Бюро «Канун», или Ужасы Ивота

Глава 17

У вас в руках очередные про́клятые листы, навевающие удушье и психозы. Многое уже было показано, подсмотрено или обласкано воплями жертв. Недоставало только просветления, что вот-вот озарит вас, словно молния, поджигающая человека вместе с деревом, под которым он прячется. Как вы уже поняли, в этом просветлении не найдется места для корня «свет». Ведь мы собираемся прижаться к самому сердцу тьмы. Ш-ш-ш! Слышите? Сейчас будет его стук…

Итак, Старый Ивот, улица Дзержинского, полотно судьбы одного человека…

Перед нами Владимир Крестовик — нелюдимый и грубый сорокасемилетний мужчина. Он проснулся за час до заката — начала своего трудового «дня». Сейчас он принимал душ — в компании удивительных маленьких радуг. Эту поразительную аномалию создала обычная вода, попавшая на его оккультные татуировки. Подобные богохульные символы набивают каждому, кто заключает с «ЗОЛОЙ» пожизненный контракт.

Да, Владимир Крестовик — действующий работник корпорации «ЗОЛА». А еще он — начальник изолятора, в котором содержатся паранормальные твари и иные выходцы с того света.

Крестовик надел фирменный комбинезон, покинул квартиру и вразвалочку направился к КПП Ивотского стекольного завода. Завидев Крестовика, охранники положили руки на оружие. Да, они знали, кто он. Однако это вовсе не означало, что он являлся собой. Убедившись, что к КПП не приближаются посторонние, охранники подали Крестовику детский череп и заточенное человеческое ребро. Взяв их, начальник изолятора стравил немного крови из руки на маленькую костяную головку.

— Владимир Крестовик, человек, — привычно сказал он.

Дитя, чей череп Крестовик только что окропил своей кровью, несколько сотен лет назад было заживо сожрано брянскими ведьмами, после чего его голову долгое время использовали в богохульных и сатанинских ритуалах. Это наделило череп ребенка силой обличать истинную суть того, кто делил с ним свою кровь.

— Папа!.. — едва слышно и зловеще пропел череп, и все заметно расслабились.

«Папа» — означало, что хозяин крови был человеком. «Мамой» же обозначалось любое проявление зла. Ведь одной из ведьм, сожравших ребенка, была его мать.

Крестовик ступил на территорию завода и по дорожке из стеклянных шариков отправился в изолятор. Он задумался…

«ЗОЛА» — градообразующая корпорация с мировым именем. По крайней мере, так написано в глянцевых проспектах. Правда, в них не указано, что «ЗОЛА» еще и многоуровневая оккультная организация — бесчеловечная, беспринципная и донельзя аморальная. Именно она породила Канун и его ужасы.

Пятнадцать лет назад под Ивотом был найден чудовищный артефакт — невероятная печать, представляющая собой грязно-золотистый диск около семи метров в диаметре. От печати веяло безумием и изнанкой реальности. Пугающая находка была обнаружена на стекольном заводе — во время рытья котлована. После этого участь завода была предрешена: его разорили и выкупили, а трудовые книжки его работников — пустили по ветру.

Пять лет лучшие извращенные умы «ЗОЛЫ» ковали богохульный таран-колокол, проклинающий родство человека и света. А затем по печати был нанесен первый удар — и она, к экстазу многих, сработала как врата. И врата те — распахнулись…

Загадочная печать блокировала лазейку в мир ужасов и кошмаров — в царство первобытного зла. С помощью тарана-колокола по ней дважды в сутки наносилось по удару — на закате и рассвете, ознаменовывавших собой открытие и закрытие врат. По ночам зло выпускали в городок — поиграть и порезвиться, а на рассвете призывали обратно. Это стало частью постепенного изучения «той стороны». Дьявольский гул, в свою очередь, был всего лишь побочным эффектом тех исполинских ударов.

Однако не всё зло на рассвете возвращалось в свою юдоль…

Именно тогда, во время первых ударов, в наш мир проник ужасающий и непостижимый демон, заставляющий людей убивать себя. У него было странное имя — Влекущий. Это он создал волну самоубийств, захлестнувшую городок. Последовавшее за этим внимание общественности вынудило «ЗОЛУ» заморозить оккультные изыскания с печатью.

И вот сейчас, спустя десять лет, снова началась опасная игра с мирозданием и людскими жизнями. «ЗОЛА» добивалась лишь одного: создания нового мира — наполненного злобой, катаклизмами и чумой. Да, «золовики» — фанатики, одержимые идеей мирового господства. Человек для них — всего-навсего реанимированный корм в кормушке грядущей пищевой пирамиды.

