Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии

Глава 5 Человек в большом городе

«Что же ты за город такой, Одесса? Как мне тебя раскусить?» — думал я, пробираясь вниз по балке, рискуя сломать себе шею. Овраг густо порос кустарником. То и дело попадались промоины и ключи с бьющей из-под земли водой. Меж них петляли тропинки, образующие, как арабески, причудливый узор линий.

Стычка с чумаками и позорные столбы, как ушатом холодной воды, смыли мои первые восторги от встречи с привычной картинкой европейской цивилизации. Макароны, понимаешь… С чего я решил, что красивые фасады домов и греческая таверна — достаточные примеры, чтобы посчитать Одессу раем? Совсем не в то время я в нее попал, не стоит забывать, что на дворе лишь закончилась первая треть 19 века. Может, и к лучшему, что город снова превратился для меня в пусть красивого, но опасного зверя.

И мне требовалось решить, могу ли я себе позволить оставить тут сестру с племянником, как, где и на что они будут жить в большом незнакомом им городе. Мне требовалось больше информации. Первое впечатление часто бывает обманчивым.

Мое возвращение в городок прошло без эксцессов. Только пару раз упал в грязные ручейки, стекавшие к морю.

«Кузьмич» укоризненно покачал головой, оглядев мой стамбульский сюртук. К одесской пыли, въевшейся в ткань, добавились мокрые комочки земли и темные разводы.

— Не извольте, барин, беспокоиться: все вычищу в лучшем виде!

— Ну, какой я тебе барин, дружище! Такая же, как ты, подневольная птица. А ты свое дело знаешь крепко: поверь, лучше тебя помощника по хозяйству я не встречал!

Я не лукавил. Старый солдат, действительно, вел себя как заботливая кумушка. В наших домиках всегда было прибрано, посуда после обеда убрана моментально, постель вовремя заправлена, а одежда вычищена щеткой до почти идеального состояния. Я уж молчу про нашу обувь, к которой Кузьмич относился со священным трепетом. Даже жаль будет с ним расставаться…

Три последних дня карантина пролетели быстро.

Нам предстоял последний осмотр у доктора, а следом — свобода. Все без исключения волновались, опасаясь простудиться в последний момент и задержаться в «санатории» на неопределенное время. Легкий насморк у Яни вызвал массу тревог — даже у наших соседей по городку, которые опасались подхватить от него заразу.

Но все прошло штатно. Мы дали клятву, что не больны и не вступали в контакт с больными чумой: мы с Марией — на Евангелии, Спенсер — на Библии. Доктор дал добро, багаж был получен, и мы снова превратились в обычных туристов, которых ждало знакомство с городом.

Пара дрожек доставила нас до отеля. По дороге мы закупили для Спенсера постельные принадлежности. Он со спокойной совестью отпустил нас, условившись встретиться со мной на следующий день у памятника Ришелье. Мы могли выдвигаться в Красный переулок к Адаше.

Мне было грустно смотреть на сестру: ей пришлось снова облачиться в платье от Фонтона. Кажется, в санаторной пижаме ей было гораздо комфортнее. Я решительно увлек ее в магазин мадам Томазини.

Увы, нас обломали прямо у порога — все по классике, как в фильме «Красотка».

— У меня одеваются лучшие дамы Одессы! — с трудом выговаривая русские слова, заявила нам мадам. — Убирайтесь, не распугивайте мне клиентуру!

Пришлось потыкаться в несколько магазинов. Все оказалось совсем не так просто, как я себе вообразил — да что там самому себе врать, полная хрень вышла из моего плана приодеть Марию.

В одних магазинах нас отказывались обслуживать, сколько бы я не звенел золотом, в других понимали исключительно по-французски, в третьих — не было готового платья: все шилось исключительно на заказ, причем ткань требовалось приобретать у мануфактуристов с Александровского проспекта, а всякую бахрому и прочие бабские финтифлюшки — в лавках на Старом базаре. В итоге, я натуральным образом взвыл!

