Борьба за господство

Глава 12 Покушение и изгнание

За три дня, что отряд Каплана провел в Петрозаводске, они успели понять местные расклады. Улицыжили по новым правилам, которые диктовал Пророк и Единство. Органические ретрансляторы радиотелепатии, патрули, наблюдение. Город держали под плотным колпаком и не позволяли гостям сильно разгуляться. Любая ошибка могла стоить жизни.

Работа шла по стандартным методикам: разведка, проверка маршрутов отхода, проработка деталей операции. Их попытки лишний раз не светиться не всегда работали.

Один из первых дней закончился визитом. Двое омег коротко, без прелюдий постучались в квартиру Семена. Они никого не обыскали, не задерживали, не спрашивали лишнего, просто уточнили: «„Насколько еще задержитесь в городе? “». Намек выглядел предельно четко, не нужно находиться здесь дольше необходимого, им здесь не очень рады. Каплан наплел им то, что пока не нашли нужных лекарств, плюс надо немного со старым приятелем пообщаться и присмотреть к городу, стоит ли перебираться в Петрозаводск из глуши.

Этого оказалось достаточно, но в глазах гостей он прочел недоверие.

После того как омеги ушли, разведчики долго обсуждали, стоит ли продолжать выполнение задания.

Каплан понимал, больше медлить нельзя, тем более Пророк назначил публичное выступление на завтрашний день. Это был шанс, место известно, маршруты отхода разведаны.

Каплан принял окончательное решение устранить цель во время речи. Не для устрашения остальных, а потому что это был единственный реальный шанс нанести удар в центр управления, вызвать распад структуры Единства.

План операции был прост по форме и сложен в исполнении.

Основной вариант предполагал использование дрона с взрывным зарядом. Квадрокоптер должен был подняться над площадью в момент кульминации речи, осколочно-фугасный боеприпас малой мощности рассчитывался на локальное поражение: вывести из строя саму цель и ближайших охранников. Оператор работал с ноутбуком и джойстиком, имел запасной контроллер и дополнительные аккумуляторы, сигнал передавался шифрованно. Предусмотрели даже ручной перевод на прямой канал при помехах.

Если дрон не даст результата, на случай технической или тактической неудачи был резерв — снайперский выстрел в голову. Снайпер с АСВК занимал позицию с хорошим обзором на площадь, его задача — наблюдать, при неудаче первого варианта совершить один точный выстрел, затем изменение позиции и уход к точке сбора. По крайней мере у стрелка оставался призрачный шанс уйти.

Волошин сознательно предложил взять на себя роль смертника, аргументируя выбор утратой семьи, отсутствием личных привязанностей в новом мире и желанием совершить что-то полезное. Каплан принял это как факт и не стал отговаривать, для снайпера предусматривался высокий риск погибнуть.

Распределение ролей было четким. Руденко отвечал за управление дроном и вел запись телеметрии. Савельев следил за связь. Каплан координировал операцию с земли, он выбирал момент для старта

Пункт сбора был назначен в заброшенном дворе на южной окраине города. Отход предусматривался по кратчайшему маршруту через дворы, пустыри, проулки. Время на сбор определили жестко — десять минут, после чего группа уходила независимо от результата…

Каплан, Савельев и Руденко заняли чердак заброшенного дома на некотором удалении от площади.

Савельев занял позицию со снайперской винтовкой со вчерашнего вечера, дабы привлекать меньше внимания.

Когдаь в полдень на площадь Ленина стянулась большая толпа, Пророк поднялся на трибуну и начал речь. Волошин доложил:

— Цель на месте, начал свои проповеди. Птичку на взлет.

Каплан дал добро на запуск. Руденко включил управление, после чего дрон с жужжанием поднялся в воздух, вылетел через окошко чердака и направился к площади. Полет длился недолго, через две минуты видеопоток показывал приближение к трибуне, за которой вещала гуманоидная фигура в черно-сером панцире.

Охрана по периметру не щелкала клювами и сразу открыла огонь. Одна из очередей все же попала по квадрокоптеру, дрон потерял устойчивость, врезался в гущу толпы и видеосигнал прервался.

— Сука!

В эфире через секунду прозвучало сообщение отВолошина.

— Дрон сбит. Действуем по второму варианту, пока цель в зоне видимости.

Каплан кратко ответил:

— Работай, Дима.

— Принял.

Прошло двадцать-двадцать пять секунд. В эфире звучит короткий отчет от Волошина:

— Странник уничтожен. Подтверждаю. Башка разлетелась как арбуз, без шансов.

Каплан сжал кулаки.

— Мы отходим на точку, не опаздывай.

— Не ждите меня. Уходите. Я пока отвлеку уродов, заберу их с собой побольше. Удачи, мужики!

В голосе не было мрачного пафоса, простая констатация неизбежности, помноженная на фатализм.

