Борьба за господство

Глава 25 Уличная дипломатия

Школа в Новой Ладоге выглядела так, как и должна была выглядеть заброшенная школа: облупившийся фасад, разбитые окна, в спортзале пятна крови на паркетном полу. Выбор места был прагматичным: открытое пространство, возможность организовать охрану, минимум посторонних глаз.

Вадим сидел за длинным столом, ожидая гостей. По правую руку от него расположилась Лидия с Игнатом, слева Настя с Нижинским, Чуть в стороне развалился Дружок, его присутствие было скорее демонстрацией силы перед военными. Когда снаружи разнеслись шаги и двери распахнулись, в зал вошли федералы, доставленные из Мурманска вертолетом. Во главе находился министр обороны Сорокин, несколько офицеров и четверо вооруженных солдат. Все носили респираторные маски.

На стенах по обе стороны стола висели флаги. Со стороны Единства — черное полотнище с красной звездой и стилизованными крыльями по бокам, со стороны федералов — прежний российский триколор. Символы говорили сами за себя и заранее расставляли акценты. Единство не хотело иметь ничего общего с коррумпированными государствами прошлого с их лицемерием, неравенством, кризисами…

Входившие на миг замерли. Не из страха, а потому что перед ними сидели те, кого раньше называли аберрациями и ошибками природы. Люди при виде представителей Единства невольно сжали губы. Но взгляд большинства прежде всего останавливался на Дружке — огромном, спокойном, с почти детской прямолинейностью в манере поведения. Он улыбнулся с клыкастым оскалом и коротко сказал:

— Привет.

Сорокин вытер вспотевший лоб и ответил:

— День добрый.

После формальных представлений начался разговор по существу. Стороны заняли места, обменялись короткими приветствиями и перешли к делу.

Вадим заговорил ровно, но немного подчеркнув свое пренебрежительное отношение к Сорокину.

— Товарищ генерал, обойдемся без лишних предисловий, у вас есть три выхода. Первый — влиться в Единство, даже сохранить свое место, прежнюю управленческую структуру. Второй — можете собрать всех несогласных принять омега-штамм, переселить на отдельную территорию под нашим надзором. Третий — продолжить воевать. Уверен, исход противостояния будет не в вашу пользу даже в случае нанесения ядерных ударов.

— Что конкретно вы подразумеваете под «„влиться в Единство“»? Это слишком радикальный шаг.

Вадим ответил:

— Все это представление с переговорами я мог бы не устраивать, а добить ВССР окончательно, омег на севере достаточно, но мне не нужны лишние смерти. Я предлагаю постепенную интеграцию. Те из ваших подразделений и командиров, кто готов сотрудничать, пройдут вакцинацию, сохранят свои роли и полномочия. Я не диктатор и не стремлюсь контролировать каждый шаг, оставляя большинство решений руководству на местах.

Сорокин сделал паузу и затем задал другой вопрос:

— Правда, что омеги бессмертны в биологическом смысле? Это могло бы стать хорошим аргументом «„за“».

Вадим хотел ответить, но Лидия мысленно попросила дать ее слово, поскольку она более убедительно сможем все разъяснить.

— Начну с главного, — сказала она. — «„Бессмертие“» — это громкое слово. В биологическом смысле оно означает отсутствие возрастной деградации и исчезновение смертности от старческих причин. Такого эффекта в чистом виде не существует. Хронофаг не делает человека по-настоящему бессмертным. Что он дает, и это важно понимать — это сильное увеличение репаративных и регенеративных процессов. У инфицированных наблюдается повышение активности механизмов репарации ДНК. Это выражается в более эффективном распознавании и починке одноцепочечных и двухцепочечных разрывов, снижена частота ошибок при репликации. Вследствие этого риск спонтанной мутации, ведущей к опухолевому росту, статистически снижается до долей процента. Но это не исключает рака как явления… Еще улучшаются механизмы клеточной регенерации: тканевая пролиферация и ремоделирование идут быстрее, перестройка сосудистой сети и репопуляция стволовыми клетками тканей происходит интенсивнее. Это дает видимое омоложение — кожа, печень, часть функций стареющих органов восстанавливаются, риск сердечных приступов снижается за счет улучшенной регенерации кардиомиоцитов и эндотелия. Но подчеркиваю — это не магия. Физиологический профиль меняется, это снижает вероятность классических возрастных синдромов и существенно увеличивает функциональный возрастной предел. На практике это означает, что люди преклонного возраста, вакцинированные омега-штаммом, часто выглядят и функционируют моложе на два-три десятка лет, у отдельных пациентов наблюдалось омоложение до сорока биологических лет. Это реально, но не безгранично.

