Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии

Глава 23 Прогрессор за работой

Наутро Умут-ага присоединился к нам на стройке. Я отправил его «делать мне небо» — красить синей краской крышу почти законченной таверны. Он без возражений взял краску, кисть, полез наверх. Следующий час я бегал по всей стройке с высунутым языком. Потом вспомнил о зяте. Забрался к нему. С разговором не спешил, не хотел мешать.

Умут сосредоточенно водил кистью по доскам. И в то же время вид у него был потерянный. Не удивительно. Я подошел. Сел рядом. Умут поднял на меня глаза. Ничего не спросил. Продолжил работать.

— Отдохни немного, зять, — предложил я ему. — Надо поговорить!

Умут послушно отложил кисть, вытер тряпкой руки, сел рядом со мной. Молчал.

— Ты не в своей тарелке, да? Не знаешь, что делать? — с участием спросил я его.

Умут глубоко вздохнул.

— Не знаю, — признался.

— Я понимаю.

Наконец, Умута прорвало. Заговорил горячо и быстро.

— Ты только не подумай, что я жалею о чем-то! Нет! Мария и Янис рядом, и я счастлив. Просто… Просто…

— Просто ты настоящий мужчина, который должен кормить семью, а не сидеть на шее у жены и зятя…

— Да! Да! — обрадовался Умут тому, что я прекрасно понимаю все его мучения и вызванную этим потерянность.

— Ты с одной проблемой справился: воссоединился с семьей. А как быть дальше, еще не думал…

— Уже подумал! И все решил!

— И что же решил? — я малость напрягся.

— Единственное, в чем я разбираюсь лучше многих, — это померанцы! Я выращу их здесь и…

— Ни в коем случае! — Умут слегка вздрогнул от моего восклицания.

— Почему?

— Поверь мне, Умут: здесь апельсины никогда не приживутся. Просто поверь и не спорь. Не трать на это время и силы.

Умут кивнул головой.

— Тогда я вернусь и продам свой торговый дом. А здесь что-нибудь придумаю.

— Да, ты должен будешь вернуться домой, — согласился я. — Но только не для того, чтобы все продать.

Умут пока не понимал, но смотрел на меня не отрываясь.

— У тебя там есть надежные люди, которым ты можешь доверять и которые тебя не обманут?

— Да. У меня два брата. Они не предадут.

— Отлично! Тебе нужно начать работать по-новому. Вы привыкли дело строить от производства или от ресурса. В твоем случае — от плантаций апельсинов. НО! Ты сейчас — на русской земле. Там, за горным хребтом, — необъятная Империя. Кто тебе мешает заполнить ее своими или чужими померанцами? Отсюда уже отправляются дилижансы в старую столицу, в Москву. Значит, торговые обозы пройдут легко. Договорись с братьями, чтобы сюда наладили бесперебойную поставку апельсинов. Придумайте упаковку, чтобы груз не застрял в карантине. Как тебе это сделать, балаклавцы расскажут. Ну, если не тебе, то Марии — точно… И строй свое дело не от торговли, а от реализации. Померанцы, вон, Одессу спасли, — припомнил я рассказ Микри, — а одного турка с семьей легко в богачей превратят. Ты станешь здесь апельсиновым королем! Уверен!

Умут-ага задумался. Вдруг улыбка тронула его губы. Улыбка постепенно расширялась. Он довольно засмеялся.

— А что? Ты прав, шурин, — он уже соображал, как все провернуть. — Время, конечно, потрачу… Не меньше двух-трех месяцев уйдет, пока со всеми договорюсь… Чтобы на корабли… Сюда… Жалко, конечно, опять с Марией и сыном расставаться надолго. Но ничего. Зато потом…

— Да, — согласился я.

— Апельсиновый король! — Умут-ага — или уже Умут-хан — даже зажмурился от красоты звучания своего будущего титула.

— Решено? — на всякий случай спросил я.

— Решено! Конечно, решено! — Умут протянул мне руку. Я пожал крепко, по-мужски.

— Пойду! — сказал, вставая.

Умут опять взялся за кисть. Продолжил красить, уже что-то напевая себе под нос.

— Умут! Если уж так хочешь что-нибудь здесь еще и вырастить, то вези персики. Здесь они будут хорошо расти! Поверь!

— Конечно, верю! Обязательно привезу!

— И сними, наконец, свои чертовы желтые сапоги! — усмехнулся я.

Умут приложил руку к сердцу, извиняясь за свою забывчивость.