Каплан не стал спорить. Ответил коротко:

— Принято.

Разведчики стали быстро собираться на выход.

С чердака спустились быстро, внизу ждал внедорожник. Каплан сел за руль, Савельев рядом, Руденко сзади. Машина двинулась в сторону северного выезда, но город уже гудел. На улицах попадались группы зараженных, но не нападали, двигались беспорядочно, что-то искали. Омеги и ополченцы перекрывали перекрестки. Каплан посмотрел на происходящее и сказал с некоторой долей разочарования:

— Смерть Странника их не деморализовала. Мы просчитались.

Савельев, вертя головой по сторонам сразу предложил:

— Можно вернуться к Семену, пересидеть, пока не уляжется.

Каплан мотнул головой:

— К Семену придут первыми. Мы и так засветились, надо прорываться из города.

Они проехали несколько улиц, когда впереди показался блокпост. Ульевые воины и местные ополченцы перегородили дорогу грузовиками. Человек шесть на виду, один махал рукой, требуя остановиться.

— По команде валим всех.

Каплан снизил скорость, сделал вид, что собирается выполнить приказ. Один из омегов подошел ближе. В этот момент Каплан отдал команду:

— Огонь.

Внедорожник резко рванул, Савельев и Руденко открыли стрельбу через окна. Автоматные очереди сшибли тех, кто стоял у баррикады. Ульевые в кузове успели сделать пару выстрелов, но их быстро подавили. Несколько секунд и путь свободен.

Машина проскочила на полной скорости, позади слышались крики и беспорядочные очереди

Через квартал по ним начали стрелять с крыши частного дома. Пули пробили дверь и багажник. Савельев, сидевший сзади, обмяк, кровь сразу залила сиденье. Каплан не отвлекся, только сильнее вжал педаль газа.

— Артем…

— Мертв, — констатировал Руденко. — Без вариантов.

На перекрестке из-за поворота выскочил прыгун. Он ударил прямо в лоб, не думая о собственной сохранности. Машина ушла в занос, врезалась в фонарный столб, сработали подушки безопасности. Каплан успел увидеть надувающийся шар перед глазами, после чего провалился в темноту…

Сознание возвращалось постепенно рывком. Сначала ничего, потом слабый свет и ровный гул, похожий на шум вентиляторов. Каплан открыл глаза и понял, что лежит на больничной койке. Простыня чистая, под ним матрас. Боли не было, только странная тяжесть в теле.

Он попытался приподняться, но мышцы слушались плохо. На мгновение показалось, что он спит, слишком спокойно для человека, который только что попал в аварию и должен был быть в крови, весь переломанный.

На краю восприятия слышались голоса. Они были глухие, будто из соседней комнаты, но при этом слишком ясные, словно кто-то говорил прямо в голове. Слова он разобрать не мог, только ощущал присутствие.

Дверь открылась, вошел высокий человек в черно-серой органической броне. Бронепластины на шлеме раздвинулись, обнажая лицо. Это был мужчина с жесткими чертами и глазами красного цвета.

— Капитан Ковальчук, — представился он спокойно. — Субальфа.

Каплан молчал.

— Вас вытащили с того света, — продолжил Ковальчук. — Омега-штамм успешно интегрирован. Организм принял его и запустил регенерацию. У вас была переломана половина костей в теле, разрывы внутренних органов, обычная медицина не помогла бы. Теперь вы часть Единства.

Слова звучали сухо и уверенно.

У майора внутри все оборвалось. Он понял главное: пути назад нет. Все, что они делали, чем жили, было перечеркнуто. Ковальчук не дал ему времени на долгие раздумья.

— Сейчас идет обсуждение вашей дальнейшей судьбы, — сказал он. — Мнений несколько. Одни считают, что вам и Руденко можно дать шанс, вы ведь просто выполняли приказ и оставались верными присяге. Другие — что нужно казнить за убийство младшего Пророка.

Каплан поднял взгляд.

— Что значит «„младший“» Пророк? — спросил он тихо.

— Тот, кого вы убили, был не единственным. Пророк существует в нескольких отражениях. Каждый из них выполняет свою задачу и расширяет влияние Единства. Потеря одного — не конец.

Майор снова замолчал. Ситуация была хуже, чем он представлял. Они думали, что убили одну из ключевых фигур, а оказалось, что это только звено в цепи. Каплан закрыл глаза. Паники не было, только пустота и холодное понимание, что теперь он оказался по другую сторону.

Майора оставили в отдельной палате. Помещение было простое — койка, тумбочка, дверь замком, окно с решеткой. Медицинское оборудование не бросалось в глаза, только пара капельниц и кардиомонитор. Снаружи постоянно дежурил ульевой воин, менялись они без слов.

