Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии

Глава 11 Стипль-чез по-одесски

Прошла неделя после операции, как снова меня навестил Спенсер.

Он с упоением мне рассказывал про посещение итальянской оперы «Il Furioso» в местном театре в компании с Нарышкиными.

— Роль «маньяка» исполнял синьор Марини. Несравненный актер! Его игра сделала бы честь театрам европейских столиц. Одесский же, хоть и храм искусства, но вызывает некоторые нарекания. Он мал, коридоры низкие, нет отдельных выходов на верхние ярусы. При входе, между колонн, ветер доставляет массу неудобств декольтированным дамам. Все толкаются в партере, ибо мест с номерами нет. Этакое сообщество любителей Мельпомены! Но вот что удивительно. Среди театральной публики я заметил много евреев. Они — ярые поклонники оперы. Такие овации они устраивали певицам!

— Наверное, переехали сюда из Вены или Львова? — предположил я.

— Возможно, возможно. В Австрии, общеизвестно, оперу весьма ценят. Но бог с ним, с театром… Как твое здоровье, кунак? Как твоя рана?

— Иду на поправку стремительным шагом! Шов сформировался, нитки уже удалили, нагноения нет. Конечно, придется избегать физических нагрузок в ближайший месяц. Но доктор говорит, что молодой организм справится успешно.

— Это великолепная новость! Грандиозная! Извини, что несколько высокопарен после прослушивания итальянцев… — поправился Эдмонд. — То, что ты снова в строю, очень ко времени. И полностью соответствует моим планам.

— Вы про Крым, мистер Спенсер?

— Коста, мы же договорились: наедине — только на «ты» и просто Эдмонд. Я сделал выводы из нашей беготни вокруг больницы. Впредь ты не мой слуга, а личный помощник и переводчик. В Империи статус решает все! Впрочем, в нашей славной Англии он не менее важен, увы…

Ого, мое позиционирование на местной ярмарке тщеславия существенно повысилось. Этакая награда за пролитую кровь!

— Итак, Крым! У меня случилось выдающееся знакомство! Лев Нарышкин был столь любезен, что представил меня капитану Путятину, командиру корвета «Ифигения». Этот доблестный моряк — настоящий англоман! Его безупречный английский и похвалы в адрес Королевского флота — все это невероятно к нему располагает уроженцев Туманного Альбиона. И этот приятный во всех отношениях человек пригласил меня сопровождать его в плавании к берегам Крыма, которое состоится буквально через два дня!

— Мы поплывем в Крым на корвете?

— Именно! К черту пароходы! Только шелест парусов и благословенная тишина на борту!

— Я рад за нас, Эдмонд! Но как же быть с моими родными?

Спенсер на мгновение замер в раздумьях.

— Женщина на военном корабле? Не знаю, как на русском флоте относятся к этому старому суеверию. В любом случае, я приложу все усилия, чтобы вам не расставаться! Ты же не останешься потом в Крыму, Коста? Я могу на тебя рассчитывать в дальнейшем путешествии?

— Куда же, Эдмонд, я теперь от тебя денусь? Мы теперь — как ниточка с иголочкой: куда ты — туда и я!

— Ха-ха, какое образное выражение! Ниточка с иголочкой… Нужно запомнить… Твое решение наполняет радостью мое сердце! Ты мне будешь очень нужен. Не в Крыму. Там я дам тебе время устроить семью. Но позже… Мы отправимся в Черкесию! Вот мой план! Ты видишь, как я тебе доверяю после событий в подземелье!

— Я уже догадался, Эдмонд, о конечной точке маршрута, — не стал я скрывать наших с Фонтоном предположений. И рост доверия со стороны Спенсера был очень кстати.