Нас выручил портной в самом начале Греческой улицы, занимавшийся перелицовкой старых вещей. Он нас уверил, что без проблем подберет Марии все, что угодно.

— Все, что угодно, мне не нужно! — предупредил я, не задумываясь. — И нам не нужны все эти воздушные платья с открытыми плечами. Мадам не станет возражать против строгого наряда порядочной молодой вдовы. Ну, и все, что там положено женскому полу…

Я смущенно замолчал, не зная, как бы поприличнее объяснить.

Мария оставалась безучастной и на помощь мне не пришла. Наоборот, стояла с обреченным видом, словно я ее не в магазин привел, а на публичную казнь. Марш-бросок по Дерибасовской ее вымотал, первые впечатления от большого города — ошеломили. Она явно была не в своей тарелке, теребя ленты капора, будто намеревалась их оторвать.

Но грек сам пришёл на подмогу:

— Не извольте беспокоиться, сударь! Молодой госпоже мы подберем все, что требуется. Оставьте ее у нас на пару-тройку часов — и вы ее, поверьте, не узнаете, когда вернетесь!

Я скептически на него взглянул: хотелось бы все же сестру узнать. Но дискутировать не стал: у меня нарисовалась новая проблема под названием «мани-мани». Мне нужно бежать на биржу.

Грек меня остановил:

— Сударь! Пару минут задержитесь. Вам и самому не мешало бы переодеться. Позвольте, я сниму ваши мерки. Никогда не знаешь, когда пригодится. У вас есть какие-нибудь пожелания?

— Хочу боливар! — тут же ответил я.

Грек понимающе кивнул.

— Такая шляпа ко многому обязывает. Придется вам подобрать что-то подходящее!

Старый разводила! Знаю я все эти штучки торговцев. Впрочем, поприличнее одеться мне не помешает. Но сперва нужно разобраться, на что я могу рассчитывать после размена своего капитала на рубли. Реакция Адаши на мой полуимпериал ни о чем не говорила.

Разыскать биржу труда не составило. Красивое здание под плоской крышей, обсаженное колоннами со всех сторон — в Одессе, вообще, к колоннам относились с пиететом — нашлось в конце Приморского бульвара. У входа меня встретили мраморные лев и волчица со щитами с мальтийскими крестами — не то охрана, не то грозное предупреждение всяк сюда входящему.

Мне были нужны меняльные конторы и, желательно, консультация опытного финансиста.

Быстро выяснил, что меняют николаевские золотые рубли на серебро исключительно в отделении Казначейства. И в нем я быстро понял, что мои надежды на то, что я богат, имея чуть больше 1000 золотых рублей в виде 211 полуимпериалов, растаяли, как дым.

— Милостивый государь, — просветил меня почтенного вида кассир в поношенном мундире чиновника Министерства финансов, учтиво представившийся Гордеем Симеоновичем, — золотой идет к серебру в соотношении один к одному плюс три процента. Таким образом, за один полуимпериал вам причитается пять рублей серебром и пятнадцать копеек[1]. Будете менять?

Я оторопел. Мне казалось, что золото должно было быть раз в десять дороже. Не велик же капитал приберег на черный день чертов Никос! И остатком в иностранных монетах не стоило обольщаться: за сорок золотых франков давали, как следовало из записи мелом на черной доске у входа, «9.84 ₽ сер».

— А если ассигнациями?

— Тут все сложнее. Мы меняем по государственному курсу один к трем с половиной. Но время сейчас неспокойное, грядет денежная реформа и курс серьезно скачет. Разницу в курсах мы называем лажем. И этот лаж может быть как положительным, так и отрицательным. Сейчас выгоднее обратиться к коммерсантам, в частные банкирские дома. Не забывайте, вы — на бирже!

— То есть с обменом серебра на бумажные деньги стоит лучше не спешить?