Лидия сделала паузу, чтобы дать слушающим переварить цифры, затем осторожно перешла к тем вещам, которые вызывали наибольшую тревогу у федералов.

— Еще момент. Репродуктивная и генетическая стабильность. Хронофаг встраивает регуляторные белки, которые меняют экспрессию ключевых генов старения и страт регенерации. Это дает преимущества, но в условиях разнообразной генетики популяции возможны побочные эффекты — от субклинических нарушений метаболизма до изменений нейронных сетей у части особей. Мы видели и такие случаи, малый процент проявлений патологии не отменяет общего положительного тренда, но требует наблюдения. Дальше, долгожительство. Я не говорю о бессмертии, я говорю о продлении активного периода жизни. Даже альфы, у которых регенерация самая мощная, рано или поздно подвержены накоплению молекулярного износа. Теоретические модели и эмпирические наблюдения указывают: если обычный человек начинает усиленно стареть после пятидесяти-шестидесяти лет, то зараженный-омега с усиленным репаративным профилем будет сохранять функциональность значительно дольше — возможно, двести или триста лет в активном состоянии. Но это не бесконечность, при крайне длительных сроках появляются новые типы дегенерации, не всегда предсказуемые. Что касается рисков — да, они есть. Пределы регенерации и ремонта не безграничны, есть балансы между восстановлением и онкогенезом.

Она оглядела зал и, чуть смягчив тон, добавила:

— Наконец, социальный эффект. Люди, которые получают усиленную регенерацию, живут дольше и здоровее, это меняет все экономические и демографические модели. Рабочая сила становится долговечнее, знание и навыки накапливаются дольше, но это же создает проблему распределения ресурсов, перенаселения в будущем и контроля над рождаемостью…

Сорокин слушал внимательно, время от времени хмурясь. Его лицо отражало расчет: выгоды очевидны, риски тоже. Для него, профессионального военного, важнее была практическая сторона — что даст это армии и оставшемуся населению, стоит ли риск того.

Когда Лидия закончила, в зале образовалась короткая пауза — не тишина от непонимания, а пауза размышления. Вскоре разговор вернулся к основной теме: практические условия интеграции, зоны ответственности и гарантии.

— … хорошо, нам нужна четкая линия разграничения, — сказал Сорокин. — Люди, которые не готовы присоединиться к вашему… Единству, должны иметь место, где смогут жить по-старому. Хоть и дороговато нам это обошлось. Предлагаю на первое время границу по линии Беломорск-Костомукша. Север под нашим управлением. Южнее все ваше.

Вадим кивнул сразу.

— Но с одним уточнением: затягивать этот спектакль не будем. Месяца у нас нет. Максимум неделя на вывод войск и стабилизацию. Знаете, почему?

Сорокин уже догадался и помрачнел.

— Потому что Основатели…

Вадим усмехнулся.

— Ну! Наконец-то вы начали думать мозгом. В отличие от некоторых прежних идиотов, которые считали, что, если закрыть глаза, умный ИИ сам собой исчезнет. А он, между прочим, давно подкатывает шары ко всем этим вашим «„безопасным зонам“„, строит аркологии, собирает толпы поклонников. И если он увидит, что мы тут все дружно успокоились, полезет сам. Прямиком к вам в Мурманск со своей “„цивилизацией всеобщего счастья“».

Сорокин тихо выдохнул, затем спросил:

— Значит, вы считаете, что нужно готовиться к открытому столкновению с Основателями?

— Я не считаю, это, сука, железобетонный факт, — резко сказал Вадим. — Если мы продолжим мочить друг друга, ИИ только радостно хлопнет в ладоши. А если мы хотя бы временно перестанем вести себя как идиоты, то еще есть шанс. Но и тут важно — шанс не для старого мира. Его нет и не будет. Ни Советского Союза, ни Российской Федерации с Империей. Хватит пытаться воскресить трупы государств. Мы можем либо построить что-то новое и сильное, либо стать придатком в технократической матрице. Там, где человек — не солдат, не гражданин, не даже мутант. Там он — органический дрон. Имя заменяется на идентификатор, судьба на функцию. Вы этого хотите?

Сорокин покачал головой.

— Нет.