— Я рад, что не ошибся в тебе, старина. С первой минуты нашей встречи я присматривался и все больше проникался как твоим умом и решительностью, так и доверием к тебе. И вот доказательство. Знакомство с Путятиным — это бинго![1] Он обещал меня представить Его Сиятельству графу Воронцову. А заодно ходатайствовать о моём участии в морском круизе наместника к берегам Кавказа! Мы увидим Черкесию с борта корабля, русские крепости, порты. Но — главное — я смогу получить из первых рук первостепенную информацию о политических планах правительства относительно новоприобретенных территорий! Уверен, рассказ о такой поездке украсит страницы моей будущей книги!

Отчет о шпионской миссии — вот что он украсит! Как же этому помешать? Похоже, жернова истории мне не остановить. Все предначертано! Нет смысла плыть против течения. Проскурину доложу, и пусть наверху сами решают, что с этим делать. Впрочем, возможно, его участие в круизе подстроено заранее. И мне следует не мешать, а, наоборот, всячески способствовать планам английского шпиона. Пусть и подкорректированным русской контрразведкой.

— Я рад за тебя, Эдмонд! Но как быть с сестрой?

— Уверен, я все устрою! Точно также, как вышло с хозяином казино.

— А что с ним случилось? — не скрыл я своей заинтересованности.

— Перед посещением оперы меня принимали у мадам Марии Нарышкиной. Этакий фуршет в русском стиле: черная икра, бутерброды с анчоусами, оливки и, конечно, бренди. Я не преминул поведать о своих злоключениях и о гнусной роли месье из игорного дома. И что же, ты думаешь, случилось…? — сделал Спенсер драматическую паузу. — Уже выдано распоряжении о высылке француза в 24 часа!

— Прекрасная новость! Уверен, наши друзья-контрабандисты будут довольны!

— Мне нет дела до благодарностей людей, не чтящих закон. Впрочем, никогда не знаешь, кто может тебе пригодиться. Возможно, связь с контрабандистами может оказаться нелишней.

Еще бы! Когда, интересно, англичан останавливали вопросы морали? Особенно, английских шпионов. Мы же в Трабзон поплывем, как я понимаю. Там не институт благородных девиц. Там, как говорил мне Цикалиоти, черноморская Тортуга — рай кавказских контрабандистов.

Мы распрощались, довольные друг другом. Спенсер убежал заниматься моим вопросом с сестрой. Энтузиазм бил из него, как первая нефть из скважины.

Я же погрузился в раздумья. Конечно, Эдмонд мне полностью не доверял, что бы он мне тут не рассказывал. Проблема не в этом. Она в том, что я не мог видеть в нем врага. Мы все больше сближались. Возможно, противники, но точно не враги. И, конечно, не братья, но уже товарищи по оружию. И куда это нас заведет? И не случится так, что я решу поменять сторону? Как же все сложно, если заниматься рефлексией!

После известия о судьбе хозяина казино я ожидал нового визита. Не сомневался, что он последует. И не ошибся! Вечером меня навестил Папа Допуло.

Он выложил на стол два странных круглых шара из подсохшей глины.

— Небольшой презент для пострадавшего героя! — объяснил главный мафиози Одессы. — Пролитая кровь требует подношений!

— В виде комка старой глины? — рассмеялся я.

— Не все то золото, что блестит, благородный защитник английских джентльменов! Внутри вы найдете превосходные гранаты. Их плоть сладка и ароматна. И в высшей степени хороша для восстановления пострадавшего от кровотечения. Их обмазывают тонким слоем глины, чтобы сохранить свежими до нового урожая. Эти, — он указал на шары, — привезены из Персии. Там их называют анар.

Я поблагодарил. Действительно, о целебных свойствах плодов граната я слышал не раз.

— Было бы верхом бестактности ограничиться столь скромными дарами, учитывая, как быстро и изящно был решен вопрос с хозяином казино! Меня бы просто не поняли мои люди. Сказали бы: что ж ты, хозяин Одессы, забыл о принципах, тобою же провозглашенных!

— По-моему, мы в расчете, уважаемый Папа Допуло.

— Вовсе нет! Я лишь помог — и то со столь ужасными последствиями на вашем теле, которые отныне будут всю жизнь напоминать вам про мой промах. Посему, вот главный дар от меня!

