Чэч: Сезон дождей

Глава 11

Ватага Чэча

— Угез, Угез.

Возница проснулся разом, хотя, казалось бы, только-только заснул. Дала знать въевшейся с годами привычка: когда будят вот так, — медлить нельзя. Распахнул глаза и увидел склонившего над ним старика, осторожно тормошащего его за плечо.

— Я проснулся, Агееч, — прошептал возница, мельком отметив, что молодёжь, занимавшая верхние этажи противоположных нар, безмятежно сопит себе в две сопелки. — Что случилось?

— Быки встали, — коротко пояснил старик, заступивший на ночную вахту до утра, сменив Угеза. — Стоят и молчат, лишь головами туда-сюда мотают, будто высматривают что-то. Я Ивана уже разбудил. Обошли с ним фургон, — тишина. Ни аномалий тебе, ни тварей. Непонятно. Решили тебя потревожить. Ты лучше всех животину понимаешь.

— Ага, я сейчас.

Возница уселся, мысленно поблагодарив Агееча, который прошлым вечером буквально силком заставил занять нижнюю шконку. Протянув левую руку, достал лежащий под нарами протез и привычно присобачил его к правой коленке, затянув ремни на бедре. Протез правой ладони перед сном решил не снимать, лишь обработал культю маслом, приятно пахнущую травами, и сейчас похвалил себя за предусмотрительность.

— Помочь со штанами? — всё так же шёпотом поинтересовался Агееч.

— Так сойдёт, возится с ними долго, — отмахнулся возница, спавший в подштанниках, и натянул сапог на левую голую ступню, прямо так, без портянки. — Не замёрзну.

Нахлобучив широкополую шляпу, а вот без неё настоящий бродяга никуда, пошкандыбал вслед за стариком. На кухне оба чуть задержались, — старик помог инвалиду надеть плащ, повешенный для просушки возле всё ещё горячей печки. «На дровах здесь не экономят, по крайней мере пока, — ухмыльнулся Угез. — Да и сама печка — чудо, на одном полене чуть ли не до малинового состояния накаляется, отдавая в фургон живительную теплоту. А то, что воздух портит, — так мужики вентиляцию продумали».

Улица привычно встретила возницу холодным, влажным ветерком и шумом ливня. Поёжившись от такого приветствия, Угез осмотрелся. Справа, почти на краю облучка, стоял Полусотник со взведённым арбалетом. Возница бросил косой взгляд на кресло, в котором ещё совсем недавно угнездился с ногами Миклуш, слушая полночные, приятно страшные рассказы о Приходящих с ливнем. И елозил задницей, наполовину скинув сетчатый оберег. Доболтался, дуралей, новые уши нашёл? Не зря говорили, ох не зря…

Агееч, вышедший первым отшагнул к Ивану, пропуская возницу на его «законное место» с левого края. Угез в кресло плюхаться не стал. Вцепившись единственной рукой в удобную спинку, закрыл глаза и потянулся мысленно к Бурому, если кто ему что-то и расскажет, так это вожак.

Бурый чего-то боялся. Нет, не так. Матёрый бык опасался. Никакая тварь, вот прямо сейчас, на рогатого нападать не собиралась. И аномалии, преградившей дорогу, впереди точно не было, — животные, в отличие от многих разумных, их хорошо чувствуют и реагируют по-своему, — по широкой дуге обойти пытаются. А эти стоят как вкопанные. И даже молодняк не рыпается, — замер и куда-то в темноту вглядывается, явно пытаясь что-то разобрать.

— Не могу понять. — Пришлось признать Угезу, обернувшись к мужикам. — Надо идти вперёд, разбираться.

Возница тут же принялся спускаться по неудобной для него лестнице.

— Погоди! — негромко рявкнул Полусотник. — Куда ты без оружия?

— А-а. — Отмахнулся инвалид, уже вставший на землю и поднявший правую руку, демонстрируя протез. — Оно только мешаться будет.

— Я с тобой! — Подхватив копьё и щит, Иван спрыгнул на землю со своей стороны.

— Постой, Угез, — опомнился Агееч, — как у тебя с ночным зрением? У нас есть эликсир «Бувов глаз». Надо? Мы с Иваном уже выпили.

По заведённому кодексом обычаю, при найме бродяги в ватагу, у него интересовались только наличием самых необходимых умений, об остальных старались не спрашивать, расскажет хорошо, не расскажет, — его дело. Полностью обо всех умениях своих ватажников бугор узнавал через три-четыре рейда, и то если бродяга принимался в ватагу на постоянку.

