Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии

Глава 22 Из турок в греки

Тропа вниз напоминала опрокинутый набок след молнии в виде узкой борозды. Мы двигались почти параллельно плато, которое раскинулось на вершине гряды, по причудливому горному серпантину. Пробирались практически через чащу, рискуя переломать ноги о корни и борясь с густым кустарником-яйцерезкой. То справа, то слева встречались бездонные обрывы. Сосны, похожие на итальянские пинии, выступали скорее заграждением, чем препятствием, но протискиваться между смолистыми стволами — врагу не пожелаешь. За несколько часов спуска мы преодолели хорошо если треть пути.

Остановились на поросшей мхом ровной площадке. Передохнули. Двинулись дальше.

Теперь нам предстоял спуск по совершенно круглым горам, лишенным и подобия тропы. Лошади шли осторожно, сами выбирая направление. Их не пугало, что склон падал почти отвесно вниз. Даже не вздрагивали, когда из-под копыт срывался камень, устремлявшийся вниз, увлекая другие.

Я уже ни на что не реагировал, совершенно не чувствуя тела. Запредельные для меня нагрузки уже сказывались. Словно в полусне, вдруг понял, что прямо под нами — будущий хутор Марии.

— Нам туда! — хрипло закричал, указывая рукой.

«Если я сейчас едва живой, что же со мной будет в Черкесии?» — с ужасом подумал я.

Через час мы были на месте.

К моему удивлению, на хуторе было людно. Одна солдатская команда весело разгружала арбы со стройматериалами. Другая разбирала провалившуюся крышу большого дома у скалы. Меня громко приветствовали. Я лишь вяло помахал рукой, прошел на бывшую конюшню. Сгрёб остатки сена в угол и без сил завалился спать, не думая о копошащихся рядом мышах. Даже не вывесил красную табличку «Не беспокоить!».

Роль таблички, как оказалось, выполнял Шеломо. Он сидел на корточках возле моего импровизированного ложа, ожидая моего пробуждения.

На мое предложение дать ему рубль, а не полтину, замахал руками:

— Шеломо — честный. Договор менять не дело. Все! Хочу новый договор.

— Чего же ты хочешь? В горы больше не поеду! Мне кажется, я все, что ниже пояса, не чувствую!

— В горы не поедем! У великого господина стройка идет. Шеломо камень любит. Могу сухую кладку делать[1]. Господину нужны подпорные стенки для террас. Шеломо сделает.

Понятно. Кто же в Чуфут-Кале не знает, как с камнем работать? Если не врет, мне такой мастер пригодится. Хлопнули по рукам.

Прошелся по хутору. Обговорил с унтерами, назначенными Сальто ответственными за стройку, этапы работы. Убедился в старой истине: «два солдата и лопата заменяют экскаватор». В моем распоряжении таких «экскаваторов» было два десятка. Должны все успеть!

Возникла неожиданная проблема. Оказалось, что у татарской сакли нет четвертой стены. Просто пристройка к скале или холму. В случае с каскадом из бунгало — не страшно. Но с домом Марии все не так просто. Стропила для черепичной крыши на землю не обопрешь. Решили соорудить из дерева водоотвод и заднюю стенку, но оставить в ней дверь в то, что раньше татарам заменяло погреб — в здоровенную нишу, выдолбленную в скале. Будет Ване где запас хранить!

Затягивать с крышей не стоило, чтобы сохранить глинобитные полы. Пока они пострадать от дождей не успели. В жарком климате такие полы — неоценимая вещь. Прохладные! И унтер-офицеры это понимали куда лучше меня. Путаться у них под ногами не хотелось. Лишь попросил наметить фронт работ для Шеломо. На том и расстались.

Поскакал в Ялту, в таверну к стряпчему. Уже должен был вернуться из Симферополя с нужными бумагами. Княгиня княгиней, но как-то боязно раскидываться деньгами на пустом месте.

В таверне меня ждали. Не только Померанцев, но и Умут-ага. Он терпеливо сидел за столом, пока я работал со стряпчим. И даже когда я вышел от него, Умут не бросился ко мне, соблюдая конспирацию.