Папа выложил на стол тяжелый кожаный сверток, крепко перехваченный бечевкой.

— Недавно в газетах было объявление, — продолжил он свои объяснения. — Наш почитаемый в народе царь объявил награду тем, кто задержит и доставит властям любого иностранного гражданина, находящегося в пределах Кавказа без должного на то разрешения. 500 рублей серебром. Звонкой монетой — за каждую голову! Жестоко, но справедливо. А арест или высылка иностранца — какая разница? Главное — дело сделано!

Я удивленно присвистнул. Получается, наша поездка со Спенсером будет таить еще одну опасность. Смелый человек, Эдмонд! Храбрость против алчности!

— Я решил, что размер моей благодарности должен соответствовать. Вот почему, мой бесценный Коста Варвакис, в этом свертке вы найдете… 499 рублей серебром! Переплюнуть императора — фи, какая бестактность! Я бы даже сказал граничащая с самоуверенностью на грани государственного преступления, — тут он не удержался и расхохотался. В устах человека, вся жизнь которого — сплошное преступление, это звучало, действительно, очень забавно.

— Воистину, царская награда! — я улыбнулся, оценив изящный жест Папы с недостающим рублем.

Папа Допуло услышал именно то, что ожидал.

— Я не ошибся в вас, мой отныне дорогой друг! — надеюсь, он не имел в виду, что я ему дорого обошелся. — Я вообще редко ошибаюсь в людях. Каковы ваши дальнейшие планы?

— Моя работа у мистера Спенсера не закончена. Мы уезжаем в Крым.

— Договор — дело серьезное. У людей моего круга есть выражение: забился — выполняй! Означает оно, что данное обещание нарушать невозможно. Смертельно опасно.

— Я понимаю.

— А я не сомневаюсь в вашей понятливости. Именно по этой причине мне хотелось бы сделать вам предложение…

«Надеюсь, сейчас не последует предложение, от которого нельзя отказаться», — напрягся я моментально. Мафия, она такая: от нее уходят лишь ногами вперед.

— Когда закончится ваш контракт с мистером Спенсером — передайте ему мои благодарности, — я буду ждать вас в Одессе. Человек вашего интеллекта и вашей храбрости займет место справа от меня. И кто знает, пройдут года, и мое кресло может перейти к вам по наследству. Не отвечайте, просто примите к сведению. На этом я прощаюсь.

Папа Допуло изящно раскланялся и удалился, оставив меня в полном недоумении.

Это что сейчас такое было? Меня хотят назначить правой рукой босса одесской мафии? Охренеть -не встать!

Но не стоило ломать над этим голову — надо думать о насущном. И в первую очередь, о прощальном разговоре с Микри! А еще нужно через нее предупредить Проскурина о планах Эдмонда.

Я задумался. Как написать таможеннику, чтобы он понял мои опасения в отношении контактов Спенсера с окружением Воронцова во время морского круиза к берегам Черкесии?

О круизе уже все знают. О планах Спенсера знаю только я. Напишу-ка я так, причем, по-английски: «Бююк мечтает о большом походе под парусами. Его общение с командой — на ваше усмотрение. Я бы предложил карантин».

Надеюсь, Проскурин все поймет. С языком у него — полный порядок. В таможне по-другому никак. Не писать же по-русски, наделав миллион ошибок? Мне дореволюционной орфографии еще учиться и учиться.

…Пошел искать Микри. Заглянул на кухню. Микри там не было. Зато к своему удивлению обнаружил сестру и племянника. Сестра что-то готовила на раскаленной сковородке. Янис сидел подле, уплетал за обе щеки черноморскую камбалу. Видимо, теперь эта страсть к калкану у него надолго.

— Ты что здесь делаешь? — спросил я сестру.

— Микри помогаю. Да и тебе мясо готовлю.

— А Микри где?

— Еду понесла гостям.

