Чэч: Сезон дождей

Глава 2

Интерлюдия

Где-то в империи примерно в это же время.

Мягкий свет магической лампы. Расслабляющие объятия горячей воды. Шапка ароматной белоснежной пены. Блаженство. Блаженство, доступное лишь избранным, — дамам из высших сословий. И то не всем и не всегда. И ей. Вот уже три недели. Каждый день. Казалось бы, должна привыкнуть, должно приесться. Но нет. Каждый вечер, с упорством, сравнимым с тем, как она на тренировках отрабатывала сложнейшие связки комплекса «Железный веер», принимала эту изысканную процедуру. Первую неделю, вообще два раза в день, утром и вечером, — им дали время отоспаться. А потом снова начались тренировки, пришлось пожертвовать утром.

Лира глубоко вздохнула, втянув носом пьянящий аромат эльфийских благовоний. Эти ушастые, при всей их гнусности характера, знали толк в роскоши, пожалуй, лучше всех.

— Мы можем их презирать, — вспомнились слова Хлои, наставницы по светскому этикету, — можем давить как вонючих клопов, но не воспользоваться плодами их многотысячелетнего опыта было бы очень глупо…

Да, Лиру обучали и светскому этикету. И готовили к работе в высшем обществе. Но не сложилось… Из-за характера. Сломала руку одному слащавому хлыщу, запустившему свою потную ладошку в её аппетитное декольте. Хлыщ оказался из клана маркграфа, владеющего землями на востоке империи. Сам вельможа требовал жестоко наказать непокорную девицу.

Лиру и наказали, — пожурили, руку хлыщу можно было и не ломать, а просто сделать больно, и перевели служить на запад, на границу с Проклятой пустошью. А уж откуда взяться изысканной роскоши на западной границе? Нет, она, конечно, присутствует в ограниченном количестве в баронских замках, но кто же туда пустит бродяжку-наёмницу?

Но Лира не жалела. Лучше жить жизнью бродяжки-наёмницы, чем давать себя лапать кому ни попадя лишь потому, что тому повезло родиться с серебряной ложкой во рту. Но о ванне, полной горячей воды, мечтала. Особенно когда месяцами глотала пыль в пустоши.

Приятная расслабленность исподволь пробудила желание. Желание тела. Ещё одна проблема. Бойцам тайной стражи на уровне рефлексов было запрещено не то, что вступать в интимную связь с членами своей группы, какие-либо чувства друг к другу испытывать. Перебивайся случайными встречами или пользуйся услугами кукол, специально обученных разумных, для этого постоянно проживающих на базе. Но для молодой женщины, нежащейся сейчас в ванне, эти куклы были всё равно, что потная грабка того хлыща. Наверное, поэтому…

Ладонь Лиры скользнула по телу, кончики пальцев обвели вокруг ставшего твёрдым, похожим на тёмную спелую ягоду, соска груди. Губы приоткрылись, по ним скользнул кончик языка…

Да наверное, поэтому всё чаще и чаще, стоит лишь сомкнуть веки, она видит перед собой постоянно меняющие свой цвет глаза иномирянина с несуразным прозвищем «Чэч».

Лира сжала сосок, и по телу пронеслась волна желания, нарастающая с каждым мгновением. Правая ладонь скользнула вниз живота, чуть раздвигая непроизвольно сжатые ноги.

Лире вспомнилась та истома, охватывающая тело, оттого что она прижималась спиной к спине Чэча там, в Проклятой пустоши, в Немёртвом лесу. Как она сдерживала своё желание, развернуться и обнять, прижаться к нему грудью. Почувствовать его губы своими, его ладони на груди, на бёдрах, между ними…

… Дыхание участилось, стало прерывистым, бёдра снова непроизвольно сжались…

Да… Это просто желание плоти…

— Девочки мои, — Лира снова явственно услышала голос Хлои, — слушайте своё тело, — оно не обманет, не придаст…

Это всего лишь неудовлетворённое, зажимаемое желание плоти…

— Хрен там! — вырвалось вместе с хриплым выдохом-криком грязное ругательство, недостойное дам высшего света.

— Хрен там, — почти шёпотом повторила Лира.