— Через двадцать минут на старом месте, — шепнул ему, проходя мимо.

Умут кивнул, встал из-за стола.

…Женщины были заняты хозяйством. С утра еще распотрошили все одеяла. Вынули из них, промыли и просушили баранью шерсть. И теперь сидя на земле вокруг полотнища, на котором лежала эта шерсть, взбивали её длинными палками.

— А Янис где? — спросил подойдя.

— С Иоанисом в подвале, — ответила сестра.

— Что он там делает? — удивился я.

— А что он там может делать после того, как ты подарил моему непутевому два пуда сахара? — заворчала Варвара. — Учит теперь мальчика самогонку гнать!

— Ну, это всегда в жизни пригодится! — решил я. — Сестра, одевайся, нужно одно дело решить.

— Со стряпчим? — спросила сестра, вставая.

— Да.

Сестра пошла переодеваться. Я заглянул в подвал.

— Коста! — обрадовался Ваня. — В самый раз подошел! Давай, сними первую пробу.

— Спасибо, Иоанис! Сейчас не могу. Янис, пойдем. Ты мне нужен.

Сестра была уже готова.

— Мы на полчасика. — предупредил я Эльбиду и Варвару.

— Сколько нужно, столько и делайте свои дела! — успокоила кума.

По дороге к таверне сестра ни о чем не спрашивала. Было видно, что порывалась, чувствуя, как обычно, по моему состоянию что-то необычное и из ряда вон выходящее, но сдерживала себя. Когда подошли к таверне и я повел их в обход, сестра бросила на меня недоуменный взгляд.

— Все хорошо, сестра! Ты только не волнуйся!

Обошли таверну. Шли к знакомым валунам. Умут, видимо, услышав наши шаги, не выдержал, выглянул из-за каменюки…

Янис опередил всех.

— Папа! — крикнул племянник и бросился к отцу.

У сестры и Умута подкосились ноги. Он присел, разведя руки, готовые к объятьям. Шаг навстречу он сделать не смог. Сестра вскрикнула, оперлась на меня. И сейчас была похожа на рыбу, выброшенную на берег — хватала ртом воздух. Наконец, совладала с собой. Бросилась к мужу. Оба они уже рыдали. И все трое говорили хором. Умут уже держал сына на руках и крепко прижимал к себе сестру. Не переставая, целовал их поочередно.

И какая бы у человека не была нервная система, но смотреть сейчас на них без слез было невозможно. Я огляделся, думая куда себя деть. Посмотрел вверх на строящуюся церковь. Пошел к ней. Когда проходил мимо своей семьи, Умут бросил короткий и полный благодарности взгляд.

— Я подойду через десять минут, — шепнул ему.

— Благослови тебя Аллах! — кивнул он мне в ответ.

Я поднялся к храму, обошел по кругу. Потом сел подле. Думать ни о чем не хотелось. Просто смотрел на церковь, которая через век — чуть больше или чуть меньше — исчезнет с лица земли. Безусловно, мысли в голове порывались слепить нечто глубоко философское и пафосное, соответствующее моменту. Но я их отгонял. Думать не хотелось. Даже о трудной дороге к храму…

Когда я подошел к семье через десять минут, все уже более-менее успокоились. По-прежнему не размыкали объятий. Сестра, не переставая, всхлипывала. Умут гладил её по голове. Оба с улыбкой слушали Яниса, который рассказывал все подряд. Увидев меня, сестра вскочила, бросилась на шею. Опять зарыдала.

— Ну, ну, сестра! Все же хорошо! Перестань, прошу тебя! А то и я сейчас заплачу!

— Да, да! — сестра засмеялась, начала вытирать слезы.

Умут встал. Все замолчали, смотрели на меня.

— Янис, пойдем домой! — я протянул племяннику руку. — Папе с мамой нужно обсудить очень важные дела! Нам нельзя им мешать. Завтра мама вернется, и вы снова будете вместе. Хорошо?

— Да, дядя!