Я вышел во двор. Раскланялся со знакомой группой греческих «пикейных жилетов» с Севастопуло во главе. Микри ее обслуживала. Как раз заканчивала расставлять тарелки. Заметила меня. Поняла, что нужна мне сейчас. Кивнула на уже знакомый столик, за которым я впервые с ней столкнулся.

Я сел. Микри подошла.

— Уезжаете? — спросила, присаживаясь.

— Да, в Ялту. Через два дня. Может, и раньше.

— Ну, значит, еще успеем попрощаться. Что-нибудь нужно?

— Да, — я достал записку, сложенную как письмо. — Нужно срочно передать Проскурину.

Микри забрала.

— Скажи Марии, чтобы еще две камбалы пожарила. Я скоро.

Я вернулся на кухню, передал Марии просьбу про две камбалы.

— Хорошо. Дай мне тарелку. Мяса положу.

Вышел во дворик, сел за «свой» столик. Налил кружку красного вина, выпил медленными глотками. Начал есть мясо. Сестра все-таки очень круто готовит! Будь она хозяйкой таверны — отбоя от посетителей не было бы.

Едва успел съесть половину порции, как заметил Спенсера. Аппетит сразу куда-то пропал при виде Эдмонда в эту минуту. Он запыхался и был чем-то крайне озабочен.

«Твою ж! Что на этот раз, интересно?» — я чуть привстал, подавая знак Спенсеру.

Он бросился к моему столику. По дороге чуть задел один из стульев с гостем из кружка «пикейных жилетов». Извинился, не обращая внимания на недовольство пожилого грека. С выдохом «фуф» уселся напротив меня.

— Может, вина? — я протянул руку к кувшину.

— Нет, нет, — Спенсер достал платок, утирая выступивший пот. — Воды!

Я решил не кричать через весь дворик, отвлекая Марию. Сбегал сам. Принес кувшин с водой и кружку. Налил. Спенсер поблагодарил кивком, выпил залпом. Я наполнил кружку еще раз.

— Как я понимаю, случилось что-то крайне неприятное? — я был готов к плохим новостям.

— Увы, мой друг, — Спенсер сделал еще один глоток воды. — Нас не пускают на корабль!

Я не стал «охать-ахать», а уж тем более рвать на себе волосы, которых, впрочем, и не было. Удар судьбы? Да, несомненно. Но я подумал, что если я каждый раз буду воспринимать очередной удар, как нечто загоняющее меня в гроб, то в гроб и загонюсь. Нет уж, лучше я буду придерживаться другого правила: закрылась эта дверь, откроется другая.

— Почему? — спросил для приличия.

— Военный корабль, корвет! — развел руками Спенсер. — Да еще и переполнен высокопоставленными чинами, направляющимися к Воронцову!

— Им это только сейчас стало известно? — я усмехнулся.

— Ты, наверное, еще не совсем восстановился. — Спенсер не мог понять причины моего спокойствия.

— Эдмонд, — я потянулся за вином, — значит, нужно искать другой путь! Нам обоим нужно в Крым! Придумаем что-нибудь!

Спенсер внимательно посмотрел на меня.

— Ну, пока рано искать другой путь! Я еще с этим до конца не разобрался, — Спенсер допил воду, вскочил со стула. — Ты прав, друг мой: рано отчаиваться!

Эдмонд быстрым шагом покинул таверну.

«Кажется, он задет за живое. Это хорошо. Сейчас начнет горы ворочать», — думал я, доедая мясо.

Поев, поднялся к себе. Прилег на лежанку. Сам не заметил, как задремал…

Разбудил стук в дверь, потом голос Микри, зовущий меня. И что это с ней вдруг такое случилось, что она решила постучаться⁈ Умеет удивить, ничего не скажешь.

Еще больше удивила, когда вошла, помахивая конвертом в руке.

«Пришла беда… — подумал я. — На корабль не пускают, и Проскурин куда-то делся! А уже почти ночь».

— Что случилось?

— То, что ты опять испугался! — Микри была на седьмом небе.