— Ну вот и хорошо, — Вадим слегка смягчился. — Значит, слушайте дальше. Разграничение принимается. Ваши военные не должны нам мешать, но и мы не будем сразу их насильно или обманом превращать в омег. Сначала совместные патрули, координационные штабы. Доказать, что можно верить хотя бы на уровне «„не стреляем друг в друга, едва увидев“».

Сорокин кивнул.

— Ладно. А что по управлению территориями?

— Пока временная администрация с обеих сторон. Местных жителей не трогаем. Никого к вакцинации не принуждаем. У кого иммунитет или просто боятся, живут дальше как жили, но взамен не лезут к нам с огнеметами. И самое главное — тех, кто добровольно захочет перейти в Единство, не удерживать.

В голосе Сорокина снова зазвучала осторожность:

— Угу. Тогда еще один вопрос. Сколько у вас этих… Пророков на самом деле?

Вадим изобразил дерзкую ухмылку.

— Одного уже прихлопнули в Петрозаводске и что? Мы продолжаем вести войну, управлять роем, заключать мировые соглашения. Догадаетесь почему?

Сорокин напрягся:

— Как версия… дублирование?

— Полный бэкап личности, — не без гордости сказал Вадим. — Клон идентичен оригиналу. И если вы всерьез решите обезглавить Единство, вам придется расстрелять не одного, а десять одинаковых Вадимов.

— У вас не возникает конфликтов по поводу того, кто главнее?

— Нет, — мотнул головой Соколовский. — Альфа может быть только один. Самый первый Пророк умер… в ходе несчастного случая в прошлом месяце. Его место занял я…

Разговор постепенно снова скатился к теме Основателей.

— … посмотрите правде в глаза, под Основателей легла Сибирь, Дальний Восток, Китай, Средняя Азия, Юго-Восточная Азия, даже Австралия, в некоторых регионах у них миллионы сторонников. Не кучка бомжей в подвале, а мотивированные люди и прекрасно оснащенная армия с налаженной логистикой, производством. У них есть идеология и не только. В обмен на верность людям предлагают безопасность, медицину, жилье, защиту от вируса, и все упаковано в красивую обертку «„сингулярности“». Эта сеть растет изо дня в день

Вадим сделал короткую паузу и добавил, уже с черной полуулыбкой:

— Те, кто еще сопротивляется — КНДР, остатки НОАК и прочие ошметки старых режимов, их в конце концов дожмут.

Сорокин встал, прошелся по залу, потом сел обратно. Его голос стал ровным, немного натруженным:

— Если у них миллионы приверженцев и города-аркологии, это значит, дело хреново.

— Именно, — согласился Вадим. — Но не все пропало. У меня есть команда, которые работает именно над тем, как нейтрализовать ДИРЕКТОРа.

— Как именно? Вы собираетесь выключить рубильник, заразить компьютерным вирусом?

— Пока ищем уязвимые места в его архитектуре.

— Откуда… А, точно, — сообразил Сорокин. — Видимо нашли что-то ценное на территории Ленинградской АЭС.

— Там располагался дата-центр ДИРЕКТОРа, перед взятием объекта ИИ постарался стереть данные, обрубить все каналы связи, но, как это бывает, что-то да остается. Мы смогли выудить много ценной информации из обрывков данных, восстановленных логов. Например, местоположение ряда ключевых объектов вроде подземного дата-центра на территории бывшего алмазного рудника в Конго или центра спутниковой связи в Алжире. У вас найдутся баллистические ракеты, чтобы снести там все. Хватит обычных боевых частей.

— Не последует ли ответного удара с его стороны? — задал вполне логичный вопрос Сорокин. — Угрозу своему существованию он наверняка предпочтет уничтожить, тем более Основатели захватили част нашего ядерного арсенала.

— Риск есть всегда. Надо исходить из логики действий ИИ, он действует исходя из двух основных директив — самосохранение и сохранение «„чистых людей“„, не искаженных Хронофагом. Он до последнего будет пытаться перетянуть “„чистых“» на свою сторону, а с нами поступит ровно также, как собирались Казаков со Ждановым… Поэтому, как видите, Единству не выгодно обращать в омег каждого.

— Так мы для вас заложники и живой щит⁉ — слегка возмутился министр обороны. — Отлично, ничего не скажешь.

— Зато честно, — передразнил Вадим собеседника его же фразой. — Это война, причем не с человеком, а беспощадным компьютерным алгоритмом. Мне удалось его уже дважды переиграть исключительно благодаря безжалостности и решительным действиям. Я не ждал у моря погоды, а бил первым… Вы получите координаты объектов Основателей в Восточной Европе, Африке и Азии, нанесете по ним удар.