— Ух ты, — искренне удивился возница. — Богато живёте. Не откажусь, конечно.

Старик тут же достал из кармана маленький пузырёк, ловко откупорил, чтобы инвалиду не пришлось возиться, и только тогда протянул Угезу. Благодарно кивнув, тот тут же опрокинул содержимое в рот и вернул пузырёк.

— Секунд пять подождать надо, — предупредил Агееч, бывший по совместительству и ватажным алхимиком.

— Как раз до Бурого дойду, — ещё раз кивнул Угез. — Около него и дождусь.

Шкондыбая мимо молодого быка, возница, по привычке, погладил того по крутому боку, привычно ощутив влажные длинные пряди, густо покрытые салом, выделяемым кожей быков, на удивление, долгое время не имеющим никакого запаха. Молодой рогач вздрогнул от неожиданного прикосновения, фыркнул, скосил тёмно-лиловый зрачок большого глаза, узнал возницу, успокоился. Казалось бы, обычное движение, если не вспоминать, что чувствовал Угез влажность и сальность шерсти протезом. Мёртвой деревяшкой, прикреплённой с помощью ремней к культе, оставшейся от правой руки.

Когда это произошло в первый раз, четыре года назад на подворье Толстого Жана, Угез испугался, что всё, — умом тронулся!

Ему тогда бывший бугор подарок преподнёс, — вот этот самый протез, специально заказанный у мастера где-то в Империи. Протез оказался фильдеперсовым, из тёмной-багровой, почти чёрной древесины какого-то дорогого дерева.

— Да ты подержи его в руке, — как ребёнок радовался Белый, бывший бугор Угеза. — Чувствуешь? Лёгкий как пушинка. Но прочный… Смотри!

Сушащий свои крепкие белые зубы мужик с размаху ударил протезом, самыми пальцами по косяку двери. Угез увидел приличную вмятину в тёмной крепкой древесине.

— А на нём нет ничего, даже царапинки! Сколько угодно мочить можешь, — не разбухнет, не загниёт. Но, главное, у него пальцы подвижные. Вот эту кнопочку зажимаешь и двигаешь, как тебе надо. При желании, им не только обычную ложку или лом держать можно, но и швейную иглу или нож. И ни за что из руки не выпадет, пока снова на кнопочку не нажмёшь.

Ватага пробыла тогда в посёлке не дольше часа, мужики только и заскочили по дороге, чтобы протез этот передать, да немного монет инвалиду оставить до осени, пока из рейда не вернутся. Угез проводил их, стоя у ворот, а потом завалился в трактир и купил бутыль самого дешёвого и крепкого пойла. Не желая смущать своим видом редких гостей, инвалид попёрся в хлев. Где и начал нахрюкиваться в компании меланхолично пережёвывающих свою жвачку коров, быки в соседнем стойле стояли.

Так бы набрался и уснул, но тут одна бурёнка начала большими влажными губами тыкаться в левый бок, где в кармане плаща лежало несколько пригоршней соли и сухари. На сносях была, такой разве откажешь. В левую ладонь набрал соли, а правой, по привычке, погладил шею. И почувствовал…

Отдёрнул руку. Снова приложил. И снова почувствовал. Решил коснуться протезом стены хлева, раздался звонкий стук, — немного не рассчитал и получился удар одной сухой деревяшки об другую. Нет, прикосновение он почувствовал, в культю передался импульс, что протез обо что-то ударился. Но и только.

Показалось? Игра одурманенного дешёвым перегоном мозга? Затаив дыхание, инвалид ещё раз прикоснулся к боку коровы, безмятежно продолжавшей жевать вонючий силос. И почувствовал, как бьются два сердца: сильно и равномерно матери и быстро-быстро ещё не родившегося телёнка. А ещё он чувствовал тепло бока коровы, покрытого в отличие от косматых быков, мягкой, шелковистой шерстью. Ну, не может это показаться! Даже несмотря на половину выпитой бутылки.

Угез принялся рыться в картинках интерфейса. Возможно, это Суть умение какое подарила, а он оповещение и не заметил. Ничего нового не нашёл…

И разревелся. В голосину, в сопли, ручьём потёкшие из носа. Вид плачущего мужика вообще тяжёл для восприятия, как нечто такое, не должное происходить никогда. А уж рыдающего в голос, пускающего носом пузыри… Увидевший Угеза, случайно по какой-то надобности вошедший в хлев, парнишка-работник испугался до икоты. И побежал доложить Толстому Жану. Явившийся толстяк быстро во всём разобрался, как мог, успокоил инвалида, а потом, допив с ним бутылку пойла, оттащил в комнатушку, расположенную тут же в хлеве.