— Напротив. Вам же выгоднее больше получить ассигнаций, — улыбнулся приятный и отзывчивый чиновник. — Если же доверие населения к финансовой политике Петербурга укрепится, следует ожидать отрицательного лажа. И, соответственно, вы получите за свое серебро меньше ассигнаций.

Конечно, меня, пережившего 90-е, курсовыми колебаниями не напугать. Будто я не помню, как полученные утром «бумажки», к вечеру превращались в малоценную бумагу. Здесь говорят «лаж», а у нас выходила полная лажа!

Но как же не хватает калькулятора! Я принялся подсчитывать, шевеля губами, сколько же я получу серебряных рублей. Прикинуть точно в ассигнациях я даже не решился. Что-то вроде четырех тысяч выходит.

— Вы, как я вижу, человек приезжий, поэтому стоит вас предупредить еще об одной проблеме. С ассигнациями в Империи беда. Очень много фальшивок. Еще Наполеон этим баловался. Будьте аккуратны с обменом через частные руки. И я до конца не понимаю, к чему вам менять полуимпериалы в большом количестве? Золото ходит наравне с серебром.

Тоже верная мысль. Полезный старичок. Видимо, не одни штаны протер, сидя на казенном стуле. Решено; махну не глядя 11 пятирублевиков. Я выложил скромную стопку монет на зеленое сукно стола.

— Орел расправил крылья! — сказал кассир, нежно поглаживая монеты. — 32-й год, хорошая чеканка. Не фальшивка!

Заметив мое недоумение, он добавил:

— На обратной стороне монеты со времен императора Александра крылья у орла не опущены вниз, как раньше. Вот мы и говорим: расправил крылья. Итак, вам причитается 56 серебряных рублей и 65 копеек. Извольте получить.

Он выложил передо мной шесть неполных столбиков и стал отсчитывать медные пятаки.

— Вот вам 13 «масонов»!

— Почему масонов?

— Так крылья у орла опущены, масонский знак. Потому и «масоны»-с.

— Давайте шестнадцать рублей поменяем на ассигнации. Не хотелось бы таскаться с грудой серебра в карманах. Не стану из-за такой мелочи бегать по меняльным конторам в поисках курсовой выгоды.

— Ах, молодость, молодость! Для вас же сказано: копейка рубль бережет. Вы же, вроде, уже не юноша, чтоб проявлять подобное легкомыслие. Наверное, и детки уже есть? Впрочем, дело ваше, — он быстро пересчитал все на счетах и выдал мне пачку ассигнаций. — Ровным счетом — 56 рубликов. Эк, у нас с вами кругло вышло!

Я и сам удивился, как так ловко получилось: сперва — 56 рублей серебром, теперь — та же сумма в бумажных купюрах.

— Гордей Симеонович! Вы — человек, много повидавший, на финансах собаку съели. Не просветите меня, как капиталом в пару тысяч рублей можно распорядиться? Мне сестру с племянником нужно как-то устроить.

Старичок расплылся в улыбке: видимо, сейчас оседлает любимого конька.

— Что ж, сударь, давайте подсчитаем. Сперва прикинем возможный доход от процентов на вклады. Выплат по купонам или бонам от частных компаний подсчитать не берусь: тут все, как в нашем казино на бульваре. Ежели в государственные бумаги вложитесь, с тысячи двухсот рублей у вас набежит за год полсотни. То есть, если жить на доход с капитала, для потребной жизни нужно иметь не менее 12 000 рублей на счетах или в государевых бумагах.

Я быстро пересчитал в уме.

— Выходит, можно прилично прожить на пятьсот рублей в год?

— Отчего же нельзя? Коли не транжирить, вина не пить до беспамятства да бережливость соблюдать — вполне возможно. Вот братец мой в Москве живет-с на пять сотенок, а ныне мне пишет: одолжи тыщенку на покупку дома. Он его за полторы сторговал. Домик, конечно, так себе…

— А в Одессе?

