уголовные рожи.

Вошел в подсобку. Криминальная парочка притормозила у входа.

Я посветил себе свечами, разгоняя полумрак. В подсобке было пусто. Лишь в углу стоял стол с наваленными на него кругами сыров и хлебом. Под столом в ряд стояло четыре бочонка с краниками почти у пола. Спенсера не было. Я вопросительно уставился на подельников у входа.

— Мозгов не хватает сообразить? — спросил марселец и что-то гаркнул на французском: наверное, ругательство.

— Люк в полу! — подсказал мне неаполитанец.

Я посмотрел. На плитах пола, плотно подогнанных друг к другу, выделялась одна, немного выступающая и с крюком посередине. Поднял камень — небольшой прямоугольник, скрывающий люк с размерами, достаточными, чтобы крепкий мужчина мог протиснуться на деревянную лестницу, ведущую вниз. Обычная лестница из двух скрепленных между собой круглыми палками жердей. И подвал. Внизу скрывалась еще одна мина!

Вытащил одну свечу из канделябра и довольно ловко спустился вниз.

Винный погреб! Подвал был плотно заставлен приличного размера бочками, неизвестно каким образом спущенными под землю.

Я накапал воска на одну из них, воткнул в него свечу, чтобы освободить руки. Отскочил в темный дальний от лестницы угол. Вытащил револьвер и взвел курок, молясь про себя, чтобы неопробованное мною оружие сработало штатно и что я ничего не напутал, когда его заряжал.

— Где англичанин? — спросил спустившегося за мной неаполитанца. Француз только начал устраивать ноги на ступеньках.

Итальянец, ни слова не говоря, ухватился за одну из бочек и спокойно откатил ее в сторону. Открылся темный проход, в который можно было попасть только согнувшись.

— Спенсер! Мистер Эдмонд! — закричал я громко.

— Коста! Это вы? — раздался тихий крик, которое подхватило эхо.

— А ну заткнись! — зарычал марселец, спрыгивая на утоптанный пол.

Я поднял руку с револьвером.

— Встаньте оба к бочкам! — приказал.

Неаполитанец выругался, но послушался. Француз шагнул в проем перед проходом на месте отодвинутой бочки.

— Предупреждаю! Без глупостей! У меня в руке многозарядный пистолет — на вас патронов хватит!

Нажал на курок, нацелив ствол на близстоящую бочку и выстрелил.

Ох, зря я это сделал!

Грохнуло так, что все оглохли. Подвал заволокло дымом. Его разгонял руками неаполитанец, смешно открываярот. Марселец исчез в проходе. Из бочки хлестала струя красного вина.

В люк просунулась голова. Кабатчик что-то быстро затараторил. Видимо, требовал спасать вино. Итальянец заткнул дырку пальцем. Показал рукой хозяину погребка, чтобы он кинул какую-нибудь затычку.

Я потянул на себя барабан, как показывал Эдмонд, и повернул его так, чтобы заряженная камора оказалась в нужном месте. Забрал с бочки свечу.

— К черту вино! Идем!

Неаполитанец послушно двинулся вперед. Согнулся в три погибели и полез в проход. Я не понял, что дальше случилось, только он внезапно завизжал, вываливаясь в новое подземелье.

Протиснувшись следом, я увидел, что итальянец, всхлипывая и причитая, размазывает по лицу кровь. Наискось от края глаза к носу «красовался» свежий разрез: видимо, марселец полоснул своего дружка, решив в темноте, что это я выбираюсь из погреба.

Новая мина напоминала мою стамбульскую цистерну, только без воды. Такая же длинная, изогнутая, как сабля, с несколькими отминками-отнорками. К одному из них вприпрыжку поспешал француз.

Я двинулся следом, подсвечивая себя путь высоко поднятой свечей. Неаполитанец, похоже, выбыл из игры. Он пытался оторвать от рубашки кусок материи, чтобы заткнуть рану.

Из отминка вышел бледный, растрепанный Эдмонд, подрастерявший за время, проведенное в подвалах, свой щегольской вид. Позади скалился марселец. Он прижимал свою бритву к шее бедного Спенсера.

— Еще шаг, грек — и я перережу горло твоему приятелю! — гримасничая, выкрикнул француз.