В общем, устроил турку бизнес-тренинг, и, кажется, его проняло. Стоило подумать и о себе любимом. Вернее, о себе и сестре на тот случай, если у нее не сложится с мужем. Все-таки уезжаю в неизвестность — если не навсегда, то надолго. И нужно заложить под постоялый двор Марии такой прочный фундамент, чтобы семья горя не знала долгие годы. И чтобы у меня была надежная гавань, куда можно было бы вернуться.

В Ялту, к Померанцеву! Вот, кто мне поможет!

Усадил его за скромную мзду составлять бизнес-план для презентации наместнику Воронцову. Стряпчий от моих идей и речевых оборотов натурально обалдел.

— Никто так бумаги не составляет! — спорил он над каждой буквой.

— А я говорю, пиши, как я диктую, чернильная твоя душа! — горячился я. — Кто заказывает музыку, тот девушку и танцует!

Последний мой языковой изыск Померанцев не понял. Почему-то испугался и, забыв про споры, застрочил пером: идея, ресурсы, возможные проблемы, капитал, предполагаемый рынок, распределение прибыли, отчисления на инвестиции… Цены на основные услуги в «Маленькой Греции»: обед с белым хлебом — 2 ₽ 50 коп., порция белого хлеба — 10 коп. Плотный завтрак — 1 ₽, холодный завтрак без горячих добавок — 50 коп., яйцо всмятку — 5 коп. Рюмка водки сладкой или французской — 25 коп., столько же обычной — 10 коп., бутылка вина — 1 ₽, стакан вина — 30 коп., бутылка старого вина — 1 ₽ 50 коп. Чашечка кофе — 50 коп., чая — 40 коп., трубка табака или сигара — 10 коп. Спальня с одной кроватью — 50 коп., свеча — 60 коп[1]…

— Что такое «Маленькая Греция»? — спросил ошарашенный Памеранцев.

— Название постоялого двора или — бери выше — будущей почтовой станции! А таверну назовем «Хаос»! — добил я стряпчего полетом бизнес-мысли.

— «Хаос»? Хаос — и есть! — обиженно сопел Вангелий, царапая бумагу, но, получив серебряный рубль, мигом настроение переменил. Обещал все набело переписать с красивыми, как положено, завитушками на лучшей в городке бумаге. Понимать надо! Самому наместнику Новороссии и Бессарабии записка — не хухры-мухры!

Довольный проделанной работой, я вышел на улицу, думая навестить деликатесную лавку.

— Господин Варвакис! Прошу вас в коляску! Вас ждет Его Сиятельство, граф де Витт, — обратился ко мне неприметный тип с облучка изящного экипажа. Пришлось подчиниться.

Коляска быстро довезла нас до Ореанды. В дом меня не пригласили. Граф встретился со мной среди рядов недавно посаженных масличных деревьев.

— Я устроил нашу встречу в моем Гефсиманском саду в связи с чрезвычайными обстоятельствами! — де Витт не пытался скрыть своего расстройства. — Спенсер нас всех обманул…

Я погладил ствол ближайшего дерева. Сорвал несозревшую оливку, но пробовать не стал. Знал по своему опыту, что будет крайне горькой. Повертел между пальцев.

Был такой английский шпион всех времен и народов, Лоуренс Аравийский. Главная надежда британской короны в арабском мире. А мне, выходит, быть Костой Оливийским, последней надеждой де Витта? Вау, мое самомнение точно растет не по дням, а по часам!

— Чем же я могу услужить, Вашему Сиятельству?

Де Витт безошибочно уловил насмешку в моем голосе.

— Не стоит задаваться! Да, мы ошиблись. Спенсер оказался еще тем субъектом: отравил нашего соглядатая — тот до сих пор не оправился — и вышел из-под надзора. Кого он завлек в свои сети, пока путешествовал по Крыму, мы не знаем.

— Зачем же дело стало? Проверить, у кого он в аулах ночевал — ниточка и потянется.

— Этим уже занимаются. Но степные татары больше идут на контакт с чужестранцами, чем с нашими людьми. С кем англичанин встречался на перегонах? Кто ему песни пел старинные?

— Петь песни — это такой речевой оборот?

— Вовсе нет. Он собирает крымско-татарский эпос. И о шейхе Мансуре расспрашивает. Был такой вождь у чечен времен присоединения Крыма.

— То есть он готовится к будущему визиту в Восточную Черкесию, — сделал я вывод.

— Думаешь?

— Эдмонд ничего не делает просто так.