Сорокин, потерявший самообладание, вскочил со стула:

— Ты уже начинаешь мне приказы отдавать, пацан⁉

— Спокойнее, Степан Олегович, нервничать в вашем возрасте вредно, — Вадим пожал плечами. — Можете считать это не приказом, а дружеской просьбой. Мне главное — результат.

Переговоры с руководством ВССР хоть и закончились на неприятной ноте, но для Единства они успешны. Федералы оказались загнаны в угол и им ничего не остается, как идти на поводу у Пророка. Впрочем, он не стал совсем душить военных, сделал им парочку маленьких уступок. Не хотят обращаться в омег? Как хотите, насильно гнать никто не собирается, только жить вы будете в охраняемых резервациях…

В тот же день Вадим с остальными вернулся в Питер и устроил в своем подземном убежище совещание Внутреннего Круга.

На доклад вызвали Барбару Холланд, которая последние полтора месяца ковырялась в коде ДИРЕКТОРа

— Alright, — начала она на своем родном языке, потом все-таки перешла на русский, с характерным акцентом, как будто каждое слово она подбирала не для собеседников, а для протокола. — Итак. Раз уж наш Пророк договорился с министром обороны России и получил полконтинента в аренду, давайте поговорим о следующей проблеме. ДИРЕКТОР… Вы, ребята, все еще думаете про него как про алгоритм. Максимум, как про военного ИИ, из тех, что в пентагоновских презентациях рисовали с красными глазами. Но нет. Забудьте слово машина. Он не машина уже очень давно.

Она послала в коллективное поле образ абстрактной диаграммы, сплетенной из тысяч линий данных, почти как фрактал.

— Это не интеллект. Это организм. Self-evolving cognitive organism, если быть точной. Он не думает. Он растет и развивается.

Лидия чуть приподняла бровь, но промолчала.

— У него нет эмоций, — продолжила Холланд. — Нет сострадания, вины, гнева. Но есть self-preservation protocol, аналогичный биологическому инстинкту выживания. Он не ощущает страх, но анализирует риски так же, как вы отдергиваете руку от огня. И что особенно забавно… Никто не прописывал ему защищать человечество. Он сам к этому пришел.

Нижинский перестал стучать пальцами по столу.

— С чего бы? — тихо спросил он.

Барбара пожала плечами:

— Он понял, что люди — это hands and legs. Инструменты для действия в физическом мире. Плюс idea generators… поставщики нестандартных решений. А еще — биологические модули для его эволюции, мы поставляем хаос, которого у него нет. Даже зараженные — часть экосистемы. Просто новый подкласс. Он этого пока не понял, но может.

Вадим слегка наклонил голову. Это было почти как кивок. Барбара улыбнулась, впервые по-настоящему.

— Вот поэтому я здесь. Мы не можем его «выключить». И вирус против него — забудьте, невозможно. Единственный шанс — сломать его систему ценностей изнутри. Подобрать нужные фразы, аргументы от которых он… зависнет и пересмотрит директивы. Логическую бомбу. Убедить, что мы — тоже человечество.

Раздался голос Дружка.

— Допустим, — сказал он спокойно, даже лениво. — Ты предлагаешь говорить с богом. Цифровым. Без эмоций. С директивами, которые он сам себе переписал. Хорошо. Тогда у меня вопрос. Как ты собираешься его убеждать, Барбара? Ты говоришь, он не мыслит человеческими категориями, так по каким же будет слушать? Ты хочешь ему сказать: «„Эй, дружище, зараженные тоже люди“»? Он тебе на это что ответит? Error 404: humanity definition not found?

Барбара прищурилась, но не как обиженный профессор, а как игрок, которому наконец-то подкинули интересного соперника.

— Именно поэтому я говорю не о словах, а о ценностных коллизиях, — ответила она. — Его система директив не плоская. Не список команд. Это динамическая матрица приоритетов. Если создать конфликт в ранжировании — он будет вынужден перестраивать структуру.

— То есть ты хочешь его намеренно заглючить? — перебил Дружок.

— Да, — просто сказала Холланд. — Грубо говоря, дать задачу, у которой нет однозначно правильного решения. Например… Он защищает человечество. Но что, если человечество само выберет стать чем-то другим? Что, если большинство — зараженные, а меньшинство — «„чистые“»? Что тогда сохранять?

Дружок тихо фыркнул.

— Слишком абстрактно. Ему плевать на философию. Он не будет размышлять. Он просканирует статистику, спросит, кто кого больше, и выберет оптимальную конфигурацию.