Один из похитителей уже наказан. Скулит, как девчонка, размазывая кровь и сопли. Не моя вина в том, что так получилось. Хорошо, что на моей руке нет крови и не она рассекла чужую плоть. Я дал себе зарок без крайней необходимости не покушаться на человеческую жизнь. Мне хватило стамбульских «подвигов» и последовавшей расплаты.

Но марселец об этом не знал. Я твердо шагнул вперед.

— Я вышибу тебе мозги! Нет! Я отстрелю твой мерзкий член. А пока ты будешь ползать, завывая, у моих ног, я возьму твою бритву и располосую тебе все лицо до кости, как ты это любишь! Ведь любишь, да⁈ Резать лица⁈ Как насчет твоего⁈ Поверь, у меня есть опыт в таком деле! — я расхохотался, держа свечу над головой.

Наверное, я выглядел жутковато в игре теней от неверного света. Марсельца проняло.

Вся бравада мигом его покинула. Такие, как он, любят упиваться своей храбростью, когда уверены в собственной безнаказанности и держат нож у горла беззащитной жертвы. Но стоит им осознать угрозу собственной жизни, тут же сдают назад.

— Ты сумасшедший! — завизжал он, брызгая слюной. — Чего ты хочешь?

— Всего лишь забрать друга!

— А я? Что будет со мной? Я не могу вернуть деньги англичанина. У меня долги перед казино, и я уже всё отдал.

Понятно. Отдал золото Спенсера, которое тот так неосторожно показал ночью, а потом завалился спать на ступеньках казино.

— Черт с ними, с деньгами! Просто проваливай! И дружка своего забери.

— Согласен! Согласен! — закивал марселец, пряча свою бритву. Он отступил на шаг от Эдмонда.

— Как вы, мистер Спенсер?

— Я в порядке, Коста. Немного устал за день своего заключения. Хочу пить и еды. Еще не помешала бы ванна, — спокойно ответил Эдмонд, сохраняя невозмутимое спокойствие даже в таких трагических обстоятельствах.

Я подошел к нему, встал рядом. Мы наблюдали, как марселец бочком-бочком пробирался вдоль стены в сторону своего напарника.

Вдруг в винном погребе раздались громкие крики. В проход за бочками стали протискиваться какие-то люди — греки, без сомнения: на них были знакомые мне фески. Их изломанные тени прыгали по неровным стенкам мины.

Первым делом они схватили неаполитанца. Тот не оказывал сопротивления, лишь прижимал к лицу окровавленную тряпку. Марселец развернулся и кинулся к нам. Быть может, в темноте за нами скрывался еще один выход, и мы просто стояли на его пути. Увы, разминуться в тесном проходе не было никакой возможности.

— Ты — мерзкая сволочь! Обманул! Ты ответишь! — выкрикивал он на бегу.

В его руке снова блеснула раскрытая бритва. Он замахнулся, целя в шею Спенсера. Я бросился под удар, заслоняя своим телом англичанина.

Мне повезло, что я был слегка повыше. Марселец хотел попасть в яремную вену, в ямку между ключицами. Мне же он угодил сантиметра на два пониже. Его бритва прочертила косой разрез по моей груди, минуя правый сосок.

Я приставил револьвер к плечу вражеской руки, сжимавшей бритву, и нажал на курок. Француза отбросило от меня. Он устоял на ногах, но бритву уронил. Все заволокло дымом.

Чувствуя, как немеет правая рука, я левой зажал разрез на груди, уронив свечу на пол. Кровь моментально пропитала одежду. В воздухе неприятно запахло железом, не говоря уже о порохе.

Ко мне подскочили греки. Марсельца сбили на пол. Попинали ногами, несмотря на ранение.

— Нужно крепко примотать согнутую левую руку к телу, закрыв рану — примерно так, как Коста сейчас держит. Уже есть обильное кровотечение. Он может истечь кровью, если мы не доставим его быстро в лазарет, — моментально сориентировался Спенсер, придерживая меня за талию и подсвечивая всем поднятой с пола свечей. Откуда у него такие познания в медицине?

— Его нужно как-то вытащить отсюда и отнести в циркулярную больницу, — тут же отозвался один из контрабандистов. Я не сомневался, что верно определил, кто пришел к нам на помощь.