— Микри! Мы не успеем попрощаться, потому что ты доиграешься, и я тебя убью! Что с письмом?

— Да передала я твое письмо, успокойся уже!

— А это что?

— А это письмо к Эльбиде Кириакос.

— Кто такая Эльбида Кириакос? — все-таки умеет, чертовка, выносить мозг!

— Вдова унтер-офицера Греческого Балаклавского батальона Михаила Кириакоса, — отвечала смиренно Микри и глазками так наивно — хлоп-хлоп.

— Микри! — я заорал.

— Все, все! — Микри удовлетворенно засмеялась. — Это моя тетя. Живет в Ялте. Сойдете в порту, спросите — вам покажут, где её дом. Я написала все про вас. Она не откажет мне в просьбе и приютит вас на первое время. Что теперь скажешь? Опять орать будешь?

— Сейчас скажу, большое спасибо, Микри. И да благословит тебя Бог. Я и Мария никогда этого не забудем!

Микри зарделась, положила письмо на стол. Вышла, столкнувшись в дверях со Спенсером. Эдмонд любезно раскланялся.

«Еще спрашивается, почему я уже вторую неделю обо всем этом думаю, как о водевиле!» — хмыкнул я про себя.

— Надеюсь, это рецепт того самого чая? — Спенсер кивнул на конверт, оставленный Микри на столе.

— Нет. Это письмо к её тетушке в Ялте. А рецепт, признаюсь, пока не выведал. Но узнаю обязательно. Какие новости?

— Я договорился с нашим консулом, он уступил мне свою каюту. Сам поедет на пароходе после. Тебе будет разрешено разместиться на палубе!

Спенсер изложил новость с максимальным безразличием, полагая, что я все равно оценю его трюк, в котором он «вышвырнул» из каюты цельного консула!

— А сестра и племянник?

Спенсер не успел ответить. Вошла Микри с чашкой чая. Еще минута ушла на рассыпание Эдмонда в любезностях и восхваление напитка. Микри под конец не выдержала, опять зарделась, прыснула, ушла.

Спенсер сделал глоток.

— Нет, нет! Без рецепта этого чая я отсюда ни ногой, Коста! Запомни!

Я терпеливо ждал ответа на свой вопрос. Спенсер замялся.

— Увы! Здесь я бессилен. Пока бессилен. — Эдмонд сделал еще один глоток чая.

— Пока?

— Да, пока. Хорошая новость заключается в том, что речь не идет о том, что Мария — женщина, а корабль — военный корвет. Оказывается на «Ифигении» будет достаточно дам, чтобы забыть о суевериях. Плохая новость: корвет банально переполнен людьми. Проще говоря, физически нет ни одного места.

— Тогда почему «пока»?

— Потому что этот чай творит чудеса! У меня есть еще одна идея, — Спенсер быстро допил свою чашку и быстро исчез из комнаты.

Я спустился вниз. Таверна была переполнена.

— Что он так зачастил? — Мария спросила, переворачивая кусок мяса на сковородке. — Что-нибудь случилось? В первый раз его вижу таким взмыленным.

— Все в порядке, — успокоил я её, не решаясь говорить всей правды и надеясь на спенсеровское «пока». — Просто много всяких мелочей перед отъездом. И главная касается тебя, Микри!

— Ты о чём?

— Он пригрозил мне, что не уедет отсюда, пока не узнает рецепт бабушкиного чая!

— Если он не уедет, то и ты не уедешь? — Микри среагировала молниеносно.

— И я, и Мария.

— Заманчиво! — Микри улыбнулась. — Ладно. Потом напишу. А сейчас иди отсюда, не путайся под ногами. Видишь, что творится!

… Спенсер вернулся лишь на следующий день после завтрака. И уже не играл, когда попросту плюхнулся на стул. Было видно, насколько он обессилен.

— Знаешь, Коста, я даже не припомню, когда в последний раз я столько бегал и метался между разными местами и разными людьми. Может, давно, в раннем детстве. Да и то — не уверен.