Первые часы он просто лежал и прислушивался к себе. Тело работало непривычно легко, ни боли, ни усталости, хотя память хранила последние мгновение и темноту. Откуда-то внутри шло ощущение силы, но чужое, не его собственное.

Постепенно он заметил другое. На краю сознания появлялись чужие мысли. Не слова, скорее намеки, образы, простые эмоции. Чувство, что рядом есть кто-то еще, кто видит то же самое, что и он. Сначала он пытался это игнорировать, списывал на слабость после ранения. Но с каждой минутой становилось яснее — это не галлюцинации.

В голове проступали короткие вопросы.

+Кто ты? Зачем пришел? Где остальные?+

Ответов он не давал, знал, что молчание — единственное, что можно противопоставить. Но вместе с тем чувствовал легкое давление, словно кто-то осторожно приоткрывал его собственные воспоминания и рассматривал их.

Каплан заставил себя сосредоточиться на дыхании, повторял про себя пустые фразы, лишь бы сбить ритм, не дать втянуть себя в этот поток. Но долго удерживать концентрацию не получалось. Внутри нарастало спокойствие, чужое, но настойчивое. Не было ни боли, ни угроз, только мягкое подталкивание.

+Расскажи нам.+

Через несколько часов пришел Ковальчук. Он вошел без спешки, встал у двери и сказал:

— Вам ничего не грозит. Никто не будет ломать вас силой, но у нас есть вопросы, и вы знаете это.

Каплан смотрел на него молча.

— Пытки нам не нужны, — продолжил офицер. — Рой сделает свое. Рано или поздно вы сами откроетесь. Это естественно.

Майор отвернулся к окну. Сопротивляться было можно, но он чувствовал, как давление растет. Мысли ускользали, а на их место приходило спокойное присутствие, как будто внутри головы сидел кто-то еще.

Ночью это стало сильнее. Он видел в полусне чужие лица, фрагменты воспоминаний не свои. Люди в костюмах биозащиты, мертвые дети, огонь, руины. Иногда чувствовал боль, иногда чужую решимость. Все это перемешивалось с его собственными воспоминаниями.

Он понимал, что Единство ничего не требует напрямую. Они просто делали невозможным молчание. Каждое его воспоминание становилось общим, и с этим ничего нельзя было поделать. Утром Ковальчук вернулся и спросил только одно:

— Вы готовы поделиться своим грузом?

Каплан снова промолчал. Но внутри он уже знал: долго он не выдержит. Рой не давил грубо, она просто делал его часть целого, и сопротивление становилось пустым.

Рой знал основное, про основную задачу в виде устранения Пророка, про дрона со снайпером. Единство после успешной ликвидации ключевой фигуры начало проводить своеобразную рефлексию, оценивало собственные ошибки, просчеты, скорость реагирования, «„советуясь“» с майором. А как бы он поступил в том или ином случае? Строились виртуальные сценарии, Каплан же выступал невольным консультантом.

Диалог с роем не походил на обычный допрос. Не было криков, не было прямого принуждения. Ковальчук приходил в палату, задавал вопросы, записывал ответы. Иногда он давал рою краткие сигналы. Рой отвечал не словами, а импульсами присутствия — в голове появлялись фрагменты чужих воспоминаний, ощущения, которые стремились выстроить картину операции целиком.

Единство интересовала каждая мелочь, связанная с ВССР. Численность личного состава, вооружения, места дислокации подразделений, степень готовности, список известных командиров, основные направления планируемых ударов…

Каплан сопротивлялся. Он понимал, что многое из того, что знает, может повлиять на ход будущей войны. Он также понимал пределы собственного сопротивления. Под воздействием роя утекали фрагменты — случайные образы, лица, строки прочитанных донесений, мельком увиденные карты. Это происходило не всегда по его воле, мысли всплывали, рой подхватывал их и отправлял дальше. Но воля у него оставалась. Он мог закрыть часть воспоминаний, удержать критически важные сведения при себе, не дать к ним доступ Единству.

Ковальчук фиксировал то, что давал майор, и отмечал пробелы: «„Вы не говорите о штабе ВССР“„, “„Сколько подразделений у них в резерве? “»

Каплан старался отвечать уклончиво, пытался исказить информацию, с другой стороны он не пытался бежать.

Если бы майор каким-то чудом добрался до Мурманска, там его не примут с распростертыми объятьями, в лучшем случае запрут в лаборатории и порежут на части.

В ГРУ учили в случае попадания в плен думать о не о себе, а о тех, кого можно подставить, превратившись для врага в источник информации. Тем не менее, то-то останавливало Каплана от самоубийства.

Дни проходили однообразно. Ковальчук появлялся в палате, уточнял детали, уходил. Рой продолжал щупать его память. Каплан знал, что удержать все не получится, но сохранял главное. Это было не геройство, а расчет: пока он жив, пока у него есть хоть немного свободы, он остается полезен своим и не становится полностью инструментом в руках врага.