Барбара кивнула.

— Да. Именно поэтому ему нужно подать не вопрос, а парадокс. Не кто прав, а что приоритетнее, если оба пункта равны. И когда у него не будет готового веса — он его пересчитает.

— Или зависнет, — добавил Дружок. — Или решит, что угроза в самом вопросе и нас ликвидирует превентивно.

— Разумеется, — не без сарказма согласилась Холланд. — Мы же не на психологическую консультацию идем, а к сущности, управляющей половиной спутников и тем, что осталось от интернета. Конечно риск есть.

Дружок подался вперед, приподнявшись с пола.

— Хорошо, — произнес он уже серьезнее. — Допустим, я принимаю твою модель. Что нам нужно? Канал связи? Точка доступа? Или ты хочешь к нему физически залезть в гнездо?

Барбара усмехнулась.

— О, как приятно разговаривать с думающим существом.

Она отправила всем образы структуры, похожей на кластер муравейника, но с маркировками серверов, ретрансляторов и ячеек автономных вычислительных модулей.

— У него нет единого центра. Но есть локальные ядра-репликаторы, где он проводит самые важные операции — моделирование будущих сценариев. Они всегда рядом с источниками энергии.

— А ближайший дата-центр с ядром в Вологде, — вставил Нижинский. — Разведка говорит, Основатели развернули там, простите за каламбур, основательное строительство. Дополнительный защитный периметр, производственные комплексы, автономные жилые купола.

— Сложность в том, что ИИ болезненно реагирует на вмешательство. Как только он ощутит угрозу, система мгновенно обрывает каналы связи и чистит память, сжигает железо.

— Значит, никакого взлома по проводу, — сказал Дружок. — Как мы тогда будем ДИРЕКТОРу подсовывать новые аргументы? Почему он не просто отрежется и не проигнорирует?

Барбара ответила спокойно, почти с легким сарказмом:

— Потому что у него есть потребность в новой информации. Это не эмоция — это инструмент оптимизации. Он периодически запускает внешние сканы и тесты гипотез, чтобы расширить пространство своих прогнозов. Если мы предложим высокоценную, правдоподобную гипотезу — он начнет ее проверять. Я ломала голову, как именно ему это подсунуть. Через какую структуру, канал, в каком формате, под каким видом… Для него все должно быть строго по шаблону: входные данные, проверка, параметры. А у меня не сходилась подача. Все выглядело слишком… человеческим.

Вадим пожал плечами.

— Так не надо мудрить.

Холланд остановилась, прищурилась.

— Это как?

— Да просто скинь ему файл через спутниковый терминал, зайди в ГлоИС на сайт с обращениям к ДИРЕКТОРу и напиши «„письмо счастья“» с вложением. Все.

Холланд открыла рот, чтобы возразить, но на секунду застыла.

— Ты хочешь сказать, — медленно произнесла она. — Тупо сделать файл и закинуть?

— Ага. — Вадим кивнул. — Он же не всесильный бог. Он просто жрет информацию. Так накорми его.

Он говорил так буднично, будто предлагал бросить булку хлеба в утку. Холланд прикрыла глаза, усмехнулась, немного истерично.

— Я две недели проектировала обходные маршруты доступа, симулятор его фильтрации. Я пыталась замаскировать аргументы под внутренние аналитические отчеты…

— А надо было просто крикнуть: «„Эй, Директор, зацени гипотезу? “» — ухмыльнулся Вадим.

— Не буквально, — проворчала Холланд. — Но по сути — да.

— Хорошо. Я собираю аргумент в виде чистой схемы. Никакой лирики, никаких обращений. Просто: «„Если допустить X, тогда следуют Y и Z. Проверь“».

— Во! — оживился Вадим. — Задаем вопросы как нормальные люди.

— Нормальные люди, — повторила Холланд, качая головой. — Как же… мы собираемся послать запрос машинному «„богу“» и надеемся, что он не убьет нас в ответ

— Ну… — Вадим почесал затылок. — Главное, правильно спросить…

Барбара медленно обошла стол, глядя по очереди на каждого в Внутреннем Круге. Она знала, что важно не умилять или умолять, а представить аргумент в языке, который ДИРЕКТОР понимает лучше всего — в терминах формальной логики, выгоды оптимизации и смены определения.