Крестовик усмехнулся и подошел к белому ангару. Он снова погрузился в свои мысли…

Мир стал похож на ртуть — он менялся слишком стремительно. С «той стороны» выскользнула поразительная сила, делающая слухи правдой. Ожили многие безумные россказни и бредни. Но самым странным оказалось появление бюро, занимающегося уничтожением и ловлей того, что стало явью или было выпущено «ЗОЛОЙ». А еще бюро владело Черномиконом — чрезвычайно могущественным порождением зла.

Однако попытку «естественно» изъять Черномикон в храме за Дробником пресекла третья сила, оберегающая одного из сотрудников бюро. Затем на заброшенной свиноферме корпорация окончательно убедилась, что Черномикон обладал собственной волей — злой и мелочной.

Поднятые труды мистиков былых лет показали нечто любопытное: печатей было две. И если найденная под заводом оберегала людей от царства первобытного зла, то вторая печать, находясь внутри первой, удерживала в недрах потустороннего мира древнейшее и жесточайшее космическое существо. Оно было заточено там тысячи лет назад безумным меотом. И имя тому существу — Бессодержательный. Черномикон был замко́м его темницы, коварно принявшим форму жуткого фолианта.

По этой причине вокруг сотрудников бюро — Лунослава и Булата — вились силы настолько могущественные, что даже «ЗОЛА» на их фоне выглядела промокшей хлопушкой. Это были нити прошлого и будущего, конца всего сущего и его перерождения. Свет и тьма сцепились за этих молодых людей. А затем всё окончательно встало на свои места. Лунослав был прямым потомком безумного меота, Булат — кровным наследником жертвы, добровольно отдавшей жизнь ради пленения Бессодержательного.

В итоге «ЗОЛА» осознала: Черномикон со временем сам проведет нужный ритуал — обратный тому, что пленил Бессодержательного и сбросил его в воющую бездну… И потому сотрудников бюро оставили в покое — до поры…

Крестовик миновал пост охраны и оказался в зале, где содержались пойманные порождения кошмарного измерения. Однако на сей раз «зверинец» был разбавлен людьми — и не самыми лучшими. Крестовик вальяжно подошел к клетке с Пепельковым и Сосулиной. Оба заключенных что-то нянчили: несостоявшийся глава культа — иссохшую руку, местная умалишенная — треснувший кабачок.

— М-м-монстр! — завопила Сосулина, завидев Крестовика.

Она подбежала к решетке и принялась плевать в начальника изолятора. Плевок за плевком — на улыбку за улыбкой. Наконец у Сосулиной закончились слюни.

— Теперь мой черед, дурочка с переулочка! — хищно улыбнулся Крестовик.

Он схватил «Даму С Кабачком» за волосы и ударил ее об решетку столько раз, сколько она в него плюнула. Ведь каждый плевок для него был как красный день календаря — праздник, когда можно не сдерживаться. Сосулина всхлипнула, упала и раздавила собой кабачок.

— Золовик! Черное Солнце уничтожит вас!.. — жалко крикнул Пепельков. — Черное Солнце! Черное Солнце! Черн…

— Кровавиков его хамству! — скомандовал Крестовик.

— Нет-нет! Я заткнусь, только не их! Н-ну, пожалуйста, а!..

— Твой недокульт, олигофрен, курировал Осетр Кокарев. А его — курировали мы.

— Н-не может быть!.. Ты лжешь, чума на лыжах!..

— А ты поразмышляй об этом — на досуге. Кстати, а вот и он.

К Пепелькову ворвались охранники с прозрачным контейнером, в котором плавали бордового цвета жучки, питавшиеся кровью. Они были способны «выпивать» целые города. Заоравшего Пепелькова подтащили к контейнеру — и сунули туда иссохшей рукой. Бывший директор стекольного завода истерично заорал, словно подписывая подчиненному заявление на отпуск.

Послышался дьявольский гул. Однако в изолятор проник не только он. Под высоким потолком ангара заметалось живое проклятие, похожее на последний выдох курильщика. Иногда оно принимало форму червонных ножниц, режущих нить. Защитные символы ангара злили и пугали его, заставляя хаотично перемещаться. И потому оно влетело в самое безопасное место — левый глаз Крестовика.

— Твою ма-а-ать!.. — страшно проорал тот, хватаясь за кровоточащую глазницу.

— Вали! Вали эту падлу, живо! — гаркнул кто-то, и начальника изолятора сбили с ног.