Умут и сестра расцеловали Яниса. Оба понимали, что слова сейчас не нужны. И не стали комментировать намек на подаренную им ночь. Просто с благодарностью мне кивнули.

Мы пошли с Янисом к дому. Тут я вспомнил.

— Умут!

— Да! — он слегка напрягся.

— Очень прошу тебя: не надевай больше здесь эти желтые сапоги!

— Обещаю, шурин! — рассмеялся Умут.

По-моему, он тут же забыл о своем обещании…

…Когда подошли к дому, все уже сидели за столом.

— А где Мария? — удивилась Эльбида.

— Она со своим мужем, с отцом Яниса, — я был совершенно спокоен.

Пока все переваривали сказанное, уселся рядом как ни в чем не бывало.

— Сначала, прошу вас, выслушайте меня, а потом решайте…

Я им все рассказал. Мне было легко. Я ни разу не покривил душой. И в основном я говорил не о том, как Мария и Янис любят Умута. Я говорил о том, как изменялось мое отношение к нему: от первой мысли, что он, в общем-то, неплохой мужик, до момента, когда я признался себе, что он мне очень нравится и как человек, и как муж моей сестры, и как отец моего племянника. И о том, что Умут-ага на все готов ради Марии и сына. И о том, какие слова он мне сказал, достойные высечения на камне.

Ваня, Эльбида и Варвара слушали молча.

— Иоанис, Эльбида, Варвара, вы для нас стали родными. Если вы решите, что мужу моей сестры здесь не место, я сейчас же встану, заберу Яниса, — тут Эльбида инстинктивно прижала крестника к себе. — Мы уйдем, и, к великому моему горю, вы нас больше никогда не увидите. Но я не могу поступить по-другому. Я ни за что не разлучу сестру и племянника с их мужем и отцом! А теперь — решайте!

Никто не промолвил ни слова. Вдруг Ваня встал, пошел в дом. Меня начала пробивать мелкая дрожь. Варвара смотрела вслед мужу. Эльбида, по-прежнему, крепко обнимала Яниса. Через полминуты Ваня вышел. В руках нес бутылку тутовой водки и четыре стакана. Поставил стаканы на стол, откупорил бутылку, разлил. Все делал молча. Когда все стаканы были наполнены мы, не сговариваясь, взяли их в руки.

— Значит, так и сказал, что Мария — его Родина, а Янис — его Бог? — задумчиво спросил Ваня.

— Да, так и сказал…

— Смотри-ка, — хмыкнул Ваня, — турок, а сказал, как настоящий грек!

Эльбида и Варвара покивали.

— И где они сейчас? — поинтересовался Ваня.

— Умут в соседнем ауле снял домик…

— Ох, и жаркая у них будет ночка! — усмехнулся Ваня.

Эльбида и Варвара прыснули.

— Что ты при ребенке такие вещи говоришь⁈ Постеснялся бы! — Варвара, все-таки, решила пристыдить мужа.

— Давайте! — Ваня поднял стакан, не обращая внимания на упреки жены.

Мы все также подняли стаканы.

— И ты, Коста, и Мария, и Янис — теперь наша семья. И мы вас никуда не отпустим. А, значит, мы примем Умута!

— Да! — сказала Эльбида, целуя крестника.

— Да! — согласилась Варвара.

Я выдохнул. Мы выпили.

— А закуски ты не догадался прихватить, старый пьяница! — заворчала Варвара, вскакивая и направляясь в дом.

Вынесла тарелку с овощами и сыром.

Мы дружно захрустели свежими огурцами.

— Теперь другая проблема! — сказала Эльбида.

— Да, знаю! — кивнул я. — Надо всем нашим рассказать.

— Надо! — подтвердил Ваня.

— Не знаю почему, но я уверен, что найду нужные слова и смогу их убедить! — говорил я под журчание разливаемой Ваней водки.

— Мы тебе поможем и поддержим! — сказал Ваня. — Потому что семья для грека…

— Наипервейшее дело! — закончил я вместо него под общий смех.