Наутро, мучащейся с жуткого похмелья, Угез выбрался из своей комнатушки и услышал, как натужно заходится в болезненном крике та самая корова, что вчера у него требовала соли.

— Телёнок неправильно выходит, — прижавшая побелевшие кулаки к груди, пояснила жена хозяина Полин, наблюдавшая, как копошится сухонькими ручками в утробе коровы старушка-знахарка, орчанка, кстати.

Поддавшись непонятному импульсу, Угез подошёл к корове и принялся гладить по вздымающимся бокам, тем самым протезом правой руки. И произошло маленькое чудо, — корова успокоилась, старушка-знахарка смогла повернуть телёнка как надо, и тот быстро увидел полумрак хлева. К тому же телёнок оказался тёлочкой, белой, как свежевыстиранная простыня, с одним лишь буро-красным пятном на лбу, очень уж напоминающим раскрытую ладонь.

Довольные счастливым завершением, все разошлись и, казалось бы, забыли об утреннем происшествии. Но не старушка-знахарка. Орчиха принялась исподтишка наблюдать за инвалидом, а потом поделилась своими подозрениями и с Полин. Когда Угез находится рядом с коровами и быками, те и спокойнее себя ведут, и едят лучше, а если, вдруг захворают, то выздоравливают гораздо быстрее. Полин всё тут рассказала мужу. Так, Угез стал присматривать за коровами. И лишь иногда, в сезоны дождей, по ночам чистить дождевые стоки.

— Что идём? — негромко поинтересовался Полусотник, когда Угез дошкандыбал до головы Бурого.

— Подожди. — Остановил его возница. — Есть у меня умение активное. Суть одарила за месяц перед тем, как инвалидом стал. Позволяет на несколько секунд проникнуть в сознание быка и видеть, и слышать, как он. Правда, последствия по-разному проходят, — могу на землю без памяти шваркнуться. Так что последи за мной.

— Хорошо. — Иван встал почти вплотную к вознице, прикрывая его и себя щитом. — Не привыкать.

Угез наложил обе руки на голову Бурого и закрыл глаза. Кристалл с этим умением достался вознице незадолго, как Угез попал в аномалию. Изучить-то он его изучил, а вот попользоваться не успел. И уже только спустя почти год испытал. Результат впечатлил и разочаровал одновременно. Почувствовать себя настоящим быком, ощутить запахи и смотреть на мир глазами рогатого, — это было непередаваемо. Но длилось всего несколько десятков секунд. При этом расходовало почти полностью запас маны: пятьсот единиц. И требовался непосредственный контакт с животным, любым. Поэтому использовать для разведки ни быка, ни ту же крысу не получится. Угез надеялся, что пока, и продолжал кастовать это умение раз в три дня, стараясь активировать его непосредственно перед сном, так мана быстрее восстанавливалась. А ещё через три месяца Угез увидел, что объём маны вдруг повысился на пятьдесят единиц, а ещё через три — на пятьдесят пять.

Короткий речитатив и вокруг стало гораздо светлее. Никак днём, конечно, но получше, чем от действия элексира «Бувов глаз». Угез вспомнил, как удивлялся, узнав, что быки видят ночью лучше, чем днём.

Обзор увеличился, но стал каким-то плоским, нельзя было определить, сколько метров вон до того чахлого кустика, росшего на обочине дороги. Угез увидел самого себя, стоящего чуть сбоку, и Полусотника, непривычного большого, глаза быка довольно сильно увеличили тело воина, щитом прикрывающего напарника и себя. А ещё Угез почувствовал, что они с Иваном жутко воняют потом и дымом, но этот запах воспринимался как привычный, безопасный и даже где-то приятный, — двуногие с таким запахом часто кормят его, Бурого, вкусным спелым зерном…

Освоившись в голове быка, возница попытался понять, что же заставило остановиться рогатого. И практически сразу почувствовал, что впереди, за стеной ливня, пересекая дорогу, движется что-то большое, очень большое, размером, наверное, с фургон. А то и больше. И их было много. Бурому они представлялись этакими здоровенными быками, огромная семья которых кочевала по бескрайним просторам пустоши. Они были не опасны, но всё же лучше не подходить к ним близко, — могут и отогнать непрошеного гостя…

— Ух. — Пошатнувшись Угез бы точно шлёпнулся на землю, когда действие заклинания прошло, но Полусотник успел его подхватить и удержать на ногах. — Бурый чувствует, что впереди идёт большое стадо огромных быков, потому и стоит на месте.