Меня чем-то обмотали, с трудом подняли наверх.

Я начал периодически впадать в забытье: потеря крови имела значение, а адреналин уже спал.К счастью, нести меня пришлось недалеко — в Городскую больницу.

Ее здание, как и все правительственные заведения и дворцы в центре города, не могло обойтись без древнегреческого стиля и, конечно, колонн. Их здесь было даже с избытом: не только на центральном фасаде, но и в одноэтажных анфиладах, раскинувшихся полукруглыми крыльями слева и справа от парадного входа. Наверное, из-за них больницу и прозвали Циркулярным Корпусом.

Мы ткнулись в одно крыло. Узнав, что я слуга, привратник отправил нас в другое.

Там было людно. Толпа народа осаждала вход: большинство в каком-то рванье или накрытые тулупами, несмотря на жару. Кто-то валялся прямо на земле, кто-то искал убежища под возами, кто-то плакал, кто-то стонал в забытье.

— Мест нет! Не принимают! — раздавались крики.

На крыльцо вышел хмурый чиновник. Он скучным тоном, видимо, в сотый или тысячный раз объявил:

— Согласно указаниям городского приказа общественного презрения, бесплатное медицинское обслуживание предоставляется исключительно служащим по военному или гражданскому ведомствам или состоящим на воинской службе. Всем прочим лицам, включая мещан и купеческое сословие, надлежит оплачивать месячное пребывание в больнице, невзирая на действительный срок нахождения на лечении. Подобная платная услуга оказывается исключительно при наличии свободных коек. Их подсчет будет осуществлен с утра. Время уже позднее. Прием давно окончен. Расходитесь по домам. Оставаться на территории больницы запрещено!

Его слова поддержали два солдата, вооруженные ружьями с примкнутыми штыками. Они сурово смотрели на толпу. Всем было понятно: будут выгонять без церемоний.

— Возвращаемся в первое крыло! — распорядился Спенсер. — Проблема в том, Коста, что у меня все выгребли из карманов до последнего пенса. А тут, как мне перевели, нужно платить за месяц вперед.

— Проблема не в этом. Она — в том, мистер Эдмонд, что ваш потрепанный вид, вряд ли, внушит доверие местным церберам. Боюсь, будете ссылаться на знакомство с Нарышкиными, вам просто не поверят. Впрочем, выбора у нас все равно нет. А деньги вытащите из моего кармана. Не знаю, хватит ли их.

— Тут неподалёку частный врач проживает, — вмешался один из контрабандистов, что помогал меня транспортировать. — Пьяница редкостный. Его за это дело и вышибли из морского лазарета. Но сам он хирург, резал-штопал матросиков, когда под Варной флот болтало.

— Вас, действительно, нужно будет зашивать. Давайте рискнем.

Врач нашелся, хотя и внушал сомнения в своем профессионализме и трясущимися руками, и полопавшимися капиллярами в глазах, и знатным перегарным духом. Прием он давно закончил, но звон монет побудил его передумать.

— Кидайте раненного на стол, — заявил, пряча в карман серебряный рубль. — Водка есть?

— Как же ты будешь пациента зашивать, если напьешься? — закричал обычно спокойный Эдмонд: слово «водка» он понимал уже без переводчика.

— Не мне нужно, болван! Пациенту!

— От боли, что ли? — заинтересовались греки, помогая стаскивать с меня промокшие в крови одежды. Не долго пожил мой новый сюртучок!

— Увидишь, — туманно ответил врач.

Принесли водку.

Я лежал на столе посередине комнаты, освещенной свечами. Грудь уже была обнажена. Дергало ее изрядно.

Врач осмотрел рану, низко наклоняясь к самой груди. Почмокал губами.

— Хорошо мышцы рассекло. Чистая работа! Завтра утром зашью.

— Почему завтра? — нашел я силы поинтересоваться.

Доктор не ответил. Принял открытую бутылку из рук Спенсера и быстро сделал небольшой глоток.

Все на него сердито закричали. Но он, нимало не смущенный, после приема «лекарства» внутрь, щедро поделился им и со мной:просто обильно полил водкой прямо на разрез.

Я потерял сознание.