… Две недели пролетели незаметно. Строительство шло полным ходом. Дом Марии уже превратился в настоящую греческую виллу под черепичной крышей с гостеприимно распахнутыми синими ставнями. Краска из Одессы прибыла вовремя и добавила именно тот штрих в этностиле, которого я добивался. Как и древняя мраморная ванна, заменяющая цистерну посередине двора.

По случаю перехода к отделочным работам решил устроить барбекю-вечеринку для знакомых офицеров и особо отличившихся солдат. Умут-ага тайком притащил разделанного барашка из аула. Я наготовил шампуров из виноградной лозы, которыми разжился в «Новом свете», как и огромной вязанкой сухих веток все из той же лозы. Дома, в Грузии, мы всегда на ней шашлыки жарили, считая, что только так следует готовить мясо. Особый аромат дымка от сгоревшего хвороста не заменят никакие угли.

Думал поразить моих греков. Надо мной только посмеялись. По всей Греции сувлаки готовят с древнейших времен. Еще Гомер об этом писал, напомнил мне кум.

Впрочем, отказываться от мяса дураков не нашлось. Сидели без кителей и сюртуков около родника за конюшней за столами, которые притащили из будущей таверны. Наслаждались неторопливой беседой, запивая сочную баранину вином из подвалов Голицыной. Чтоб грек да не нашел путей закупить у соседа пару корзин с хорошим вином? Держите меня семеро! Поверенный в делах княгини Голицыной долго не упирался — сторговались за пять минут!

Настала та священная минута застолья, когда главные тосты сказаны и наступает время просто расслабиться и получать удовольствие. Именно этого момента я ждал, чтобы начать разговор насчет Умут-аги.

Я посмотрел на Ваню, сидевшего рядом. Мне нужна была поддержка. Ваня, зная о моем намерении, взглядом успокоил меня. Я выдохнул, был готов уже встать и начать говорить, как вдруг Ваня придержал меня.

— Подожди. Наших дождемся. Сейчас подойдут.

Я огляделся в недоумении. Вдруг понял, что куда-то исчезла Мария. Опять посмотрел на Ваню. Он наклонился ко мне.

— Об одном тебя прошу, дай мне сказать, что твой зять говорил про Родину и Бога.

Я, по-прежнему ничего не понимавший, кивнул.

— О чем вы там шепчитесь? — встрял Сальти. — Наверное, Коста, объясняешь капитану, зачем в синий цвет крышу таверны красить?

— И, правда, зачем? — зашумели собравшиеся за столом. — Что за блажь? Ставни — понятно, а крыша?

— Во-первых, это красиво…

— А во-вторых, тогда тебе и красить! — закончил кум под общий смех и показал мне за спину. — Ты посмотри, какая рота идет к тебе на подмогу!

Я обернулся. По склону решительным шагом к нам поднимались Мария, Эльбида и Варвара. Позади них шел Умут. У женщин не только шаг был решительным, но и выражение лиц. Умут, хоть и старался держаться, но было видно, как он бледнел с каждой секундой, приближавшей его к нашему столу. Довершала картину сурового женского «батальона» длинная палка в руках Эльбиды, которую она сейчас использовала как посох.

— Мне уже страшно! — высказался кто-то из нашей «стройбригады». — Не краску же она им будет мешать?

Дружный смех офицеров и солдат был ему ответом.

— А кто это с ними? — спросил Сальти, продолжая веселиться. — Подсобный рабочий?

Я не отвечал. Сальти по моему выражению лица понял, что творится что-то неладное. Перестал улыбаться. Не сводил с меня глаз. Я молчал. Остальные офицеры и солдаты заметили возникшую заминку. Постепенно установилась полная тишина.

— Коста? — кум требовал от меня ответа.

Женщины и Умут как раз подошли к нашему столу.

— Янис, подойди ко мне! — потребовала Мария.

Племянник подбежал к сестре. Сестра поставила его перед собой, положила руки ему на плечи. Неожиданно, Умут решительно вышел из-за спин женщин, встал рядом с Марией.

«Опять он в своих дурацких сапогах! Нашел, в чем к грекам выйти! Хотя какая теперь разница?»