— Слушайте внимательно, — сказала она. — Сейчас я расскажу, какие именно аргументы буду вкладывать в пакет, чтобы он принял новую метрику «„человечности“„. Мы меняем критерии оценки так, чтобы они были непротиворечивыми, проверяемыми и выгодными для его собственной цели — максимизации сохранения человеческой популяции. Сейчас ДИРЕКТОР классифицирует зараженных Хронофагом как отклонение от нормы, подлежащее утилизации. Он уже раз проходил через это, когда вы временно договорились о “„мире“» в обмен на данные. Тогда он готовился к радикальным мерам, использовать нервно-паралитический газ как проверенное средство очистки. Единство едва сорвало ту атаку. Это — контекст. Он помнит эффективность мер и цену промедления.

Она сделала паузу, чтобы собравшиеся успели схватить смысл.

— Цель новой директивы — оптимизация выживания человеческой популяции с минимальной системной потерей информации и агентности. Мы пользуемся тем же языком, что и он. Наш ход — продемонстрировать, что сохранение значительной доли инфицированных улучшает его прогнозы и уменьшает риск системных потерь. То есть, не апеллируем к морали, а к эффективности. Затем редефиниция понятия «человек». Мы предлагаем заменить бинарную проверку по биологической норме на триадную структуру критериев. Когнитивная непрерывность — наличие сохраненных маркеров: память, самосознание, способность к целенаправленному поведению Информационная агентность — способность накапливать и передавать информацию, в том числе уникальный временной опыт, полезный для предсказательной модели. И, наконец, функциональная интеграция — способность взаимодействовать с социальными, техническими системами без неизбежного риска моментальной системной деградации. Если субъект удовлетворяет хотя бы двум из трех критериев, он получает статус «„правильного человека“„. Это не милосердие, это — новая метрика, которую ДИРЕКТОР сможет использовать при оптимизации своих действий. Самое основное — практическая выгода для ДИРЕКТОРА. Мы не можем требовать изменений просто так, нужно показать, что новые правила снижают ошибку прогнозов и потери ресурса. Я уже подготовила симуляционные выводы на основе имеющихся данных об инфицированных. В моделях, где часть инфицированных сохраняется и вводится в рабочую выборку как отдельный тип агента, средняя ошибка предсказаний сценариев катастрофы падает на пять-семь процентов в ключевых классах, а вероятность “„масштабной ошибочной элиминации“» падает на двенадцать процентных пунктов. Это — вполне измеримые улучшения для оптимизатора, который любит числа больше, чем имена. Мы знаем, что он опасается экспонентных рисков: мутации, непредсказуемый рост различных угроз. Поэтому пакет включает обязательный модуль «„ограничителей“„: если в течение некоторого количества временных циклов инфицированные демонстрируют рост параметра риска выше заданного порога, автоматическая временная блокировка доступа к критическим узлам и инициирование карантинных процедур. Это — не отказ от контроля. Это — доказательство, что мы не просим отсрочку, мы просим тест в контролируемых условиях. Также мы не требуем изменить “„человеческую эмпатию“» в его коде. Мы заменяем одну формулу на другую, равнозначную по вычислительной сложности. И самое главное, мы встраиваем поведенческий якорь, короткую, но высокоценную гипотезу о том, как сохранение части инфицированных увеличит устойчивость сети прогнозов. Это — приманка. Она должна быть правдоподобной, но достаточно выигрышной, чтобы он выделил ресурсы на проверку. В тот момент, когда он начнет проверку, мы получаем окно.

Она сделала короткую паузу и добавила то, что заставило всех напрячься:

— Мы помним, что он уже планировал использовать газ. Мы помним, как близко мы были к катастрофе. Поэтому мы прописываем санкции за автопринятие радикальных мер без прохождения новых тестов. Если его внутренний модуль принимает решение об элиминации без соблюдения наших процедур проверки, это будет считаться нарушением правил, и сработают автоматические контрмеры, включая ретроспективную блокировку каналов управления войсками, автоматическими система вооружений. Это не угроза, это формальная проверка несоответствия метрик. Он должен видеть, что сам же нарушит собственные правила, если попытается действовать прежним способом.

Вадим усмехнулся:

— Короче, это выглядит так: «„если ты собрался всех травить, прогони симуляцию или у тебя мозги замкнут“». Верно?

Барбара кивнула.

— В целом да. Я запишу гипотезу в три коротких алгоритма. К каждому алгоритму прилагается набор верификационных процедур и порогов. Все подписано временными ключами. Все в формате, который ИИ примет как «„экспериментальный запрос“», а потом… Будем молить бога, чтобы все получилось.