— В Одессе, милсдарь, вы и за пять тысяч не найдете. Тут все помешались на недвижимости. Уже под землю зарываются, чтоб место освободить.

— А сколько на год потребно здесь денег?

— Одесса — город богатый. Приезжих много, деньгами сорят. И товары вовсе не дешевы, не взирая на порто-франко. Приличный обед в ресторации выйдет у вас рубля в три. Так что питаемся с рынка: что завезут, то и берем. Опять же вода привозная — до 20 копеек, бывает, ведро доходит!

Я тут же прикинул: Марии на месяц нужно не меньше ста рублей. Получается, с процентов на капитал сестре не прожить, а всех моих денег ей и на пять лет не хватит. Не идти же ей потом в прислуги. Нужен источник стабильного дохода. Придется продавать драгоценные камни и думать, во что вложить деньги. Дааа… задачка не из легких!

Любезно раскланявшись с кассиром и высказав тысячи слов признательности, я вышел на ступеньки биржи. Думы, думы… Думы не отпускали.

Тут меня окликнул старый знакомый, американец Стефенс, с которым мы вместе «чалились» в Карантинном городке.

— Хай, мистер! — приветствовал он меня в американской манере — Как поживаете?

— Коста Варвакис! — представился на всякий случай. — Как-то поживаю.

Янки излучал неподдельный оптимизм, беспрестанно улыбался и производил впечатление человека, знающего почем фунт лиха. Аккуратная бородка, небольшие усы, широкий лоб и умные глаза — одним словом, респектабельный джентльмен, много повидавший, как и его крепкий костюм путешественника.

После пары положенных при встрече банальностей он неожиданно предложил мне пройти в кофейню на бульваре, где был зал с газетами. «Обменяться первыми впечатлениями», — так он объяснил свой интерес к нашей беседе.

В кофейне, действительно, можно было просмотреть газеты. Они были скручены в толстые рулоны и закреплены на палке, чтобы никто не утащил отдельный номер. Эти рулоны с торчащей ручкой размещались в особой стойке, и каждый мог выбрать то издание, которое было свободно.

Но нас газеты не интересовали — куда больше интриговали подробности нашего первого свидания с красавицей-Одессой.

Мне было чем поделиться с американцем, но я уступил ему слово.

— Одесса — совершенно американский город! Она куда больше похожа на наши, чем грустная Европа, погрязшая в Средневековье. Здесь все дышит предприимчивостью! Только что я вышел со встречи с нашим консулом и вице-председателем биржи господином Джоном Ралли. Цифры торговых оборотов, которые он мне привел, поражают. И вот, что интересно: по его мнению, те торговые льготы, которыми обладает город, благодаря порто-франко, скорее мешают, чем помогают делать нормальный бизнес. Кстати, он ваш соотечественник.

— Ралли — грек? — изумился я.

— Истинно так, мистер. И очень успешный бизнесмен, очень… У него конторы по всему миру!

— Как вы считаете, мистер Стефенс, есть ли у меня шансы, обладая скромным начальным капиталом, изыскать здесь возможность для инвестиций?

— Не сочтите за грубость, но боюсь вам будет трудно. Сюда стекаются авантюристы и начинающие бизнесмены со всей Европы — итальянцы, французы, англичане, немцы, поляки, венгры, евреи… Очень большая конкуренция! А все лакомые куски уже поделены между местными семейными торговыми домами. И вам придется толкаться в толпе таких же молодцов у подножия пирамиды, чтобы ухватить свой шанс. А еще ваш язык…

— Что не так с моим языком?

— Русский здесь — для присутственных мест, итальянский — для торговых дел и французский — для высшего общества.

— Ошибаетесь, сэр. Две трети местных коммерческих фирм принадлежат грекам.