Де Витт нахмурился. Походил между подрастающих саженцев олив.

— Говори, что в голову еще придет.

— Севастополь…

— Логично. Но там сложно его вычислить. В городе нет ни одной гостиницы[2].

— Тогда он пойдет к соотечественникам.

— Аптон, английский инженер, строитель, — задумчиво кивнул своим мыслям граф. — Вот что, душа моя… Как вернется твой наперсник, ты его поспрошай украдкой, что да как было в Перекопе и прочих аулах. Но особо не усердствуй. Ни к чему плодить подозрения. Не дай бог, сорвется твоя поездка к черкесам. Тогда Розен кляузами на меня императора завалит.

Офигеть! Выходит, у Спенсера есть от кого получить исчерпывающую информацию о строительстве военно-морской базы. Со всеми планами и картами Адмиралтейства, Арсенала, доков, батарей и бастионов. Вот же страна непуганых идиотов! Никакого понятия о системе допусков.

— Не стоило англичанина-строителя привлекать, — твердо молвил, глядя де Витту в глаза.

— Не стоило, — согласился грустно «Папаша Мюллер» Новороссии. — Флот — не моего ума дело. Ты эти мысли свои адмиралам нашим выскажи. Нашлись, понимаешь, англоманы на мою голову…

— Кто ж меня будет слушать?

— И то, верно, — быстро согласился граф и сунул мне несколько ассигнаций. — Ты вот что сделай. Ступай осторожненько на тракт и подожди. Постой у лавки господина Ашера, тебя заберут.

Лавка господина Ашера оказалась не просто торговой точкой, а, можно сказать, конкурирующей фирмой «с хорошим выбором». Она продавала еду и напитки проезжающим по южнобережному шоссе и предлагала комнаты для ночлега. Их следовало заранее резервировать. Все эти сведения я почерпнул из объявления у входа. И порадовался своему бизнес-плану. Идеи, в нем высказанные, хорошо ложились на фактуру заведения в Ореанде. Осталось их лишь до Воронцова донести. И тут без Спенсера не обойтись…

Он появился через несколько дней, загорелый до черноты и крайне довольный результатами своей поездки. Он не вдавался в подробности, а я поостерегся расспрашивать. Лишь попросил взять меня с собой на аудиенцию к Воронцову. Отказа не последовало.

За три дня до нашего предполагаемого отъезда и за день до официального открытия «Маленькой Греции» мы прибыли в Алупку. Проходя через роскошный парк, где садовые работы близились к завершению, и разглядывая недостроенную башню замка, я не мог в очередной раз не восхититься красотой дворца. Тем более мне странно было услышать от Спенсера его замечание:

— Такой замок, грозный в своем царственном величии, был бы наиболее характерен для былых времен, когда сила была законом.

Мне всегда казалось, что Алупка — это романтическое место, а не символ могущества сеньора, но спорить со своим спутником не стал.

Граф ждал нас в своем кабинете, где он временами работал и даже принимал гостей, несмотря на незавершенные в замке работы. Усталый щуплый человек в простом полувоенном сюртуке и с большим георгиевским крестом на шее. Без своей блестящей свиты он не производил впечатления всесильного распорядителя жизни всего юга России.

Он молча взял мои бумаги и стал их изучать. Вчитался. Вернулся к началу. Поднял на меня глаза.

— Мысли, высказанные в записке, — дерзновенные и оригинальные. Сам составлял?

— Так точно, Ваше Сиятельство!

— Похвально. И достойно копирования. Нужно будет моим чиновникам показать. Как образец. Как там у тебя… — он вчитался и процитировал. — «Не стоит плодить напрасной конкуренции, понижая цены на услуги. Лучше совместными усилиями всех хозяев заведений приюта странников действовать во благо приезжающих». Блестяще сказано! Именно — во благо!

Воронцов встал из-за стола и прошелся туда-сюда по кабинету.

— Не прогоришь с такими ценами? Полтинник за ночлег?

— Никак нет, Ваше Сиятельство. Ночлег — не главное и много не принесет. Постоялый двор способен принять лишь четверых гостей. А в таверне поместится до тридцати. От нее ожидаем главный доход.

— Да ты, гляжу, великий эконом! Чего же ты хочешь?

— Остановку дилижансную. А еще лучше превратить мою гостиницу в почтовую станцию.

— Конюшня есть?

— Никак нет, Ваше Сиятельство! Была, да в таверну переделана.