Крестовика обездвижили и торопливо обмазали детской кровью — для ритуала изгнания. А еще на него наставили пистолет. Крестовик стиснул зубы и затих. Однако ни богохульная молитва, ни артефакты, ни поднесенная человеческая плоть не указали на его одержимость.

— Молодцы!.. — прошептал Крестовик. — А теперь — пошли вон, дегенераты!

Он поднялся, растолкал всех и пошел в кабинет врача. Сегодня дежурил Созон Геринг — одышливый и лысеющий потомственный немец.

— О, Владимир! — обрадовался Созон, завидев начальника изолятора на пороге кабинета. — Чем обязан чести лицезреть ваше кровоточащее лицо?

— В глаз что-то попало, док, — прошипел Крестовик, стараясь не орать от боли.

— Какой глаз?! — притворно изумился врач. — Ай, ай, ай! Шучу! Глаз на месте! Сейчас сделаем укольчик обезболивающего, а там, глядишь, и глаз новый подсадим!

И тут Крестовик покрылся липким потом: его ослепшее левое око — видело! Однако зрело оно нечто иное — две голубоватые линии, застывшие в воздухе, словно консервированные мазки кистью. Они шли от него и врача. К удивлению Крестовика, Созон точно следовал за своей. Однако на одном из витков «линия» врача почему-то обрывалась зловещей алой вспышкой.

— Какого черта?.. — изумленно прошептал Крестовик.

— О, в шприце никаких чертей! — замахал руками Созон и сделал начальнику изолятора укол. — А что?..

Врач проследил за потерянным взглядом Крестовика в пустоту — и кинулся к кнопке «тревога». Инструкции были довольно строги на этот счет: потустороннее явление, не обнаруженное при первичной проверке, следовало немедленно уничтожить — вместе с носителем. Крестовик перехватил врача и зажал ему рот.

— Охр… — беспомощно промычал Созон.

— Заткнись! Заткнись, больничка! — угрожающе произнес Крестовик.

Созон подло укусил его и бросился к столу, пытаясь взять пистолет. Однако начальник изолятора опередил его: схватив оружие врача, он прострелил тому голову. Созон упал — в том самом месте, где была алая вспышка его «линии». После этого «траектория» врача рассеялась. Стало очевидно, что Крестовик разменял зрение левого глаза на возможность видеть пути человеческих жизней — и их концы.

— Раздери меня ад!.. — пробормотал он.

В кабинет ворвалась вооруженная охрана.

— Спокойно! Геринг сорвался. Был ревнивцем. До этого обвинял в том, что я сплю с его женой. Всё. — И Крестовик медленно опустился на колени, сцепив руки за головой.

Никто ничего не сказал. Начальника изолятора скрутили и проверили еще раз всеми возможными способами: от жертвенного кровопускания до истязаний плетями и гипноза. Что бы ни вселилось в глаз Крестовика — оно не дало себя обнаружить. Осмотр медиков также ничего не показал. Записи видеокамер, в свою очередь, трактовались двояко. Оставалась лишь версия Крестовика.

В итоге всё списали на нервный срыв Созона. Что ж, и такое тоже бывало…

Пасмурно. Мелкий дождик. Мелкие мысли. Хмурые лица.

Крестовик, почесываясь с непривычки от повседневной одежды, сидел на скамейке возле Бежицкого рынка Брянска и внимательно следил за сутулым мужчиной, копошившимся в кошельке перед ларьком с газетами. Судя по его «линии» жизненного пути, через минуту он должен был умереть. Однако у него был очень странный предсмертный маршрут: с тротуара — на дорогу, с проезжей части — обратно к пешеходам, а затем — снова к машинам. После — конец. Словом, с корабля на бал.

— Ну, давай, мужик, удиви меня! — азартно сказал Крестовик.

И сутулый удивил — причем всех сразу. Выронив монетку, он бездумно шагнул за ней — прямо под несшийся автобус. Раздался глухой удар, и мужчину с пробитой головой отшвырнуло на девушку, выгуливавшую английского мастифа. Собака с визгом выскочила на проезжую часть, вытянув за собой окровавленного сутулого, чью шею захлестнул поводок. А затем по мужчине и собаке, словно по ухабам, промчался грузовик. По улице пронесся коллективный вздох ужаса.

— Джеки! — истерично завизжала хозяйка собаки.

— Да жив твой Джеки, — усмехнулся Крестовик.

И действительно — из-под колес остановившегося грузовика выскочил невредимый мастиф.