— Ралли мне об этом не сказал. Спасибо за уточнение. Наверное, он не желал афишировать свою связь с местной диаспорой. А что вы думаете о месте Одессы в Империи? Мне сказали, что здесь царит особая атмосфера, отличная от остальной России. Здесь не знают суровости крепостного права, а местные правители довольно либеральны.

— Тут я мало чем могу вам помочь. Я такой же путешественник, как и вы, — развел я руками и вернулся к интересующей меня теме. — Будь вы заезжим предпринимателем, в какую область вы рискнули бы инвестировать?

— Хо-хо, мне по сердцу ваш настрой! Вам стоит подумать о переезде в страну, где царит всепобеждающий дух предпринимательства! Лично я — убежденный сторонник транспортных проектов. За ними будущее. Я намерен бросить вызов монополии англичан на морские перевозки между Старым и Новым Светом[2]. Здесь же, в России с ее необъятными просторами, перевозки — это отличный бизнес.

Вот нормально так озадачил меня американец! Что я могу предложить этому городу? Что толку от моего послезнания? Любой авантюрист из Европы мне сто очков вперед даст, ибо я не знаю элементарных вещей, не говоря уже о специальных — коммерческих и финансовых. Готовься я специально к попаданству, приналег бы на исторические книги и инвестировал бы туда, где правят бал нынешние Биллы Гейтсы и Илоны Маски. Или играл бы на местной бирже, снимая сливки, благодаря знаниям котировок на зерно или греческую коринку[3]. Но я не знаю НИЧЕГО!

Я даже не могу толком использовать совет американца. Легко сказать, инвестируй в транспорт! А куда конкретно? Может, в акции Черноморского общества перевозок Одесса-Константинополь? Но Митька мне на «Неве» поведал, насколько неладно дело с пароходами. Сколько аварий и простоев в доках. Как долго строятся в Херсоне два новых паровых корабля для Общества. Не имею я права вкладываться в высокорисковый актив!

Вернулся за Марией к портному в полном раздрае. Мне не подняли настроение даже приготовленные для меня обновки и вожделенный боливар — напоминающий цилиндр, головной убор с широкими загнутыми слегка вниз полями. Еще пришлось отнекиваться от предложенной мне греком трости.

— Без этого аксессуара ваш образ неполный, дорогой Коста! — уверял меня доморощенный Саша Васильев по имени Перикл, навязывая мне свою версию «Модного приговора» образца 1836 года.

— Не привык я с дубиной таскаться, — отбивался я (чуть не брякнул про бейсбольную биту).

— Но это — так элегантно! И можно при случае от собак отбиться!

— Нет уж, увольте! И перчаток мне не надо. Лето на дворе.

— Ну, хорошо. Все равно, вы — красавец! Хоть сейчас — на Бульвары лорнировать дам. Один мой знакомый, весьма близорукий, проделывал этот трюк с такого близкого расстояния, что постоянно нарывался на скандалы. Ха-ха-ха. Взгляните, какую достойную спутницу для Променада я вам создал!

Из-за занавески вышла Мария, вся в чем-то свело-зеленом, с поясом под самой грудью и пунцовая от застенчивости. Неслабое ей выпало испытание после турецких закрытых балахонов и кисеи наряжаться и демонстрировать свою красоту в присутствии постороннего мужчины.

Да, не так я представлял себе безупречной образ почтенной вдовы. Нет, конечно, все было в рамках приличия: шея и плечи закрыты и никаких, слава Богу, мини! Но все же, но все же…

Помолчал, подумал: «какого черта я вдруг заделался ревнителем нравственности и превратился в сурового старшего брата. Чудеса!». Обошел Марию по кругу, застывшую в ожидании приговора, — и выразил свое самое горячее одобрение. С женщинами только так! Иначе потом всю плешь проедят: я, мол, так старалась для тебя, а ты…

Мария тоскливо вздохнула. То ли её утомила многочасовая примерка, то ли наряд ей на самом деле не нравился. Мне некогда было разбираться сейчас с ее настроением — нас Адаша заждалась.