— Зато я уверен, что вижу перед собой победителя! Нет? — я с надеждой смотрел на Эдмонда.

Он, все-таки, не удержался от того, чтобы не нагнать интриги. Потом смилостивился, улыбнулся.

— Ну, триумфальной я бы её не назвал… — Спенсер скромничал. — Но победа, да!

— Эдмонд! — я был, действительно, счастлив. — Но как⁈ Как на этот раз? Еще кого-то из высших чинов убедил отдать свою каюту?

— Нет, дорогой друг. Всего лишь одного из мичманов. И не я, а Путятин, капитан «Ифигении». Но по моей просьбе.

— Просьбе? — я улыбнулся.

— Клянусь! — Спенсер торжественно поднял руку. — Более ничего не понадобилось. Хватило его любви к моему отечеству.

— Но почему ты не считаешь победу триумфальной? — я был удивлен. — Еще вчера никто из нас троих не был в числе пассажиров, а сейчас…

— Коста, ты имеешь представление о том, что такое каюта мичмана?

Я развел руками.

— Вот поэтому и не триумфальная, — вздохнул Спенсер. — Эту каюту трудно сравнить даже с закутком на чердаке…

— Эдмонд! — я остановил Спенсера. — Это такой пустяк, который не может тебя лишить заслуженного триумфа. Мы с Марией и племянником благодарны тебе настолько, что, поверь, не заметим и не обратим внимания на подобную мелочь!

Я протянул руку. Польщенный Спенсер прежде кивком поблагодарил меня за такую оценку его стараний, потом протянул свою и убежал.

«Ну, вот, еще одна глава заканчивается, еще один город», — выдохнул я. Вспомнил Микри и её «рано прощаться».

«На самом деле, вся эта беготня, стрельба, бритвы, кровь — события хоть и неприятные, и страшные, но их все равно можно пережить. А вот прощания оставляют несоизмеримо более глубокие и незаживающие раны. Спроси меня: что я помню про Стамбул? Все помню. А спроси меня, что больнее всего было для меня в Стамбуле? Прощание. Прощание с Маликой и Тиграном. Теперь, Микри на очереди. И ведь я знаю, что, наверное, впереди еще много стрельбы и беготни на грани жизни и смерти. Но это не так расстраивает, как знание о том, что будет еще много прощаний!»

…Утром Микри сначала расцеловала Яниса. Потом долго стояла в объятиях Марии. Сестра никак не могла остановиться, высказывая сквозь обильно льющиеся слезы, свои благодарности и пожелания всего и вся нашей спасительнице. Наконец, Мария оторвалась. Взяла Яниса за руку, отошла в сторону, чтобы не мешать нам. Микри тоже была в слезах. Но справилась. Всхлипнула, утерла их. Подошла ко мне. Протянула сложенный листок бумаги.

— Это рецепт!

Я кивнул.

— Микри…

— Коста, — Микри остановила меня. — Ничего сейчас не нужно говорить. И так все понятно. Эти долгие прощания… Только слезы лишние!

— Да, ты права!

Я обнял её.

— Прощай, Микри. Прощай, моя маленькая Госпожа!

Микри не удержалась, хохотнула.

— Почему — прощай⁈ Мы еще увидимся, Коста! Обязательно увидимся! — похлопала меня по спине. — Все! Иди!

Микри разомкнула объятия. Спокойно смотрела, пока я шел к своим. Помахала нам, когда тронулись дрожки.

«Вот, чертовка! — подумал я. — А она, ведь, уверена, что мы еще увидимся! С чего вдруг? Что ж… Будем посмотреть!»

А еще мне было интересно узнать другое: не моя ли записка к Проскурину стала причиной стипль-чеза для англичанина с лавровым венком в финале? Ну, очень интересно.

[1] В Англии 19 века так восклицал таможенник, обнаруживший запрещенный товар. Впоследствии это слово перекочевало в игру.