Желанием плоти молодая женщина объясняла чувства, охватывающие её, когда она смотрела в глаза Чэча. В глаза, принадлежащие не казавшемуся слабым иномирянину, а грозному зверю. Смотрела, всем телом ощущая неслышимое рычание: «Ты моя!» Смотрела и понимала, если он скажет это вслух, — она пойдёт за ним, оставив прежнюю жизнь в прошлом. Но он так и не позвал… Смотрел, но не звал…

— Почему⁈ — в сердцах Лира хлопнула ладонью по воде, выплёскивая белоснежную пену на пол. — Почему⁈ Почему⁈

Бип! Бип! Бип! Амулет дальней связи, выполненный в виде элегантного браслета, заморгал тревожно красной искоркой, сопровождая моргание негромким, но тревожным сигналом.

— Демоны! Харстовы демоны! — женщина поднялась из воды и осторожно, чтобы не поскользнуться, ступила на пол. — Вот и закончился неожиданно затянувшийся отдых.

Через десять минут Лира, одетая по-походному, стояла в строю с пятью разумными. Только что подошедший командир объявил причину неожиданного сбора:

— Полчаса назад сработал поисковый амулет, настроенный на объект № 73469. Сигнал слабый, но устойчивый. Объект предположительно находится в Проклятой пустоши в районе Ведьминой пади. Сейчас переходим в ближайший к ней пограничный гарнизон, а оттуда направляемся в пустошь…

Глава 2

К тому времени, как бывший дворовой, а теперь вновь бродяга, Угез собрал скудный скарб, работники Толстого Жана выкатили фургон во двор. Фургон, конечно, был, что называется, «богатый». Один из самых больших, что одноногий когда-то видел. Да и то, те другие являлись грузовыми, в которых об удобствах возницы никто даже не задумывался. Есть место, где калачиком свернуться можно и то только одному, и ладно. А тут…

Внутренне проводник был готов, хоть на облучке всю дорогу спать. А что, ему не привыкать. Бывало и такое, когда бродяг в фургон набивалось больше обычного. Но стоило Угезу только дошкондыбать до фургона, как изнутри выглянул Агееч.

— Поднимайся, покажу, где спать будешь. Вещи бросишь и помоги Миклушу, малому нашему, быков запрячь. Справишься? А мы пока погрузкой займёмся.

— Справлюсь, — буркнул проводник, подтвердив слова резким кивком, скрывая неуверенность, — не накосячить бы, с одной рукой-то.

Нары! У них в фургоне нары были установлены. Трёхэтажные, девять спальных мест, пусть узких, не развалиться, но с матрасами и подушками.

— Выбирай, — взмахнул рукой старик, — я так понимаю, нижние тебе удобнее будут? Занимай хоть левую, хоть правую.

— Если можно, вот это, — оно к облучку поближе.

— Занимай, — Агееч ещё раз махнул рукой и поспешил к заднему концу фургона, где у откинутого борта появился высокий худой парень с двумя мешками на плечах.

Хоть Угез и старался держать морду кирпичом, мандрожировал так, что здоровая нога подрагивала, и впервые за всё время инвалид порадовался, что вторая у него деревянная, устойчивая. Видимо, из-за этого занервничали быки, молодые трёхлетки, и лишь один могучий флегматичный ветеран бурого окраса, чуть повернул голову и удивлённо посмотрел на незнакомого ему погонщика. Этот взгляд и подействовал на Угеза, как ушат холодной воды. Разом нога подгибаться перестала, а следом погонщик и трёх молодых умением успокоил. И вот тут-то он увидел уже удивлённый взгляд пацана, как его, Миклуша.

— А ты сейчас умение какое-то применил? — с детской непосредственностью поинтересовался пострел, носящий напоказ ремень бродяги.

— Да, — удивлённо ответил Угез, — а ты, как догадался?

— Почувствовал, — будто разговор шёл о деле обычном, пожал плечами Миклуш. — Значит, ты успокаивать животных можешь? Так ты не просто проводником будешь, ты ещё и погонщик? А опыт большой? А какие ещё умения есть? А мне секреты погонщика расскажешь?

— А тебе зачем? У тебя же вон ремень полноправного бродяги есть.

— Отец сказал, что если я бугром хочу стать, то должен лучше любого бродяги из ватаги все знать и уметь. Вот я и стараюсь. Только вот с этой, четверной, упряжью не очень получается. У нас до сезона дождей всего один бык был, так там всё просто. А с этой я ещё не разобрался.