Крестовик недобро рассмеялся, поймал такси и поехал обратно в Ивот. За несколько дней изучения «траекторий» людских жизней он усвоил одну важную вещь: смерти можно избежать. Вчера он ради интереса едва не прыгнул под поезд — и его «линия» на миг оборвалась алой вспышкой. Проклятие давало защиту от любого несчастного случая. Нужно было только глядеть в оба — особенно в слепой глаз.

Такси покинуло Брянск и набрало скорость. Неожиданно Крестовик растерянно увидел, что «линии» его жизни и жизни водителя обрываются — где-то через десять… девять… восемь… семь…

— Тормози! Тормози! — страшно заорал Крестовик.

— Ч-чего? — перепугался водитель.

— Тормози, баран!

Крестовик с силой наступил на ногу водителя, неуверенно елозившую по педали тормоза. Машина тут же пошла юзом — оборот за оборотом…

— Дебил! Мы же умрем! — прокричал водитель.

— Мы будем жить, идиот! — И Крестовик нездорово рассмеялся.

Он уже видел, что их «линии» вновь растянулись до горизонта. Наконец машину прекратило крутить, она замерла, и водитель достал монтировку из-под сиденья.

— Ну всё, урод! Выходи! — зло сказал он. — Не хочу салон марать!

— Смотри! Смотри! — одержимо брызнул слюнями Крестовик.

А посмотреть было на что, хоть и не стоило… Впереди на полной скорости столкнулись сразу несколько машин — феерично и кроваво. Кого-то выкинуло на обочину. Автомобили сплющило так, что в них не осталось места даже для пассажиров…

— Это ничего не доказывает!.. — пробормотал водитель, крестясь иконкам на приборной панели.

— Думаешь? — усмехнулся Крестовик. — Еще «спасибо» скажешь. Поехали!

Они продолжили путь, однако через пару километров «траектории» их жизней опять стали обрываться.

— Останови! — гаркнул побледневший Крестовик.

На этот раз водитель послушно притормозил. Ему было страшно. Крестовик торопливо вылез из машины и плюнул в открытую дверь.

— Скоро сдохнешь! — расхохотался он. — Вали к могилке без меня, мертвец!

— Вали сам! А я домой к жене повалю, придурок! — И озадаченный водитель под визг шин помчался обратно в Брянск.

Крестовик пригляделся: с жизненным путем водителя всё было в порядке — ему ничто не грозило. Означало ли это, что дело было в самом начальнике изолятора?..

— Долбаный глаз!.. — прошептал Крестовик. — Этого не случится, слышишь?! Не случится…

Вернувшись в Старый Ивот на попутках, он поспешил к заводу — к золотистому диску печати, надеясь, что она высосет зло из его глазного яблока. Идя вдоль двухэтажных домов, Крестовик обнаружил, что он должен был вот-вот расстаться с жизнью — через пару шагов. Он взволнованно замер — и прямо перед ним, к его ужасу, с грохотом рухнул балкон, стрельнув во все стороны бетонной крошкой. Из обломков торчали ржавые штыри, предназначавшиеся для черепа Крестовика.

— Черт!.. — съежился он и стремглав бросился домой. — В задницу печать!.. Нож! Ножичек! Вот что мне нужно! Надо вырезать, к псам, этот чертов глаз!..

Однако возле его дома уже хозяйничали коллеги по оккультному ремеслу — опрашивали, наводили справки, расставляли снайперов. Иными словами, начальнику изолятора собирались оформить «свинцовое увольнение».

— Выкусите! — прошептал Крестовик. — Бюро!.. — вдруг сообразил он и нервно захихикал. — Изгнать дерьмо из глаза может хреново бюро!.. Вот и поглядим, насколько хорош этот молодняк!..

Крестовик незаметно добрался до Ивотского дома культуры и увидел Лунослава и Булата. Сотрудники бюро стояли возле уазика и о чем-то оживленно спорили. К удивлению Крестовика, их «траектории» вели в наплечную сумку одного из них — прямиком к жуткому фолианту.

— А пареньки-то полностью во власти Черномикона! — Крестовик торопливо направился в их сторону. — Эй, дутни из бюро! — позвал он на ходу. — Я знаю, кто на вас охотился! А еще я знаю, что происходит на самом деле! Мне даже открыты тайны долбаной смерти!

Молодые люди обернулись.

— Булат! У него что-то с глазом!.. — удивился Лунослав, доставая затрясшийся Черномикон.

— Мужик! Давно к окулисту не ходил? — прищурился Булат. — Что там у тебя? Давай подую!