— Тогда не выйдет со станцией. На ней следует подменных лошадей держать. А про остановку я распоряжусь. Но сперва сам гляну. А за план твой — спасибо! Награды достоин!

Воронцов вернулся за стол. Уселся. Хитро на меня взглянул.

— Известно тебе, что я основатель Крымской дилижансной компании? Четвёртый год уж работает. Скоро и в прибыль выйдет. Ведь я у истоков транспортных акционерных обществ стоял. Первое в России «Общество первоначального заведения дилижансов». Первоначальное! А ныне у в Крыму имеем собственное. Пойдешь ко мне работать? — вдруг огорошил нас наместник. — Все почтовые станции отдам в управление. Будешь идеи свои воплощать, — он потряс моей запиской. — Положу тебе оклад щедрый. Пять с половиною тысяч ассигнациями в год! Ревелиоти, генерал-майор, пенсии в два раза меньше получает. Ну, как? Согласен?

Я растерялся. Взглянул на Спенсера. Он тоже был в смятении. Собственными руками разрушить свои планы! И ведь не станешь возражать такому начальнику!

— Благодарю Ваше Сиятельство за оказанную милость! Не сочтите за наглость, вынужден отказать. Имею обязательства непреодолимой силы. Мистер Спенсер, здесь присутствующий — вот мое обстоятельство! Обещал ему помощь в его путешествии. Слово дал — держи!

— Э-ка у тебя по-купечески выходит, — рассмеялся Воронцов и посмотрел внимательно на Эдмонда. — Дают — бери, а бьют — беги! Хорошего вы спутника нашли себе, мистер. Не боись — не осерчаю, — обратился уже ко мне. — Чем же тебя наградить?

— Желал бы войти в число акционеров Дилижансной компании!

— Ха-ха-ха! Губа не дура у тебя. Впрочем, обещал награду — так тому и быть! — наместник хлопнул ладонью по столу и полез в выдвижной ящик. — Так, где тут у нас? Вот!

На стол легла тонкая пачка акций с изображением шестиместной кареты, запряженной четверкой лошадей. «Акция Акционеру Компании Крымских дилижансов Его Сиятельству господину, Генералу от Инфантерии и Кавалеру графу Михаилу Семеновичу Воронцову, на которую аукционные деньги 1000 рублей внесены от него в Контору Дилижансов. Сентября 26 дня, 1832 года. Управляющий Конторою. За секретаря. Подписи».

— Каким капиталом располагаешь?

— На четыре акции хватит, — простодушно ответил я.

Наместник расхохотался.

— За четыре тысячи отдам три акции! Не думал же ты за номинал войти в число акционеров? Но и три — солидно! Весь капитал общества — семьдесят пять тысяч. Так что, считай, у тебя будет почти пять процентов!

«Вот, барыга!» — подумал я про себя, но вслух ответил:

— Золотом часть возьмете, Ваше Сиятельство?

— Отчего ж не взять, — Воронцов принялся что-то писать. — Вот тебе письмецо к Управляющему Конторы в Симферополе: сделать передаточную запись на имя подателя сей записки.

— Покорно благодарю, Ваше Сиятельство! — поклонился я графу и выложил на стол груду монет. Их я уже вытащил из пояса, который мне Мария соорудила, чтобы деньги с собой таскать.

Нас отпустили.

Спенсер выглядел чем-то встревоженным.

— Стоит ускорить, Коста, наш отъезд. Граф на это явно намекнул. Проедем через столицу Крыма, зарегистрируешь свои акции, и далее — в Евпаторию, оттуда нам нужно перебраться в Варну.

— Завтра же праздник! Голицына приглашена!

— Тогда тебе стоит кого-то отправить заранее в Симферополь, чтобы нам не задерживаться из-за акций. Потому что ты не знаешь расписания работы Конторы.

Кого я мог отправить? Разве что Вангелия Померанцева? На него у меня были большие планы. Такой человек мог бы пригодиться Умут-аге, если тот решит устроить в Ялте свой торговый апельсиновый дом. Почему нет? Фамилия — самая подходящая. Рванул в таверну искать стряпчего.

…До момента начала праздника носился как взмыленная лошадь. Но все успел.

Музыканты приехали заранее. Те самые цыгане, что своими скрипками и барабанами пугали визитеров у подножия Чуфут-Кале. Провел с ними несколько репетиций. Вроде, все поняли. Сюрприз готов.