— Так, я тебе подскажу. А отец у тебя кто?

— Бугор наш, Чэч. Это его мы искать идём. Правда, он мне не родной, но дед Агееч говорит, если Чэч меня сыном зовёт, то и мне его отцом можно.

Вдвоём они запрягли четвёрку быков. Основную работу делал смышлёный мальчуган, а Угез подсказывал и поддерживал, где надо было.

— Так ты погонщик? — удивился Агееч, когда было всё готово к выходу. — На облучок за упряжь сесть не хочешь? Посмотрим, а вдруг управишься?

— Сяду, — разом согласился Угез, не ожидавший такого доверия к инвалиду.

— Ну, поехали тогда.

Держа вожжи в левой руке, погонщик послал мысленный приказ бурому вожаку их маленького стада. Флегматично вздохнув, бык послушно сделал первый шаг, подавая остальным пример, и побрёл к открытым воротам, совершенно не обращая внимания на дождь, продолжавший лить как из ведра. И лишь когда фургон выехал на улицу и направился к поселковым воротам, Угез позволил себе обернуться. И увидел знакомую фигуру Толстого Жана, стоящего на крыльце трактира и кутающегося в безразмерный плащ, спасаясь от шальных капель, залетавших под крышу. А рядом с ним стояла, выглядевшая как тростиночка, супруга трактирщика Полин.

— Бугор, — Угез резко повернулся к старику, сидящему на соседнем сиденье, своим удобством готовом поспорить с креслом. — Разреши на минутку отлучиться, с Толстым Жаном попрощаться. Не успел в спешке этой.

— Я не бугор, — такой же бродяга, как и ты, только старший. Зови меня Агеечем. Конечно, попрощайся, подождём.

Буквально слетев по лестнице облучка, возница, жутко мотыляясь из стороны в сторону, поспешил к крыльцу.

— Мальчик мой, — как только Угез поднялся по ступеням, к нему бросилась женщина и прижалась к груди. Мгновением позже их обнял и трактирщик.

— С какой другой ватагой не отпустил бы, — зачастил-забормотал вечно угрюмый толстяк. — А эти… Чудные они. Каждого из них в другой ватаге представить можно, но на вторых ролях, принеси-подай, иди… хм. А эти вместе и равные, что старшие, что младшие. И богатые, у какой из ватаг ты такой фургон видел? А значит, удачливые. И кто из тех, кого ты знаешь, зимой в пустошь бы сорвался, как они говорят, за своим бугром. В общем, держись их, а там, глядишь, и твоя мечта осуществится. А теперь иди, нехорошо заставлять ждать тех, кто ночью в дождь в Ведьмину падь направляется…

Но оторваться от самых дорогих людей, заменивших когда-то ему родителей, Угез смог только минут через пять. Пять долгих минут, пролетевших, как одно мгновение. Подходя к фургону, погонщик подставил лицо под струи, падающие сверху, чтобы среди капель дождя затерялись скупые мужские слезинки.

События, происходившие в другом месте раньше по времени.

А вот насколько раньше, — неизвестно.

Темнота. Но невырвиглазная, в этой можно хоть что-то разглядеть даже обычными, неусиленными умениями, глазами. Темнота, надоевшая, хуже горькой редьки. Хотя от той же редьки я сейчас не отказался бы, а то кормят дерьмом каким-то и то не регулярно. И поговорить нормально не с кем.

Сколько я здесь? Непонятно. Кажется, что вечность. А сколько реально? Посмотреть не могу, — эти твари как-то заблокировали интерфейс. Я подозреваю, — с помощью ошейника, который мне напялили, видимо, сразу же, как сюда доставили. И теперь интерфейс не разворачивается. И умения применить не могу, никакие. И соседка моя ушастая теперь тоже сидит в одиночестве где-то у меня в голове. Но у неё хотя бы дерево есть, ветла. И звёзды, моргающие в высоте над деревом.