Рядом с головой Крестовика что-то крепко щелкнуло. Это была пуля, отскочившая от ствола дерева. Из припаркованного фургона торчало винтовочное дуло с глушителем. Через миг последовали новые выстрелы, вынудив Крестовика спасаться бегством.

— Ядрен батон! Да погоди же ты, пророк одноглазый! — раздраженно крикнул Булат ему вслед.

Крестовик одержимо помчался по улицам Старого Ивота. И с каждым двадцатым шагом «траектория» его жизни обрывалась. В лицо ему тянулись оголенные провода, грозя высоковольтными поцелуями. В мелькавших домах происходили взрывы газа, вышвыривая жильцов на улицу. С крыш съезжали острые листы металлочерепицы. Чудовищная вереница случайностей обрушилась на хаотичный маршрут бывшего начальника изолятора. Проклятие набирало силу…

После часа безумного бега Крестовик вдруг обнаружил себя на перепаханном поле. Он стоял на самом его краю. Крестовик затравленно огляделся. Его «траектории» нигде не было. Потому что она была прямо под ним — прерывалась зловещей алой вспышкой. То была конечная точка, с которой Крестовик, как он понял, не должен был сходить.

— И что, мать вашу, происходит?.. — запаниковал Крестовик. — Сделаю шаг — и тупо получу приступ?! Но я же здоров как бык!.. Падение самолета?.. Нет-нет! Я бы тогда мог уйти!.. Уйти… Уйти?!

Не отрывая ступней от земли, Крестовик медленно полуприсел и осторожно ощупал почву. Так и есть — он стоял на старой немецкой мине, поднятой к поверхности обработкой поля. В окрестностях Ивота до сих пор находили подобные отголоски войны.

К полю подъехал уазик, и из него выпрыгнули сотрудники бюро.

— Мужик! Ядрен батон! Ты куда так ломанулся?! — возмутился Булат. — Мы тебя по всему Старому Ивоту ищем!

— Мужчина, послушайте! Вас срочно необходимо осмотреть! — торопливо сказал Лунослав. — Ваш глаз — как бы это сказать? — стал вместилищем зла! Только по его следу вас и нашли! Если вы меня понимаете — кивните!

Крестовик подставил лицо крапающему дождю и взглянул на свинцовое небо. И он понял, что устал — от себя, от «ЗОЛЫ», от всего. А еще ему нестерпимо захотелось увидеть синеву…

— От судьбы, смерти и плача — никому не уйти, — спокойно произнес Крестовик — и шагнул в сторону.

Прогремел взрыв, разбросав карикатурной мозаикой комья земли, сорняки и куски измочаленного тела Крестовика. Ударная волна отшвырнула сотрудников бюро в мокрую траву.

— Ядрен батон!.. Что это было?! — ошарашенно проорал Булат, хватаясь за уши.

— Мина!.. — простонал Лунослав. — Мужик… мужик… кхе!.. так долго бежал от чего-то… что… что в итоге, похоже, набежал на мину!..

— Что?!

— Мина, говорю!

— Охренеть!.. А что он напоследок сказал-то?

— Вроде сказал, что от судьбы, смерти и плача — никому не уйти! Боже, как же в ушах звенит!..

— Во дает! Еще и депрессняк успел в конце задвинуть! — поморщился Булат и достал телефон. — Алло, Капитон? Понимаешь, тут у нас мужик взорвался… Что? Нет. Сам.

Не став слушать их разговор, Лунослав с кряхтеньем поднялся и подошел к воронке от взрыва. Рядом с ней лежал левый глаз неизвестного — в лепестках век, продолжавших моргать. Из него собиралось выскользнуть удовлетворенное проклятие — чтобы затем найти очередного носителя. Лунослав передернулся от омерзения и Черномиконом раздавил дьявольское глазное яблоко.

Так закончились сразу две вещи: жизнь фанатика по фамилии Крестовик и самое короткое дело бюро «Канун»…

Случайный взгляд, случайный шаг, случайная смерть… Что определяет всё это? Неожиданный порыв чувств? Предательская конвульсия конечности? Или, может, ваше патологическое невезение? Что ж, вот ответ: только счастливая случайность убережет вас от случайной смерти. Но хватит ли у вас на это драгоценной удачи? Возможно, вы уже растратили ее на чашки, оставшиеся целыми после падения, тогда как целыми после падения должны остаться вы. Так что бейте посуду наверняка, не морочьте фортуне голову керамическими пустяками. Иначе наградой вам будет оливковая косточка, неудачно ставшая поперек горла…