— Огромных? — удивился Полусотник, невольно вглядываясь в темноту.

— Ага, с фургон примерно, если не больше.

— Такие разве бывают?

— Не видел раньше, — пожал плечами возница. — И даже не слышал.

— Надо сходить посмотреть, что там за быки. Ты как? В фургон дойти сможешь?

— Сейчас маленько оклемаюсь и с тобой пойду, — и тут же добавил, опережая Полусотника. — Иван, уж извини, я лучше тебя тварей пустоши знаю. Не Агееча же с тобой посылать.

— Ладно. — Переложив копьё в другую руку, воин сунул правую в поясную сумку. — Держи, зелье восстановления, быстрее в себя придёшь.

— Ого, богато живёте, то зелье бувова глаза, теперь восстановления. Причем повод-то — так себе. — Приняв бутылёк, Угез привычно, зажав его в левой ладони, пальцами вытащил деревянную пробку.

— На эликсирах не экономим, — Агееч готовит, а ингредиенты мы собираем.

— Пошли?

И они пошли вперёд по дороге. Полусотник поначалу старался прикрывать шкодыбавшего рядом возницу щитом. Но сообразив, что делает только хуже, лишая того пространства для раскачки, отошёл в сторону.

— Фурх!

Из серой пелены, в которую превратил темноту бувов глаз, выступила гора, с огромным то ли змеем, то ли щупальцем спереди. Ну, гора не гора, холм — побольше кочки точно будет. А ещё у этого бродячего холма были огромные клыки — бивни.

— Маммонт! — ахнул Иван, вскидывая щит и выставляя перед собой копьё.

Но зверь не спешил нападать, опустив щупальце к земле…

«Хобот! Этот нос-рука называется: „хобот“, — вспомнился Полусотнику рассказ, прочитанный ещё ребёнком в одной книжке. — Но откуда они здесь? Они же где-то далеко на севере живут».

… маммонт будто линию прочертил, разделяющую дорогу между бродягами и им.

«Он что разумный?»

И тут Иван увидел маленького человечка, стоящего на хребте маммонта сразу позади лобастой головы.

«Так это же гоблин! Эти недомерки смогли приучить гигантов⁈»

Тем временем маммонт сделал несколько шагов назад, скрываясь в серой пелене дождя.

— Ушёл, — прошептал, ошеломлённый увиденным, Угез. — Вот почему Бурый не чувствовал угрозы, но и не хотел сюда идти. Такие громадины затопчут и не заметят. Дурак!..

— Какой же я дурак! — Угез схватил Полусотника за плечо, разворачивая к себе. — Иван, быстрее беги к фургону! Буди народ и разворачивайте фургон, — надо отъехать назад километров на пять, а то и десять! Быстрее, Иван, времени нет!

— Поясни! — Полусотник подобрался, но нестись куда-то сломя голову, явно не собирался.

— Твари! — выдохнул возница, но увидев непонимание в глазах бывшего вояки, пояснил. — Стадо этих маммонтов большое, а, значит, за ними обязательно падальщики идут. А теперь представь, каких размеров могут быть эти падальщики? Да наши быки им на один зуб, если стаей нападут!

— Ох! А как же ты?

— Доберусь, успею, пока вы быков разворачивать будете!

Иван сорвался с места.

— Беда, Агееч! — запыхавшийся Полусотник, еле выдавил из себя слова, встревоженному старику. — Твари на нас напасть могут. Угез говорит, уходить назад надо. Ты быков разворачивай, а я пацанов будить пойду!

Легко сказать: разверни быков. Это-то ночью, на залитой водой узкой дороге, когда ещё скотина запряжена в две пары, да и фургон сам такой немаленький. Хорошо ещё возница дошкандыбал и, подхватив Бурого под уздцы, повёл по нужной траектории.

— Вау-ха-ха! Уха-ха-ха! — раздался вдруг со всех сторон многоголосый демонический лай-смех, перекрывающий шум дождя.

— Не успели, — выдохнул Угез! — Шакалы! Окружили, твари!