Звёзды, правда, и у меня есть. Реально стоит только закрыть глаза, успокоить дыхание, и я вижу звёзды, созвездия, галактики и туманности. Иногда мне кажется, что я вижу какое-то движение вдалеке. Иногда мерещится, что там, под звёздами, ощущаю чьё-то присутствие. Не знаю, что это на самом деле? Какое-то всё-таки чудом резвившееся умение или плод моего воображения? А ещё у меня есть…

Раздался еле слышный перестук чего-то твёрдого по камню. Ну, наконец-то. Что-то сегодня долго ждать пришлось. Я замер, стараясь даже дышать как можно тише и реже. Перестук приближался, то и дело замирая на какое-то время. Ну же, чего ты боишься? Ты же уже почувствовала, как вкусно пахнет.

Цоканье когтей медленно приближалось. А я продолжал сидеть с закрытыми глазами. Чтобы определить, когда цель выйдет на дистанцию атаки, мне теперь и ушей хватало. Ещё метр…

Бам! Наверху хлопнула тяжёлая дверь. Испуганная крыса метнулась назад, откуда пришла и скрылась в очке толчка. А сверху раздались тяжёлые шаги, для моего уха, привыкшего к почти мёртвой тишине, они грохотали словно каменный обвал в горах.

Опа! В этом грохоте не сразу разобрал, что пришедших двое. Металлический перезвон из-за подковок на сапогах, — это надзиратель, тюремщик. А вот шаркающие шаги — кто новый в гости зашёл. О, остановились возле первой ямы-камеры, в которой орк чалился. Послышался лязг отодвигаемой решётки, скрежетание опускаемой лестницы… К орку-то зачем? Обычно тюремщик только к профессору спускался, посмотреть, не помер ли старик?..

Нас здесь четверо. Орк, напротив него в зиндане сидит гном, следом за гномом моя каменная яма, а напротив меня — старик, профессор какого-то там университета. Он совсем плох. Тюремщик, здоровенный членорог… Ну, насчёт члена я, конечно, просто ругнулся, а вот рог, в половину моего предплечья, у него во лбу точно есть. И морда на носорожью похожа. Только вот откуда у носорога клыки? А у этого они такие, что если вдруг цапнет, то руку однозначно перекусит с первого раза.

Так вот, членорог сам в яму к профессору спускается, чтобы еду и какие-то лекарства дать. Но они не особо помогают. Хотя проф уверен, сними с него этот жугов ошейник, он бы пошёл на поправку. Только кто ж ему ошейник снимет. Так что старику недолго осталось.

Рык надзирателя. Требует, чтобы орк лез наверх. Нахрена? Хозяин таки вернулся? Хреново! Ой, как хреново…

Я тогда очнулся голый, лёжа распятым то ли на алтаре, то ли каком-то специальном каменном постаменте. Руки, ноги, живот и даже голова, оказались притянуты к камню широкими ремнями. Только и мог, что косить глазами. Благо всё рассмотреть можно было без труда, — громадная зала, в центре которой я лежал на каменном непонятно чём, ярко освещалась огромным количеством свечей. Они были везде: под потолком на люстрах, на подсвечниках разной величины и формы, стоящих вдоль стен, а то и просто посреди залы, просто горели в нишах стены. Мне показалось, что даже на полу свечи были, но в этом не уверен, как не скашивал глаза, — всего увидеть не смог.

А ещё в зале, кроме меня, находились два мелких существа, облачённые в балахоны с большими капюшонами, наброшенными на голову так, что те полностью скрывали их лица. Я этому даже не удивился. А чему удивляться-то, — мода на Валере такая, один мой знакомый некромант не даст соврать. Существа суетились чего-то, то и дело перебегая от одного стола к другому, на которых стояли непонятные, причудливой формы, колбы и реторты, что-то замеряли, переругиваясь между собой на непонятном мне шипящем языке.

Через какое-то время в залу вошёл кто-то важный. Я его не видел, только услышал шаги. А почему важный? Так, эти двое мелких сразу грохнулись на колени, и я точно слышал звон их лбов, ткнувшихся в камень. Этот кто-то рявкнул так, что у меня уши заложило. Существа запричитали, оправдываясь, не смея поднять голов.

Тут в залу вбежало ещё одно существо в балахоне, только капюшон у него был откинут, и я разглядел волосатую морду, похожую на лемура. Существо, бухнувшись на колени, зачирикало, и важный быстрым шагом покинул залу. А через какое-то время явился членорог. Лёгким ударом пудового кулака он отправил меня в забытьё. А очнулся я уже здесь, в зиндане. А как ещё этот каменный мешок назвать?

Друзья, не забываем комментировать главу J