Из Балаклавы организовано прибыли офицеры с женами. Командовал Сальти. Всё осмотрели, оценили, одобрили. И бунгало с цветниками на крышах, и дом Марии с еще плохо прижившимися стеблями дикого винограда, взбирающимися по беленым стенам, и красивую лужайку с мраморной ванной в окружении нескольких столиков. Пришло время инспектировать летний душ.

В крутых склонах земельного участка, помимо неудобства, есть свои неоспоримые достоинства. Во-первых, сам участок смотрится больше, чем есть на самом деле. Во-вторых, естественный дренаж. И, в-третьих, легко устроить душ. Вырезали квадратную выемку в склоне. Шеломо обложил ее плоским камнем. В верху пристроили в двух шагах от родничка большую бочку, в которую врезали лейку с краном. Лейку заказал в мастерских севастопольского Арсенала. Сделали все в лучшем виде.

Больше всех суетился Ваня. Расспрашивал, что да как. И черт его дернул повернуть ручку. Демонстрация удалась. Капитана окатило «дождиком», и он, забыв про свою хромоту, вылетел из душевой кабины, проклиная все на свете. Пришлось обещать немедленно налить, чтобы не простудился.

Пока Мавромихали объяснялся с Варварой за свой неподобающий празднику вид, я пошел встречать княгиню. Она прибыла без своих компаньонок и сейчас с интересом рассматривала синюю крышу таверны.

— Земля. Хаос. Небо. Да, вы, Коста, оказывается, поклонник космогонии! Лишь за одну вашу оригинальность вас стоило освободить на месяц от арендной платы. Впрочем, я полностью удовлетворена получившейся картиной. И, надеюсь, мои гости встретят у вас самый теплый прием. Стоило бы немного украсить общий вид зелеными насаждениями. Я распоряжусь!

Я рассыпался в благодарностях. Княгиня вяло отвечала. На праздник не осталась, сославшись на старческую немощь. Отправилась к себе в «Розовый дом». Ее ждало на террасе Евангелие на столе и общество приживалок, одна из которых явно нацелилась на богатства старушки[3].

Нас же ожидало богатое застолье. Мария не успевала подтаскивать новые и новые блюда из печи. Женщины ей помогали, а офицеры звенели стаканами. Наконец, настал час музыки и танцев.

Многие люди пребывают в странной уверенности, что сиртаки — греческий танец с многовековой историей. Я, слава Богу, к их числу не относился. Это не народный танец. Сперва в 1964 году Микис Теодоракис написал музыку к танцу в фильме «Грек Зорба». А потом… Энтони Квинн сломал ногу. Из-за адской боли великий актер, вместо традиционных греческих прыжков, мог лишь шаркать по песку скользяще-тянущим шагом. Движения вышли колоритными, и родился сиртаки, который знает весь мир.

Вернее, знает со второй половины XX века. Я же задумал научить ему балаклавцев в 1836 году. «Энтони, Микис! Простите! — думал я. — Я не могу этого не сделать! Это выше моих сил!»

Я вышел на свободное пространство между столами. Пощелкал пальцами, задавая ритм. Мои музыканты только и ждали этой минуты. Зазвучало вступление.

В «зале» все замерло. Я расставил широко руки и сделал незнакомые этому миру движения ногами. Простые, как жизнь на Островах или греческая еда. Всем понятные. Легкий прыжок одной ногой, другой махнуть чуть вбок, вперед и замереть, ее приподняв. Переступить. Повторить. Шаг в бок, перебирая ногами. Чуть присесть. Повторить в обратную сторону. Музыка ускорилась.

— Стоп! — резко взмахнул рукой.

Музыка стихла.

— Кум! Иди сюда!

Сальти замахал руками и головой в знак отказа.

— Ты офицер⁈ Ты грек⁈ Иди сюда! Этот танец танцуют только вместе!

Под свист и улюлюканье зала штабс-капитан, было, двинулся ко мне.

— Стоп! Сними мундир! Ничто не должно мешать! Это танец свободы!

Кум подошел ко мне. Я положил ему руку на плечо. Он несмело сделал то же самое. Я одобрительно кивнул:

— Вместе!

Снова зазвучала музыка. Я вел, Егор Георгиев повторял. Пусть сбивался, пусть ошибался с ногами — но повторял.

— Вниз! — командовал я. — Влево!

Ритм ускорялся. Все вскочили. Глаза греков горели. Знакомые и незнакомые мотивы сплетались, рождая нечто новое — волшебное. Зовущее вдаль. Быть может, домой, на Архипелаг…

— Вместе! — хором грохнул «зал».