— Майор, — начал Ковальчук в очередной раз свои проповеди. — Я вижу, вы все еще цепляетесь за старые рамки. Нации, присяга, государство. Вам кажется, что это что-то значит, но это категории прошлого. Их больше нет.

Каплан посмотрел прямо.

— Удобно рассуждать, когда вы подчинили себе целые города. Но люди не стали свободнее. Вы превратили человечество в долбанный муравейник.

Ковальчук не изменился в лице.

— Муравейник — примитивная система. Там нет личности, нет развития, только инстинкт. Единство — другое. Здесь каждый остается самим собой, мы не стираем память, не ломаем характер. Вирус лишь открыл новый канал связи.

Каплан усмехнулся коротко, без радости.

— Канал связи, говорите. Только этот канал не отключить, хотите вы или нет, мысли утекут.

— Так и должно быть, — ответил Ковальчук. — Вы называете это потерей свободы. А я называю новой ступенью. Мы убрали лишний шум, ложь, непонимание, случайные ошибки, теперь, когда один знает, остальные не тратят годы на догадки.

Майор покачал головой.

— Я всю жизнь служил там, где знание стоит дороже жизни. И вы говорите мне: забудь. Передай все, что знаешь, всем подряд, это не эволюция, это капитуляция.

Ковальчук выдержал паузу.

— Война, в которой вы участвуете, уже проиграна. Вы цепляетесь за то, чего нет. А у нас есть будущее, не у отдельных флагов или столиц, а у целого человечества. Подумайте, в Единстве уже тысячи бывших военных. Они такие же, как вы. Они тоже присягали, они тоже теряли семьи. И все они поняли: в старом мире им некуда возвращаться.

— И вы ждете, что я стану одним из них? — спросил Каплан.

— Я не жду. Это вопрос времени.

Каплан отвернулся к окну, но его собственные мысли уже перемешивались с чужими. Он ясно понимал: спорить можно бесконечно, но от самого факта своей новой природы он не уйдет.

— Не дождетесь…

Ковальчук смотрел внимательно, не торопясь с ответом. Потом сказал:

— Вы, майор, аномалия. Обычно роевое сознание убеждает быстро. Человек чувствует, что сопротивление бессмысленно, и принимает новое состояние. У вас иначе.

Каплан усмехнулся устало.

Ваша промывка мозгов на мне не работает.

В этот момент в голове прозвучал чужой голос, четкий и слишком знакомый.

+Майор… это я, Руденко. Я понял. Мы ошибались. Здесь нет врагов. Здесь все правильно.+

Каплан напрягся.

+Не смей.+

Голос продолжал:

+В Единстве нет страха, нет потерь. Мы вместе. Тебе стоит перестать упираться. Это не враг, это будущее.+

Майор сжал кулаки и произнес вслух:

— Ты не сержант Руденко. Настоящий Руденко не говорил бы так. Ты просто лоботомированная пародия на него. Сгинь!

На лице Ковальчука не дрогнул ни один мускул. Он только отметил:

— Видите, майор. Рой дает вам шанс услышать товарища, но даже так вы отвергаете его.

Каплан поднял глаза.

— Потому что я еще человек. А не ваша зомбированная марионетка.

На этом разговор закончился. В палате снова стало тихо, только где-то в глубине сознания шевелился чужой голос, не исчезавший до конца. На следующий день Ковальчук заявил:

— Знаете, майор, вы упертый. Это даже вызывает уважение и вот что я вам скажу: мы можем вас отпустить. Дать машину, топливо, оружие. Езжайте куда хотите, на все четыре стороны.

Каплан прищурился.

— Думаете, я поверю в такую щедрость?

В голове зашептал рой. Голоса были разные — мужские, женские, ровные, как один хор.

+Подвоха нет. Это решение. Наше воздаяние за убийство Странника. Изгнание. Одиночество. Для тебя это станет худшим наказанием.+

Каплан напрягся, но молчал. Он чувствовал, что это не обман. Они и правда могли его отпустить. Но за этой «„свободой“» скрывалось другое. К своим он больше не вернется, там он зараженный, подлежащий уничтожению. Здесь он тоже чужой, не принимает их «„единства“». Между мирами, без принадлежности, без точки опоры. Ковальчук поднялся со стула.

— Подумайте, майор. Умереть слишком просто. Оказаться в лаборатории федералов — слишком банально. А вот жить, но быть чужим и для своих, и для нас — вот это действительно испытание. Омега, который не омега. Человек, который лишен своей цели. Большинство считает, что худшей пытки придумать нельзя.

Он направился к двери, но обернулся.

— Вы хотели сохранить волю? Мы ее дадим вам.