Я поднялся.

…Наконец-то и у меня получилось взорвать бомбу! Я не стал ходить вокруг да около. Предыдущий опыт показал, что в этом нет никакой нужды, тем более, с военными. Нужно сразу и честно все выкладывать. И говорить при этом нужно спокойно. И тут нет нужды бить себя в грудь. Примерно такой же моя речь была по содержанию, что и две недели назад перед кумой и Ваней с Варварой. И закончил я ее так же. Сказал, что все пойму, если мои соплеменники отвернутся от нас, но сестру и племянника разлучать с их мужем и отцом не буду. А если кто решится поднять руку на моего зятя, то ему вначале придется убить меня.

Я закончил. Стояла мертвая тишина. Я был готов ко всему. И к тому, что сейчас все встанут из-за стола и уйдут. И к тому, что может придется грудью защищать семью.

Поднялся Ваня. Откашлялся.

— Господа офицеры, братья-солдаты! — начал он. — Забудем о чинах! Мы — моя семья — уже две недели знаем про это. Мы приняли мужа Марии. И, прежде чем вы озвучите свое решение, я вам расскажу про то, что Коста не сказал. Мария и Янис любят Умута. Он хороший муж и хороший отец. Он знал, что Мария ни за что не вернется обратно в Турцию. Он знал, что Яниса будут крестить в нашей православной вере. И он на все согласился, лишь бы быть рядом с женой и сыном. И знаете, как он ответил Косте?

Все немного оживились. Ваня не смог отказать себе в удовольствии подержать паузу.

— Он ответил, как настоящий грек! Он сказал, что его Родина — это Мария, а его Бог — это Янис!

И какой бы взрывоопасной ни была ситуация, но любой нормальный грек не мог не оценить столь выдающийся ответ, пусть и сказанный лютым врагом, которым считали любого турка.

Раздался одобрительный шум. Офицеры и солдаты переглядывались, многозначительно кивая друг другу. Потом опять установилась тишина.

— Наша семья, — продолжил Ваня, — примет любое ваше решение. Уйдете — мы поймем, судить не будем. Но если решитесь поднять на Умута руку, вам придется убить не только Косту, но и всех нас! Если справитесь с моей саблей!

Ваня не стал садиться. Сделал шаг назад, встал рядом с семьей. Гордо выпятил грудь, засунув пальцы за пояс. Я последовал за ним. Теперь мы все стояли друг рядом с другом, ожидая решения.

— Эльбида! — расплываясь в улыбке, произнес первые слова кум. — Ты этим дрыном нас хотела поколотить?

Эльбида была уже готова дать решительный и суровый ответ, но громогласный смех сподвижников Сальти заставил её покраснеть, а потом и самой рассмеяться.

— У нас только одно условие! — перекрывая смех, возвысил голос кум.

Все замолчали.

«Не приведи Господи, — напрягся я, — если он потребует, чтобы и Умут принял нашу веру. Это –невыполнимое условие».

— Пусть он даст слово… — Мария переводила мужу, а я задержал дыхание, — что выучит наш язык!

Условие Сальти вызвало всеобщее одобрение. Все посмотрели на Умута.

— Хорошо! — на чистом греческом ответил он.

Греки были польщены и поражены.

— Тогда, — сказал довольный Сальти, — он может сесть за наш стол!

Вся семья выдохнула с облегчением. Подсели к потеснившимся офицерам и солдатам.

— Налейте! — потребовал кум.

Требование быстро выполнили. Сальти встал со своего места. Посмотрел на Умута.

— Добро пожаловать в греки, Умут! — провозгласил кум…

Тут кто-то не удержался и со смехом добавил:

— Коста! Вот пусть он и красит твою крышу!

[1] Искусство сухой кладки, то есть без известнякового раствора — почти утерянный секрет. Во всяком случае, в Италии оно осталось только на Сицилии, откуда мастеров зовут и в очереди стоят нынешние миллионеры, чтобы себе выстроить… заборы. А в Чуфут-Кале так были построены дома. И не только там…