Для сиртаки нужна не скрипка. Это не чардаш. И не барабаны. Это не лезгинка. Нужны мандолина и бузуки. Но кого это сейчас волновало⁈

— Вместе!

— Дядя Ваня! — заорал я, впервые так назвав Мавромихали, но он понял. — Иди к нам. Этот танец придумал человек со сломанной ногой. Спенсер! Ну же! Кунак не оставит друга одного!

К нам присоединились, помимо приглашенных, несколько самых отважных. Теперь наш ряд занимал почти все свободное пространство.

— Вместе!

Когда ритм достиг апогея, многие танцевали за своими столами, отбросив стулья в сторону и положив руки на плечи соседей. И так — на бис — повторилось несколько раз…

— За Косту! За самого веселого грека! — крикнул кум, поднимая свой бокал.

— За Косту! За нашего героя! — крикнул Ваня, поднимая стакан с кизиловой.

— За Косту! Моего кунака и друга! — поддержал их Эдмонд.

— За Косту! Вместе! — закричал весь «зал».

… Не расходились всю ночь. Пели, плясали, пили вино, которого не хватило. Порывались отправиться громить винный подвал Голицыной, но женщины остановили. Под утро всей гурьбой пошли провожать меня и Спенсера до остановки дилижанса на Симферополь.

Сестра вцепилась в меня, не отпуская ни на секунду, словно думая, что мы видимся в последний раз. Я ничего ей не рассказал. Лишь предупредил, что уеду надолго. Она плакала мне в плечо.

«Откуда у нее столько слез только берется? — подумал я. — Если бы за слезы платили деньги, нам бы таверна была не нужна!»

Плечо уже болело от дружеских хлопков. Бравый отставной капитан хлюпал носом, наравне со своим «курятником», сокрушаясь, что бабы его снова затопчут. Кум всем хвалился, какого родственника себе отхватил.

— Да! — соглашались греки. — Егор Георгиев своего не упустит!

Тут Ваня взял да спросил:

— А куда вы, собственно, едете, господа хорошие?

— В Черкесию. — ответил я.

Веселье с лиц офицеров смахнуло как не бывало. Военные, они сразу сообразили, что в гости к горцам не минеральную водичку пить едут. Там идёт война. А, значит, моя миссия — из разряда тех, о которых вслух не говорят.

Покончив со слезами и объятиями, уселись со Спенсером в экипаж. Заняли открытые задние места, чтобы полюбоваться напоследок видами Южного берега Крыма. Вернусь ли я когда-нибудь обратно? Что сказать этой ласковой ко мне земле: прощай или до свидания?

По ровному шоссе быстро добрались до центра крымской столицы. Нас высадили у отеля «Евпатория». Отсюда отходили кареты и на Восточное побережье. На ближайший рейс мест не было, поэтому решили отобедать у француза — хозяина гостиницы, а потом поискать извозчика.

Месье Амбаль был прекрасным поваром и прежде держал ресторан.

— Увы, господа, но местные татары — не большие ценители хорошей кухни. Они ни разу не спросили у меня свиных ножек с трюфелями![4]

Не мудрено, что он прогорел с таким подходом и был вынужден переключиться на гостиничный бизнес. Это же надо такое придумать — предлагать мусульманам свинину! Достаточно оглянуться вокруг: город хоть и губернский, но все еще хранит многие черты азиатчины.

Спенсер прервал мои критические мысли:

— Взгляни, Коста! Кто этот господин, что уселся в дилижанс на Евпаторию? Не Вангелий ли Померанцев?

Я, было, обрадовался, что не придется тратить время на поиски стряпчего. Он должен был уже закончить с оформлением акций.

Акции! Меня вдруг осенило. Этот мараз убегает с моими акциями!

Я выскочил из ресторана, но опоздал. Кучер дилижанса щелкнул кнутом, и четверка лошадей рванула с места.

Мне оставалось лишь глотать поднятую им пыль.

[1] Расценки взяты из предложения в 1834-м году гостиницы «Аю-Даг», принадлежавшей гр. М. С. Воронцову.

[2] На отсутствие гостиниц в Севастополе жаловались многие путешественники.

[3] Мотивы баронессы Жульетты Беркгейм, женщины в полном расцвете сил, но оставившей мужа ради проживания с Голицыной, вызывали немало пересудов в обществе. Но завещание многое расставило по своим местам. Впрочем, счастья «Новый свет» ее дочери, Юлии Беркгейм, не принес: она бездарно промотала доставшееся наследство.

[4] Реальная, при всей ее абсурдности, история.