Высыпал портному кучку серебра, он мне на сдачу — серебряные копейки, полуполтинником их окрестив. Это что же выходит? Серебро — на сдачу от серебряного рубля, а медь — от ассигнации? Ай да, старичок, божий одуванчик! Сунул мне «масонов» вместо серебра! Еще и про берегущую копейку серьезно так поучал. Издевался, гад!

Ладно, будем считать, что он комиссию получил за консультацию, а разбираться в монетной системе будем позже. Сейчас нужно поторапливаться.

До Красного переулка было рукой подать. Наша хозяйка ничем не выразила своего недовольства из-за нашей задержки. Наоборот, обрадовалась, будто заждалась. Проводила нас в комнаты на второй этаж одного из домов, что окружали ресторанный дворик по периметру.

— Я решила вам повеселее комнаты выделить, — объяснила она. — Здесь мои тетки останавливаются, когда нас навещают. В комнатах братьев все — как-то слишком по-мужски. Впрочем, Коста может и там устроиться.

— Здесь очень мило, спасибо! — прижал я руки к груди, демонстрируя полное восхищение.

Комнаты и впрямь были хороши. Беленые известкой стены и балки на потолке, голубые внутренние рамы окон с решетчатыми ставнями, на полу и лежанках — домотканые пестрые коврики и много подушек разного размера. Двухкомнатные апартаменты в этностиле — сто евро за ночь, как минимум! Еще бы мне роптать!

Адаша, не заикнувшись о депозите, ушла. Янис — следом. Пацан, засидевшись у портного, потребовал отпустить его погулять. Мы же принялись разбирать свои вещи.

Мария двигалась заторможено. Лицо было напряжено, губы поджаты — вот умеют женщины создать накаленную атмосферу, не проронив ни слова.

— Что? — спросил я резко. Еще не отошел от своих дневных переживаний — все ж таки завел меня Гордей, мать его, Симеонович, гений медной монеты.

— Ничего, — тусклым голосом ответила она, перекладывая в третий раз какую-то вещичку Яни.

— Выкладывай!

Она промолчала, подошла к окну и уставилась на уходящие вдаль крыши.

— Если есть проблема, но ты будешь молчать, мы ее не решим, — начинал раздражаться.

— Мне здесь плохо, — честно призналась она грустным тоном.

— У Адонии?

— Нет, нет. Она замечательная девушка. И комнаты чудесные, словно я домой, на Остров, вернулась, — она развернулась ко мне лицом, на краешке глаза застыла слезинка.

Обнял ее за плечи, прижал к себе, погладил по спине и шепнул на ухо:

— Что же тебе беспокоит?

— Этот город… Он очень большой, — призналась она мне, дыша в грудь.

Класс! Приехали! В Карантинном городке ей было комфортно, а здесь, увидев толпы людей и вереницы экипажей, услышав людское многоголосие и странное поведение отдельных несознательных продавщиц из модных бутиков, она растерялась или испугалась.

— Все будет хорошо. Привыкнешь, — успокоил, не выпуская из своих объятий.

Наши обнимашки прервала Адаша, стремительно влетевшая в комнату:

— Там вашего Яниса поколотили!

[1] В РИ золотые монеты использовалась большей частью для внешнеторговых сделок. Золото внутри страны ходило наравне с серебром, но ценность последнего серьезно отличалась на азиатских рынках, привыкших к обесцениванию серебряной монеты и с почтением относившихся к золоту.

[2] Уже упомянутый в примечаниях Стефенс (Джон Ллойд Стивенс) — путешественник и президент первой американской компании трансатлантических перевозок. Пытался также продвинуть проект железнодорожных перевозок через Панаму. В Одессе был в мае 1836 года.

[3] Сушеный черный мелкий виноград без косточек, одна из важнейших статей греческого экспорта в РИ в XIX — начале XX вв.